Огурцова на линии

Много наговорил тогда Алексей Герман, искренне считая, что прожил жизнь всем на зависть. И выпустили этот фильм, наконец, к его кончине... И отправился он сам отвечать за плевки в лицо обществу и на все вопросы, которые поставил, имея все ресурсы, чтобы на них ответить.

И видите, как получается? Никому вообще никаких возможностей для самооправдания не оставляется. Так или иначе, но здесь все получают на выбор ряд возможностей для реализации каких-то глобальных задач, заложенных в каждом из нас. Не шкурных, заметим, а именно глобальных, т.е. третьего уровня.

Можно посмотреть на собственную жизнь, как на полный ...дец, но лишь при двух допущениях. Во-первых, надо допустить, будто все такие гады (как те, что куражились тут надо мной по слабости натуры), а это неправильно, там мотивы своих действий честно никто объяснить не сможет, т.к. они вне человеческой природы. Во-вторых, что жизнь - полнейшее говно, то тоже абсолютно не соответствует истине и является сатанинской клеветой на все сущее.

И смешно ведь, что все эти нападающие воют о каких-то сталинских репрессиях, к которым никто из живых никакого отношения не имел. А все, с кем мы разбирались по ним (например, с Шаламовым, см. Слон и моська) были весьма далеки от идеала, особенно, по критериям нравственности и общественной морали. Но разве это не клиника, когда после советского периода нормального и полноценного развития, после Великой Победы многие начинают юродствовать о депортациях и холокосте, не имея к этому малейшего отношения. Как тут не подумаешь, что за нашей спиной долю в награбленном вышибают?..

Но, исходя из позитивного и здравого отношения к жизни, а главное, из настоящей, а не напускной веры в Господа нашего, теперь можно взглянуть на все происходившее в личной жизни... и с другой стороны. Можно начать стонать, какой, плять, ...дец может устроить эта шушера, а можно вдруг во всем увидеть Провидение Господнее и понять, что являешься уникальным датчиком, который на этот тяжелый случай готовился веками. Поскромнее надо быть в своих страданьях, и, стиснув зубы, шарахнуть что есть силы из любого положения! И тут вдруг понимаешь, что шарахать тебе очень нравится, а твое положение не просто продумано до тонкостей, но и выбрано с явной предварительной рекогносцировкой местности.

Давайте, еще раз посмотрим на мою незадачливую житуху. Чисто, чтоб поржать. Мы же не холокостники, чтоб сопли на кулак мотать о том, что там было, когда нас в проекте не было. Итак,  прессовали меня-любимую буквально с садика! А сколько прямо из рук вынимали мое кровное, чтобы снабдить этим мерзопакостную срань... Как мне один "жизнь удалась" (ныне и очень давно уже покойник, хотя старше был всего на два-три года) говорил: "Люблю я, Ира, посмотреть на тебя, когда тебя бьют! Просто обожаю! Это же редкое зрелище, когда ты мобилизуешься и начинаешь отвечать!"

Кстати, именно за его непродолжительный и личных холокостик я и получила от местной своры это дело по экстремизму, поскольку все они знали, что только я могла выгнать человечка навстречу движущемуся потоку машин, чтоб вначале летать там воздушным шариком, а чтоб потом этого бегунца вдобавок переехала красивая девушка на еще более красивой машине, оставив от шикарного деятеля одно мокрое место в качестве раздавленной жабы... И чтоб при этом он бежал с поднятыми руками как "Рус, сдавайся!" И таки да! Ваша покорная слуга получила от происходящего незабываемый катарсис "Бог есть!"

Поэтому именно мне как-то некрасиво сетовать, будто я осталась в чем-то мало реализованной... Когда прокурорчик врал, будто "сама того не замечая, она вдруг стала фашисткой", я решила сводить с ними счеты через поколение... или два. Но непременно с таким духоподъемным эффектом. Чтоб все на это посмотрели и впредь рыло свое поганое в помойке держали.

Но здесь стоит обозначить приоритеты! Проще всего (полагаю, многие успели в этом убедиться после того, как табуреточника без трусов и в женском халатике взяли в квартире его страхолюдной полюбовницы-налоговички) сводить счеты, проходясь не по личным обидам, а как раз по денежным потокам третьего уровня.

И такое впечатление, что все, что со мной происходило, было как раз процессом выкатывания на боевые позиции. Обратим внимание, что все перечисленные в этом цикле оказались в качестве "творцов прекрасного", уходя от своей войны, намеренно покинув собственные позиции. А вообще-то крупный жанр на русском - это всегда эпос.

Эпос - это сражения и победы... или временные поражения, но с позитивными выводами. А тут нам в качестве творцов эпоса выставляется вот такое... вдобавок, пытающееся ответить, отчего же нынче артисты выглядят настолько жалко? Да потому что сам новый "эпос" призывает к пассивной позиции в толпе! Личности-то в самом материале эпоса нет. Того и гляди, что все эти мятущиеся герои выбегут навстречу потоку машин с поднятыми руками "Рус, сдавайся!"

— Почему, по-вашему, так мало новых достойных артистов появляется?

— Не учили во ВГИКе. Наш сын, например, во ВГИКе учился, так у них вообще не преподавали актерское мастерство. Не понимаю, почему. Как можно режиссеру не преподавать актерское мастерство? Это как механику танка не показывать танк. Хотя я именно таким офицером был в Советской Армии. Я был командиром дзота, но за отсутствием допуска дзот мне не показали ни разу… Количество хороших артистов зависит от востребованности. Не было востребованности — пропали артисты. Третий момент: артист театра и артист кино — это люди разной профессии. То, что и та и другая профессия использует жест, текст, пластику и так далее, ничего не обозначает. Если артист благополучно работает и в театре, и в кино — это значит, что он владеет двумя профессиями. Допустим, театр предполагает оценку любого события. Жестом, например, мимикой, пластикой… Кино это отрицает. Здесь главное оружие — глаза. Из наших артистов глазами играть мало кто умеет. В отличие, например, от английских.

— Каково было оценивать чужие картины, когда вы заседали в каннском жюри?

— Мне, например, совершенно не понравился фильм, которому в итоге дали главный приз, — «Дикие сердцем» Дэвида Линча. Я все сделал для того, чтобы он Золотой пальмовой ветви не получил. А он все равно получил. Председателем жюри тогда был Бернардо Бертолуччи. Как я на него орал! «Что вы делаете с кино?» Как мы ругались, какая прелесть… Когда Бертолуччи меня вводил в жюри, он такое обо мне наговорил, что дальше со мной ссориться он не мог — это было как в себя самого плевать. Я был одновременно Чарли Чаплин и Монтгомери. Когда пошли скандалы, он кричал: «Ты меня травишь, потому что я бывший коммунист!» А я орал в ответ: «Бывших коммунистов не бывает, как бывших негров!» Тогда Бертолуччи все бросил и ушел — с последнего заседания жюри. Ко мне все бросились: «Ты что сделал, ты нам Каннский фестиваль сорвал! Он же не вернется!» Я говорю: «Вернется. Через десять минут. Потому что, в отличие от нас всех, он получает за эту работу деньги!» Все затихли. А Бертолуччи вернулся. Продавил я там только один приз — за неплохую африканскую картину. Примитивную совсем, такие на стенках рисуют в сортирах. Потом я встретил того негра: «Слушай, мы тебе картину продавили! Поставь хоть бутылку водки, а?» Он спросил: «Да?» — и ушел. Но из него дальше ничего не вышло. У него тогда фильм получился хорошим от беспомощности.

— А что думаете о российских фестивалях?

— Видите ли, российские кинофестивали для большинства их организаторов — бизнес, большие заработки. Это не значит, что я без уважения отношусь к фестивальным жюри. Более того, они часто дают возможность выявить, так сказать, молодые таланты. Но некоторое ощущение лапши, которую вешают на уши не столько мне, сколько правительству, дающему на фестивали деньги, у меня существует. А у правительства, в свою очередь, подспудно формируется не всегда верная точка зрения на искусство. Я говорю не о зрителе, а о правительстве, ибо оно чаще всего работодатель. Кроме того, слабые конкурсные картины прикрываются зрелищностью телевизионного шоу, на мой взгляд, убогого и довольно безвкусного. Наиболее цивилизованная — «Ника».

— Кто для вас сегодня — те режиссеры, которых вы могли бы назвать собратьями, которые занимаются в кино поисками, сходными с вашими?

— Сокуров. Мне нравится Сокуров. Некоторые вещи у него мне кажутся неправильными — например, фильм «Солнце»: Саша в нем слукавил. На самом деле японский император был другим, и американцы хотели его повесить — он знал обо всех ужасах, которые творились, и занимался не только разведением рыбок. Но мне очень нравятся другие картины Сокурова. Например, «Одинокий голос человека». Сокуров — живой человек, и искусством он живет. Это часть его души: забери кино — он умрет. Я больше таких людей не знаю. Все зарубежные режиссеры, о которых мне рассказывают, мне неинтересны. Триер ваш, например: посмотрел «Рассекая волны», и не понравилось. Довольно безвкусная штука.

У меня вообще ощущение, что все, кого я любил, умерли. Очень любил Бергмана — он умер. Очень любил Феллини — умер. Очень любил Куросаву — умер. Допустим, Антониони я любил гораздо меньше. Хотя однажды была у меня с ним странная встреча. Сразу после провала «Хрусталева» в Каннах я оказался с фильмом на другом фестивале, на Сицилии. Там кино показывали повсюду — в том числе в старинном цирке. Мы должны были все выйти на сцену и сказать, чем нам понравилось это место, в самом деле невероятное по красоте. Я вышел на сцену и вдруг в зале увидел Антониони. И сказал: «Мне больше всего в этом месте понравилось то, что в зале сидит Антониони и смотрит мой фильм». Поаплодировали, он встал… Он был уже очень болен.

«Может быть, я бесконечно устал. К тому же нельзя любить то, что тебя бьет. С первого фильма меня выгоняли, угрожали прокурором, и моя мама становилась на колени, умоляя, чтобы я сделал поправки. Но и на то, во что мы все сейчас превратились, мне противно смотреть»

«Я абсолютно разлюбил кино»: одно из последних интервью Алексея Германа.  © Геннадий Авраменко

Да-да, надо же! И вы полагаете, будто этот деятель ни разу не попользовался тем, что вокруг вышибали лучших женщин (ставили на место), а с ними мельчали и становились все неотличимее от серой массы настоящие эпические герои?.. Он искренне считает, будто он сам, Бертолуччи или даже Сокуров могут заменить в нашей жизни эпических героев только потому, что по линии некорректного использования административного ресурса (явно предназначенного для иных целей) они имели материальные возможности творить эпос. Не учитывая действительные потребности общества и каждого человека, плодами труда которого они попользовались при создании своих шедевров.

Мне было интересно, как задергались апологеты Киры Муратовой, вдруг давшие с ней интервью, причем, с той же фоткой, которую я скачала для последней порции этого последнего интервью.

— А как относитесь к Кире Муратовой?

— С Киркой Муратовой у меня странные отношения. Когда меня вызвал Ермаш, он сказал: «Герман, давай попробуем поискать какие-то точки соприкосновения — а то ты нас ненавидишь, мы тебя не очень любим…» Я говорю: «Какие точки соприкосновения могут быть! Вся моя работа у вас — купание в говне, по-другому это не называется. Вот вы мне объясните про Киру Муратову. Ее последняя картина — чистейшей прелести чистейший образец. Объясните — за что вы ее? Я вас всех не люблю, я не скрываю! А ее за что? Мальчик ревнует маму, а это запрещено?» Он отвечает: «Ну, это Украина…» Я говорю: «Давайте, сделаем Украине замечание — у нас одна страна». — «Знаешь, я не хотел говорить, но она жила с актером…». Я говорю: «Господи, а при чем тут кино?» Ситуация была безнадежна — Ермашу тогда было велено со мной мириться, потому что мой фильм разрешил Андропов. Этот диалог я пересказал Муратовой. И потом на каком-то форуме сказал: «Вы никогда ничего не поймете в нашем кино, если Кира Муратова будет оставлена в стороне». Я в каждом интервью это повторял. Впрочем, «Астенический синдром», который понравился всем, мне не нравится. Мне было скучно.

— Тот конфликт с Никитой Михалковым, о котором так много писали в прессе, основан на творческих разногласиях или на чем-то еще?

— В какой-то момент мне начали звонить со страшной силой — что надо приехать поддержать Михалкова. А тот уже успел где-то заявить, что Сережка Соловьев — вор. Там, возможно, все воры, других не держат. Но мне Соловьев был друг. И вряд ли он что-то крал из чьей-то кассы. Я дико обиделся за Сережку — нельзя так просто выходить и говорить что-то плохое о человеке, который снял «Сто дней после детства». Михалкова поддерживать я не стал, а многие тогда вокруг него крутились. Вдруг в день выборов председателя Союза кинематографистов Михалков полез в телевизор и стал кричать: «Как можно снимать кино девять лет?» Он имел в виду меня, но эти слова прежде всего демонстрируют незнание Михалкова. Я знаю десяток режиссеров, которые снимали и дольше, начиная с Кубрика. Один так снимает, другой эдак; у меня тоже есть картины, которые я снимал мгновенно, вроде «Моего друга Ивана Лапшина». Довольно глупо получилось. Мы в ответ написали про Никиту фельетон.

Мне, в общем, все равно — я просто не хотел с ним быть в одной организации. Я был секретарем этого Союза, о чем не знал, пока мне не позвонили, что нужна новая фотография на пропуск… Был членом «Оскаровского» комитета, о чем я узнал, когда со мной перестал здороваться Юрий Мамин — за то, что я его картину не выдвинул; а я и не знал, что у меня есть такие полномочия! Хотя это я ему подсказал сюжет «Окна в Париж». Короче говоря, я написал заявление о выходе из Союза. Позвонил Масленникову: «Игорь, вот вы там все продаете — а отдел кадров еще не продали?» «Не продали», — отвечает он совершенно всерьез. «Тогда спустись вниз, забери мое дело и дело Светланы, порви и можешь съесть. Мы больше в вашем Союзе не состоим». После этого нас пытались прижимать с квартирами, пенсиями, чего-то не подписывали — но мы на это внимания не обращали.

— Отношения с Михалковым так и не восстановились?

— Мы потом помирились. Я с ним мог бы сохранить хорошие отношения, если бы я ему не сказал, что он находится в творческом кризисе и что ему надо возвращать себе старую свою группу. Он когда со мной мирился, подошел и сказал: «Что нам ссориться, нас двое!» А рядом Сокуров стоял. Я говорю: «Да ладно, вот Сокуров еще». «Ну, трое», — выдавил из себя Никита, который Сокурова не переносит. Вот в чем дело: это раньше мне казалось, что есть какие-то люди, с которыми можно посоревноваться. Мне казалось, что я выигрываю все забеги, — но были люди. Илья Авербах, Динара Асанова…

— А в новый Киносоюз почему согласились вступить?

— Меня спросили, и я ответил: про новый Союз ничего не знаю, но если его устав и руководство будут соответствовать моим представлениям о Союзе кинематографистов, я в него тут же вступлю. Пока же я по-прежнему не хочу состоять в том, старом Союзе.

«Я абсолютно разлюбил кино»: одно из последних интервью Алексея Германа.  © Геннадий Авраменко

Нда... практически, новый холокост! Прижимали их с квартирами и пенсиями, а они все вынесли, чтобы одарить нас напоследок таким вот невероятным шедервом...

Кстати, как меня не пытались лишить квартиры, вплоть до наездов паскудной соседки "Ты когда квартиру продашь? Люди ждать замаялись!", я все же живу не под кустом. И до пенсии меня тянули всем Содружеством так, что крысятину на помойке не жрала, хоть все здешние "Рус, сдавайся!" приложили просто титанические усилия.

И неоднократно замечала, что как только мне надо решить какую-то задачу глобального уровня, а у меня вообще ничего не было за душой материального, то немедленно подтягивалились какие-то ресурсы.

Помнится, у меня проблемка была... чисто техническая. Мне, знаете ли, презентации хотелось делать анимированными, так и это решилось практически сразу и без всяких там проблем. Раз надо, так все и возникает. И уже рассуждала о том, что весь технический прогресс направился в ту степь, чтобы выполнить мои дурацкие запросы на счет электронных библиотек и прочего.

Так что... про материальное и чисто техническое - это всегда вранье. Если можешь сделать что-то нужное именно для третьего уровня сознания, то там, во-первых, все битье идет "фтопку", оно оказывается невероятно полезным для правильного эмоционального настроя (всегда до конца сложно понять, с кем имеешь дело) и на редкость информативным для нормальных (пригодных к защите) выводов. Как говаривал мне довольно давно родненький папаша, один полномасштабный натурный опыт двигает всю науку на сотни лет перед. И всегда этим Пастером тыкал, который без всякого Освенцима сам на себе опыты ставил. Задрал этим Пастером, если честно.

Во-вторых, если действительно возникает такая необходимость поставить на самом себе эксперимент и отследить все наиболее важные выводы (а искусство, хоть в нем стараются "спрятаться от жизни" убогие и ущербные, это всегда эксперимент на самом себе), то материальные возможности возникают! Даже в виде принудительного апгрейда.

— Вы будете еще снимать фильмы, как вам кажется?

— Я абсолютно разлюбил кино. Я не знаю, что мне делать. Я в нем хорошо разбираюсь, я умею — кто-то так сделал, а я могу сделать лучше, могу прийти и показать как. Очень приличным режиссерам, даже западным. Не знаю, что со мной случилось. Может быть, я бесконечно устал. К тому же нельзя любить то, что тебя бьет. С первого фильма меня выгоняли, угрожали прокурором, и моя мама становилась на колени, умоляя, чтобы я сделал поправки. Но и на то, во что мы все сейчас превратились, мне противно смотреть. У нас практически не осталось хороших артистов, и работать не с кем. Они все одинаково играют. Вот играет артист следователя — и умудряется тридцать серий сыграть на одной улыбке, на одном выражении лица! Какую они все заразу подцепили? Мне с ними неинтересно. Мне хочется работать с артистом, которому интересно, что я ночью придумал. А этим теперешним я рассказываю — и у них глаза делаются как у птицы, которая засыпает.

Сегодня, когда я телевизором щелкаю, не останавливаюсь только на одном: на кино. Не могу его смотреть. Могу хронику. Могу про рыбок или передачи американские про собачек. А любое новое кино — минут двадцать, не больше. Отталкивание от кино у меня еще и потому, что нет притягивания к кино. Пусть покажут мне фильм, чтобы я заплакал, как на фильме Муратовой «Среди серых камней».

— Что же делать будете, если на кино такая аллергия?

— Какая-то беда со мной случилась. Ну не могу я снимать! Просто не могу, хотя было несколько замыслов — «После бала», «Скрипка Ротшильда», «Волк среди волков» Фаллады. Лучше я попробую что-нибудь написать. Интересно было бы попробовать себя в театре, идей у меня много, но представить себе не могу, как преодолею их крики! На Бродвее звук сделан так, что мальчик на сцене разрывает бумажку, и я слышу в зале. Такие микрофоны, такие компьютеры. Это плохие мюзиклы, плохой театр, но там им не надо кричать! А в нашем театре кричат. С этого начинается фальшь. Но и российское кино вступило в очень дрянную фазу. Нами будут руководить какие-то лесорубы и опять спрашивать: «Почему в ваших фильмах у советских людей бледные лица. Они что, недоедают?» И каждый разговор с ними будет начинаться со слов: «Герман, почему вы нас так не любите?»

— Ларс фон Триер, который вам не нравится, полежал в больнице, лечась от депрессии, а потом приехал в Канны — где его фильм освистали хуже, чем «Хрусталева». И заявил на пресс-конференции, что он — лучший режиссер в мире. А вы себя считаете лучшим?

— Это он молодец, это приятно. Но я себя лучшим в мире не считаю. Я просто хороший режиссер — и все. Я непрофессионал, и это мне помогает. Мне помогает снимать то, что я никогда не считал себя профессионалом, никогда не учился во ВГИКе. Меня никогда не учил, не тыркал и не совал носом в мое дерьмо ни один режиссер. Я непрофессионал, и это заставляет меня на каждом этапе придумывать кино — свое, которое мне интересно. Какое-то другое, чем у всех. Так не делали? А я попробую. Плохо получается? В другую сторону метнусь. Поэтому я немного выделяюсь на общем фоне. А к себе как к художнику отношусь достаточно иронически. Мне достаточно посмотреть кусок «Андрея Рублева» Тарковского или кусок «Рима» Феллини, чтобы поставить себя на место.

— Если бы можно было все начать с начала, стали бы вы снова кинорежиссером?

— Ни в коем случае. Кем угодно — хоть кочегаром или санитаром в больнице. Только не режиссером.

«Я абсолютно разлюбил кино»: одно из последних интервью Алексея Германа.  © Геннадий Авраменко

Вот есть все же нравственный критерий происходящего в том, что нельзя строить карьеру на развале страны, на уничтожении жизней лучших сограждан. Нельзя и всё тут! И ссылки на то, что становление прошел в советский период вызовут лишь закономерный вопрос: "А как можно было все это предать?"

Далее начинается ложь на все сущее! И если я, даже после визга "Снимай трусы, показывай прокладку!" не делаю вывод о том, что люди - серые грязные твари, то какого черта этот хронический тунеядец тиражирует это мнение братков Стругацких, подоспевших к развалу СССР с "пророческой" книжонкой "Град обреченный"?

Однако... все же понимают, что ходим мы вокруг да около... достаточно тяжелых тем. И особенно многие женщины почувствовали свою крайнюю беззащитность. Да, и у меня в 2008 году был выбор: либо продолжать ходить в отребье каком-нибудь ветхом, чтобы всякие шлюхи и поганые побл...шки сновали перед носом царицками, а тебя бы никто не замечал. Либо... дать им всем жару!

И поскольку я сама всегда поддерживала Плутарха в призыве выйти из тени и не вести себя потенциальными посетителями ближайшего крематория (см. Застольные беседы), я выбрала последнее. Уверена, что так или иначе они бы все равно ко мне прицепились, поскольку уж такая это паскудная чернь. Но... хоть и получили все сполна, да еще получат немало (все надо алиби иметь на каждую доставку: "Чо-о? А я здесь при чем? Идите в жопу со своими проблемами!"), а я при этом выглядела все же не сраной челядью.

Но... тут сдали нервы у многих наших умниц-красавиц, сообразивших, какие отвратительные гадости отрабатывались на них в молодости.

Здравствуйте, Ирина Анатольевна!

Это письмо является реакцией на Ваш комментарий про изменение генетического кода нации к предыдущей части "Трудно быть богом". Очень тяжело было осознавать собственную беззащитность. Просто в какой-то момент говоришь себе, что никто не поддержит, пусть так и будет, но надо жить дальше.

Очень давно, лет пятнадцать --- двадцать назад, я разговаривала на похожую тему с однокурсницей. Она тогда рассказала что-то, из чего я запомнила две вещи. Первая  --- про польские части в составе советской армии. Она утверждала, что в то время, когда немцы уже отступали, после отступающих немецких частей и перед нашей армией кто-то выпускал поляков. И эти поляки насиловали женщин, которые, казалось бы должны были начинать радоваться, что немцы ушли. Когда наши военные били поляков за это, то наказывали наших, а не поляков. Извините, это действительно тяжело, я даже думала, писать это или не писать, тем более, что достоверность на  уровне слухов, но так-то верится, потому что общее отношение к нормальным людям очень жестокое, постоянно какие-то пакости валятся сверху.

И дальше там куда более тяжелые и прозаические вещи... о которых мужчинам иногда лучше не знать. Думаю, сейчас будете немного другими глазами смотреть на всех умниц-красавиц, кого намеренно держали у стенки на танцах, но кому спрятаться в тени от аморальных уродов не было просто даже физической возможности.

Но вот видите, насколько все тонко подготавливалось и задумывалось даже на такой случай... "одна подруга рассказывала, а я сейчас вспомнила, непонятно к чему"? Я ведь говорила, что у меня одной язык как раз польский ("Кем ты естешь? - Поляк малый! \\В цо ты вежешь? - В орял бялый!", гы-гы), а дедушка у меня как раз в этих дурацких польских частях служил, но никого не насиловал, поскольку его ранили до массированных наступлений, у него еще рука отсохла, я рассказывала.

Поскольку там дальше идет, как пидарасили (и отнюдь не польскими частями) дочек весьма известных людей, как им не давали замуж выйти, как над ними куражилась всякая сраная челядь в духе социального "гавенства"... я уж как-то переживу обвинения по части участия в провокациях именно поляков. Как и всем присутствующим, по маковку хватило провокаций с Катынью (см. На подлете к Катыни и Про девочек-полячек с любовью), наглых наездов опять-таки на ту же Победу, которой (если помните) после Катыни щедро поделились и с поляками.

То есть здесь надо отметить то, что всегда прикрывала "хрущевская оттепель", это пресловутое "письмо к ХХ съезду партии" и прочая-прочая.

Именно с Хруща началось ведь чёрт-те что в литературе! И сразу после смерти Сталина, но в качестве артподготовки к увековечиванию "руководящей и направляющей роли партии".

Бори́с Леони́дович Пастерна́к(29 января [10 февраля] 1890 года, Москва — 30 мая 1960 года, Переделкино, Московская область) — русский поэт, писатель и переводчик. Один из крупнейших поэтов XX века.

Первые стихи Пастернак опубликовал в возрасте 23 лет^[4]. В 1955 году Пастернак закончил написание романа «Доктор Живаго». Через три года писатель был награждён Нобелевской премией по литературе, после чего был подвергнут травле и гонениям со стороны советского правительства и был вынужден отказаться от премии.

И это было в качестве попытки примирения за наезды на Ахматову и Зощенко 1946 года. Сейчас понятно, что за ними стояло нечто... куда более серьезное.

 Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года^[37], в котором резкой критике подвергалось творчество Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. Оба они были исключены из Союза советских писателей^{[~ 1]}.

Потом был местечковый кипеж с повтором "Я Пастернака не читал, но осуждаю!" Но сейчас на все это следует взглянуть несколько иначе.

Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.

Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, все равно.

Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.

Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора —
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.

Борис Пастернак — Нобелевская премия

Дело в том, что основным литературным событием 1946 года была не травля Ахматовой и Зощенко, а выход романа "Молодая гвардия". С этого же года начали разбираться с теми, кто ни разу не пригодился в Великую Отечественную. Вот Фадеев имел полное право на этот роман, поскольку писал об этом ужасе еще в 1944 году. Зощенко и Ахматова помалкивали, причем саму Ахматову по настоянию врачей эвакуировали из блокадного Ленинграда.

Идею своей книги Фадеев взял из книги В. Г. Лясковского и М. Котова «Сердца смелых», изданной в 1944 году.^{[источник не указан 2576 дней]}

Сразу после окончания войны Фадеев взялся за написание художественного произведения о Краснодонском подполье, потрясенный подвигом совсем юных мальчиков и девочек, старшеклассников и недавних выпускников местной школы.

В середине февраля 1943 года, после освобождения донецкого Краснодона советскими войсками, из шурфа находившейся неподалеку от города шахты N5 было извлечено несколько десятков трупов замученных оккупантами подростков, состоявших в период оккупации в подпольной организации «Молодая гвардия». А через несколько месяцев в «Правде» была опубликована статья Александра Фадеева «Бессмертие», на основе которой чуть позже был написан роман «Молодая гвардия»^[2]

Писатель в Краснодоне собирал материал, исследовал документы, беседовал с очевидцами. Роман был написан очень быстро, вследствие чего содержал массу неточностей и ошибок, которые самым серьёзным образом позднее сказались на судьбах многих реальных живых людей, упомянутых на страницах романа. Впервые книга вышла в свет в 1946 году.

Мы уже привыкли рассматривать как общее место травлю Фадеева за отсутствие "линии партии" в первоначальной редакции романа. Но первоначальный фильм "Молодая гвардия", испохабленный в "хрущевскую оттепель", показывает, насколько эмоционально сильным и нравственным это произведение было до "руководящей линии партии".

Сейчас углубляться в эту тему не будем, но отметим один очень важный аспект. Как видите... даже Нобелевская Пастернаку (причем, наши же точно знали, что ее хотели дать Гитлеру, многим фашикам из его окружения давали, золото из концлагерей в Нобелевский фонд вывозили тоннами еще в войну) - доказывает возникновение этих связей на почве проклятого золота.

А главное... они же все время проговариваются на счет истинных причин травли, которые именно местечковые такие мастаки заваривать в качестве повальной истерии, в чем и нынче можно убедиться. И ведь каждый раз это делается для отвода глаз от истинного конфликта! Т.е. делается это в противоречии с целями и задачами искусства, где всегда анализируется переломный момент в жизни общества.

Помните, как на 100-летии Михаила Александровича Шолохова они начали орать (загодя), что "Тихий Дон" - это не его роман... потому что он не написал романа о Великой Отечественной?.. Понятно, что не написал из-за навязывания "линии партии", но и на этот фактик надо теперь взглянуть с высоты прожитых лет.

Ладно... отложим один важный вопрос на счет поляков, войны и Соляриса... на следующую часть. Строго говоря, вопросов там выше крыши, но есть один, наиболее болезненный. Вы ведь понимаете, что подобное отношение к женщине, которое навязывалось по "линии партии" спецухой, - чисто военное, отнюдь не мирное?

Все эти письма женщин... они о том, как с ними в мирное время продолжали воевать. Ну, прямо как Николай Патрушев, который заявлял, то в Киеве опять фашизм разбушевался, а потом поехал в Аргентину кокаин вывозить...

Понимаете... они, конечно, приписали себе Победу, решив, будто могут делать с ней все, что угодно. Но это лишь означало, что война для них не закончена и будет продолжаться... на другой стороне. Вспомните, чем закончил автор волчьего воя из "Сотникова"...

- Не зови войну, не надо! Она сама тебя найдет!

Так вот надо всем осмыслить один очень важный вывод, который при осмыслении уничтожит просто Джомолунгмы пакости в жизни каждого! Да-да, потому что наш мир создан Словом.

Итак, в 1946 году главным литературным событием стал выход романа "Молодая гвардия", а не то, что с Зощенко и Ахматовой достаточно жестко спросили, почему они оказались в стороне в тот момент, когда такие юные девушки как Ульяна Громова становились героинями.

Вот тут подходим к разгадке этого странного упрямства по поводу "письма пагтийному съезду" поганого Хруща. Сколько им не тычешь настоящим текстом документа 1956 года (уже после "танцевала рыба з раком, а петрушка - з пастернаком") и тем, что там нет ни про какие "осуждения репрессий", поскольку кровавая сволочь жаждет новых репрессий, а издевательств для народа после войны (причем, унизительных от этого козла, просравшего Харьков!) начинало вполне довольно - от кукурузы, до целины. А вспомнить, как он запрещал коров в предместье держать, как первым товарный голод устроил... Лучше эту погань бы вообще не вспоминать.

Но сколько можно врать и врать про это его письмо? Ведь это тупое вранье даже в логику нормальную и адекватную не укладывается! Какой смысл писать представителям обкомов партии о каких-то репрессиях, если после войны именно с ними все и мечтали посчитаться... именно так, как это было с Ахматовой и Зощенко.

Там речь шла о том, что Сталиным роль этой партии была опущена весьма и весьма низко... в зону доступности критики и корректного обсуждения всех завихрений.

Но не это главное! Главным все же является навязанная "линия партии". Тут про Александра Межирова надо вспомнить... вот такое.

После войны учился в Литературном институте им. А. М. Горького (1943—1947). Некоторое время учился на историческом факультете МГУ (1948). Член СП СССР с 1946 года. Участвовал вместе с Н. К. Старшиновым в занятиях литературного объединения И. Л. Сельвинского. Поддерживал дружеские связи с С. С. Наровчатовым.

Стихи писал с 1941 года. В послевоенные годы особенной известностью пользовалось его стихотворение «Коммунисты, вперёд!»^[16]. Первый поэтический сборник «Дорога далека» вышел в 1947 году.

Послевоенное время для Межирова начинается с 1943 года, отвоевался... А "Коммунисты вперед" публикуются впервые в 1947 году. Заметили? Угу, а потом он сиганул в США, как только человека сбил... по несчастью намного более известного артиста...

Так вот главные вывод, который надо осмыслить, заключается в том, что приписывание "линии партии" даже Ульяне Громовой из "Молодой гвардии"  - это принижение и нивелирование Великого Подвига советского народа в Великой Отечественной войне.

Мало того, что лесом идет работа всех специалистов, которые трудятся для людей, для Родины, в едином нравственном порыве! Так, как всегда у нас и происходит... И это не просто попытка перетянуть на себя нравственную силу людей, проявленную ими в нечеловеческих условиях, это как раз ее уничтожение! Поскольку никакой концентрации нравственной силы в определенной партии нет и быть не может.

Продолжение следует...

Читать по теме:

• Трудно быть... богом. Часть I
• Трудно быть... богом. Часть II
• Трудно быть... богом. Часть III
• Трудно быть... богом. Часть IV
• Трудно быть... богом. Часть V
• Трудно быть... богом. Часть VI
• Трудно быть... богом. Часть VII
• Трудно быть... богом. Часть VIII
• Трудно быть... богом. Часть IХ
• Трудно быть... богом. Часть Х
• Трудно быть… богом. Часть ХI
• Трудно быть… богом. Часть ХII
• Трудно быть… богом. Часть ХIII
• Трудно быть… богом. Часть ХIV
• Трудно быть… богом. Часть ХV
• Трудно быть… богом. Часть ХVI
• Трудно быть… богом. Часть ХVII
• Трудно быть… богом. Часть ХVIII

©2019 Ирина Дедюхова. Все права защищены.

Комментарии (5) на “Трудно быть… богом. Часть ХVIII”