Огурцова на линии

Литературные премии 2010 года (продолжение)

Можно долго доказывать, что литература - это прерогатива сложившейся нации, что она ведет свой отдельный бой в умозрительном пространстве, которое становится доступным и для читателей с расширением сети Интернета, но нужны какие-то конкретные примеры, верно? Ведь вообще-то результаты этого побоища касаются всех, причем, в такой степени, в какой не подозревают даже многие из тех, кто умеет читать на русском.

Вообще... даже не знаю, как и сказать-то, госпидипрости. В силу того, что мне слишком долго приходилось отступать, а многим присутствующим казалось, что ведь это я воюю за себя лично, за свое место в русской литературе, то происходит вещь... наверно, немыслимая в иные времена. В результате сегодня ведь не литература является отражением действительности, а действительность за уши насильно подтягивается к нашей жалкой, беспомощной и аморфной "литературе". И выданные в прошлом году "премии", а по сути, те же иудины пайки, - лучше всего доказывают это... оптическое преломление.

Нет, за место в русской литературе, как я уже заметила, у меня начинается вполне литературный и многократно предсказанный бой - именно сейчас. И наши спецслужбы при этом лишь показывают, что никто из них книжек не читал, а если и доводилось, то по методике "смотришь в книгу - видишь фигу!" У меня скулы сводит от навязываемого сценария "Мастера и Маргариты", а эти никак не соображают, что стоит им вытащить меня на Голгофу - мышеловка захлопнется. Просто предупреждаю. Отдавая себе отчет, что ни одного идиота еще не удавалось предостеречь от очередной глупости.

Конечно, как любой даме, мне бы хотелось предстать в этой истории - Маргаритой. Но, к сожалению, роль молодой ведьмы, которую не пугает съемка обнаженной натуры, уже не моя. Да ведь и Маргарита в разыгрываемой истории лишь любила Мастера, пытаясь создать какие-то элементарные условия для его творчества. При этом ее нисколько не пугали многочасовые допросы в прокуратуре Октябрьского района. И уж говно в лифте, скорее всего, относится  к фразе, адресованной некому... гм... любителю мотоциклетов.То есть и не мне вовсе.

- Милиция? - закричал Иван в трубку, - милиция? Товарищ дежурный, распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного консультанта. Что? Заезжайте за мною, я сам с вами поеду... Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома... Как ваш адрес? - шепотом спросил Бездомный у доктора, прикрывая трубку ладонью, - а потом опять закричал в трубку: - Вы слушаете? Алло!.. Безобразие! - вдруг завопил Иван и швырнул трубку в стену. Затем он повернулся к врачу, протянул ему руку, сухо сказал "до свидания" и собрался уходить.

Но следующая за мотоциклистами-автоматчиками сцена медицинских манипуляций с разбушевавшимся поэтом, как все помнят, - она же по любому поводу разыгрывалась в Интернете в самых незначительных разговорах с  местечковыми психиатрами-любителями. Поэтому уже нисколько не удивляет нескрываемая угроза, звучащая при зачитывании моих жалких "прав" и последующем изложении обширных и роскошных прав Следственного Комитета.

Уже уничтожив мои рукописи, наплевав на мои авторские права, на персональные данные, хранящиеся в моих компьютерах, на бухгалтерские программы с проводками и программу банк-клиент, ключ к которой тоже изъяли, небрежно сфоткав на полу вместе с другими дисками, - мне ехидно сообщают, что ведь меня "имеют право" протащить через принудительную психицкую экспертизу.  Ну. раз ихние права без этого навязчивого дежавю использовать не удается, так куда ж мне-то своими смешными "правами" деваться?.. Только уж и энтим органам нечего прикидываться, будто оне подрядились защищать права граждан, а не свои собственные.

При этом никому ведь не надо помнить, где это поэт Иван Бездомный встретился с Мастером, а их судьбоносная встреча произошла именно в психушке. Правда, в "Мастере и Маргарите" эта встреча вовсе не является прямым результатом работы спецслужб России, в романе это лишь частная инициатива... гм... инициативных товарищей. Но режиссеру телевизионной экранизации романа Бортко надо было притянуть за уши спецслужбы и наклепать очередную лоханку помоев на Берию, иначе никто бы денег на экранизацию романа ему не дал.  Однако слив засчитан, и в нашей реальной истории эта частная подлятина господина Бортко, его личная попытка сделать приписочку к чужой рукописи - обретает вполне однозначные очертания.

Ой, только, вместо Берии, - нынче кто-то другой выезжает вместе с байкерами на мотоциклете, показывая, кто же на самом деле сегодня стоит за всеми  "чисто литературными" процессами с премиями, допросами и конфискациями. Несмотря на то, что нынче  половина населения РФ съехала с катушек на фентази и   разного рода историях о ведьмами и экстрасенсами, но вряд ли кто-то хочет столкнуться в реале с настоящей ведьмой, громящей его уютное гнездышко, или экстрасенсом, раздевающим догола перед публикой. Но согласитесь, что вся эта фантасмагория так и носится в воздухе.

Как все помнят, роман Мастера рассказывал о последних днях Иешуа, хотя даже режиссер Бортко вряд ли помнит, что роман Мастера не был дописан, существовал лишь в виде рукописи. Скажите, так может быть в этом случае Мастер - пророк его? Нет, как видите, Мастер отнюдь не пророк и имеет куда больше сношений с нижними, нежели с верхними. Кстати, никто из литературных критиков этого романа отчего-то не рассмотрел причины появления Воланда - типа появился "по собственному желанию". И почему-то сразу занялся устройством дел какого-то графомана, который так всех достал, что был упрятан в психушку.

Конечно, антураж романа достаточно богатый, поэтому на "частности" мало кто обращает внимание. Многие к тому же со школы привыкли списывать сочинения с цитатками критиков. Поэтому и прокатывают шаблоны вроде того, что "Воланд явился инспектировать сталинскую Москву", ведь именно в таком ключе и Бортко снимает свой многосерийный фильм.А уже первая глава однозначно выявляет причину материализации Воланда, последующие главы лишь дополняют деталями возникающую... достаточно идиотскую ситуацию.

Воланд вклинивается в разговор двух литературных трутней - редактора Берлиоза и поэта Бездомного, обсуждающих, как им лучше всего подать/оформить атеистическую поэму, отрицающую существование божественного начала в нашей жизни.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича -- изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, -- но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем -- простые выдумки, самый обыкновенный миф.
Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в 15-й книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых "Анналов", где говорится о казни Иисуса, -- есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.
Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.
-- Нет ни одной восточной религии, -- говорил Берлиоз, -- в которой, как правило непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор...
Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, -- поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.
И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек.

Как мы видим, речь идет вовсе не о конкретном Иисусе Христе, а человеческой вере в Царствие божье вообще. Два человека, в чьи обязанности входит укрепить веру, создать читателю крепкий базис Заповедей Господних для правильного нравственного выбора лица, завершающего эстетическую триаду, - в самом начале романа, под абрикосовую водичку, на лавочке два творца пищи духовной ищут аргументы, как основательнее рубануть читателю по сухожилиям, чтоб тот остаток жизни ползал на карачках.

Как бы все это объяснить? Этот спор, в сущности, о смысле искусства и литературы, их роли в реальной жизни. Не зря с первых страниц фигурирует поэма про Иисуса, а весь сюжет выстроен вокруг судьбы "романа в романе" - про Иешуа. Но за последующим разворотом бурных событий, мы отчего-то упускаем из виду одну странность: попавшему в психушку Ивану Бездомному все происходящее с ним весьма реалистично поясняет сумасшедший прозаик, который отчего-то и в психушке отлично знет, кто же это им с Берлиозом встретился на Патриарших прудах.

Мы неоднократно уже обсуждали, что в последнее время нормальные люди инстинктивно предпочитают не смотреть и не слушать какие-то российские представления, в которых есть признания в любви. Хотя ведь это всегда было основной фишкой литературы, ее коронкой. И даже сейчас, когда любовь к двумстам нациям вышибается при помощи любителей мотоциклетов, - все же очень важно, кого и за что полюбит некий вымышленный персонаж в своей виртуальной биографии. Согласитесь, без этого интереса - утрачивается смысл искусства.

В самой экранизации "Мастера и Маргариты" - щемящая история любви главных героев... смотрится каким-то проходным ходульным штампом. Ну, любят и любят. Как носки пережевывают. Задолбала всех эта их любовь. Любовных монологов не так уж много, но и их зрители стараются пропустить как рекламную паузу. Понятно, что без этой "любви" вряд ли и Маргарита решилась бы на все последующее, без "любви" саму ее в сюжет никак тогда не воткнуть. Ведь куда интереснее, как режиссер снимет голяком нашу Маргаритку. Понятно, что фотошоп набирает обороты, поэтому и задницу ей подтянут и целлюлит отретушируют с минимальными усилиями и почти даром. Но все же хотелось бы и реальной физиологии, верно?

Любовь, как не сводят ее нынче к "сексу", все же... божественное чувство. Смысл искусства ведь в том, чтобы подчеркнуть именно божественное начало в человеке. А любовь... приближает любого из нас к богу.

Если же "произведение искусства" изначально закрепляет царствие лжи, отрицая Божий Промысел, справедливость... то ведь не стоит удивляться, что равновесие все же будет восстановлено импровизированным литературным конкурсом "Рукопись года", о котором, собственно, и идет речь в романе Булгакова.

В задачу искусства не может входить беспомощные в творческом плане попытки доказательств а-ля пока неотрезанная голова Берлиоза, - будто никакого бога нет вообще, будто черное и есть белое, а нравственный выбор не имеет смысла, поскольку происходящее вокруг - это  и есть искомое гражданами в искусстве торжество справедливости.

Впрочем, для окончательного торжества каждый раз не хватает пустячка, вернее, двух незначительных пустяков. В нашем случае - отдельно взятой Голгофы и капельки, вернее сказать, капелюшечки крови. Как только эти два условия будут выполнены, так чей-то череп превратится в чашу для вина.

Но ведь весь этот антураж "новой жизни" - вовсе не для Воланда, как все понимают. Этот тип от нижних появляется для всех неожиданно, да и роман вовсе не про него. Несмотря на то, что все в этой "новой жизни" за всех решено вплоть до "светлого будущего всего человечества", каждый читатель навеки загнан в колею, где не остается места нравственному выбору, где сама справедливость запеклась кровавой коркой "социальной справедливости" - выбор все же придется в новых условиях на грани психического срыва. Воланд - перчатка, брошенная в лицо тем, кто не хочет иметь дело с богом, кто имеет наглость пихаться задницей: "Человек сам все решает!" или "Народ сам этого захотел!"

Все ведь на самом деле просто! Не хочешь иметь дело с небом - будешь иметь дело с его отражением в болотной тине. Только это и "решает" на самом деле каждый человек.  Но человек, инициированный или самостоятельно решивший писать,  -  подобные выводы делает не только за себя, но и за тех, кто доверит ему свою душу. Литература - это ведь всего лишь отраженная человеческая мысль, чувства, переживания. Это даже не кино, для которого нужен огромный бюджет, чтобы отразить не то что присутствие Воланда и его свиты, а божественное начало в жизни людей. Поэтому не понять, зачем нужна литература, где читателю, собственно, нечем заняться - ему лишь остается принять застывшую форму с умерщвленным содержанием, съесть вместо сочного фрукта - раскрашенный муляж из папье-маше.

Премия "Национальный бестселлер"

Главный художник Большого драматического театра имени Товстоногова Эдуард Кочергин получил книжную премию "Национальный бестселлер" за автобиографический роман о послевоенных годах "Крещеные крестами", сообщает ИТАР-ТАСС. Церемония вручения премии состоялась вечером 6 июня в Санкт-Петербурге.
Помимо романа Кочергина, на премию претендовали "Елтышевы" Романа Сенчина, "Люди в голом" Андрея Аствацатурова, "Правый руль" Василия Авченко, "Мертвый язык" Павла Крусанова и "Капитализм" Олега Лукошина. В состав жюри конкурса, в числе прочих, входили прошлогодний лауреат премии писатель Андрей Геласимов, режиссер Валерия Гай-Германика и журналист Андрей Константинов.
В основу "Крещеных крестами" легли воспоминания автора о послевоенных годах, когда он сбежал из омского детприемника для детей "врагов народа" домой в Ленинград. Название книги - старый пароль воров в законе, сидевших в Крестах вместе с политзаключенными сталинской эпохи. Роман стал продолжением автобиографического сборника "Ангелова кукла".
Эдуард Кочергин работает на должности главного Художника БДТ с 1972 года. За это время он оформил более 300 спектаклей и был награжден несколькими Государственными премиями СССР и РФ.
Премия "Национальный бестселлер" в размере 225 тысяч рублей была учреждена в 2001 году. Номинанты выбираются среди известных литераторов, чьи произведения претендуют на звание качественной художественной литературы и в то же время обладают высоким рыночным потенциалом. Лауреатами "Национального бестселлера" ранее становились Виктор Пелевин, Александр Проханов, Дмитрий Быков и Михаил Шишкин и другие писатели.

Об этой премии тоже придется сказать несколько слов особняком, поскольку сама в ней состояла в 2004 году. Ну, как меня распинали за "Повелительницу снов" - разговор, навязший на зубах. Просто номинирована я была с романом о донском казачестве. поэтому все ожидали, что сейчас начнется очередное обсирание России за сталинизм и расказачивание. Как бы первые главы романа заставляли предвкушать именно такой разворот. А вместо этого получилось немного иное с лирическими отступлениями о том, что Россия - это женщина, которая грезит только о любви. Ну, какое-то время все терпели мои отклонения от нормы, а потом, конечно, все объяснили открытым текстом.

Я и без пояснений понимала, что тут же взяла бы это самое "гран-при", если бы развернула некоторые проходные эпизоды в романище, да добавила бы соплей. Но тратить на такое жизнь совершенно не хотелось. Тем более, чью-то еще. И что толку писать про это казачество, коли в свое время наши казачки решили окопаться в своей автономной системе. Какими же идиотами надо было быть, чтобы поверить, что  им Дон и Северный Кавказ оставят. Но ведь поначалу они решили, будто право имеют! Потому считаю, что все последующие побои и полнейшее расказачивание - следует воспринимать без излишнего писка. Там вполне довольно "Тихого Дона", после которого и говорить-то больше не об чем.

А нынче требуется отнюдь не нытье про "бе-бе-бе-бедненьких" казаках, а ассоциативные связи в наши дни и сегодняшние проблемы. На кой хрен сегодня эти "казаки"? Они в 1918 году были нужны! Сегодня они требуются не в карнавальном "восстановлении исторических традиций", все же ХХI век на дворе. Сегодня казаки нужны как дурной пример всем, кто легко согласился участвовать в грабеже государевой собственности - путем акционирования. У нас исчезли целые отрасли! А ведь люди там, как когда-то донские казаки, - решили, будто останутся островком благополучия в общем раздрае, автономной системой. Вот и нынче в точности такие же "казаки", прикрываясь  отмазкой "бога нет!", пытаются забаррикадироваться в автономных системах Газпрома, нефтянки, ЖКХ, Пенсионного фонда... Потом только не стоит размазывать сопли после "расказачивания".

Понятно, что все мои последующие размышления о неминуемом "расказачивании" жюри не понравились. Ну, тогда подвернулся Валентин Распутин, давно ставший проституткой по вызову, с какой-то истерикой на вечную тему "как страшно жить" и, конечно, ФСБэшный проект Виктор Пелевин. Я о нем писала в толерантные годики, весьма политкорректно, но, глядя, как этот "писатель" все хуже держат форму большой прозы, становится все более эклектичным... вынуждена признать, что это всего лишь "группа товарищей". Ну, как, простите, за все это время не выработать свой стиль и голос? Как же это надо постараться, чтобы за столько лет "блестящей литературной карьеры", так не научиться держать на плечах отдельное мироздание русского романа? Зачем же тогда вообще писать?

У нас есть и другие "проекты" типа Акунина, когда человек просто хорошо владеет компьютером и раньше других приучился пользоваться сканером. Ну, это как раньше, до появления бумаги, когда пергамент был дорогим, то соскабливался весь верхний слой, а затем писался собственный текст. Здесь принцип тот же, поскольку как бы свое пишется поверх чужого. Но чужое при этом соскабливается не все и не везде. Господину Акунину совершенно плевать на русскую литературу, вернее, не было разницы, куда плевать, поскольку он "занялся литературой", бросив типично наплевательское занятие - журналистику.  Но там хоть были некие затраты собственного труда и хотя бы слабая имитация "творческого процесса".

Проект "Пелевин", чем дальше, тем больше создает впечатление бумажки на заборе: вот один подбежал и написал пару фраз, вот совершенно иной человек кинул несколько замечаний, никак не связанных с предыдущими. Но если раньше общей редактурой еще хоть немного выравнивался стиль, кое-как связывался сюжет, пусть и белыми нитками и наспех, - то нынче эти господа уже и не утруждают себя необходимостью работать более аккуратно. Впрочем, мы еще поговорим об их "творчестве" отдельно.

Тут ведь масса и более интересных типажей имеется. Я уж не стану бить убогих и недоразвитых за позорный период, когда премию "Национальный бестселлер" курировал питерский еврей Виктор Топоров. Это он ввел в литературный бомонд всякого рода мокрощелок. И по другому, простите, на русском не выразиться, стоит лишь вспомнить "творчество" его наиболее прославленной протеже Ирины Денежкиной. Потом он уже никого не мог удивить подзаборной швалью, царапавшей свои конкурсные шедевры про инцесты, "трагедию непонимания" гомосексуальных наклонностей и прочее в том же духе. У Витьки Топорова для "Национального бестселлера" был придуман девиз "Проснуться знаменитым".  Похотливым был старичок до крайности, все мечтал, чтоб в литературу тоже попадали через постель, а просыпались "знаменитыми", видя перед собою его вставную челюсть. Он сам лично долгие годы о многих говорил: "Это я ее проснул знаменитой!"

У нас было шапашное знакомство, поскольку он меня раскусил с трех нот, твердо заявив: "Ви нам не подходите!" Потом он устроил выволочку человеку, который нас познакомил: "Ты кого привел? Ты совсем соображать разучился?" Хотя, повторю, это был вполне толерантный период моего бытия. Настолько толерантный, что с другим человеком мы ходили по питерским базарам и все торговцы за нашей спиной шептались: "Вон опять приперлись эти жид с жидовкой! Рыбки им захотелось!"

После этих бурных старческих маразмов Топорова конкурс практически загнулся, и Витя продал его за недорого.

В Ленинграде-городе, у Пяти углов

Получил по морде Витя Топоров.

Впрочем, говорить и писать у нас все обучены, а инициация золотым рогом на лбу не отмечается, поэтому... танцуют все! В нынешнем "литературном процессе", когда главным становится продать книжку, причем продать в качестве "такого же, как все" товара, реализуя на практике формулу карламунизма "деньги-товар-деньги", становится понятно, что деньги в виде премий выгоднее всего вкладывать до возникновения самого товара, а лучше всего - в товар, уже хорошо прошедший на рынке.

Поэтому именно в конкурсе "Национальный бестселлер" таки взошла звезда Михаила Шишкина, разработавшего новый способ создания шедервов, когда писатель особо и не утруждает себя стилистикой там, сюжетом и прочими глупостями. Сканер тоже не требуется. Берется блендер или компактный кухонный комбайн, в него из Интернета скачивается что попало, нажимается кнопочка и... роман готов!

Интересно, что в отношении Михаила Шишкина девиз Топорова сработал с полной выкладкой, поскольку Михаилу не пошел впрок  "Русский Букер", полученный им за роман "Взятие Измаила". Но, скорее всего, там были совершенно иные девизы, при мне озвученные, поскольку Михаил Эдельштейн за два года до  Нацбеста-2005 проговорился, что у него имеется жесткое указание вовсю пиарить Михаила Шишкина.

Хотя, согласитесь, что это более, чем странно, ведь даже после "Русского Букера" Михаилу Шишкину не удалось "проснуться знаменитым", зато вокруг все глухо заговорили о спущенных им в блендер мемуарах, архивных документах, исторических писем и прочего хлама. Этот его "роман" вовсе не был историческим, где все это, возможно, было бы вполне уместным, но с соответствующими ссылками и научными примечаниями. Произведенье Миши Шишкина, не сделавшее его знаменитым даже после куда более престижной в то время премии, чем Нацбест, представляло собою бред на грани с реальностью.

Реальность в романе составляла житейская личная история Михаила, переехавшего в Швейцарию после женитьбы на иностранке, которая заболевает и умирает, оставляя растерянного Мишу полноправным швейцарским гражданином. И как бы от всех этих переживаний, свалившихся на вновь испеченного швейцарца, как-то огородами проползает совершенно бредовая история со взятием Измаила. которую Миша так и не смог органично включить в свою слезливую мещанскую пастораль.

Складывалось впечатление, что Миша нарезал это все для объема на конкурс, а уж потом, получив премию, - решил, что и так сойдет. \нашлись, значит, всякие ренегаты, которые возмутились таким отношением к историко-архивным ценностям, которые лично Мише не принадлежали. А в задачу другого Миша Эдельштейна входило доказать перед Нацбестом, что это не только "ничего особенного", но и как бы вообще. Другой Миша и сказал, что так письма и архивные документы никто не читал, а когда в них ножом поковырялись, порвали в клочки, как для деревенского туалета, после присудили за них "Русский Букер", так многие теперь... типа "познакомятся с историей".

"Веренерин волос" - стал вторым романом Миши, нынче у него их целых четыре штуки. Не каждому так везет, чтоб первый роман - и сразу "Русский Букер"! А второй - сразу Нацбест! Но Миша из-за своего ПМЖ в Швейцарии - столь же удобен, как и Пелевин, тоже предпочитающий творить вне России. Спросу с обоих никакого! Сейчас Миша все же как-то посветлел, внешне подрусофилился. А раньше-то, когда изредка появлялся с интервью или с моралями о православии - имел вызывающе семитскую наружность.

После присуждения Нацбеста Мише за второй роман, разгорелся еще более безобразный скандал, поскольку в блендер он начал спускать куски русских прозаиков. В романе с оторопью обнаружили кусок русского прозаика Веры Пановой, которую я лично обожаю, поскольку многие современные инструменты русской реалистической прозы разрабатывала именно она.

Достаточно жалко выглядели оправдания Миши, будто он не читал Панову раньше. Знаете, как поймаешь кого на кармане - так начинаются аналогичные причитания. Типа "читаю вас всего два дня, ничего о вас раньше не слыхал". Поэтому можно решать кошелек, как на базаре. Это ведь только у знакомых красть стыдно.

Но проблема в том, что чисто на сюжетных линиях, не говоря о приемах и инструментарии Пановой, - на ее творчестве порезвилась вся литературная поросль конца 80-х, Людмила Петрушевская так и не выросла дальше ее подвалов, хотя у самой Пановой это были лишь небольшие сюжетные линии. Удивительно, что на ворованном не возникло ничего, что могло бы согреть душу читателю. В то время. как от произведений самой Пановой до сих пор идет стойкое ровное тепло.

"Венерин волос" - это как бы такое знакомство с историями тех, кто подал вид на жительство в "раю". Главный герой читает это все, сваленное в кучу, без сюжета, без идеи и системы, делая вид, будто сам родился не в России. Ему это все давно чуждо, но по долгу службы он должен принять решение, кто же из просителей достоин поселиться в его райском уголку. Замечу,  что, кроме кусков из Веры Пановой, в блендер Михаила за премией Нацьест отправились и куски из романа Владимира Чивилихина "Память". А так же еще два романа советских писателей, о которых Миша "ничего раньше не знал".

С того момента, как после Топорова лицом Нацбеста стал Миша Шишкин с "венериными волосами" и кучей зазывал-критиков, уверявших, будто этот фаршмак - и есть "вершина интеллектуального творчества", - на премии появился флер некой... солидности. Хотя от всех этих еврейских слободок здорово шибает... литературным вампиризмом. Найти то, что никто не читал, присосаться/выпить, а шкурку... реализовать. Недавно попалось на глаза его интервью, где ему "случайно" задают вопрос, хорошо ли красть чужое, а он так же экспромтом отвечает, что вещь - как рождение ребенка, а типа - зачем ему чужой ребенок? Зато у нас, знаете ли, удивительно распространился  кинднепинг. Да и потом... даже не всякая дама способна родить ребенка, а не то что Миша Шишкин. А уж родить образ - без читателя-то никак не сподобиться.

Но читатель, оказывается, Мише совершенно не нужен! Миша не нанимался "обслуживать" каких-то читателей. Лучше всего, когда читатель вновь обязан какому-то стороннему прощелыге и проходимцу - внимать, будучи связанным по рукам и ногам. В таком виде Мише гораздо удобнее отцедить на свои словарные чучелки по капле крови, чтобы они хоть внешне напоминали живые литературные образы. В результате получается какая-то новая вампирская триада: Вера Панова - Миша Шишкин - Читатель. Все по капельке сцедилось к Мише, который как бы может читать моральки в качестве "русского прозаика".  Сам Миша, кстати, это понимает куда лучше читателей и, конечно, давно покойной Веры Пановой. Поэтому и утверждает, что: «Литература — как переливание крови…».

Один из лауреатов «Национального бестселлера» о том, что бороться за читателя не следует. Следует писать о том, что важно.
Приходится ли писателю бороться за читателя, маневрируя между литературой массовой и элитарной? О чем будет новый роман М. Шишкина? Куда движется русская проза — в сторону усложнения или упрощения?
Кажется, что присуждение премии его роману «Венерин волос» (2005) как нельзя лучше отвечает девизу «Национального бестселлера» «Проснуться знаменитым».

— Если, упрощая, выделить две существенные тенденции в развитии искусства, — в сторону упрощения и в сторону усложнения, — какой из этих путей окажется более плодотворным в ближайшее время для русской литературы? Сменяют ли друг друга эти тенденции?

— Не ты же выбираешь уровень текста — текст выбирает тебя. Поэтому никакого развития в сторону «упрощения» или «усложнения» быть не может.
Писатель просто создает текст по образу и подобию. Если он создает по образу и подобию не своему, а читателя — то это уже не литература, а обслуга. Чтение сродни переливанию крови. Ты же принимаешь чужие слова в себя. Один человек делится тем, что несет ему жизнь, с другим. Но важно, чтобы совпала группа крови. Если не совпадает — чтение противопоказано.
Мои писатели меня в прямом смысле слова спасали. А не мои, которых, например, заставляли когда-то читать в школе и институте, отравляли, и отрава была мучительной

— Приходится ли писателю бороться за читателя, маневрируя между литературой массовой и элитарной?

— Понятия «массовая», «элитарная», «бороться за читателя», «национальный бестселлер» — из кошелька книгопродавца. К литературе, к рождению текста они никакого отношения не имеют.
Невозможно написать чужую книгу, невозможно родить чужого ребенка. Роман, как сын, взрослеет и уходит из дома. Живет своей жизнью, счастливой или несчастливой. «Венерин волос» писался не для «элитарного» или «массового» читателя, а сам для себя. И премию «Национальный бестселлер» он получил не за «усложнение». Группа крови совпала.
Я писал о чем-то важном для меня, и это оказалось таким же важным для других. Мне и предыдущие романы не казались, как некоторым рецензентам, сложными. А новый роман «Письмовник», который выйдет в этом году в издательстве АСТ, и вовсе просто сделан: переписка двух влюбленных. Что может быть проще?

Продолжение следует...

Читать по теме:

• Таланты и поклонники. Часть I
• Таланты и поклонники. Часть II
• Таланты и поклонники. Часть III
• Таланты и поклонники. Часть IV
• Таланты и поклонники. Часть V

©2011 Ирина Дедюхова. Все права защищены.

Комментарии (7) на “Таланты и поклонники. Часть II”