Огурцова на линии

Как не хотелось бы мне вернуть Дон Жуана, позвав его дважды, но, к сожалени, поняла, что даже мне не под силу вернуть его... вот так, сразу. Тем более, что пока мало кто ощущает необходимость именно его возвращения. Думаю, и от меня многие ожидали бы рассуждений о необходимости возвращения, скорее, Сталина, а не Дон Жуана, верно?  Поэтому и возникла некоторая пауза, заминка, ожидание ясности, а для чего мне-то самой вдруг понадобился Дон Жуан?

А вы поглядите на этот обильный список наиболее значимых явлений Дон Жуана лишь в наиболее известной литературе и задумайтесь, зачем же такому количеству корифеев понадобилось кликать Дон Жуана ("Елочка! Зажгись!") собственной персоной, если они легко могли создать совершенно другой образ, которому могли бы придать его черты? Что же вынудило их в отчаянии обращаться к нему напрямую?

Обратим внимание, что чаще всего, конечно, к этому овеянному легендами образу обращаются поэты, большая часть творчества которых напрямую зависит от веры чителя в любовь. Сами поэты - легкомысленные созданья, мысли которых должны парить в эмпиреях человеческого духа и прямо там же облекаться в рифму, дабы, так сказать, донести до нас "музыку мирозданья". И как только эта планка начинает стремительно снижаться до превалирования одного чувства "как выжить?", поэты первыми начинают ощущать утрату духовной связи с читателем. Сами-то они привыкли кормиться на любовных томлениях, являясь своебразными Дон Жуанами от литературы.

А прозаики люди куда более сурьезные и основательные. Но если уж и они начинают строчить романы о юности Дон Жуана, то дела у человечества плохи, как никогда. Правда, еще ни разу дела не обстояли столь плачевно, чтоб о Дон Жуане слагалась трилогия "Детство. Юность. Мои университеты". Поскольку за поэтами сразу рвутся в бой прозаики с драмами вроде "Дон Жуан приходит с войны".

...Каждый мужчина, полюбив, становится поэтом, проникаясь и некоторыми общими "донжуанскими" чертами. Помню, как прошлым летом мы с Анной Черненко перечитывали главу "Поэтический накал" из романа "Армагеддон №3", стараясь поднять себе настроение между заседаниями суда надо мной-любимой. Речь в ней идет о том, как проводник поезда находит себе "благодарного" слушателя, поскольку ему надо срочно кому-то прочитать стишки, сложенные в честь донны Анны из третьего купе.

- Григорий! Гриша, можно тебя на минутку? - неожиданно возник в проеме тамбура проводник. - Очень твое мнение необходимо узнать!

- Ну, чо еще надо, вожатый? - раздраженно спросил Григорий, который только хотел, чтобы на эти пять минут от него все отстали.

- Слушай, ты бы не мог прочесть вот это? - с наглой, бестактной просьбой обратился к нему Петрович, подсовывая какой-то куцый листочек с неровными буквами. Ямщиков поднес листок к тусклой лампочке тамбура.

Я помню чудное мгновенье,

И вечно буду вспоминать,

Как вы, не согласуясь с моим мненьем,

Полезли место занимать!

— Это чо такое, Петрович? Это ты про меня, козел, такое написал, что ли? Да я же билеты покупал! Еще бы я твоим мнением интересовался! — возмутился Григорий.

— Да при чем здесь ты? Григорий, я больше не могу! Горю, прямо заживо горю... Никогда не думал, что такое со мной может случиться, — со слезой вдруг бросился убеждать его Петрович. — Давеча пассажирка одна в вагон полезла, а я ее почему-то пускать не хотел. Не то, что мне в падлу с пассажирками возиться, а по жизни заколебали... Лезут и лезут... Твоя эта... в тамбуре крутилась, воздухом вроде дышала. У меня на твою куклу прямо аллергия, раздражение... Ты меня уж прости! Поэтому нарочно сходни не выставил. Думаю, как бы еще какую трихомудию не подцепить. А тут как раз Аннушка с перрона лезет, царапается по поручню, чемоданчик никак закинуть не может... И вдруг как поглядит на меня так... пронзительно... Я только послать ее хотел... к голове состава, но в этот момент меня будто молния пронзает! Даже такое мнение у меня возникло, будто всю жизнь только и ждал, когда она ко мне в вагон полезет, представляешь? Сам прыгнул на перрон, конечно... Кто бы раньше сказал, ни за что не поверил! А тебе стихи понравились?

— С календаря списал, что ли? — недоверчиво поинтересовался Ямщиков, потушив сигарету в жестянке, висевшей на тамбурной двери.

— Сам! Представляешь, сам сочинил! — не столько с гордостью, сколько с искренним удивлением себе самому ответил проводник.

— Иди ты! Ты меня не перестаешь поражать, Петрович!

— Скажи, как тебе стихи, а? Только честно!

— Если честно, Петрович, стихи в целом неплохие, доходчивые, — нерешительно промямлил Ямщиков. — Вот только эта первая строчка... Извини, Петрович, если ты хочешь узнать мое честное мнение, то скажу, что такое мог только какой-нибудь педрилка написать! Ну, что это за хрень: "Я помню чудное мгновенье"? Тебе самому такое писать не стыдно? Ты все же мужик, а не гамадрил какой-то!

— Сам не знаю, откуда эта строчка вылезла... Показалась удачной, — сокрушался Петрович, перебирая листочки.

- Ладно, не переживай, - разрешил Ямщиков и нахмурился, разом вспомнив обо всех своих неприятностях. - Слышь, Петрович, а мною никто не интересовался? Учти, из чистого любопытства спрашиваю.

- Я понял, Гриша, - просто ответил проводник. - Конечно, интересовались. Да всю дорогу только тобою и интересуются. Но я у того типа, которого ты чуть в купе не придушил, билет отобрал, а твой выкинул. Зачем ему билет в Чучково да еще на кладбище? Он даже постель не брал, скотина. Первый раз с конвоем дорожных ментов интересовались. Я сказал, что ты в Бабичах, в Белорусси с вещами вышел, постель сдал. На всякий случай сказал, чисто на автомате выдал. У меня, знаешь, какой нюх на железке выработался? Я всех насквозь вижу! Тобою больше шпики из военной прокуратуры интересуются. А я им нанимался - ихние интересы удовлетворять? Нет, главное, сменщика не дают, да еще перед всеми интересующимися шестеренкой дергаться, да? Я тебя знаю, а кто они такие - мне неинтересно.

- Спасибо, друг! - расчувствовался Григорий. - Так и быть, читай! Что там еще у тебя?

Долго ездил железной дорогой,

А такую еще не встречал!

Дорогая моя недотрога!

Вы — судьбы моей вечный причал!

— Ни хрена себе, Петрович! Это ведь просто песня! Прямо садишься и сам пишешь? С ума сойти! Когда ты успеваешь-то? — искренне удивился Ямщиков.

— Я теперь все время сочиняю, а уже потом записываю, — сказал проводник и посмотрел так беззащитно и доверчиво, что Ямщикову захотелось немедленно придушить ту суку, которая довела Петровича до такого состояния. — Гриш, тебе правда нравится? Прочти еще, а? Оно короткое!

Петрович вынул из кармана кителя стопку бумажных обрывков. На первом Ямщиков не без внутреннего содрогания прочел:

Подарите мне свое лобзанье!

До чего ж вы, Анна, хороши!

Приходите в тамбур на свиданье,

Отзовитесь мне на крик души!

— Слушай, Петрович, а это даже меня зажигает! Сукой эта твоя зазноба будет, если в тамбур не пойдет, — дипломатично выразил свое мнение Ямщиков.

Старожилы этого блога помнят, как появилась здесь наша "Дона Анна", как она внезапно начала с нами делиться впечатлениями о том, как ездила в Польшу за шмотками. И поначалу я такое восприняла в штыки, решив, что кто-то вздумал надо мной подшутить. Ну, не может же быть такого, правильно?

Однако роман "Армагеддон №3" Анна читала при мне, между судебными заседаниями, со смехом вспоминая, как в нее влюбился проводник, как донжуанил за ней по полной программе вплоть до приглашений в тамбур и вообще. Я вот и подумала... если мне удалось материализовать Дону Анну, да еще и использовать ее в качестве свидетеля защиты, то почему бы не попытаться вернуть и самого Дон Жуана?.. А вдруг?..

* * *

В России этот образ долгое время считался... неприличным, а если точнее - неинтересным. В целом даже после наездов неподражаемого Петра I с его "юностями честными зерцалами", дресс-кодами по поводу одежды и бород, - интимная жизнь в России не выставлялась напоказ, да и семейный уклад оставался "архаичным", несмотря на множество эротических стишков, во многих из которых использовались античные аллегории и даже ветхозаветные.

Лучше всего общественную среду России накануне проникновения в нее образа дон Жуана описывают страницы романа "Война и мир" Льва Николаевича Толстого, где Наташа Ростова решает сбежать с Анатолем накануне возвращения князя Болконского. В романе хорошо видно, что ее останавливает дама, которую боялось все московское общество за резкие точные высказывания, то есть женщина, которая говорила вслух то, что другие думали про себя, являясь своеобразным камертоном  общественной морали. Наташа находится в каком-то липком очаровании под действием проникшего в ее душу яда разврата, как после долгое время говорили - "тлетворного влияния Запада".

Толстой очень точно описывает сам момент совращения, а если еще точнее, обмана души. Наташи на вечере у Элен,  где, "отогнав дурные мысли", вдруг меняет систему ценностей, решив, что плохое - это теперь хорошее и наоборот. Поначалу ее шокирует певица-француженка, исполняющая нечто явно порицаемое обществом про "преступную любовь к своему сыну", но она тут же находит оправдание всему происходящему. Ведь певицу пригласила Элен, а она - жена Пьера, которого уважают и любят все. Поэтому жена Пьера не может делать что-то плохое, раз сам Пьер такой хороший. Значит, все, что она делает - хорошо.

Но даже проанализировать этот ход мысли юной неопытной девушки Толстой смог лишь спустя более полувека с момента, когда приблизительно могли иметь место в России эти события. Когда  эта подмена моральных  норм - уже нанесла непоправимый урон всему мировоззрению российского общества.  Перед нами - истинная завязка повести Александра Сергеевича "Метель", с куда более человеческой, щадящей ее реальной развязкой. Причем, в "Метели" Пушкина главный герой - незадачливый Дон Жуан, а вот Анатоль у Толстого - Казанова.

Пушкин не только своим творчеством, но и каждым мгновением жизни произвел колоссальный переворот в российской общественной жизни. Ассоциации в "Войне и мире" с его жизнью творчеством - самые прямые. Далее Толстой рассматривает гипотезу, а что было бы, если бы оскорбленный муж хотя бы случайно убил любовника жены? В обществе того времени существовали разные перессуды о любовной связи жены Пушкина и Дантеса. И Толстой  исследует терзания человека, убившего на дуэли пусть заведомого испорченного человека, как бы вполне "по законам чести", рискуя собственной жизнью, но оставшись живым.

Толстой уже дает нравственное определение такому поступку, как крайне безответственному отношению к чужой и собственной жизни. А заметим, что все преступления Дон Жуана - вовсе не в "сексуальных подвигах" (не стоит его путать с Казановой), а в том, что он наносил оскорбление женщинам, которых бросал накануне свадьбы. За нее вступались ее родственники, а он убивал их на дуэли.

Для любовных утех у всех представителей аристократии (как у средневековой испанской, так и у русской времен Пушкина и Толстого) имелся широкий круг женщин "на стороне", в отношениях с которыми не нужно было придерживаться "кодекса чести" и следовать каким-либо "семейным ценностям". Ведь и Дон Жуан в "Каменном госте" Пушкина находит теплый прием в доме певицы Лауры, которая была его давней любовницей.

Пьер  в  последнее  время  редко  виделся  с женою с глазу на глаз. И в Петербурге,  и  в  Москве  дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь  после  дуэли,  он,  как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем  огромном,  отцовском  кабинете,  в  том  самом,  в  котором умер граф Безухов.

Он  прилег  на  диван  и  хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было  с  ним,  но  он  не  мог  этого  сделать.  Такая  буря чувств, мыслей, воспоминаний  вдруг  поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не  мог  сидеть  на  месте  и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить  по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с  открытыми  плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось  красивое,  наглое  и твердо-насмешливое лицо Долохова, каким оно  было  на  обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.

"Что  ж  было?  -- спрашивал он сам себя. -- Я убил любовника, да, убил любовника  своей  жены.  Да,  это  было.  Отчего?  Как  я дошел до этого? -- Оттого, что ты женился на ней, -- отвечал внутренний голос.

"Но  в  чем  же я виноват? -- спрашивал он. -- В том, что ты женился не любя  ее,  в том, что ты обманул и себя и ее, -- и ему живо представилась та минута  после  ужина  у  князя  Василья, когда он сказал эти невыходившие из него  слова: "Je vous aime". Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я  чувствовал  тогда,  что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло".  Он  вспомнил  медовый  месяц,  и  покраснел  при этом воспоминании. Особенно  живо,  оскорбительно  и постыдно было для него воспоминание о том, как  однажды,  вскоре  после  своей женитьбы, он в 12-м часу дня, в шелковом халате   пришел   из  спальни  в  кабинет,  и  в  кабинете  застал  главного управляющего,  который  почтительно  поклонился,  поглядел на лицо Пьера, на его  халат  и  слегка  улыбнулся,  как  бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.

"А  сколько  раз  я  гордился  ею,  гордился  ее величавой красотой, ее светским  тактом,  думал  он;  гордился  тем  своим  домом,  в  котором  она принимала  весь  Петербург,  гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем  я  гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее  характер,  я  говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого   всегдашнего   спокойствия,  удовлетворенности  и  отсутствия  всяких пристрастий  и  желаний,  а  вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!

"Анатоль  ездил  к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она  не  давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее  ревность;  она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть  ревнивой:  пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее  однажды,  не  чувствует  ли  она признаков беременности. Она засмеялась презрительно  и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет".

Потом   он   вспомнил   грубость,  ясность  ее  мыслей  и  вульгарность выражений,   свойственных   ей,   несмотря   на   ее   воспитание  в  высшем аристократическом  кругу.  "Я  не  какая-нибудь дура... поди сам попробуй... allez  vous  promener",  говорила  она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых  и  молодых  мужчин  и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее.  Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.

И  теперь  Долохов,  вот  он  сидит  на  снегу  и насильно улыбается, и умирает,  может  быть,  притворным  каким-то  молодечеством  отвечая  на мое раскаянье!"

Пьер  был  один  из  тех  людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую  слабость  характера,  не  ищут  поверенного  для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.

"Она  во всем, во всем она одна виновата, -- говорил он сам себе; -- но что  ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: "Je vous aime",  который  был  ложь  и  еще  хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват  и  должен нести... Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, --  подумал  он,  --  и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.

"Людовика  XVI  казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник  (пришло  Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так  же  как  правы  и  те,  которые  за него умирали мученической смертью и причисляли  его  к  лику  святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот.  Кто  прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я  умереть  час  тому  назад.  И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну  секунду в сравнении с вечностью? -- Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным  такого  рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты,  когда  он  сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал  прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать,  и  рвать  попадающиеся  ему  под руки вещи. "Зачем я сказал ей: "Je vous  aime?"" все повторял он сам себе. И повторив 10-й раз этот вопрос, ему пришло  в  голову  Мольерово:  mais  que  diable  allait-il faire dans cette galere? - и он засмеялся сам над собою.

Трагедию «Каменный гость» Пушкин написал в самом начале ноября 1830 г., закончив накануне повесть "Выстрел", которую многие считают "автобиографической". Почему же он обратился к образу Дон Жуана сразу после того, как написал повесть, где дуэль рассматривается вполне на "европейский манер", только вот женская благосклонность вовсе не на стороне более удачливого дуэлянта?..

"Трупоеды" Александра Сергеевича Пушкина находят  характер Дон Гуана в «Каменном госте» - "противоречивым". Дескать, "ему одновренно свойственны коварство — и правдивость, холодный расчет — и глубокое, искреннее чувство". А вот им одновременно свойственны лишь масюсенькие осторожные чувства весьма ограниченного набора. Они одновременно никогда не покусятся на ногу и печень Поэта, они лучше договорятся внутри этого сообщества "пушкиноведов", чтоб других не пускать к его трупу. Они даже не понимают, насколько странными выглядят одновременное пихание булками возле мертвого Пушкина и декларирование особой любви к его творчеству.

Вряд ли такие "пушкиноведы" допускают, что основная сложность литературных образов в том, что автор при их создании учитывает не удобство последующего навешивания ярлыков и ходульных моралек, а двойственность человеческой натуры, проявляющейся в том, что любой человек, делая гадость, где-то внутри себя успевает ужаснуться: "Господи, что я такое делаю?.."

Эти трупоеды считают, будто Дон Гуан "страстно полюбил" Дону Анну - ага, "с первого взгляда". Ну, чтоб потом провести хороший теплый вечер с Лаурой. Его саморазобрачительные речи, которые должны уничтожить выстроенные против него общественные барьеры и обмануть Дону Анну, будто он сам все осознал и полностью раскаивается, - они принимают за чистую монету, один к одному. Наверно, тут же готовы навешать на Дон Гуана ярлык "раскаявшийся грешник".

Но никто и не отрицает, что  Дон Гуан, совершая некрасивые поступки, отлично знал, что поступает нехорошо, поскольку, повторю еще и еще, - каждый из нас рождается с набором безусловных нравственных ценностей, безошибочным компасом, поэтому нисколько не нуждается в "нравственном воспитании" или "просвещении народных масс". Посмотрите, у нас не происходит повального роста преступности, хотя мы видим и падение моральных критерив в обществе, и полное разложение правоохранительной системы. А ожидаемого и вожделенного всеобщего побоища у кафе "Метелица" так и не происходит, поскольку подавляющее большинство людей твердо следует этому нравственному компасу.

Вот и Дон Гуан, расчетливо соображая, что про него уже могли наплести Доне Анне, решает "саморазоблачиться" заранее, чтобы снять все подозрения в отношении себя. Мол, все осознал и раскаялся.  Но свойство человеческой натуры и в том, что, желая всего лишь солгать, лжец и сам начинает верить в это. Он старается лгать искренне, придать своей лжи пущую убедительность... плохо соображая, что в этот момент лучшая часть его души начинает цепляться за появившуюся слабенькую надежду на спасение.

«Злодеем, извергом. — О, Дона Анна, -
Молва, быть может, не совсем неправа,
На совести усталой много зла,
Быть может, тяготеет. Так, разврата
Я долго был покорный ученик,
Но с той поры как вас увидел я,
Мне кажется, я весь переродился.
Вас полюбя, люблю я добродетель
И в первый раз смиренно перед ней
Дрожащие колена преклоняю».

Пушкин обращается напрямую даже не столько к легенде о Дон Жуане, сколько к легенде о глупом юноше, пригласившем каменную статую на ужин. Его Дон Гуан попадает в ловушку, тщательно раставленную им Доне Анне. Он настолько искренне сыграл влюбленность, что очередная "любовная шалость" превращается для него в чистую правду.

И знаете, это свойство всех российских Дон Жуанов. Начиная лгать, они вдруг убеждаются, что каждое их слово превращается в истину, поскольку сталкиваются здесь с такой готовностью ответить на призыв любви, что полностью теряется смысл затеянной ими глупой игры в любовь понарошку.

* * *

Но все же... для чего нам сегодня необходимо вернуться к образу Дон Жуана, которого в России никогда излишне не романтизировали? Сделаем небольшой крюк от века ХIХ, к которому нам еще предстоит вернуться, пройдем мимо циклов Александра Блока и Николая Гумилева, отчего-то написанных ими одновременно, причем, в аналогичный период замещения главенствующей роли отношений мужины и женщины, семейных ценностей - на "борьбу пролетариала" и призывы о "счастье народном", которое странным образом оказывалось очень далеко от главной темы литературы и искусства - Любви.

Оба поэта вдруг начинают судорожно хвататься за этот образ в период всеобщей истерии по поводу "дела Бейлиса", когда обществу навязывается мысль, будто "еврейский вопрос" в частности и "межнациональные отношения" вообще - это именно то, что должно волновать всех в первую очередь. Люди начинают оцениваться не по порядочности, не по личным заслугам и талантам, а по тавру принадлежности к какой-либо национальности или "классу". И в этом подходе начинают вызревать все кровавые трагедии ХХ века.

Но здесь хочется подчеркнуть, что образ Дон Жуана возрождался не только в качестве... самого себя собственной персоной. Вспомните все сюжетные коллизии "личной жизни" главного героя романа "Тихий Дон" Григория Мелехова. Там до последней детали повторяются вовсе не какие-то почеркушки из "доставшихся чемоданов", а всем известные литературные образы Дон Жуана, вплоть до дуэли с оскорбленным мужем, попытки устроить личную жизнь без Доны Анны (Аксиньи) и последующего возвращения к любимой с неминуемой трагической развязкой.

Даже то, что Григорий, похоронив возлюбленную, остается жить - полностью совпадает с сюжетной  канвой пьесы "Дон Жуан" Алексея Константиновича Толстого, вышедшей в 1860 г. в момент зарождения и развития всех "демократических движений", представители которых немедленно начинали заигрывать с женщинами, как бы "освобождая" их, убеждая, будто женщинам страшно нужны "равные права", которые в состоянии дать только они. И правильно! Им совершенно не жалко "равных прав" для женщин, поскольку, как показали дальнейшие события, - им нисколько не жаль самих женщин.

Алексей Константинович посвятил пьесу творчеству Моцарта и Гофмана, взяв в качестве эпиграфа отрывок из новеллы «Дон Жуан» Гофмана.

 «Дон Жуан — любимейшее детище природы, и она наделила его всем тем, что роднит человека с божественным началом (…). Но (…) за врагом осталась власть подстерегать человека и расставлять ему коварные ловушки, даже, когда он, повинуясь своей божественной природе, стремится к совершенному. (…) Враг рода человеческого внушил Дон Жуану лукавую мысль, что через любовь, через наслаждение женщиной уже здесь, на земле, может сбыться то, что живет в нашей душе как предвкушение неземного блаженства и порождает неизбывную страстную тоску, связывающую нас с небесами. Без устали стремясь от прекрасной женщины к прекраснейшей (…), неизменно надеясь найти воплощение своего идеала, Дон Жуан дошел до того, что вся земная жизнь стала ему казаться тусклой и мелкой».

В пьесе А.К. Толстого он говорит Доне Анне: «…Да, я враг Всего, что люди чтут и уважают. Но ты пойми меня; взгляни вокруг: Достойны ль их кумиры поклоненья? Как отвечает их поддельный мир Той жажде правды, чувству красоты, Которые живут в нас от рожденья? Везде условья, ханжество, привычка, Общественная ложь и раболепство! Весь этот мир нечистый я отверг. Но я другой хотел соорудить, Светлей и краше видимого мира…»

Это попытка найти человеческие черты - в "преобразователях мира", лезущих на общественную сцену с бомбами, тайными обществами и безудержными нотациями. И, вопреки реальным событиям,  А.К. Толстой делает монахов спасителями Дон Жуана. Дона Анна погибла, монахи молятся за спасение его души, а он говорит что-то уж очень знакомое нам по заключительным страницам романа "Тихий Дон", когда опустошенный Григорий Мелехов возвращается домой... после своей безксешной попытки "соорудить другой мир".

   Д о н  Ж у а н                     

Чем кончу я?     

Искать любви мне боле невозможно,     

А жизни мстить я право потерял.     

Убить себя? То было бы легко:     

Несостоятельные должники     

Выходят часто так из затрудненья;     

Но этим долга выплатить нельзя -     

Я должен жить. Я умереть не смею!

 Л е п о р е л л о     

Храни нас бог!

Зачем нам умирать!     

Давайте жить, сеньор, и веселиться!

  Д о н  Ж у а н     

Я должен жить.

И жаль, что слишком скоро     

Меня избавит смерть от этой муки.     

О, если б мог я вечно, вечно жить!

Л е п о р е л л о     

По крайней мере, сколько можно доле.     

Теперь, сеньор, нам нечего бояться!     

Теперь все трын-трава!

Д о н  Ж у а н                            

Оставь меня.

Лилиана Кавани: Для меня «Ночной портье» — это своего рода эссе, я делала его для себя и очень удивилась его успеху

Вышедший в 1974 году фильм произвел эффект разорвавшейся бомбы. Никто еще до Кавани не показывал ужасы фашизма, воспоминания о которых были еще очень сильны во всем мире, через мазохистский противоестественный любовный роман. Эротические сцены, демонстрируемые в ленте, по тем временам являлись очень откровенными. Сейчас, когда Вторая Мировая окончательно стала историей, а эротика на экране быстро превращается в порнографию, «Ночной портье» вряд ли кого-то может шокировать. Но Кавани не была бы великим режиссером, если бы просто сняла полупорнографическую для тех времен ленту, эксплуатируя больную, все еще кровоточащую тему. «Портье» был и остается по сей день жестокой, болезненной, но по-своему красивой историей любви, побеждающей смерть. Кто сказал, что любовь — это нежность, романтика, заоблачность и доброта? А почему она не может быть болью, кровью, насилием и испепеляющим влечением? Именно об этом и говорит в своей картине Лилиана Кавани. «Ночной портье» — это фильм не о победе над фашизмом, не о половых извращениях, не о сексе и насилии. Это просто кино о самом главном в этой жизни.

1957 год. В венской гостинице случайно встречаются бывший нацист и бывшая заключённая концлагеря. Пробудившиеся воспоминания как палача, так и жертвы разжигают между ними странное, противоестественное влечение, которое психоаналитик назвал бы садомазохизмом. Когда эти двое пытаются возродить свои отношения, товарищи нациста, служившие с ним в войсках СС, начинают их преследовать.

http://www.youtube.com/watch?feature=player_detailpage&v=aWsxQkD79dQ

Лилиану Кавани никогда не радовал успех ее фильма. Судя по ее высказываниям, она всегда хотела  оградиться от этого "успеха" и звания "модного режиссера", понимая, что все "восторженные зрители" просто "прилипают" к шокирующим эротическим сценам, не оставляющих камня на камне от "таинств любви". Этой "любви" можно пересчитать ребра, заглянуть в штаны, подергать за подтяжки. Кавани пытается отгородить какое-то "личное пространство" в этом "успехе", объясняя, что она создавала "эссе", то есть якобы использовала достаточно интимный жанр, не подразумевавший всеобщего ажиотажа.

И это вовсе не рисовка на публику, это горечь. Поскольку никто и никогда не задавался вопросом, почему такой фильм сняла... женщина. В любви женщина и так наиболее беззащитная сторона, какие бы "ужосы" не рассказывали те, кто заранее отказывался от своей любви из страха, что ему откажут. Но насколько же опустились сами представления о любви после Второй мировой войны, когда на уровне средневековой "охоты на ведьм" опустилось само отношение к женщине... как раз и показывает этот фильм.

После того, во что превратилась любовь "с той стороны" с наплывом солдатской порнографии, с пьянящей вседозволенностью хамского отношения к любой женщине, как к мясу, к телу на вечер, без чувств, без прошлого и будущего - если и через 20 лет женщина говорит своим "эссе", что концлагерь-то устроить можно, а вот выйти из этого концлагеря уже не удастся никому. Как невозможно навсегда забыть подобное отношение к женщине, даже сравняв все концлагеря с землей.

Сегодня идет не только голимая ложь на поколения советских людей, победивших в Великой Отечественной войне, для которых главным было даже не "социалистическое строительство", не "сталинские репрессии", не "штрафбаты", не возможность обокрасть или изнасиловать немок и проч., - а высокие отношения между мужчиной и женщиной. Все эти попытки оболгать победителей... они ведь идут в связке с попыткой привязать к себе и Дон Жуана, мы еще вернемся к этому.

Проблема в том, что соглашаясь с ложью на поколения, переписывавших "Жди меня", смеявшихся над "Небесным тихоходом", старавшихся в нечеловеческих условиях поднять любовь на недостижимую сегодня высоту, - мы навсегда отрезаем путь возвращению Дон Жуана уже к нам, чтобы жизнь наполнилась высоким смыслом. Ведь сегодня похождения Дон Жуана опускаются до уровня скотства Казановы, хотя, повторю, изначально в его победах не было и тени "сексуальности", поскольку подобные "мужские потребности" не составляло труда удовлетворить в другом женском обществе.

Все-таки танго "Темная ночь" со словами "И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь" - с одной стороны, и горы порнографии и подчеркнутое скотство в отношении "чужих" женщин - с другой стороны... это две большие разницы. Поэтому и любое "приравнивание" нравственного уровня противоборствовавших сторон - оскорбляет, в первую очередь, женщин. Сама возможность этого "приравнивания", типа "сами такие" - уничтожает тонкую призрачную ткань, где возникает искра притяжения мужчины к женщине.

Но ведь есть однозначные доказательства того, что никак нельзя в нравственном отношении равнять многонациональные фашистские полчища - и тех, кто противостоял их натиску с нашей стороны. Тоже, кстати, в весьма многонациональном составе. Перед Великой Отечественной войной в СССР было окончательно покончено с тяжелым наследием гуманитарной катастрофы государственных переворотов 1917 г. и гражданской войны - венерическими заболеваниями. Осмотры девушек, отправляемых на работу в Германию показали (это весьма смаковали фашисткие источники), что все захваченные незамужние девушки были чисты и невинны.

Зато, начиная с октября 1941 года, - в лагерях немецких военнопленных началась и вахта венерологов. Описывая сейчас "ужосы сталинских лагерей", немецким историкам следует для начала поинтересоваться процентом "не охваченных" венерическими заболеваниями пленных. У пленных румын этот показатель был самым низким, об этом даже предупредлала население немецкая администрация. После "постоя" румын, даже в вопиющей бедности хозяйки были вынуждены сжигать соломенные матрацы и постельные принадлежности. Да и такого зверского нашествия вшей, как при этих "просвещенных европейцах", Россия не видела даже при нашествии Наполеона. С освобождением каждого района из оккупации - туда немедленно выезжала бригада венерологов, поскольку до 1958 г. в бывших оккупированных районах сохранялась высокая опасность заражения "бытовым сифисом".

А перед тем, как лгать про "массовые изнасилования немок", можно поинтересоваться и количеством сданных в детские дома маленьких "немцев". И все это советские солдаты знали и без политруков, поэтому боязнь притащить в качестве "трофея" домой какую-нибудь гадость - многих удерживала от "сексуальных подвигов".

Да и потом... надо просто представить, через что прошли эти люди, сколько горя они увидели в этом своем походе... Неудивительно, что весь этот бред про "изнасилования немок" в тот момент, когда у самих дома множество одиноких женщин, которых надо утешить и обогреть - появился спустя многие годы после войны, когда вдруг стало "неудобным" вспоминать, как доставалась Победа солдатам, сколько горя хлебнуло население вне отстойников концлагерей. Простите, надо быть все же реалистами и понимать, что после такого - ни на одну немку не встанет!

* * *

Но все же, чтобы понять, почему Дон Жуан так необходим именно сегодня, надо ощутить сам принцип построения его отношений с женщинами, попытаться понять, отчего в куда более "тяжелые времена" - женская юбка составляла для этого отвязного нигилиста все мировоззрение.

При этом нам, уже привыкшим подразумевать грязь в любых отношениях между мужчиной и женщиной, надо как-то допустить, что в его "похождениях" не было и тени грязной эротики!

Прозвучавшие в комментариях к первой части предположения, будто Дон Жуана привлекала только женская невинность - в корне неверны. Не стоит Дон Жуана, поддерживавшим высокий уровень уважительного отношения к своим избранницам, никогда не путавшим их с женщинами "для тела", - смешивать с героем "Лолиты" Набокова, которого действительно влекла чистота даже не девушки, а почти ребенка. Но разве низменные отвратительные "переживания" этого подонка, что не он развратил девочку - можно сравнить даже с реальной историей Дон Жуана?..

Продолжение следует...

Читать по теме:

• Возвращение Дон Жуана
• Возвращение Дон Жуана (продолжение)
• Возвращение Дон Жуана (ХIХ век)
• Возвращение Дон Жуана (ХХ век)
• Возвращение Дон Жуана (окончание)

 

©2012 Ирина Дедюхова. Все права защищены.

Комментарии (10) на “Возвращение Дон Жуана (продолжение)”