Огурцова на линии

Когда-то давно (кажется, что прошла целая эпоха с того времени) мы обсуждали здесь уникальное явление наскальной живописи.

Обычно в ее описании выделяется сакральный характер, хотя многие росписи имеют высокую художественную ценность, не говоря о невозможности обозначить их ценность историческую.

Интересно, что о жизни не стаи или стада, а именно человеческого общества – мы с древнейших времен судим не столько по останкам, сколько по наскальным росписям, украшениям и прочим памятникам культуры. И понять эту необъяснимую в иных условиях «тягу к прекрасному» можно лишь с нравственных позиций, рациональное начало здесь будет абсолютно бесполезным.

Для чего человек оставлял такие свидетельства, зная, что, может быть, никогда не вернется в эту пещеру, а сами росписи не увидит никто?.. Эти картины нельзя продать, унести с собой, их можно лишь отдать с кусочком души всем людям. Но если еще можно предположить некие личные мотивы художника, далекие от чистого альтруизма (желание славы, поклонения и т.п.), то ведь никто из зрителей не был обязан на них смотреть.

Посредством живописи художник не только обращался к миру духов и просил удачной охоты в те времена, когда этот промысел был залогом его существования. Но мы видим, что человек в этих росписях заранее просил прощения за то, что уничтожит удивительную красоту, которую он сам создать не в силах, но искренне восхищается ею.

Это пока чистота нравственного отношения к природе, к тварям божьим, к миру вокруг. Это еще не бухгалтерские отчеты фараонов о военных походов со скрупулёзным перечислением захваченного добра.

Пещера Ласко во Франции – важный палеолитический памятник по количеству, качеству и сохранности наскальных изображений. Живописные и гравированные рисунки пещеры не имеют точной датировки. Долгое время их приписывали древней мадленской культуре, но последние изыскания показали, что скорее они относятся к более ранней солютрейской культуре.

Мне кажется, что именно то отношение к миру, которое демонстрирует наскальная живопись - и подвигла в дальнейшем человека на развитие земледелия и животноводства. Не только практический смысл, а именно сознание, что нельзя так просто, без труда и усилий - отнять чью-то жизнь.

О том, что охота, дескать, "рискованное занятие" - говорят те, кто не ведает, насколько в наших краях и в наших условиях может быть рискованным земледелие, а в особенности животноводство. Но цивилизационный путь развития человека именно в творческом труде, в его разнообразии и усложнении... все дальше от обычной охоты.

Конечно, автор этих росписей, начиная трудоемкий процесс их создания, не имел никаких гарантий, что она дойдет до потомков, что ее не уничтожат вандалы из соседнего племени, что она понравится его соплеменникам. Он творил, поскольку иначе не мог. И сегодня от фантастических картин невозможно отвести глаз. Но можно быть абсолютно уверенными, что в каждом нашем успехе, в потребности к творчеству, во всех достижения человечества – неизвестным нам «геном» уже вписано это наскальное полотно.

Прошедший ХХ век позволил рассмотреть нерасторжимую связь человеческого счастья и нравственного удовлетворения – в различных социальных катаклизмах. И то, что лучшие образцы искусства постоянно находят отклик в душе читателя, слушателя, зрителя – как раз свидетельствует о высоких нравственных потребностях «нашего народа».

Если произведение искусства несет в себе правильно расставленные при создании художественных образов нравственные акценты, результат его воздействия на душу человека будет иметь очищающий и облагораживающий характер. В своем учении о трагедии Аристотель назвал такое воздействие катарсис. По Аристотелю, трагедия, вызывая сострадание и страх, заставляет зрителя сопереживать, тем самым очищая его душу, возвышая и воспитывая его. С его точки зрения, катарсис - очищение духа посредством душевных переживаний/сопереживаний.

Со времен Аристотеля человечество видело столько массовых трагедий, а изобразительные средства настолько приблизились к документальности, что большинство сочтет предлагаемые им методы… «чернухой».

И это предъявляет постоянно растущие претензии к нравственному аппарату самого «деятеля культуры», которые должен безошибочно определить, какие сюжетные линии и технические детали может отражать искусство, а какие факты нашего бытия, даже поданные в косвенном виде – навсегда опустят произведение на уровень «кича», псевдоискусства.

...Если вернуться к Александру Сергеевичу Пушкину, то за почти два столетия неоднократно доказано, что к "Капитанской дочке" он шел от совершенно диких сцен холерных бунтов 1830-1831 годов. 3 августа 1831 г. Пушкин писал князю П. А. Вяземскому.

Более ста человек генералов, полковников и офицеров перерезаны в новогородских поселениях со всеми утончениями злобы. Бунтовщики их секли, били по щекам, издевались над ними, разграбили дома, изнасильничали жен; 15 лекарей убито; спасся один при помощи больных, лежащих в лазарете; убив всех своих начальников, бунтовщики выбрали себе других - из инженеров и коммуникационных".

Я о них писала, отмечая, что там никаких политических требований, а тем более, "борьбы с самодержавием" не было в помине. Народ был доведен до бунта сезонными кишечными заболеваниями, бесчеловечным отношением к заболевшим, к человеческой жизни вообще, проявлявшимся... в усталости и рутине. Что зачастую выглядело чем-то вроде такого импровизированного концлагеря. А у нас народ в целом приличный, верующий и подобного хамства не терпит.

Причиной заболеваний была отвратительное состояние канализации и систем питьевого водоснабжения, отсутствия развитой инженерной инфраструктуры. Поэтому после лекарей народ взялся за инженеров и коммуникационных. Что с рационалистической точки зрения... вполне логично. Поэтому нельзя сказать, что типа "какой дебил у нас народ". Нет, наш народ отлично умеет концы связывать. Вот только развязка не всегда прогнозируемая, но всегда имеет глубокий нравственный смысл.

И к чести русских лекарей, инженеров и коммуникационных надо отметить, что выводы ими были сделаны правильные, хотя с наиболее озверевшими зачинщиками расправились тоже со всей жестокостью. И все происходило в санитарных зонах, санитарных ограждениях, из которых не давали убежать потенциальным бациллоносителям. То есть здесь надо понимать, что все случилось, когда все остались один на один в санитарных зонах с людьми, обреченными на смерть.

С нами даже сейчас, заметим, все эти охотнички опасаются один на один оставаться. И санкции им не помеха - чуть что, так мигом сматывают удочки. Хоть в Австралию к коалам, хоть в Аргентину - на гармошке играть.

А дальше во всех обзорах идет фраза, обычно приписываемая Пушкину, поскольку встречается в его автографах, записанная на память несколько раз. На самом деле она принадлежит его корреспонденту Н.М. Коншину.

"Кровавые сцены самого темного невежества перед глазами нашими перечитываются, сверяются и уличаются. Как свиреп в своем ожесточении народ русской! Жалеют и истязают; величают вашими высокоблагородиями и бьют дубинами, - и это все вместе. Черт возьми, это ни на что не похоже! Народ наш считаю умным, но здесь не видно ни искры здравого смысла".

Конечно-конечно! Это ж народ опять во всем виноват, а не те, кто за его счет кормится. Но мнение ведь совпадает с общими принципами "партийности в литературе", когда надо непременно "заклеймить все общество", поучить народ культуре поведения и т.д.

В "Книжной лавке" публикация "Капитанской дочки" сопровождается пространной статьей Лотмана. И заметим, что его заключения не вневременные, а вполне "в духе времени". Там, например, имеется утверждение, будто Пушкин в романе показал "пути марксизма в России".

Только отчего ж не дойти в таких поисках до буквальности и не заявить, что Николай Васильевич Гоголь в "Тарасе Бульбе" эти пути указал намного красочнее. Он же и еврейские предместья Варшавы описывает, ставшие ключевым "катализатором" событий 1905 года.

Вначале, уточним, с точки зрения охотничьих инстинктов, что это за роман такой или повесть? Вначале там Савельич охотится за французом, он его настигает, а тогда самого Савелича с отпрыском Петрушей отправляют в армию.

По пути им встречается человек-волк, за которым явно ведется охота. В крепости Петруша влюбляется в Машу, но отношения им отравляют ловушки, расставленные соперником.

Затем все обитатели Белогорской крепости думают, что замечательно охотятся на какого-то беглого каторжника, а тут выясняется, что охота ведется на них - и все они становятся добычей взбесившейся своры. А Савельич все равно отбивает барского дитятю, предлагая казнить его самого.

Труд Пушкина по истории Пугачевского бунта считается оставленным. Хотя план исторического романа возник на девять дней раньше обращения Пушкина к военному министру графу Чернышеву за разрешением ознакомиться с материалами по Суворову, среди которых за номером один значится "следственное дело Пугачева". Напомню, что расправлялся с Пугачевым именно наш прославленный полководец.

Пушкин остановился с этой историей на полуслове, хотя точно изучил все материалы до конца. А дальше у него на первый план отчего-то вылезают предатели-дворяне, служившие у Пугачева. И есть много исследователей, которые не могут отрицать, что к самой теме Пушкин приступает из глубокого сострадания к народу, а вот, дескать, из сословных предрассудков своего времени не может найти подобающего обоснования "идейным исканиям" представителям дворянства, оказавшимся у Пугачева.

Думаю, из вебинаров о Рюриковичах все давно усвоили основы лиственного права, задержавшегося в России на 300 лет после принятия Православия, а также об институте изгойства.

То есть "из грязи - в князи" - несет в себе презрение к плебейской роже, самозванной! Вылезшей без зова. А вот из князей - обратно в грязь, это - "на все воля Божья", обычные дела, каждому свой крест.

Помните, как у Есенина Пугачев суетится, не в состоянии сообразить, что сам стал добычей: "Что это? Что это, что это?.."

Правила у нас тут для всех общие, хоть некоторым начинает казаться, будто ничего не мешает им свои правила устанавливать. Особенно по тому, кому за кем здесь охотиться. Останавливать их бессмысленно, у них нет чести. Они не поймут.

...Мы на вебинаре спорили, всю ли пословицу целиком привел Александр Сергеевич. Вот первый лист самого первого издания. Как видим, про "платье снову" он решил упоминать в таком повествовании излишним.

От холерных бунтов, от сцен зверских расправ - Пушкин идет к "капитанской дочке". Там есть особое чувство, которое делает нас всех очевидцами самых страшных сцен, есть возможность почувствовать темную слепую силу озлобленной толпы.

И толпа эта собирается... только на травлю. Ничего больше подобной толпой не решить и не почувствовать.

Когда мне в 2004 году писали про тот Майдан "вы не понимаете, какое это счастье со всей толпой почувствовать себя украинцем", я знала, что человек лжет. Он почувствовал там совсем другое.

Это ведь не военный парад! Это не организованная сила на производстве! Такое собирают, чтобы в толпе плотно прижавшихся тел сломить человеческую волю. Воля и честь - противостоят коллективной травле.

А когда человек там постоял, ему это понравилось... Бога в его душе уже нет. А русской литературе нужен совсем другой читатель! Со свободной душой. Но... для этого надо было еще серьезно развить базу Великого и Могучего.

Ну, конечно, Пушкин оставил свой труд, четко удостоверившись, кто и как снабжал Пугачева средствами, указаниями и прочим. Ой, а вы еще по Навальному не поняли, что никаких пугачевых (которые вдобавок себя именуют царскими особами) - без денег, подкупа и разработки стратегий не бывает? Что это за неприличная наивность по нонешним-то временам.

Все эти сказочки про "гнев народа", про "борьбу с самодержавием", а нынче вот уж и про экстремизм и сепаратизм - это всего лишь, чтобы концы в воду спрятать. Хотя ведь склонность к наиболее изуверской охоте с непременным переходом к охоте на людей или вообще на детей - вполне отчетливо  выявляет стороннюю заинтересованность.

Так чтоб окончательно уточнить, Александр Сергеевич написал "Капитанскую дочку" - в ответ на события на Сенатской площади в декабре 1825 года. И многие его современники отлично знали, что, опубликуй Николай I все закладные, векселя и долговые расписки этих чудесных "прогрессивных представителей", так... и говорить о них дальше было б нечего.

Здесь, кстати, ведь и равняются благородством: по какой причине вдруг человек начинает взасос жалеть народ, имея кредиты, по процентам которые гасить нечем. И нынче бы никого "сепаратизма" не произошло, если бы были опубликованы кредитные истории основных участников "доброй охоты".

Да и когда общество вдруг раскалывается на два "непримиримых лагеря", ведущих друг на друга охоту, а во главе одного стоять темные личности, о которых никто никогда не слыхал, так тоже кредитные истории-то надо публиковать, а не вываливать на помойку, как это отчего-то вдруг Сбербанк в начале уходящего года провернул.

Вот наши филологи считают, что "Дубровский" - дань западным традициям литературы. Вот пишет М.Ю. Лотман:

 "Увидев раскол общества на две противопоставленные, борющиеся силы, он понял, что причина подобного раскола лежит не в чьей-либо злой воле, не в низких нравственных свойствах той или иной стороны, а в глубоких социальных процессах, не зависящих от воли или намерений людей. Поэтому Пушкину глубоко чужд односторонне-дидактический подход к истории. Он в борющихся сторонах видит не представителей порядка и анархии, не борцов за "естественное" договорное общество и нарушителей исконных прав человека. Он видит, что у каждой стороны есть своя, исторически и социально обоснованная "правда", которая исключает для нее возможность понять резоны противоположного лагеря. Более того, и у дворян, и у крестьян есть своя концепция законной власти и свои носители этой власти, которых каждая сторона с одинаковыми основаниями считает законными". Как свидетельствуют рукописи Пушкина "замысел романа о Шванвиче родился в процессе работы поэта над романом "Дубровский".

И дальше:

 Вплотную подойдя в "Дубровском" к проблеме крестьянского восстания и к истории дворянина и офицера, изменившего своему классу, Пушкин в своем повествовании оказался несколько скованным поэтикой западноевропейских романов конца XVIII -- начала XIX столетия о благородных разбойниках".

Но сегодня мы-то с вами поняли, что никакой "марксизм", трактующий бесконечную и постоянную "классовую борьбу" без начала и конца, с "неразрешимыми противоречиями", - у самых ярких марксистов нашей эпохи не проникает дальше внешней мимикрии. Ведь и окружение Ленина первым делом обзавелось счетами в Швейцарии. А вроде так беззаветно любили народ.

Про самого Ульянова-Ленина кредитная история такая, что уши вянут. А как наши партийцы ринулись государственную казну грабить... так ведь никакого удержу не было. Как эту жабу обосновать "идеологически"?

Простите, если не последний партиец по фамилии Лужков, принятой от первой жены (по второй жене он, как все догались, Батурин) - пишет о развитии капитализма в России, будто нынче почему-то опять конец ХIХ века наступил.

А все эти пояснения... из того же флакона, что и "народ сам этого захотел". Вам еще не надоела эта бесконечная шарманка? Вот ролик со вчерашнего вебинара про Революцию 1905 года. Там сразу становится понятно, кто на кого там охотился.

Совершенно понятно, что опыт преодоления кордонов, холерные бунты Пушкину нужны были, чтобы почувствовать эту темную силу толпы, к которой обратились и его знакомые-декабристы.

А цель его работы - полностью совпадала с созидательной целью искусства, начиная с наскальных фресок. Для того, чтобы описать "классовую борьбу" или "заклеймить все общество" - пишут ведь не роман, а донос. Или анонимку.

Пушкин нашел в материалах о Пугачевском восстании - кто и как позвал этого проходимца, погрузив Отечество в мрак гуманитарной катастрофы. "Дубровский" дал ему вполне почувствовать этот сладковатый вкус человечинки в травле от полной безнаказанности.

И "Капитанскую дочку"... он хотел написать именно в назидание, "береги честь смолоду!" В назидание дворянству. Поэтому там... ясно, что он в материалах обнаружил вовсе не какого-то "шванвича", а крупнейших лиц, с непременными кредитными историями за границей.

Все-таки он сам чуть не стал участником последнего гвардейского заговора, ведь его втягивали в него несколько лет.

Поэтому... закончим наш затянувшийся случай на охоте, чтобы впредь не связывать себя характерными особенностями жанра. И закончить хочется... Петром Вяземским, как примером безусловного человеческого благородства.

Вот он пишет самому Пушкину весьма существенные замечания.

Кто-то заметил, кажется Долгорукий, что Потемкин не был в пугачевщину еще первым лицом и, следовательно, нельзя было Пугачеву сказать: «Сделаю тебя фельдмаршалом, сделаю Потемкиным». Да и не напоминает ли это французскую драму: Je te ferai Dolgoroucki.

«Важные поступки» где-то, кажется, о Пугачеве у тебя сказано. Гоголь может быть в претензии.

Можно ли было молодого человека, записанного в гвардию, прямо по своему произволу определить в армию? А отец Петра Андреевича так поступил, — написал письмо генералу, и только. Если уже есть письмо, то, кажется, в письме нужно просить генерала о содействии его к переводу в армию. А то письмо неправдоподобно. Не будь письма налицо, можно предполагать, что эти побочные обстоятельства выпущены автором, — но в письме отца они необходимы.

«Абшит» говорится только об указе отставки, а у тебя, кажется, взят он в другом смысле.

Кажется, зимою у тебя река где-то не замерзла, а темнеет в берегах, покрытых снегом. Оно бывает с начала, но у тебя чуть ли не посреди зимы.

Письмо П. А. Вяземского к Пушкину. Около 5 ноября 1836 г. — 16, 183.

А вот уже после убийства Александра Сергеевича пишет для публики в год, когда впервые решили "забыть" о его литературных заслугах.

В «Капитанской дочке» история пугачевского бунта или подробности о нем как-то живее, нежели в самой истории. В этой повести коротко знакомишься с положением России в эту странную и страшную годину. Сам Пугачев обрисован метко и впечатлительно. Его видишь, его слышишь. Может быть, в некоторых чертах автор несколько идеализировал его. В его — странно сказать, а иначе сказать нельзя — простодушии, которое в нем по временам оказывается, в его искренности относительно Гринева, пред которым он готов не выдаваться за Петра III, есть что-то напоминающее очерк Дмитрия Самозванца, начертанный тем же Пушкиным. Но если некоторые подробности встречаешь с недоумением, то основа целого и басня, на ней изложенная, верны. Скажем опять: если оно было и не так, то могло так быть. От крепости Белогорской вплоть до Царского Села картина сжатая, но полная и мастерски воспроизведенная. Императрица Екатерина так же удачно и верно схвачена кистью мастера, как и комендантша Василиса Егоровна. А что за прелесть Мария! Как бы ни было, она принадлежит русской былине о Пугачеве. Она воплотилась с нею и отсвечивается на ней отрадным и светлым оттенком. Она другая Татьяна того же поэта.

Вяземский П. А. Взгляд на литературу нашу в десятилетие после смерти Пушкина. 1847. — Полн. собр. соч. Спб., 1879, т. 2, с. 377.

Смотрите, какая точная ассоциация! Вы же тоже поймали себя на мысли о предыдущих самозванцах? Это обычно пишется для широкой публики. Которая, впрочем, всегда в курсе - кто кого позвал и зачем. Поскольку, что характерно, после всей этой "охоты" народ выживает, а вот "самозванцы" и их охотнички - нет.

Один комментарий на “Случай на охоте. Часть VIII”