Огурцова на линии

Перед вами два персонажа из оперы Н.А. Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Это две райские птицы, в опере Сирин поет нежным чистым сопрано, а Алконост - теплым душевным контральто.

Просто отметим, что картина создается на два года раньше начала написания оперы. Возможно, под впечатлением этой картины в опере и появились две этих чудесных птицы. В любом случае, Бельский и Римский-Корсаков знали об этих птицах несколько больше, чем нынешние искусствоведы, не упоминая нынешних любителей чужих "духовных ценностей".

Нынче ведь среди этих господ повелось такое "разделение труда", чтоб лишний раз рук не марать: если кто-то из них хоть что-то знает о живописи, он уже понятия не имеет ни об истории, ни об экономике, ни об оперном искусстве. У них это все в головах сразу не помещается. Это ж мы не говорим о тех, кто якобы занимается "экономикой" или "политикой", поскольку такое не относится не только к культуре, но и к правовому полю.

Давайте, посмотрим, как описывают эту картину Васнецова на мало-мальски приличном сайте, как бы вроде даже адресующимся к Третьяковской галерее. Какую чушь несут в самой галерее об этой картине... детали опустим, чтобы лишний раз не возбуждать нашего министра культуры Мединского. Он и так надорвался в подъема общей культуры до... сами видели чего.

«Две верных подруги – Любовь и Разлука – не ходят одна без другой».
Булат Окуджава

Традиционными славянскими символами радости и печали считались две райские птицы: Сирин и Алконост. В православных бестиариях о «сиринах» говорится, что это полулюди-полуптицы, обоеполые, поющие настолько сладкие песни, что слышавший их теряет рассудок, идёт на голос, не замечая пути, падает в воду и умирает.
По другой версии: забывает жизнь свою, уходит в пустыню и, заблудившись, умирает. Сирины или вилы – духи водяных источников, умеющие летать. Впоследствии это племя в русском лубке превращается в одну единственную птицу

В легендах Западной Европы птица Сирин считается воплощением несчастной души. Имя её легко соотнести с греческими «сиренами», легенды о которых могли быть привезены в Древнюю Русь торговым людом, ходившим по рекам от самой Византии и Греции.

Сирены – хищные красавицы с головой и телом прекрасной женщины и с когтистыми птичьими лапами. Они дочери владыки пресных вод Ахелоя и одной из муз (Мельпомены или Терпсихоры). От отца они унаследовали дикий и злобный нрав, а от матери – божественный голос. Своим волшебным пением сирены заманивали на свой остров мореходов – те разбивали корабли о прибрежные рифы, а сами гибли в водоворотах или в когтях искусительниц. Сирен в древности часто изображали на надгробных памятниках и называли Музами Загробного мира.

Об Алконсте, в православной традиции, сообщается, что это птица, которая выкладывает свои яйца в морскую глубину посреди зимы, а «яйца эти ПРАЗДНЫ – не портятся и наверх всплывают», как только приходит срок. Алконост не сводит взгляда с поверхности воды и ждёт всплытия, потому очень трудно выкрасть яйцо Алконоста. Если это удаётся, то такое яйцо люди вешают под паникадилом в церкви, что является символом целостности и единения всего приходящего в неё народа. Птица Алконост – пример Божьего Милосердия и божественного промысла, потому в те семь дней, когда Алконост своих деток высматривает, море спокойно. Корабелы эти дни ценят и называют Алконостскими или Алкионовыми.

Последнее наименование позволяет соотнести происхождение Алконоста с греческой легендой о царице Алкионе. Дочь Бога ветра Эола, супруга царя Кеика, царица Трахины, Алкиона тщетно пытается отговорить своего мужа от морского путешествия-паломничества к святилищу Аполлона Кларосского в Малую Азию. Кеик попадает в бурю и погибает вместе со всеми своими спутниками. Алкиона долгие месяцы ждёт своего мужа на берегу, к которому и выносит его труп. После этого Алкиона поднимается на утёс и бросается с него в море. Боги смилостивились над Алкионой и воды коснулось не женское тело, а маховые перья с крыла зимородка.

Алкиона (Алциона) и значит «зимородок». Эта птица несёт яйца и высиживает птенцов зимой, гнёзда строит на морском берегу.

Пение Алконост радостно, поскольку она обещает Рай. Пение Сирин, как указывают средневековые источники, щемяще, Сирин тоскует о потерянном Рае, просит о возвращении на небо. В современной культуре Сирин и Алконост нерасторжимы, это устоявшиеся символы Горестного и Радостного пения.

В.М. Васнецов "Сирин и Алконост. Песнь радости и печали"

Ну, полный снос башки. Начиная с того, что светленькой Васнецов (все же не нынешней культурки человек) изобразил Сирин, а темненькая - это Алконост. Но песнь Алконоста - врачующая песнь печали, не надо ее путать с вороной на помойке, которая каркает типа "на беду".

Про то, как Алконост яйца высиживает на морском берегу... трогательно, конечно.  Но искать в этой дикой мешанине нечто "исконно-славянское"... надо быть человеком с полным замещением даже обычной человеческой культуры - наглостью невежи.

Вот ведь нынче нам такие "культурные прочтения" предлагают: промчались галопом по европам, помянули "исконные славянские символы", тут же античность по верхушкам накосили... ах, да! Про Божье Милосердие всуе помянули, оно ж для нашей пользы. Потом, как говорится, включили блендер.

В результате... в песне Алконоста обвинили Сирин, которая поет песнь Радости... И куда теперь Окуджаву лепить с его недорифмованными и полупереваренными песенками?.. Ну, разве  что к мульфильму об аргонавтах, загвоздившему в памяти этими самыми сиренами.

Приведу очередную цитату из либретто Бельского.

ГОЛОС СИРИНА
(за кулисами)
Птица Сирин я, птица радости,
а кому пою, будет вечно жить.

Здесь все же есть небольшое отличие сирен от Сирин. Сирены поют для живых, зазывая их к гибели. Сирин поет для тех, кто восстает для вечной жизни. Хотя... и Сирин, и сирены поют на грани жизни и смерти, но сирены поют о вечном покое и сне без сновидений, они зовут сдаться и не сопротивляться обстоятельствам, навсегда сгинуть.

А Сирин поет о том, что перед всяким, кто прошел свой путь до конца, не склонился перед обстоятельствами, - в радостном сиянии откроется вечная жизнь.

Ни к каким "исконным славянским ценностям" такое отнести невозможно, поскольку и сирен, и Сирин люди видят обычно... уже пройдя точку возврата. Как правило, никто из услышавших их пение не возвращается, чтобы присовокупить свой рассказ к "исконным ценностям". Поэтому возникает достаточно много разночтений, вплоть до яиц на морском берегу.

Но при творчестве такого уровня, который мы рассматриваем у Васнецова, Бельского, Римского-Корсакова, контакт с иными мирами происходит в качестве своеобразной "творческой командировки". Это достаточно мучительный процесс, к тому же после такого человек уже не способен "жить обычной жизнью", чего от него любят добиваться здешние мурамои, точно знающие, что им не пропоют ни сирены, ни Сирин.

Все же существа этого уровня поют только для тех, кто представляет особую ценность для тонких миров. И ничегошеньки здесь не зависит от национальности, пола или возраста.

Знаете, ведь и опера... тоже, к сожалению, далеко не для всех. Как уже почти для единиц - настоящая литература. Но страшно, когда в такой опере, заключающей сакральный смысл русской духовности, намеренно разрушается тонкая повествовательно-музыкальная ткань. Когда делается это с издевкой дебила, отлично сознающего, что творит запредельные вещи: "Ирина Анатольевна, а меня вы тоже считаете уродом? Когда я при исполнении, вы меня считаете уродом? Подтвердить для протокола можете?"

Да отчего ж и не подтвердить? Не уродами я вообще считаю нынче очень немногих. Особенно страшно смотрится благоприобретенное добровольное уродство, мимикрия под обстоятельства. Берут живую человеческую душу, клонировать или создавать которую никогда сами не научатся, а после с расчетливой жестокостью компрачикосов уродуют ее удобными штампами и клише ради лоханки помоев погуще.

А после начинают интересоваться с залихвацким гонором существ, уже не ощущающих душевной боли (за неимением оной) - кем я их считаю. "Ирина Анатольевна" - это не для протокола, там и бесфамильной гражданки достаточно. Тут немного иное, поскольку песнь Алконоста уже звучит в них, раз ко мне сунулись.

Эти замечания "о птичках" очень важны для понимания... да вообще собственной духовности. Мы, конечно, разберем все злоключения Февронии, особенно, с Гришкой Кутерьмой. Здесь надо отметить одну незначительную (для вас) деталь и "совершенно случайную" для меня. Если разбирать мои злоключения на болоте и трогательную заочную встречу с Бурундаем и Бедяем в суде, то ведь к ней меня вел, все организовал и провернул человек, которого тоже зовут Гришка. Он пакостил мне всю жизнь, и до жути целиком и полностью совпадает с описанием Гришки Кутерьмы, даже плаксивые интонации схвачены Бельским с удивительной точностью.  А уж эта превеликая и всюду превалирующая жалость к себе-несчастненькому, чтоб на любую мерзость пойти, уж никакой подлостью не побрезговать. А вот уж последнюю пакость они устроили со вторым Гришкой такого же кабацкого разлива, который гадил еще моему отцу. Так что... даже для меня в этой опере столько "совершенно случайного", что поневоле задумаешься.

И тут встает вопрос... о прощении. Хотя бы в смысле "Мне прощение и Аз воздам", но... при том, что изначально было абсолютно все равно, что с ними будет, есть они вообще или давно разложились изнутри, были ли когда-нибудь... и т.д. и т.п. Здесь придется подчеркнуть, что давно не являюсь Февронией в нашем раскладе.

Была ли? Ну, поначалу, возможно. Насколько органичен был переход к партии контральто Алконоста за сценой... судить не мне. На мой взгляд, все это было крайне неорганично, даже жестоко. Ведь я столько планов имела... которые отчего-то помешали этим двум Гришкам.

Мои писки-визги: "Ведь я вообще-то женщина! За что это мне? Вы совсем уже или как?..", признававшиеся когда-то "жалобами на жизнь", - это вообще-то отметочка-зарубочка, что Гришка Кутерьма вырвался на волю. В литературе этого не найдете, как ни хочется некоторым. Сразу отметим, что настоящая русская литература (о нынешней местечковой и речи не идет) - это уже песнь Алконоста, которая иногда вообще идет открытым текстом. Не в смысле назидания, а в смысле печали об этом мире, где много было всякого, но который любят всей душой. Невзирая на обстоятельства.

Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна <успокоит его.

Волшебные черные кони и те утомились и несли своих всадников медленно, и неизбежная ночь стала их догонять. Чуя ее за своею спиною, притих даже неугомонный Бегемот и, вцепившись в седло когтями, летел молчаливый и серьезный, распушив свой хвост. Ночь начала закрывать черным платком леса и луга, ночь зажигала печальные огонечки где-то далеко внизу, теперь уже неинтересные и ненужные ни Маргарите, ни мастеру, чужие огоньки. Ночь обгоняла кавалькаду, сеялась на нее сверху и выбрасывала то там, то тут в загрустившем небе белые пятнышки звезд.

Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, открывала глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей цели. Когда же навстречу им из-за края леса начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда.

М.А. Булгаков "Мастер и Маргарита"

Это, не касаясь открытого обращения к читателю, когда Михаил Афанасьевич приступает к последним страницам романа и последней стезе собственной жизни.

Поэтому я и говорю, что большая проза в русской литературе от первого лица не пишется, иначе пропеть песнь Алконоста не представится возможным. Здесь вообще... непреодолимое различие между  пением Сирин и Алконоста - и пением сирен, которые всегда поют о себе, о том, что жизнь не идеальна и в целом отвратительна, а вот с ними все наоборот будет гламурненько. Облик сирен неизъяснимо прекрасен, и лишь в плотную приближаясь к ним, за мгновение до крушения всех надежд, - люди могут видеть их истинный вид, холодный лик смерти.

В литературе надо все переработать до мелочей, чтобы и в жизни все отразилось иначе. Не стоит даже много здесь объяснять, а то ведь некоторые понимают все слишком буквально. Просто скажу, что печаль Алконоста о жизни - светлая и прекрасная. Это именно печаль ("Печаль моя светла"), а не... дешевая спекуляция на холокосте, чтоб прикрыть нынешнюю уголовку, типа ведь как оно страдает-то, спустя 70 лет!

...Сейчас взглянем одним глазком на то, какую "Похвалу пустыне" воздали в Большом театре в 2008 году при участии знакомых всем лиц.

Римский-Корсаков в постановке Эймунтаса Някрошюса

Большой театр представил первую оперную премьеру сезона — постановку "Сказания о невидимом граде Китеже и деве Февронии" Римского-Корсакова, сделанную совместно с Оперным театром города Кальяри (Италия). На протяжении почти четырех часов невидимый город на Новой сцене театра пытался разглядеть МИХАИЛ ФИХТЕНГОЛЬЦ.

"Китеж" в постановке Эймунтаса Някрошюса впервые увидел свет рампы еще в апреле в Италии, поэтому к московской премьере оперная труппа пребывала в полнейшей боевой готовности — что было приятно, учитывая, что многие новые спектакли в столице к первому показу имеют вид полуфабриката. В этот раз солидная работа была налицо: уверенно, с надлежащей тембровой роскошью звучал оркестр под управлением Александра Ведерникова. Достойно показал себя хор под управлением Валерия Борисова: сложнейшая хоровая партитура оперы, требующая безупречного взаимодействия голосов, получилась объемной и динамичной — более того, любопытным образом артисты хора демонстрировали куда более тщательную дикцию, чем солисты, что позволяло не оглядываться поминутно на экраны с транслирующимся английским переводом либретто.

Солисты в большинстве своем вызывали смущение не только из-за невнятного произнесения текста (этот огрех можно списать и на ватную акустику Новой сцены): смущал сам факт назначения на роли певцов, для этих ролей не слишком подходящих по своим вокальным характеристикам.

Для Татьяны Моногаровой, поющей, кажется, все премьеры в театре последние несколько сезонов, роль Февронии слишком забориста. Ее дивно красивое сопрано с теплыми обертонами с первых тактов тонет в оркестровых волнах, несмотря на скупой и предупреждающий жест дирижера,— партия рассчитана на более крепкий, драматический голос.

Впрочем, если случай с Февронией можно объяснить как художественный компромисс (музыкальная трактовка роли претензий не вызывает), то ее жених Всеволод Юрьевич в исполнении Виталия Панфилова — откровенный кастинговый прокол: характерный голос, не справляющийся с лирической партией. То же самое можно сказать о невнятных татарских богатырях Бедяе и Бурундае (Андрей Архипов и Вячеслав Почапский), мучающихся с чрезмерно низкой тесситурой роли Андрее Бреусе в партии Федора Поярка и не по-юношески тремолирующем Отроке Светланы Белоконь.

Из удачно воплощенных персонажей многонаселенной оперы в первую очередь надо назвать Гришку Кутерьму в темпераментном исполнении Михаила Губского. Это тот счастливый случай, когда актерский типаж, голос, мастерство и музыкальная интуиция слились воедино — упорно ведущий линию своего нечестивого персонажа Губский затмил даже представительного князя Юрия Всеволодовича в исполнении штатной звезды Большого — баса Михаила Казакова.

Эймунтас Някрошюс, несомненно, главный персонаж нового "Китежа", возложенную на него задачу по актуальному осмыслению классики постарался выполнить по уже наработанным как в драматическом, так и в оперном театре схемам. Минималистский дизайн (сценография Мариуса Някрошюса), столь же минималистские костюмы (созданные Надеждой Гультяевой), аскетичное освещение (художник по свету Сергей Шевченко) и многозначный символизм самого постановщика — в данном случае, к сожалению, обернувшийся невнятностью. Понять, о чем хотел рассказать режиссер, на протяжении четырех часов практически невозможно — смысловые линии обрываются, не успев начаться и не получая впоследствии никакого продолжения.

Мир дольний и горний, готовность к смерти перед сечей при Керженце и торжество воскресения в невидимом граде, обручение на земле и брак на небесах — все эти и другие мотивы оперы, мерцающей смыслами, либо оставлены без внимания, либо выражены столь рутинными средствами, что кажется, что на сцену вернулась поросшая мхом постановка советских лет. При этом тут есть утрированная жестикуляция, отчаянное переигрывание, неповоротливые мизансцены, но нет богатых костюмов, исторических декораций и самого присутствия "большого стиля".

Здесь в постановке, между прочим, литовский деятель решил как бы сделать всем приятное. Речь в опере идет о граде Китеже, в который можно войти лишь... сами знаете когда. Хотя ходят легенды, что вот он появится и всех спасет. Спасет, конечно, но далеко не всех.

Постановщик знает, что ему надо еще поставить пение двух птиц с женскими головами и в царских коронах. Он и готовит зрителя к восприятию финала оперы... как умеет. Слыхал где-то фразу, что у нас типа развита "любовь к отеческим гробам", да и вывалил всех их на сцену. Еще и мощи нетленные прямо в гробах выставил - любуйся, народ!

Раз все помрем, то надо ж заранее подготовиться. Но  даже староверы домовину-то не в переднем углу держали, а на чердаке. Да и какая ж тут "пустынь", если все между гробами шарашатся?.. И зачем тогда сеча при Керженце, если уж гробики наготове выстроены?

Можно, конечно, и отмахнуться. Но не подскажете ли, отчего Гришкам надо цепляться со своей поскотиной - непременно к тому, что вообще должно приносить... радость? Вот чтоб собой запакостить, напомнить, какие они убогие, какая у них национальность, как их все преследовали, да как им не везло.

Неудивительно, что и тут, как только выезжает свадебный поезд, так вылезает этот Гришка, поднакачавшийся за счет "лучших людей.

Кстати, везут девушку искренне уверенную, что жизнь дана нам в радость и прожить ее надо в радости. Без гробов перед носом, между прочим. Но здесь ведь надо соображать хоть немного, хоть самую малость, что пение Сирин и Алконост - оно всегда о жизни. Если Сирин поет о жизни вечной и нетленной, то Алконост поет о жизни земной, со многими трудностями... а печаль в том, что с этой жизнью всякому предстоит расстаться.

Но все же видят вообще-то, сколько стоит этой песне подтянуть. Тут и строительство, и системный анализ, и макроэкономика, и теория надежности, жилищный сектор, государственное управление... все для того, чтобы вторить песне Алконоста о том, что жизнь надо прожить не зазря, что она полна радости, если к ней стремиться.

Здесь хочу напомнить одно современное понятие - менталитет. Как начали Гришки Кутерьмы с экстремизмом бороться и приставать со своими болячками и извращениями к нормальным людям, чтоб для собственной пользы на национальности делить, так и стало это слово употребляться не по случаю. Ему приписали почти демоническое значение. Надо ж как-то национальности разделить! Ведь не циркулем же черепа мерять, это после Освенцима выглядит излишне одиозно.

Слово это иностранное, навешать на него при желании можно чего угодно.

Ментальность (от лат. mens, mentis, «разум, ум, интеллект») — обозначение понятия (напр. англ. mind), не имеющего точного аналога в русском языке. Ментальность противопоставляется «материи» или, в более современных контекстах, «мозгу», при этом отношение между «мозгом» и «ментальностью» образно сравнивается с отношением между аппаратным и программным обеспечением, то есть мозг понимается как нейрофизиологический (материальный) субстрат «ментальности», тогда как «ментальность» — в качестве присущей этому субстрату функциональности.

Ерунда, конечно, на постном масле. Никакого рационального применения... если не рассмотреть последующую приписочку, от которой шибает хорошо знакомыми расовыми теориями.

Ментальность формируется в процессе воспитания и обретения жизненного опыта. Таким образом, ментальность — это то, чем различаются индивиды, получившие воспитание в различных культурных средах.

Приписочка возникла не так давно. А кто-то может мне ответить на простой вопрос: в каких "культурных средах" сформировался автор опуса про картину Васнецова?.. По-моему, у нас вне зависимости от национальности и ПМЖ превалирует эта "культурная среда", когда с утра пораньше мы выслушиваем новости, почем нынче Родину на биржах оптом и в розницу продают, а при взгляде на эту картинку любого носителя ментальности сразу поражает одна практическая мысль: а как эти птички яйца высиживают на морском берегу? Разжиться бы парочкой, да на бирже толкнуть...

Это такая привычная нынче ментальность Гришки Кутерьмы. А Феврония, "душа-девица", как олицетворение очень простых планов на жизнь: прожить ее в счастье с любимым. И чтобы кто попало в нее рыло не совал. Чего уж проще, верно?

Но если все вокруг завыли о ментальности, то стоит понять, от какой ментальности приходится отказываться, поощряя ущербную ментальность Гришки Кутерьмы? Здесь выбор невелик: либо придерживаться ментальности Гришки Кутерьмы с многообразными подтекстами и многоярусной иерархией всех, кто ему задолжал, - либо следовать очень простой жизненной философии Февронии, которая считает, что жить надо в радости, а значит, не творить зло, быть добрым.

Все это, конечно, знают и без Февронии, но ведь это... как-то слишком просто, верно? А вот разбираться в многослойных терзаниях Гришки Кутерьмы, в его "системе ценностей", которые ему задолжали другие... не в пример увлекательнее.

К тому же... Феврония и без нас проживет, мы-то ей только напакостить можем. Такие люди сами по себе мир согревают душевным теплом. А Гришка Кутерьма каждому рад, он каждому распахнет свою душонку как грязный вшивый зипун, чтоб любой мог подхватить аналогичную трахому. Пардон, "ментальность".

ХОР
Ты отстань, да отвяжися, пес!
Сгинь ты! очи бессоромныя!

ФЕВРОНИЯ (указывая на Кутерьму).
А за что его вы гоните?

Продолжение следует...

Читать по теме:

• Песнь Алконоста. Часть I
• Песнь Алконоста. Часть II
• Песнь Алконоста. Часть III
• Песнь Алконоста. Часть IV
• Песнь Алконоста. Часть V
• Песнь Алконоста. Часть VI
• Песнь Алконоста. Часть VII

Запись вебинара:

Опера Н.А. Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии»

 

©2015 Ирина Дедюхова. Все права защищены.

Комментарии (5) на “Песнь Алконоста. Часть II”