Трудно быть… богом. Часть ХVI
Странно, почему всем нашим официально признанным гениям надо было непременно нагадить нам в душу, пояснить, что мы живем в Средневековье накануне резни, а в довесок предречь "наступление фашизма".
Мало того, что подобный "гениальный подход" уж точно не соответствует целям и задачам искусства, он и с индивидуальными задачами вяжется очень плохо (построить дом, посадить дерево, родить сына... типа того). Согласитесь, все это... чисто игровые ситуации, гипотетические цели, которых нет и не может быть в реальной жизни. И сразу такой душок спецухи с ее экспериментами над живыми людьми.
И чего было так держаться за эту «Хронику арканарской резни», если сами же и опровергли марксовы формации? Если у самих после развитого социализма наступает какой-то фашистский капитализм, то кому нужны проповеди от столь непоследовательных борцов за прогресс чужими руками?
— А более глобальные проблемы, которые затягивают съемки?
— Вокруг группы ходили слоями другие группы — где взять неожиданные типажи или артистов? Естественно, у нас, ведь мы выискиваем бог знает где. Просто хоть гоняй палкой. То же самое с сотрудниками. Ну, запускается какой-то хрен, ему нужен ассистент по актерам, он моего переманивает. Вот она плачет здесь: не хочу от вас уходить, но не могу прокормиться. Это неправда, на ее зарплату можно прокормиться, но это уже ее выбор. У меня нет претензий — иди себе, иди. Меня в этой ситуации вот что обижает: к кому бы уходила… Художников на студии мало, да они и переманивать не будут. Переманивает, как правило, какая-то погань. Ну, хочешь с такими работать — иди.
— Понятны мотивы режиссера, который безумно тщательно выстраивает, вплоть до малейшей детали, пространство, скажем, 1953 года. Но в чем смысл такой деятельности, если речь идет о такой фантастической и условной картине, как «Хроника арканарской резни»?
— Это кайф непередаваемый — создать мир, быть автором мира, которого никогда не было. Мне самое интересное в этом во всем — даже не Леня Ярмольник, не проблема, а создание никогда не существовавшего мира, чтобы ты поверил, что этот мир есть и был, что он такой. Я, может быть, провалюсь, но хочу в себе все это сочинить, выдумать, чтобы появился трогательный мир, чем-то нас напоминающий, а чем-то отталкивающий. Мы собирали его в Чехии из семи или восьми замков — здесь это, здесь то, тут улочка, тут дворец королевский. Я с самого начала сказал: давайте попробуем снять кино с запахом. Снять Средние века через замочную скважину, как будто мы там пожили.
— Эта ощутимая телесность картины мира, ее правдоподобие подчеркивается тем, что люди постоянно заняты поглощением или извержением из себя различных субстанций и жидкостей — то едят, то пьют, то мочатся, то плюют…
Один раз ко мне кто-то пристал: почему столько плюются? Я тогда попросил четверых человек выйти во двор, стать кружком и говорить о чем угодно, но не расходиться. Через полчаса к ним вышел. Сказал: теперь разойдитесь. Посмотрите на асфальт. Там было двести грамм плевков! Человек, когда ему нечего делать, все время плюется.
«Я абсолютно разлюбил кино»: одно из последних интервью Алексея Германа. © Геннадий Авраменко
Нда... вот так изолируются в своем скучном и душном мирке от жизни, вспоминая ее лишь по плевкам от нечего делать. Какой там... "свой мир"! Ведь на самом деле каждый из наших прижизненных гениев хотел бы стать всевластным комендантом концлагеря. И что бы они там не врали вслух прекрасного, а в мыслях лишь как выслужиться до этого почетного места.
А люди, в отличие от таких вот небожителей, не только плюются, они ежедневно делают выбор, оставаясь людьми. И от искусства ждут не "самовыражения" паразитов и социальных иждивенцев, а духовной поддержки. Людям нужна не убогая моралька, понимаемая нашими ущербными ушлепками за "духовную проповедь" (например, про аборты или "духовные скрепы"... в крепостничестве), а... сила, бодрость, здоровый дух! А где ж с такой плесени взяться душевным силе и здоровью?
Но... понимаете, какие дела... Стоит ведь только нескольким сделать правильный выбор (а мы все же не в концлагере, за всеми не уследишь!), так и все великие жизненные построения таких вот официальных гениев идут лесом.
Разве у вас никогда не было таких случаев в школе, когда вы (намного обиднее, когда не вы, а напротив, какой-то серенький середнячок) из всего класса решал задачу правильно, а все ее решали неправильно. Ну, и при чем при объективных результатах "мнение большинства"?..
Вот все решают неправильно, но от этого подобное решение правильным не становится. И вдруг о всех доходит, что они - идиоты! А вот оно - правильное решение! И в нем, кстати, нет ничего гениального, поскольку задачка вполне учебная, до этого масса народа ее решила правильно, а многие и вообще с первого раза.
Очевидно, тут-то и происходит деление любого класса на способных сделать выводы из своих ошибок и... гуманитариев, которые уже после государственного переворота от спецухи, опрокинувшего учение Маркса в унитаз (где ему место было с самого начала, если честно), будут ждать резни после Возрождения и ныть про каких-то "коммунаров" от Стругацких.
— Такой натурализм — и не снята сама сцена резни.
— Это было бы очень плохо. Мы не можем этого сделать. Это могут американцы с их вышколенной массовкой. У нас даже из арбалета не умеют выстрелить как следует. И арбалеты у нас не стреляют. Да и чехи, с которыми я работал, как выяснилось, потрясающие в этом смысле люди. Мне, скажем, было надо повесить человека. «Это может делать только специалист». Приезжает специалист на специальном грузовичке, долго разгружается. Потом готовится, вешает какие-то цепи… «Все, я готов». Подхожу, а у человека веревка торчит откуда-то из области копчика. Я говорю: «Стоп, у нас на планете людей вешают не за копчик, а за шею, и на этой планете — тоже». Он замахал руками: «За шею — нет-нет-нет, это опасно». Долго все отстегивал, собрался и уехал. Приезжают другие чехи — для сцены сожжения людей на костре. Когда их каскадер увидел наши полыхнувшие костры с чучелами, в одном из которых корчился обмазанный чем-то наш человек, он закричал: «Это нет-нет-нет, я могу сжигание по сих пор делать», — и показал на щиколотку.
Нет, наработано столько штампов… Не хочется штампов. Мы показали одно убийство, но мощное.
— Почему было принципиально важно делать этот фильм черно-белым? Казалось бы, мир другой планеты — в отличие от войны или начала 1950-х, которые мы помним в хроникальных черно-белых тонах, — мог бы быть по-босховски разноцветным.
— У меня ощущение, что искусство кино в значительно большей степени сохранилось в черно-белом варианте. Произошло с этим искусством два преступления. Как только незвуковое кино стало похожим на искусство, буржуи придумали звук — и убили, к примеру, Чаплина. Что ни говори, сегодня его смотреть скучно, а раньше на него молились. Нанесли страшный удар молотком по черепу, создав совершенно другое искусство. А ведь кино немое и звуковое должно было сосуществовать, как живопись и фотография.
Но им и этого было мало. Придумали в кино цвет. Как правило, плохой. Мы в жизни цвет не замечаем — кроме тех случаев, когда какой-то специальный сенсор в голове включаем. Мы воспринимаем мир черно-белым — во сне ли, наяву ли. Я мир вижу черно-белым. И замечаю цвета только тогда, когда специально начинаю обращать на это внимание. Мне кажется, что черно-белая картинка заставляет какие-то клетки мозга по-другому шевелиться и все равно видеть цвет. Для меня черно-белое — это не отсутствие цвета, а большее его присутствие. Снимается черно-белое море, и мне оно кажется синим, зеленым или желтым. Черно-белое изображение заставляет твой привыкший к цвету мозг дорисовывать. Поэтому чем меньше цвета в кино — тем лучше. Просто надо знать, как снимать черно-белое кино. Не так, как его снимали в 1920-х годах.
Это вообще разное искусство — цветное кино и черно-белое. Скажем, зеленая поляна, куда выезжает танк: он тоже зеленый, но другого оттенка. И красно-желтым с черным дымом стреляет. После этого выбегают красноармейцы, чего, впрочем, трудно добиться в цвете: русская военная форма в цвете — всегда фальшак. Сделаем такую раскадровку в цветном кино — будет плохо. В цветном кино должен выехать кусок гусеницы, в котором запутались земля, кусок говна, цветы… Он остановился, мы снимаем башню танка — фактуры с сочащимся маслом, страшные танкистские шишки на лбу, штыревые антенны. Вывалилась гильза в масло. Это два разных способа изображения. Два разных кино. Живопись и графика — разные же два вида искусства! В черно-белом стрелять надо по-другому, любить надо по-другому, трахаться надо по-другому. В цветном порнографическом кино непременно стараются прыщ замазать, чтобы не выделялся, а в черно-белом — не обязательно.
«Я абсолютно разлюбил кино»: одно из последних интервью Алексея Германа. © Геннадий Авраменко
Так бы и не закончил он свою тягомотину с одним хорошим убивством, если бы не помер. Как помер в феврале 2013 года, так ведь мигом все доделали! Подсуетились, пока труп очередного прижизненного гения не совсем... того. Можно сказать, к сороковине поспели.
Но, как не спешили, все равно опоздали со своим фашистским Средневековьем. С апреля 2011 года запустилась "Игра престолов" с воплем "Зима близко!", где каких только замечательных убивств не устроили, Тут тебе и драконы, и резня, и изнасилования, и инцесты... где уж там со старьем от побирушек-Стругацких с их клинической верностью марксизму... И все типа потому, что наши никак из арбалетов стрелять не научатся.
— Русские физиологи считали, что 70 лет — предел жизни мужчины. Маленький мальчик — вот я бегу, вот я учусь, вот пришел в театральный институт, к Товстоногову, вот я на студии, и это было, кажется, в прошлый понедельник… И вот мне семьдесят, и я старик. Ощущение не из приятных, но я надеюсь, что ты его тоже пройдешь.
«Кому какое дело, что «Явление Христа народу» художник Иванов писал всю свою жизнь? Он же написал хорошую картину в результате. А рядом художник Иогансон написал много картин — как правило, плохих. Уж лучше одну хорошую»
— Ваш новый фильм — реквием по обществу, которого в России нет и не будет, или по ушедшему кинематографу?
— Я этим фильмом, конечно, пытался бросить вызов. Почему он так долго и мучительно делался, почему я потерял товарищей на этом фильме… Мы и «Проверкой на дорогах» бросали вызов — политический: «Пожалейте русского человека». «Двадцать дней без войны» были вызовом всему лживому кинематографу Озерова и иже с ним. А теперь — вызов современному кино, для которого так важны тексты. Понимаете, Толстого надо читать, а не смотреть в кино. Или смотреть только в том случае, если понимаешь, что над текстом встало какое-то второе небо. Вот сегодня «После бала» будет выглядеть замечательно, а всего остального Толстого надо читать.
— Вы ведь хотели снять фильм «После бала»?
— Да, я мечтал об этом. Я хотел населить его всеми толстовскими героями, начиная с Пьера Безухова и кончая Анной Карениной. Все философствуют, говорят умно, но оказываются палачами: «Братцы, помилосердствуйте!» как над Россией неслось, так и несется. Ну, а как мне это осуществить? Нужно, чтобы нашелся человек, который даст на это деньги… Кстати, хоть я долго работал над этим фильмом, я не снимал дорогую картину. Мы получаем значительно меньшие зарплаты, чем на сериалах. Из того, как я медленно снимаю, сделали цирк, а ведь на Западе огромное количество замечательных режиссеров еще дольше работали — по десять, по двенадцать лет. Кому какое дело, что «Явление Христа народу» художник Иванов писал всю свою жизнь? Он же написал хорошую картину в результате. А рядом художник Иогансон написал много картин — как правило, плохих. Уж лучше одну хорошую.
— К разговору о живописи: очевидно, что истоки «Хроники арканарской резни» — это Босх и Брейгель. Кто из них для вас важнее?
— Мне Босх гораздо ближе, чем Брейгель — тот художник, с которым в душе Алов и Наумов делали «Легенду о Тиле», фильм, с моей точки зрения, ужасающий, хотя в нем и есть хорошие фрагменты. Брейгель — мягкий реалист, в отличие от Босха. А Голландия даже теперь — какие-то не мягкие, а утрированные, концентрированные Средние века.
— Вы говорите о вызове, который бросали своими фильмами, — но ведь начиная с «Моего друга Ивана Лапшина» к вызову этическому прибавился еще и эстетический…
— Кинематограф с самого начала, при переходе от немого кино к звуковому, потерял самостоятельность. Ведь немое кино себя не исчерпало, просто барыги его отменили и ввели звуковое! И кино стало превращаться в условное искусство. Когда-то Товстоногов показал мне заметку о человеке, который жил всю жизнь в Африке и, приехав в Англию, был образован, но никогда не видел кино и телевидения. Он много раз ходил в кино и так ничего не понял. Я смотрю на женщину, она — на меня; значит, влюбился? Но это может только великий артист сыграть! Или это общая фраза. Монтаж: человек/хлеб; значит, он голоден… Я старался от этого уйти. Почему надо обязательно перерезать планы? Тот же план Алексея Петренко в «Двадцати днях без войны»: ведь на меня обрушились мои товарищи за то, что я снял триста метров и не перерезал нигде. «Зачем это пижонство? У кино есть свой язык!». Я говорю: «Да вы выдумали этот язык».
— На святое руку поднимаете — на классиков!
— Я вообще не поклонник того же Эйзенштейна. Мне немножко смешно, когда я его смотрю — кроме кадров, когда броненосец на нас идет. Мне кажется, что многое у него плохо сделано и человек лжет: не было никакого расстрела на одесской лестнице, не катились никакие коляски.
«Я абсолютно разлюбил кино»: одно из последних интервью Алексея Германа. © Геннадий Авраменко
Да, некоторые так и думают, что общество у нас - как нужник, в который кому не лень бросают себе какахи "вызовов". Ну, не ндравится им общество! Не угодило оно им, потому и оне угождать такому обществу не собираются.
Но все же взрослый человек должен помнить, что благодаря усилиям здоровой части общества, он пользовался многими благами, социальной, транспортной и инженерной инфраструктурой в далеко не самой захудалой стране. А посему надо хоть как-то возместить все неудобства, связанные с реализацией столь непрактичной гениальности, после которой одни какахи и плевки остаются.
Впрочем, все это, пожалуй, общие места. И, наверно, многие за голову хватаются, с какой стати вдруг произошло возвращение к этому циклу, если он благополучно скончался почти два года назад, уж даже книжечка по нему составлена... Да есть тут новые обстоятельства, знаете ли. Из-за которых можно и сделать еще один заход.
Кстати, не думайте, будто все наши гении "того не читают". Каких тут только богов, божков и подбожников не набегает... Давеча мне Фейсбук сдает с потрохами режиссера Бортко, который шарился у меня на страничке. Я Галине не преминула похвастать... Стали мы мечтать, что, может, хоть в одном из них совесть проснется. Но где там... он же на классиках огромные деньги сделал, самый богатый режиссер, говорят.
Разгадка такого внимания выскочила тут же. Бортко сидит в думе от коммунистов, а вдобавок решил двигаться на пост губернатора СПб, начал усиленно пиариться. Короче, все у меня и просматривал на предмет продвижения и запуска каких-то креативных идей. В качестве типичного щипача по карманам.
Так что все в курсе, у кого что можно поиметь. К тому же Бортко в "Мастере и Маргарите", решив сделать дуальных персонажей, действующих в основном повествовании и в романе Мастера, отчего-то Гафту даже Берию навязал, которого в романе не было, а никак не сообразил, что Мастер и Иешуа из романа - это одно лицо. Так чего он может после этого понимать в литературе?
И если никто из них не понял, что у Стругацких после "Страны багровых туч" и небольших жанровых повестей для старшего юношества нет никакой литературы, то ответ у задачки получается... однозначным.
Им самим это отлично известно, поэтому там начинаются смешки и кривляния про "далекость от народа". Типа народ ведь должен понимать! Они ничего не должны, а народ, безусловно, кругом должен.
— Я в любом случае наткнусь на этих людей. Вот этот анекдот «Опять в газовую камеру» — это про меня. У меня не было ни одной картины, где бы меня не запрещали, не требовали уволить. Как ни странно, осталось некоторое количество приличных людей в критике. Есть такое издание «Кинопроцесс», где журналисты высказывают свою точку зрения. Так три года я занимал там первое место. Ну, допустим, я в своем возрасте закончу эту картину. Да плевал я на то, что про меня напишут. Про меня такое писали… Одна статья называлась «Крапленые карты Германа, или Подаст ли Хрусталев машину». Подал машину, никто ж не извинился! Кроме того, я из семьи папы, который был космополитом. Потом выяснилось, что он не еврей, а наоборот вроде. Еврейка — мама, и папу переделали в оруженосца космополитизма, и что уж тогда писали про папу — не поддается описанию. Кроме того, я женат на женщине, у которой отец погиб, а ее удочерил человек по фамилии Борщаговский — антипартийная группа театральных критиков, 1949 год, а на них вообще весь советский народ блевал. Следующий этап — уже Мандельштам…
«Я современное кино практически не смотрю. Для себя мне совершенно достаточно смотреть Бергмана, немножко Куросаву, «Рим» Феллини, Отара Иоселиани, ранние картины Муратовой, несколько фильмов Сокурова. А то скажут десять раз, какое кино хорошее, я посмотрю и огорчусь»
Напишут про меня так, напишут сяк, будет картина кассовая или некассовая — я этого не знаю. После «Лапшина» со мной перестала здороваться почти вся съемочная группа, кроме нескольких людей, с которыми я работаю сейчас, — я был неудачник. Работали мы на том, что я всегда готовился к худшему. Под теми сценариями, которые мы писали вместе со Светланой, я никогда не ставил свою фамилию. Светлана была аспиранткой Льва Копелева. Его тоже уволили и не давали работать. Так вот, мы работали «неграми». Леве приносили переводы, лишние он отдавал Светлане. Мы их делали, отдавали Леве, он — Петрову, тот — Иванову, тот — Немченко, он получал деньги, и по цепочке они возвращались к нам. Так мы тоже зарабатывали. Мы тогда много писали под чужими фамилиями. И жили весело.
«Я абсолютно разлюбил кино»: одно из последних интервью Алексея Германа. © Геннадий Авраменко
Вот тут прервем это замечательное интервью, рассмотрев некоторые проблемы нашего кинематографа, которые они нам создать пытались, а мы все от них уходим навсегда, оставляя всех этих гением с их не решенными проблемами.
Просто хотела поинтересоваться... Герман же это интервью давал незадолго до кончины. И как бы он там ни страдал от всего общества по поводу то ли еврейства, то ли космополитизма... а все равно помер. И вот с таким роскошным уровнем мышления отправляется он в иные миры... Даже париться не стану на тот счет, в какой же мир он попал в результате. интересно, фашизм там уже наступил или все еще Возрождение среди плевков, гнуси и мерзости бытия?
И там ведь будут совсем другие вопросы "интервью"... И главный вопрос будет всегда стоять в том, как можно было предать все сущее?
Это у каждого по-своему, конечно, происходит, но клевета на природу человека и все сущее в искусстве карается даже жестче, чем у наших сдвинутых по фазе комендантов воображаемых концлагерей. С ними тоже время от времени происходят закидоны, вроде недавнего предложения идиотки-Яровой надеть кокошники.
Но почему-то в искусстве считается, будто автор может "творить" что угодно. Хотя нынче Роулинг читатели посоветовали заткнуться на счет Гарри Поттера и больше не пытаться косить бабло на давно не принадлежащих ей образах.
Речь, конечно, идет о людях, укрывающихся при искусстве от жизни, от ее рисков, в силу собственной несостоятельности преодоления их со всеми наравне. Но это вовсе не снимает с них высоких требований удовлетворения духовной потребности великой нации. Вот и начинается здесь местечковый кипеж по опусканию планочки: и народ-то у нас полное гэ, а вокруг вообще Средневековье в ожидании фашизма...
И навсегда уходит тот момент, когда еще душой не приходилось кривить до ее полного и окончательного искривления.
С одной стороны, кино вроде как создается нынче на мутной основе учета массовых потребностей в зрелищах, даже вполне достаточно финансируется, приносит кассу и т.д. С другой стороны, непонятно кто и кем там еще манипулирует: создатели массами или наоборот. В любом случае все недосказанное создателями фильма всегда будет считано огромным количеством людей. Поэтому нынче начинаются некрасивые скандалы с еще недавними кумирами и практически пожизненными богами, вроде Кевина Спейси.
...Недавно прочла о проблемах с плагиатом у создателей "Матрицы".
11 янв 2014 г. Житель штата Гавайи обвинил создателей «Матрицы» в плагиате
Житель штата Гавайи, драматург Томас Альтхаус подал судебный иск против создателей кинотрилогии «Матрица», обвинив их в плагиате, передает Associated Press. По его словам, он нашел в фильмах 166 заимствований из написанного им в 1992 г. сценария под названием «Бессмертные».
Драматург требует от киностудии Warner Bros., продюсера фильма Джоэла Силвера, сценаристов и режиссеров 300 млн долл.
По словам Т.Альтхауса, в 1993 г. он был приглашен представителями Warner Bros. к совместной работе, однако в итоге стороны сотрудничать не стали. Именно во время встречи с деятелями киноиндустрии Т.Альтхаус и показал им свой сценарий. Адвокаты киностудии утверждают, что Warner Bros. никогда не предлагала работу Т.Альтхаусу.
Т.Альтхаус объясняет, что так долго ничего не сообщал о плагиате из-за того, что страдал нервным расстройством, вследствие которого врачи запретили ему смотреть боевики. Фильм «Матрица» он посмотрел только в 2013 г. и сразу опознал свой сценарий, после чего решил обратиться в суд.
Первый фильм трилогии, «Матрица», вышел на экраны в 199 г. За ним в 2003 г. последовали «Матрица: Перезагрузка» и «Матрица: Революция». Суммарные сборы в мире за все три фильма составили более 1,5 млрд долл. При этом иск будет касаться только двух последних фильмов (срок давности рассмотрения дела об авторском праве по первому фильму уже истек).
Рассмотрение дела назначено на 17 июня 2014 г.
Стандартная ситуация... Человек ничего не знал, лечился в психушке, вдруг в 2013 году узнал, что огромное бабло уплыло, можно сказать, из кармана. И сразу съехал с катушек настолько, что в суд подал на создателей "Матрицы". Подлечили его в психушке, нечего сказать... Что это бабло произвело с бывшими братьями Ванчовски, превратившихся в сестриц... отдельная тема.
Но все, если заметили, крутится возле всяких там фантастических наступлений фашизма в будущем с перспективой на некоторое Возрождение.
Главная деталь, за которую Томас Альтхаус взъелся на уже сестер Ванчовски - это штепсель в черепушке. Но и тут все трое слямзили этот штепсель из фильма 1980 года "Сатурн 3" с Кирком Дугласом. Там безумный исследователь, которого играет Харви Кейтель, имеет такой штепсель, загружая посредством его свое сознание ("свой мир"!) в робота. А тот уж начинает чудить вовсю, первым дело начиная преследовать юную деву, естественно, любовницу хризматичного Кирка Дугласа.
А все забыли про этот штепсель, потому что там все же фашизм уже наступил, поэтому сразу попер экшн. К тому же половина зрителей интересовалась знаменитой ямочкой на подбородке несравненного ветерана американского кинематографа Дугласа. Так что про штепсель в черепушке все забыли И так вот что-то забываешь, а потом все всплывает из памяти... будто уже свое-родное. Даже в суд с этим штепселем идти не стесняются, чтобы там на уровне Балаганова и Паниковского доказывать "Сам дурак!"
И если уж разбираться со всеми аллюзиями, то и про "Матрицу" вспомнилось только потому, что так ведь и витает в последние годы вокруг меня этот разговор из фильма "Соляриса" в библиотеке (которого, кстати, нет в романе).
Сарторис: Вы целыми днями валяетесь в постели из идейных соображений и таким способом исполняете свой долг? Вы потеряли чувство реальности! Простите, но вы просто бездельник!
Снаут: Хватит! Хорошенького понемножку! Мы пьем за Гибаряна!
Сарторис: Не за Гибаряна, а за Человека!
Крис Кельвин: Вы хотите сказать, что Гибарян не был человеком?
Снаут: Прекрати, Крис! Еще не хватает, чтобы мы ссорились. В конце концо, у меня сегодня день рождения! Сегодня мой день!
Хари: Конечно... Но мне кажется, что Крис... Кельвин более последователен, чем вы оба! В нечеловеческих условиях он ведет себя по-человечески, а вы делаете вид, что все это вас не касается... Вы считаете своих "гостей", кажется именно так нас называете, чем-то внешним... мешающим. А ведь это вы сами! Это ваша совесть!
Гордо поднимает голову, делает в профиль несколько шагов к Крису, обнимая за голову сзади.
Хари: А Крис меня любит! Может быть... он не меня любит, а просто защищается от самого себя! Правда... может он хочет мною, живой... Дело не в этом, неважно! Неважно, почему человек любит, это у всех по-разному... Это не Крис, он ни при чем! А вы! Я ненавижу всех вас!
Сарторис: Я попросил бы вас...
Хари: Прошу! Не перебивайте меня! Я все-таки женщина!
Сарторис: Да вы не женщина и не человек! Поймите вы наконец! Если вы способны что-нибудь понимать... Хари нет! Она умерла! А вы... вы только ее повторение! Механическое повторение! Копия! Матрица!
Некоторое время все молчат.
Хари: Да! Может быть... Но я... я... становлюсь человеком.
Сколько раз мы тут в интернете слышали этот озлобленный крик "Вы для меня не женщина!" Матрица становится символом подключения сознания к иллюзорному миру, поскольку реальность намного чище аркарнарской резни. А я и вовсе пережила какое-то средневековое "возрождение" с воплем: "Снимай трусы, показывай прокладку!" Тоже для этого баклана не являясь ни женщиной, ни человеком, а... способом добывания пропитания. Ему вить тожа жить надо.
И вот вопрос получается со всеми этими прижизненными гениями, божками и обычными бакланами: то из всего перечисленного все же относится к искусству, а что вообще должно оставаться за рамками общества, поскольку плеваться мы и сами умеем, чтобы еще в качестве "искусства" плевки принимать.
Как я уже говорила, искусство решает проблемы, а не ставит их перед всем обществом. Искусство не бегает Пятачком с зонтиком и "предсказанием": "Кажется фашизм начинается!"
Но тут есть небольшая тонкость... если искусство не решает проблемы всего общества, оно будет решать проблемы тех, кто возле него кормится. Поэтому все эти морали, потрясения общества, попытки шокировать или "бросить вызов", не говоря о постановках "вопросов перед всем обществом" - чисто из области поиска подножного корма.
А с "Солярисом" немного сложнее, поскольку там перед всем обществом выставляются вопросы больной совести... чьей-то. Вроде бы к Андрею Тарковскому это не имеет никакого отношения, он рассматривает литературный сюжет. Правда разговор о совести, о человечности полностью сочинен им самим. И достаточно слабенькие диалоги, неточные реплики, все держится на харизматике актеров.
То есть, искусство в исполнении всей съемочной группы, на огромные государственные средства... решает проблемы с совестью создателей этой истории. А с совестью там большие проблемы, поскольку в этом придуманном разговоре в библиотеке Крис Кельвин в исполнении такого загадочного и почти заграничного (тогда) Донатаса Баниониса только пискнул невпопад про то, человек Гибарян или уже хладный труп, а потом сидит, заткнувшись в тряпочку, когда его любимую девушку утюжат танком. Мол, отбивайся сама, милая, еси сможешь, а по-научному ты механическое повторение и матрица. Прямо хоть не вешай им лозунг из "Белого солнца пустыни" - "Женщина тоже человек!"
Покойный Гибарян... тьфу, Алексей Герман тоже, знаете ли, все намекал, что реквием снимает. И у нас начинает сжиматься душа, поскольку мы понимаем, что присутствуем вовсе не на поминках Гибаряна, совпавшими с опять-таки придуманным Тарковским днем рождения Снаута ("это мой день!"), а с более значимой тризной. И обмануться здесь сложно, поскольку в механистическом исполнении синтезатора прелюдия Баха звучит реквиемом по всему человеческому.
В фильме звучит переложение фа-минорной хоральной прелюдии Иоганна Себастьяна Баха (Ich ruf zu Dir, Herr Jesu Christ, BWV 639), это произведение известно под названием «Слушая Баха (Земля)». Тарковский не собирался включать в картину просто музыку, ему нужна была именно звуковая картина, как неотъемлемая часть атмосферы планеты Солярис. В работе над звуковой составляющей фильма используется фотоэлектронный оптический синтезатор "АНС".
Поскольку Солярис - это планета-океан, как бы такая огромная мыслящая субстанция, Станислав Лем взял прием основного романа Германа Мелвилла «Моби Дик, или Белый кит» (англ. Moby-Dick, or The Whale, 1851). Напомню, что живые и остросюжетные сцены романа вдруг прерываются огромными главами подробных и дотошных описаний снастей китобоев, их судов, самих китов, написанных намеренно академично, то есть немного скучно. Если точнее, то очень скучно. Но в результате возникает ощущение приливов и отливов, бури и штиля, движения самой волны (см. Над гребнем волн).
У Станислава Лема напряженное действие обрывается описаниями фигур, возникающих в Океане, проблем и этапов "соляристики", которая к моменту явления Криса Кельвина на станцию несколько "выдыхается" и превращается в рутинное собирание фактов. Весь вал информации о планете-океане все эти представители человечества не в состоянии ни осмыслить, ни переварить. И этот процесс накопления ненужных знаний, все дальше отодвигающих от сути предмета, очень напоминает "развитие" беспомощных и ущербных гуманитарных наук, в особенности, нынешние педагогику, юриспруденцию и экономику. Тоже ведь типа "науки о человеке" и областях его деятельности с совершенно нечеловеческих позиций.
Настолько похоже, что обычно переводчики ограничивались живыми сценами, старательно обходя все эти проблемы соляристики с огромным объемом информации, которую человечество Лема было почему-то не в состоянии понять и проанализировать. Кстати, Крис Кельвин - психолог, который должен решить, продолжать всю эту ерунду с соляристикой или прекратить тратить средства на то, что практичным людям сдалось по три раза на дню.
Прямо как нынче в школах (после резни и даже недавнего нападения с топором!) должна явиться армия психологов и охранников. Природа (косность) мышления здесь одна и та же. Как и описываемая в "Солярисе" грубая методика НЛП: дабы "подстегнуть" прорыв в своей тормознувшей науке над планетой-океаном (ну, прямо как над нами!) ставится бесчеловечный эксперимент, поверхность Соляриса обрабатывают жестким излучением. Мол, покрутись, гад ползучий.
То есть в буквальном смысле все человечество из-за проблем нескольких человек, застрявших в соляристике и посвятивших каким-то иллюзиям всю жизнь (ежедневно и ежечастно опровергаемым непостоянной планетой-океаном), - встало на путь войны с... мирозданием. И это мироздание им ответило ночными явлениями "гостей". И даже сценаристы фильма Андрей Тарковский и Фридрих Горенштейн отлично уловили, что речь идет о совести.
Если рассматривать линию Хари, то явление этого "механического повторения" (но в виде 19-летней Хари, которая поккончит с собой после десяти лет бытия с замечательным психологом Крисом) - это череда попыток уничтожить ее... именно как женщину. Бросьте, это все поняли! Это даже я отлично поняла в 12 лет, хотя к практике моего уничтожения приступят лишь спустя пять лет. и после "Соляриса" я отлично знала, что перед этими экспериментаторами по живому бессмысленно напоминать, что ты "все-таки женщина".
Вначале Крис обманом отправляет Хари на орбиту, где она должна погибнуть в невыносимых муках. Затем она пытается сжечь себя жидким азотом или кислородом... поскольку понимает, что Крису морально тяжело вспоминать, как он оставил какие-то препараты (нарочно?), ушел (стараясь не придавать значения тяжелому состоянию жены), а реальная Хари покончила с собой при помощи этих препаратов. Типа сейчас ей надо с собой покончить, чтобы у Криса восстановилось душевное равновесие.
Все заканчивается тем, что Сарториус помогает аннигилироваться. Хотя ту Хари он не любил, а эту любит... Хотя вот ко всем бы так являлись среди ночи бывшие возлюбленные на десять лет моложе, ничего не помнящие о пакостях, которые неминуемо произойдут... да при этом чтобы они не могли без нас жить и любили бы безусловно, то есть во всем стараясь найти нам оправдания, чтобы нам репу не парить и не изворачиваться.
Весь экшн в повести (а если отбросить занудную "соляристику" и оставить только линию Криса и Хари, это небольшая повесть на 27 минут) - это описание сложного процесса уничтожения "гости" по имени Хари. Так сказать... утилизации.
В конце они там спорят с Сарториусом - убийство это или нет. Ну, конечно, это убийство, но Крис - такое нежное и ранимое существо, он такое незащищенный в сравнении с этой живучей гадиной (у нее кровь восстанавливалась даже после обработки жидким азотом), поэтому надо сказать, что какое это нафик убийство? Вспышка света и все дела. Аннигиляция.
И все это с воем синтезатора под прелюдию Баха. И тихонько начинает доходить, что лучше бы этой Хари вообще к этим экспериментаторам не являться было, не напоминать лишний раз о себе.
...Помните, меня здесь неоднократно упрекали "жалобами на жизнь", а потом мне в реале такое устроили (пояснив, что фашизм у нас наступает именно с меня-любимой), что окончательно перевело стрелки. И таки да, на жизнь становится жаловаться совершенно бессмысленно, когда тебя в любой момент могут спросить в реале с искренним и даже неподдельным изумлением: "А ты чо, еще не сдохла?.." Типа они столько душили-душили... аннигилировали... вспотели даже.
Да, литература - это достаточно страшная штука. Ею можно воспользоваться и в качестве социального эксперимента как ею и пользовались. Но... там достаточно попасть чему-то живому, эксперимент будет... нечистый. Думаю, все инженеры-исследовали знают, насколько сложно и муторно рассчитывать "чистоту эксперимента". Это, конечно, не Солярис рентгеном обработать.
Все же здесь в колбочку с неубиваемой кровью Хари попал и генетический материал самих этих создателей. В результате там получилось... нечто такое, в чем каждый может обнаружить и что-то свое. Чаще всего обнаруживают на уровне Глеба Жеглова "Ему надо было проблемы со своими женщинами решить". Вспомните, в фильме "Время встречи изменить нельзя" муж уходит к другой женщине, предусмотрительно оставив пистолет брошенной жене. Все же жилплощадь, очень нужные вещи, нажитые совместно... и все такое. Почему не поставить эксперимент, долго ли продержится бывшая жена рядом с заряженным парабеллумом?..
Как говорила, смотрела этот фильм почти в пустом зале, слушая реквием и по своей (плохо убиваемой) женственности. А нормальные люди, между прочим, на это смотреть не могли, отлично поняв, что хорошего конца там не будет, отправились кушать мороженые-пирожные. И под реквием синтезатора вставало и новое отношение к лучшим женщинам... точнее, вполне старое, военное. С мирного отношения к женщине переходили к отношению взбесившихся крысюков... которым, конечно, тоже жаль... но самих себя, а не "механические повторения", тиражируемые среди ночи собственной совестью. Как визуализация того эксперимента, который мы все пережили, когда интерес к жизни страны и общества отбивается тем, что в искусстве акценты смещаются с достойных героинь на полное чмо, которое потом может потребовать, чтобы все давали спецухе копаться в собственной переписке и вдобавок носить кокошники.
Я это немного описала в реквиеме по серенькому писателю по фамилии Распутин (см Живи и помни). И зачем же надо было намеренно ставить акценты с сильных и красивых женщин так, что любая советская красавица помнит, что еще в 1974 году на танцплощадках приглашали на танцы самых ярких и фигуристых, а вот уже с 1975 года пошла эта местечковая тягомотина "ви для миня не женщина"! Даже в пионерских лагерях! Все красавицы подпирают стенку, вперед идут серенькие и удобненькие. И типа пусть красивые еще спасибо скажут, что их не аннигилировали, пистолет не подбросили или препараты какие-нибудь отравляющие. И потом можно без всякого повода (но в рамках государственного гранта!) ворваться в палату перед операцией и заорать при беременных на сохранении: "Снимай трусы, показывай прокладку!"
Ну, зря, конечно, не отдали должного эпизоду, где кровь Хари не подверглась уничтожению и жидким азотом. Похоже, она вовсе не аннигилировалась, а типо... самоустранилась под благовидным предлогом. Так и предвкушаешь, как она вновь материализуется, а Крис, только-только начавший жить нормально и даже нашедший много новых прорывов в соляристике, с удивлением поинтересуется: "А ты чо, еще не сдохла, что ле?.."
Продолжение следует...
Читать по теме:
- Трудно быть... богом. Часть I
- Трудно быть... богом. Часть II
- Трудно быть... богом. Часть III
- Трудно быть... богом. Часть IV
- Трудно быть... богом. Часть V
- Трудно быть... богом. Часть VI
- Трудно быть... богом. Часть VII
- Трудно быть... богом. Часть VIII
- Трудно быть... богом. Часть IХ
- Трудно быть... богом. Часть Х
- Трудно быть… богом. Часть ХI
- Трудно быть… богом. Часть ХII
- Трудно быть… богом. Часть ХIII
- Трудно быть… богом. Часть ХIV
- Трудно быть… богом. Часть ХV
- Трудно быть… богом. Часть ХVI
- Трудно быть… богом. Часть ХVII
- Трудно быть… богом. Часть ХVIII
©2019 Ирина Дедюхова. Все права защищены.
Персонаж сверкает все новыми гранями. Знает жизнь — людям якобы свойственно плеваться.
Эти двести грамм плевков меня, честно говоря, не убедили. Я вообще в жизни не видел людей, которые от скуки плюют. Что за бред?
Ну и еврейская тема, конечно всплыла, как без этого. Мама еврейка, а папа «наоборот». А, ну тада канешна. Нехорошо это — свою насьональность людям в лицо тыкать.
— Лем-то прием взял, но не читается так как у Мелвилла (правда у него расчитаться надо, у меня получилось). И кстати, уважаемая Ирина Анатольевна, а ведь вы тоже используете этот приём в последнем романе или я не прав? И у вас тоже, как и у Мелвилла, получилось заинтересовать читателя, в отличии от Лема)))(ну это я о себе).
Ну а про Германа — отлично разобрано. Правда мне его фильмы (за исключением «Проверки на дорогах» и то с оговорками) не нравились, не интересно и тягомотно смотреть.
Спасибо!
Ну, заглянем в Википедию на счет этих отступлений в «Мобби Дике».
Творческая задача Мелвилла была не создании «китобойной энциклопедии», а в том, чтобы поднять происходящее в Океане у небольшой группы людей на уровень библейской притчи. И там тоже противостояние людей — практически непостижимому чудовищу, порождению Океана.
Поэтому подражание в творческом приеме у Лема вполне естественно, проблема в том, что таким чудовищем (или олицетворением Мобби Дика) у него выступает призрак так и не понятой, давно погибшей женщины. И соответственно, герои под стать этой «творческой задаче». Одни орут «ви для миня не женщина! матрица плохая!», другие делают вид, будто у них день рождения вместо поминок, а третьи помалкивают в тряпочку, когда утюжится сама память о возлюбленной.
И если у Мелвилла отступления раскрывают быт, жизнь, мысли и мечты китобоев (вроде бы простых и недоразитых, на самом деле, настоящих мужчин, вступивших в схватку с библейским чудовищем), то отступления в «Солярисе» раскрывают бессмысленное собирание фактов вместо науки, без осмысления даже собственной жизни. Слабенькие никчемные мужичонки прячутся от жизни в «соляристике», но при этом идут на самые отвратительные по своей жестокости эксперименты.
У меня эти отступления продиктованы нашей с вами жизнью. Мы с вами (вовсе того не желая) тоже вступили в схватку с библейским чудовищем. Причем ведь в области русского языка, при доказательстве, что, когда мы на нем говорим, мы чуть ли не совершаем преступление против государства. У нас идут законы об оскорблении различных групп (попросту бандформирований), о клевете, о фейках, о праве на забвение, о праве читать чужие письма и не считаться при этом позорной сволочью и т.д.
Поскольку то, что произошло в 1991 году было вовсе не спонтанным явлением «народ сам этого захотел», а готовилось очень долго. По сговору с америкашками оно готовилось точно после кризиса 1968 г. И готвилось, прежде всего, в идеальной области, в языковой среде.
И во-первых, необходимо раскрыть все эти механизмы. И хотя многое кажется тоже «небылицами», а вот я, честно сказать, прямо тормознулась перед последней частью, где придется рассказать и по поводу прощенного долга Кубе. И перетяжки с магией вуду покажутся сущими цветочками. И тут тоже придется все подтверждать фактурой.
Короче, напрямую с Мелвиллом связывает то, что все эти сведения (отнюдь не случайные и хаотические) почерпнуты из нашей с вами китобойной жизни.
Ну, пришлось прибегнуть к почти полной документальности по причинам:
1. Чтобы всякое говно не вскипало, выискивая, где бы такому говну «оскорбиться».
2. Это обычный тип исследования с добросовестным цитированием, систематизацей фактов, собственными выводами.
3. Этот вид очень удобен для читателя, которому проще здесь систематизировать и собственный жизненный опыт, загнанный пока в подсознание.
Вот моя библейская задача в том, чтобы создать среду, где можно систематизировать казалось бы «незначительные» факты, которые имели огромное значение на самом деле. А читатели это не систематизируют, поскольку даже не берут в априори, считая «будто от них ничего не зависит».
Вообще-то Ветхий Завет был таким тренажером для анализа собственной жизни. Тоже вроде притчи и небылицы, а в результате полный расклад всех поведенческих шаблонов. Ну, это отдельная история.
«Чтобы всякое говно не вскипало, выискивая, где бы такому говну «оскорбиться»»
В Технаре описан очень характерный случай подобного оскорбления. Гражданин прислал в суд документы письмом, а на конверте воспроизведена старая картина — сдирание кожи с продажного судьи.
Так суд сразу вскипел, потребовал объяснений. Мгновенно приняли на свой счет.
Прошу прощения. Не в Технаре, а у Вас на ФБ.
Спасибо за развернутый ответ!
Очень верно подмечено про рубеж 1974-1975, когда парни переключили внимание на сереньких и доступных. Всю жизнь прожила с болью недоумения «ПОЧЕМУ?», даже придумала для себя философско-ироничное объяснение (приблизительно как у Миши Бальзаминова), что если хорошие будут жениться на хороших, то плохие просто вымрут, а ведь они тоже люди…, наверное так Богу надо, чтобы жизнь медом не казалась.
Теперь понятно, какие цели преследовал этот фашистский эксперимент на живых людях
Ну да, прозвучала у меня в нашем разговоре про обработку жестким облучением самых красивых женщин мысль о том, что они хотели изменить генетический код нации. Отсюда и потакание нацменовской уголовке, и… многое другое. Да хотя бы то, что всем мужикам «под колпаком» они всегда баб подставляли. Начиная с Сергея Королева… да начиная со Шмайсера, к которому в песочницу под окошки на четвертом этаже подсаживали самых красивых своих шлюшек. Я же показывала этот дворик в Ижевске. И рассказывала уже про то, как тут кому замуж не давали выйти или рушили семьи, подсовывая своих бабенок. Здесь это можно было увидеть как на предметном стеклышке, поскольку справки навести о любом труда не составляло. Да, наведению справок пытались препятствовать, но все же это было не так сложнно.
И вот потом Лева Гумилев завыл про потерю «пассионарности», потому что достаточно много лет в воспроизводство шли по выбраковке самые поганочки.
Я раньше полагала, что красивых и ярких боятся из-за их недоразвитой идеологии марксизма. Это все нашло отражение в «Повелительнице снов».
Но сейчас, между прочим, появилось много заметок о том, как травили, не давали жить и работать самых красивых артисток театра и кино. Недавно читала про Нонну Терентьеву, доведенную «невостребованностью» до психушки. Причем, наши-то прекрасны были от природы, а потом я заметила, что америкашки не ширли-мырли начали выдвигать, а красоток после пластических операций под наших «невостребованных красавиц». Поэтому здесь тоже… чего только не вылезет.
Как-то разговаривала с одним молодым гэбистов, он типо даже сочувствие мне оказывал. Он сказал, что это вообще началось после войны. Там это проще было, мужчин раз два и обчелся. И «эхо войны» у нас так долго держалось, потому что гэбня потом полезла этот процесс регулировать.
И это чистый факт, который пока не анализируется, просто констатируется на наших жизнях даже. Просто эти гниды не думали, что мы, стиснув зубы, все вынесем, а потом начнем разбираться, почему это нам в отместку выдвигали позорных страхилатин и готовых поддакнуть тихушниц, которые тоже были готовы на самые бесчеловечные эксперименты. И еще чтобы всякое местечковое говно нас учило говорить на русском «пгавильные вещи» и тыкало тем, что это мы типа рылом не вышли.
Ну, с этим мы еще разберемся, тем более, замуж за всякое говно нам нынче не выходить, намного проще будет поспрашать за все с дюймовым патрубком.
С чисто литературной точки зрения это объясняется подменой героя. Вместо нормального мужика вдруг идет мятущееся чмо, которое типа само не знает, зачем такое говно живет, но жрать ему надо при этом ежедневно и качественно.
Поэтому и в жизни после выбивании всего самого яркого — начинает нивелирование под социального иждивенца. Помните это «не высовывайся, будь как все!»? И какое говно ничтожное потом высунулось, отчего-то не желая быть «как все»…
Поэтому я, кстати, и говорю, что вначале просто в лтературе, в области нравственного выбора — надо выбрать меня. В жизни-то мен уже поздно выбирать, меня такое говно уже выбрало, что только страшные сказки рассказывать.
В нашем разговоре вы как бы риторически поинтересовались, как сами эти исполнители жестких облучений себя чувствовали? Ну, у нас из тех, с кем я сталкивалась, мерзие местные тупые мужичонки просто лопались от восторга, что могут оскорбить и унизить самых красивых и умных, «поставить на место» (влезть на их место). На деле отомстить, поскольку никто из нас даже не посмотрел бы в их сторону. Красивая достойная женщина тем и опасна, что выбирает самых лучших, следует за ними и т.д.
И несколько лет назад произошла какая-то ненужная встреча с прошлым, где мне дали понять, что расклады не поменялись. Я выпила-закусила, да и отправилась восвояси. И бежит вдруг за мной несчастный какой-то субъект с вопросом «А вы меня не помните?» Я вообще была смущена вопросом, поскольку вспомнить мне его было совершенно нечем. Потом долго злилась, на тот счет, что мороженое-пирожное копейки стоило, можно было хоть разок хотя бы на 18 копеек запомниться. Вот когда у меня стипендию украли, а все меня травили, мне это хорошо запомнилось.
Но вот сейчас я думаю об этом немного иначе. Сейчас наше явление к этому говну после жесткого облучения, которое они всем устроили. Поэтому веселье мы им сейчас устроим, причем, по объективным критериям.
Интересно. Я на этот аспект внимания не обращал. А оно вон оно как.
Мне понравилась жизнеутверждающая концовка Вашего выступления.
+1 (по старой памяти:))
Но для мужчин, вероятно, — «инициатива наказуема!». И что потом вылезло проявлять инициативу, отчего-то забыв о наказуемости )).
P.S. Веселье «мы» устроим соблюдая ст. 7 УК РФ. Принцип гуманизма/изма )).
NB. Всем удачи!