Нота сердца
Константин Сомов "Две дамы в парке"
Натали: Опять пишут, интересуются вашим мнением, Ирина Анатольевна! Не могут без вас!
Ирина Анатольевна: А чего ж они сами-то не могут, Натали? Странно... Как очередную гадость сделать, так они моим мнением не интересуются, прекрасно зная, что я могу одобрить, а на что буду возражать бескомпромиссно и категорически. А тут вдруг... шагу ступить не могут.
Натали: Ну, не знаю... Может, это популярность у вас растет? Ширится народная признательность... за все предыдущее...
Ирина Анатольевна: Ага, популярность растет у меня, только отчего-то пишут исключительно вам! Не подумайте, что мне завидно, просто и вас немного жаль. Вы ж не на это рассчитываете, получая письма?
Натали: А я всегда люблю получать письма! Даже, когда мне пишут о вас. Мне даже стало нравиться получать письма о вас. Как бы создает образ недосягаемый и возвышенный... Но жалеть меня точно не стоит, я так люблю немножко посплетничать о подругах! От чистого сердца и самых лучших намерений!
Ирина Анатольевна: Ну, в этом я нисколько не сомневаюсь. Однако ж если бы мне написали, чтоб я поинтересовалась вашим мнением на счет развития органной музыки в ... Западной Сибири, то я бы вначале поинтересовалась, какого черта? Извините, конечно, за резкость.
Натали: Да уж. Мне бы хотелось, чтобы иногда и моим мнением интересовались, например, по поводу... ну...
Ирина Анатольевна: Ну и?.. А затруднение ваше понятно, Натали! Прежде чем мнением-то интересоваться, надо же сам повод создать. Это же не нормально, когда вас какие-то граждане тихонько просят мое мнение выпытать, чтоб после где-то выдать его за свое или донести кому-нибудь.
Натали: Во-первых, не все так смелы в суждениях, как вы, Ирина Анатольевна!
Ирина Анатольевна: Во-первых, вы - не почтовый ящик, Натали, а дама, должная по любому поводу составить собственное мнение. А во-вторых, необходим сам повод! Поводом для высказывания мнения может быть приглашение в оперу, как минимум. А то что же это получается? Одни, значит, спускают немеряное количество средств на постановку оперы, где Ратмир бродит по сцене в рваных джинсах. Потом другие идут полюбоваться на это безобразие, пьют и закусывают его коньяком, потому что без коньяка такое никак не воспринимается. А дальше и постановщики, и исполнители, и просвещенная публика - дружно молчат по поводу очередной эпохальной постановки, будто воды в рот набрали, и таращат глазенки, будто рыбы... В после так же молча садятся писать вам, которая вообще ни при чем, чтобы я ихние впечатления описала. У них есть Татьяна Кузнецова, готовая испытать "неизъяснимый восторг" по поводу чего угодно. И, судя по ее непрезентабельному виду, стоит это недорого.
Натали: Так они тут про Ратмира и пишут... писали. Многие уже начали негодовать! Давайте, я вам зачитаю... Ага, вот!
На форуме "Классика" Вы написали, что Вашу невысимую огурчиху какой-то кретин пригласил в апреле посетить оперу "Руслан и Людмила". Мы все ждали, когда же она выдаст свое очередное резюме. Но что-то поломалось с Вашим органчиком. Возникли сомнения, что Ваша собутыльница прошла фейс-контроль.
Ну и дальше все такое, я это читать не стану. А вы туда в самом деле ходили?
Ирина Анатольевна: Ходила. И 20 минут была в полнейшем восторге, мне прямо в голову даже ударила эта неимоверная красота и стройность исполнения... абсолютно ничего на сцене не раздражало, даже мой болтливый кавалер притих... И вдруг у меня возникает какое-то гадкое опасение... оно растет... и я понимаю, что мне надо срочно оттуда мотать удочки, пока эти гребаные рыбы меня не сожрали.
Натали: А как это так? Вы это почувствовали шестым чувством, что ли?
Ирина Анатольевна: Не могу сказать точно... Натали, вы в бутиках новые ароматы когда-нибудь дегустировали?
Натали: А что, так заметно, да? Ой, я всегда люблю зайти в отдел парфюмерии и сделать вид, будто духи себе выбираю! При консультанте обычно себе на запястье капаю, а когда продавец отвернется, сразу же за уши капаю, а еще люблю на себя потихоньку пшикнуть.
Ирина Анатольевна: Да... чувствуется! В приличных бутиках, чтоб исключить подобные эксцессы, обычно духи капают на салфеточку, уложив ее в стекляный фужер. А потом самые лучшие ароматы непременно вам с собой навязывают, предупредительно подсовывая салфетку в вашу сумочку.
Натали: Да???
Ирина Анатольевна: Конечно! Ведь то, что вы поначалу на себя пшикаете, всего лишь парфюмерная композиция "головы" аромата, а главное в нем - "нота сердца", раскрывающаяся в вашей сумочке несколько позднее, так и зовущая: "Вернись! Будь моей! Отбери у этого павиана кредитку и вернись! Плевать тебе на его проблемы..."
Натали: Боже... Я всегда хотела спросить, что это у вас за парфюм такой? Так и тянет накупить ванили, сделать яблочный штрудель, намолоть корицы, купить испанского вина и пригласить вас... чисто про оперу поболтать... После вас всегда такой дурманящий шлейф остается... А что это был за павиан, который...
Ирина Анатольевна: С ним все кончено!.. Н-нет, не в этом смысле, Натали! Что с вами?.. Вам синий цвет лица совершенно не идет, выпейте воды! Так же и захлебнуться можно! Дышите! Да успокойтесь же, наконец! Он живой-здоровый, ему без меня гораздо лучше будет, поверьте! Не пугайте меня больше так!
Натали: Я нечаянно...
Ирина Анатольевна: Чуть ведь не сказала "за нечаянно бьют отчаянно", но теперь опасаюсь очередной вашей бурной реакции. Знаете, вот даже к штруделю вашему совершенно остыла... Интересно, что это вы вдруг вообразили себе?
Натали: Наверно, это у меня произошло под влиянием вашего парфюма. Он кружит голову, рождает всякие предчувствия и догадки...
Ирина Анатольевна: Вот поэтому я и предлагала встретиться на свежем воздухе за барбекю... у одного забавного павиана. Он, кстати, весьма неплохой контрабасист.
Натали: О!.. А!.. А как это у вас получается?
Ирина Анатольевна: А очень просто! Одна капелька на салфеточку... Затем надо свеситься бюстом в оркестровую яму и, не глядя в глаза этому ошалевшему от неожиданности рослому доверчивому павиану, нежно погладить его конрабас. Потом медленный взгляд снизу вверх и лихорадочный сбивчивый шепот о том, будто его контрабас - нота сердца всего оркестра... И пока он радостно воображает, будто и на улицу контрабасов возвращаются триумфальные дни джаз-бэндов и сольных вариаций, а всем альтам и виолончелям теперь придется довольствоваться струнными задворками, вы салфеточку спускаете ему в контрабас, подавая другой рукой визитку с телефоном.
Натали: Так просто?
Ирина Анатольевна: Это не самое сложное в жизни, уж точно не дифференциальное уравнение второго порядка, но и не столь примитивно, как взять, к примеру, определенный интеграл. Каждое ваше движение должно быть мягким и отточенным, а платье - должно плотно облегать фигуру. И, когда вы разворачиваетесь, вы должны напоминать ему контуры контрабаса, вращающегося на своем штоке - вжик!
Натали: Вжик!..
Ирина Анатольевна: Но "вжик" не самое главное! Когда вы свешиваетесь в яму, идет пьянящий головной аромат. И на все-про-все у вас не более двадцати минут, вам надо исполнить свой "вжик!" до того, как из его контрабаса не начнет раскрываться средняя нота сердца. На следующий день, когда вы практически выветрились из его головы вместе с нотой сердца, его контрабас начинает тихонько выдыхать базовую ноту, как воспоминание о вашем "вжик!"
Натали: Значит, вы решили показать всему залу этот "вжик!" через двадцать минут "головного" аромата? Вы как-то поняли, что "нота сердца" там будет такая, что вам лучше ее не вдыхать? Потому и молчали об этом?..
Ирина Анатольевна: Ну да! Я вдруг поняла, что за ароматом всех прежних постановок - последует такое отвратительное "благоухание", что сочла за лучшее "вжикнуть". Сам по себе головной аромат раскрывает всю последующую палитру, личность художника... Там уже можно догадаться, что же он сам сочтет наиболее важным для "ноты сердца" и того "шлейфа", которым навсегда оставит след в твоей душе. Первые двадцать минут сцена благоухала давними восторгами и утраченным величием... грустной ностальгией по временам расцвета русской классической оперы... И как только сквозь этот головной аромат, являвшийся на самом деле шлейфом незабываемых композиций прежних постановщиков, - начал пробиваться современный тлетворный душок разложения... я просто постаралась оттуда сбежать, без всякого "вжика", если честно. Опустив голову, с горьким чувством утраты.
Натали: Примерно так я и истолковала ваше молчание. Написала всем, кто интересовался "Русланом и Людмилой" в постановке Чернякова, что вы посетили спектакль ради одной сцены в романе "Парнасские сестры", а отдельно вам на этом останавливаться на этом недосуг. Так и ответила, что Ирина Анатольевна считает ниже своего достоинства - высказывать мнения по такому поводу.
Ирина Анатольевна: Это вы исключительно верно им ответили! Мне кажется, из этой сцены всем должно быть ясно, что за "шлейф" для меня тянется от этой постановки. А они тогда что?.
Натали: А они тогда пошли тогда интересоваться моим старым мнением по этому поводу.
Немного поясню, собеседника возмутил тон и манера, в какой была высказана критика в адрес спектакля Большого тетра «Дон Жуан» В.А.Моцарта в постановке Д.Чернякова...
Ирина Анатольевна: Ага, все скопировали и распечатали, как я вас учила? Скриншоты сделали? Вот и отлично! Теперь будем знать, над кем стоит проводить парфюрмерные эксперименты, а на кого не стоит драгоценные ароматы переводить. Это у нас что?
Натали: Вначале у нас идет разговор... про оперу, антисептику и дератизацию... И почему-то все время сворачивается к... грубому оперативному вмешательству! Взгляните!
16.11.2010, 14:50#860Walter Boot Legge
"Сообщение от Vasilisa: Боже мой, Walter, какая аргументация, когда кругом сплошная вульгаризация»
Хирург оперируя народного артиста и серийного убийцу, применяет одни и те же методы ( в т.ч. антисептики ). Иначе он не хирург, а мясник. Точка.
Это в идеале. А на практике, поинтересуйтесь методами работы служб спасения в критических ситуациях, у них интересные алгоритмы в нормативных документах прописаны. Все обуславливается наличием ресурсов. А вот в нашем случае закончился такой ресурс, как терпение.
16.11.2010, 16:44#867Walter Boot Legge
Чтобы не оскорбить вкус любимого модератора Музыло напишу в ответ, что Вы используете полемический приём, позволяющих ввести Ваших читателей в заблуждение и склонить их на свою сторону.
Существование такого понятия, как «медицинская сортировка», уже говорит о многом.
«Организация медицинского обеспечения населения в чрезвычайных ситуациях.
Основы лечебно-эвакуационного обеспечения пораженного населения в чрезвычайных ситуациях.
ПЕРВАЯ ВРАЧЕБНАЯ ПОМОЩЬ
Следует помнить, что при прочих равных условиях приоритет в очередности оказания экстренной медпомощи на догоспитальном этапе и эвакуации принадлежит беременным женщинам и детям.»В условиях критической ситуации к моменту поступление на операционный стол последних в очереди антисептиков может не остаться и хирург будет вымотан. Медикаменты и физические возможности врача – это ресурс, которого на всех может не хватить.
16.11.2010, 22:48#870Walter Boot Legge
"Госпиди!"(с)........ Ванил, я плачу! Если бы я считал, что Вы написали неправду про организацию медицинского обеспечения населения в чрезвычайных ситуациях, я бы так и написал! Ванил солгал. Но я такого не написал! Я написал другое. Простите, не могу назвать одним словом: боюсь штрафа! Но я о Вас лучше думал и ошибся... Вы не демагог, Вы просто не поняли моей весьма несложной, как мне казалось, метафоры. И в силу бог знает каких причин стали оспаривать универсальность применения антисептики! Ну смешно же! Буратино, предположим у тебя 2 яблока. И ты отдал одно.... - А я не отдам! Приходится, как говорится, объяснять анекдот.
Чрезвычайной ситуации нет! Шайгу позаботился!
Хирург оперирует 2х людей... К одному он испытывает уважение. К другому презрение, ибо знает, что это серийный убийца, органы которого были задеты пулями наших доблестных правоохранительных органов при задержании.
Вопрос - будет ли он оперировать двух одинаково раненных людей с разной степенью тщания в соблюдении методики операции в зависимости от личного отношения к каждому из них (уважения и презрения, соответственно)?
Ответ: если нет - он профессионал, если да, он - мясник. Аналогию с критикой сами проведете? Или объяснить?"Сообщение от Walter Boot Legge: "Хирург оперирует 2х людей..."
Именно на это Вам и отвечалось в пред-предыдущей реплике. Ситуация идеальна, в реальности имеет место нехватка тех или иных ресурсов. На практике бомжей и лиц без страховки принимают в другое отделение и там другой врач.
А аналогия хирурга с критиком неуместна, т.к. с предложенным материалом впору работать аналогу инфекциониста. Этому не место в ОПЕРАционном зале (Большом), этому место в «чумном бараке» (какой-нибудь студии на средства спонсора).
Ирина Анатольевна: И чем все закончилось? "Головной аромат" вашей дискуссии рождает долгое послевкусие. Даже каламбурчик сложился!
Натали: Это действительно так... наверно. Вот давеча читаю как бы "от чистого сердца" написанный отлик о современных оперных постановках, где нахожу подозрительно много компонентов нашей давней дискуссии. Да и ваших статей - тоже. Чувствуется, человек долго ждал, пока шлейф ваших статей примерно того же периода не выветрится из его контрабаса.
Э
то не фантазия и не вопль отчаяния. Это медицинский факт. Опера – на операционном столе. Она задыхается. Отеки, одышка, аневризма аорты, закупорка вен, эмфизема легких… Вокруг нее люди. На лекарей не похожи, – ни белых халатов, ни врачебных масок, – но трудятся не покладая рук. Мелькают тампоны, скальпели, обрывки страниц либретто оперной классики, зажимы, катетеры. Наиболее образованные, регулируя истекание капельниц, судорожно листают оперные клавиры. Что же это за компания? Это мировая режиссура с азартом препарирует оперу.
Юрий Димитрин акцентирует внимание на разрушении самой концепции жанра
Изобретатели оперы – флорентийцы конца XVI века – определяли созданный ими жанр как «dramma per musica» (драма через музыку).** И пока этот верховный принцип оперы – через музыку – жив, жив и музыкальный театр. Давая жизнь опере, принцип этот сохранял жанр более трех столетий. В ХХ веке незыблемость этого принципа стала постепенно расшатываться. А в наше время едва ли не каждый по-столичному «пропиаренный» спектакль покрыт ржавчиной «авторской режиссуры», где идеи композитора бесцеремонно смяты концепцией режиссера, как правило, ни эстетикой, ни содержанием не вмещающейся в партитуру. Оттесненная режиссерскими идеями музыка, перестав в нашем восприятии быть основным средством художественной выразительности, отправляется на периферию нашего внимания. Дающий жизнь опере принцип «драма через музыку» оборачивается своей противоположностью – «музыкой под драмой» и распятая режиссурой опера, скуля как искалеченный пес, околевает под палящим солнцем премьерных пиар-оваций, ласкающих слух ее убийцам.
Ирина Анатольевна: Ну, да... Непременное замечание про "голых королей"... Конечно, из статьи 2010 года... Интересно, когда этот "король" для него самого стал "голым"? С каких пор?..
«Знаете, почему мало людей, способных сказать: а король-то голый? Потому что они себе не доверяют».
Натали: Конечно, сюда пошла и ваша статья "Голые короли", и ваше убеждение больше доверять себе... Непонятно только, почему сам он три года ждал, чтоб проникнуться "доверием" к вашему шлейфу из контрабаса.
Ирина Анатольевна: А вы еще удивлялись, почему это я через двадцать минут решила покинуть это дорогостоящее зрелище, почувствовав недоброе. Посмотрите, все чувства и образы этого Юрия Димитрина надерганы из ваших постов с форума "Классика", за которые вас отнюдь не благодарили, и из моих статей, за которые я пережила черти что и с боку бантик. Страшно вспомнить, что несчастный Глинка пережил за свою оперу "Руслан и Людмила"!
Натали: Но как понять с первых двадцати минут, что сейчас начнется "форменный бордельерчик" (с. Василий Шукшин)?
Ирина Анатольевна: Слушайте, а зачем вся эта критика, новые постановки, зачем искусство вообще? Ради новых неповторимых образов! А если сразу идут образы старые, заимствованные, но аромат нестойкий, чувствуешь, что сейчас все это сдует и... начнется то, чем у нас и без Чернякуова во всех подворотнях воняет? Учтите, что все непременно проявляется с головных нот, когда из него лезет шлейф чужих образов!
Натали: Меня тоже удивило, что о спектакле апреля 2011 года Юрий Димитрин написал только сейчас. Причем, как бы находясь "во внутреннем диалоге" с Варварой Туровой, которая честно изложила мысли по поводу в далеком нынче 2011 году.
Ирина Анатольевна: Ну, Турова точно писать не умеет, она, конечно, изложила свои впечатления, чтоб подчеркнуть, что и в Европах побывала. Не с точки зрения исконной русской классической культуры. Но ведь она - женщина, в конце концов. А тут ее Димитрин откровенно использует, будто оперу она на его средства посещала... В этом плане мне более всех нравится Александр Дольчев! И впечатления все свежие, в самую тютельку, позиция и вкус - безупречные! А почему у него нет такого вороха требований рецензий, что у вас в почтовом ящике?
Натали: Почему?
Ирина Анатольевна: А потому что он за оперные рецензии всегда требует контрамарку на балет! И это нынче самый правильный путь сказать культурно и обтекаемо то, что там пишет во вступлении Димитрин, зачем-то приплетая "флорентийцев". Заметим, на том же уровне, к чему приплела Варвара Турова свое пребывание в Европе. Так и хочется сказать, что до полового акта на сцене в Большом не докатились, понимая, что все скромненько поперхнутся и начнут некстати вспоминать флорентийцев и театральную жизнь Европы. Кстати, не напомните, как это Дольчев обозвал?
Натали: "Режопера"...
Ирина Анатольевна: Великолепно! Этот Дольчев вызывает такое стойкое послевкусие, что так и тянет вернуться к нему, кинуться на шею и любить-любить-любить... до посинения. Вот как давеча с вами чуть этого не вышло... впрочем, неважно. Смотрите, даже настоящие старые ароматы Исси Мияки его не отшибают... Вот ведь гад какой! Берете статью Димитрина... вот так делаете ею несколько движений в воздухе, чтобы заговорила "нота серда" (не зря он там что-то про "сердце режиссера" мурлыкал)... водите, водите... а теперь вдыхайте!
Натали: Ах, Дольчев!
Ирина Анатольевна: Правильно! Осталось разобраться, чего ж он хотя бы в апреле эти свои размышления не опубликовал, раз так его за живое задели... "флорентийцы"? Тогда все же это было намного честнее, актуальнее. А уж сегодня мог бы и парочку слов по поводу "Князя Игоря" выдавить...
Итак, апрель 2011, «Руслан» в постановке Чернякова, Большой театр. Резонанс мощный. Интернет бурлит. Пресса. Около двадцати рецензий. Три четверти из них, правда, отрицательны, что удивляет. Наши критики (и журналисты, прикидывающиеся ими) обычно спектаклям «режоперы» рукоплещут. Иногда даже складывается впечатление, что они чуть ли не подельники главных фигурантов «авторской режиссуры». А тут вдруг, такая аномалия. Есть, разумеется, и позитивные отклики, и восторженные. Вот с одним из них – опусом страстно-апологетическим – мы и будем перекликаться, обсуждая «Руслана». Это монолог Варвары Туровой, опубликованный на сайте «Сноб». Вроде бы толковый, нешуточные проблемы ставящий монолог.
Вот первая из него цитата.
«Истерика, которая происходит уже который день по поводу «Руслана и Людмилы», достигла каких-то прямо беспрецедентных по московским оперным меркам масштабов. На ТВ происходит нагнетание трагической интонации «Доколе?!», в интернете люди бьются не на жизнь, а на смерть, блоги кипят фотографиями голых женщин на сцене великого театра».
Тут комментировать нечего. Все чистая правда. Читаем дальше.
«Открывается занавес – во всю ширину сцены, все участники оперы в сарафанах, кафтанах, стразах, кокошниках… Все эти нарядные люди стоят лицом к залу, а за ними – палаты а-ля рус, и все такое голубое, лазурь-березки-лобзанья. Хочется выключить все это, потому что это режет глаз, потому что это не может быть правдой, потому что это – гипсокартон, пластиковая лепнина, фальшак. Нате, подавитесь этим вашим великим русским искусством, этим вашим великим народом. Вы хотели кокошников – их есть у меня. Вас начнет тошнить от них минут через пять, но вы их хотели – получите, распишитесь, вы же в главном, блин, театре великой страны».
Минуточку, госпожа Турова, остановитесь. Я мог бы и дольше любоваться вашим темпераментом, но, простите, в обрисованном вами жлобско-русопятом зале и я сижу. И моя дружина (мои единомышленники) тоже. Я их не считал, но думаю нас в зале процентов девяносто. И то, что мы видим на сцене, нам глаз не режет, мы не хотим это выключить, у нас нет рвотных позывов… «Нате, подавитесь…» Как это вы увидели в режиссуре начала акта «нате, подавитесь»? Если вы правы, если именно к этому стремился режиссер, он наивный глупец и мало кому интересен. Ибо он считает, что его прозрачно-косметическая (мне совершенно не заметная) режиссура – ах, как тонко – способна победить глинкинскую музыку, ничего общего с «нате, подавитесь» не имеющую. В начале этой картины, уважаемая Варвара, музыка именно про нелюбимые вами «лазурь-березки-лобзанья» Глинкой и писана.
Этим былинным русским пиром на сцене Большого я, признаться, был совершенно неожиданно для себя увлечен. Львиную долю среди причин этого увлечения, полагаю, составляли: музыка оркестр, прекрасные голоса певцов, замечательный хор и превосходная сценография. А царил над всем этим совершенно блистательный Владимир Юровский – дирижер европейского масштаба несомненно.
Режиссура? Работа режиссера Чернякова показалась мне мастерской, хотя бы потому, что я почти не замечал ее. Слияние сцены и музыки было почти полным, и после бесконечных экзерсисов «режоперы» это выглядело непривычно. Можно наслаждаться, ослиные уши режиссера нигде не торчат, как ни присматривайся. Наслаждаться оперой, мне удавалось долго, – 24 минуты, пока перед Людмилой, дочерью князя Светозара, не появился цивильный оператор с телекамерой. Глинка почему-то не включил в партитуру музыку «явления народу телекамеры», и поэтому оркестр Юровского мне ничем не помог. Возникшая на миг «телетема» должной реакции у меня не вызвала, и это было ошибкой. Режиссер мне напомнил об этом через три-четыре минуты повторным появлением телеоператора. А потом, после исчезновения Людмилы, на сцене возникла стража: несколько охранников (черный костюм, белая рубашка), видимо служащих в офисе Светозара, проморгавших похищение Людмилы и опасающихся увольнения. Оркестр и тут «промолчал», и я начал было разочаровываться в Глинке. Не знаю, как реагировала на все это уважаемая Варвара и «ее рать», но уже через два-три мига и я, и она поняли все. Она, полагаю, радостно перекинувшись со своей ратью взглядами, прошептала: «Концепция! Явилась, кормилица ты наша!!» Я же со своей дружиной понял, что мы проиграли и здесь: «Вползла. Да, это она, концепция. Теперь намучаемся».
Натали: А он все же наслаждался зрелищем дольше вас, 24 минуты!
Ирина Анатольевна: Знаете, Натали, я на опере время не засекаю. Может, я наслаждалась не 20, а 18 минут, а затем... почувствовала недоброе. Но оставлять от оперы "Руслан и Людмила" подобное послевкусие, не считаю... рациональным. Не то время, извините!
Натали: Да, не то, что раньше! Раньше бы они по два года с рецензиями не ждали, а все бы на следующий день прописались во всех газетках и вопрос бы закрыли. Режиссера бы выгнали за Полярный круг органную музыку поднимать с вычетом из зарплаты всех его "творческих задумок".
Ирина Анатольевна: О! Раньше! Раньше и без партии КПСС даже премьеру 1842 года все враз по косточкам разобрали так, что даже критик Стасов, выступивший в защиту постановки, впоследствии назвал ее "мученицей наших дней". И без "флорентийцев" обошлись, своими силами. А к постановке 1948 года, чтоб заранее подсластить себе возможные разочарования, кондитерской фабрикой им. Крупской были выпущены конфеты "Руслан и Людмила", с миндальным ликером в качестве начинки...
Натали: С ума сойти!
Ирина Анатольевна: У них был самый гламурный фантик среди советских кофет! Розовый... со сценой полета Черномора и Руслана, ухватившегося за его бороду. И употреблять их следовало немедленно, никакому хранению они не подлежали, шоколадная глазурь была тоненькой, ликер начинал сквозь нее просачиваться... Поэтому, стоило немного помедлить и попытаться растянуть удовольствие, так потом приходилось долго вылизывать пьянящий фантик с Черномором... И этот шедевр кондитерского искусства отставлял мощную "ноту сердца" от всего творчества Александра Сергеевича Пушкина и Михаила Ивановича Глинки... Вот это была концепция! Ну-с, продолжим, что там с нашей "режоперой"?..
Натали: Димитрин это называет "неоперой"... что созвучно, конечно. Навевает...
Ни я, ни она не ошиблись. Уже в следующей сцене режиссерская концепция оперы была представлена нам в полный рост. Появился Руслан. Языческий князь поспешал на выручку языческой Людмиле в поношенном пуховичке поверх расхристанной рубашки, в джинсах и кедах. Вот она – визитная карточка нынешнего новаторства – переодевание персонажей прошлых веков в сегодняшнюю одежду, настырно повторяющееся из спектакля в спектакль. Не знаю, как Вам, мне, честно говоря, эта визитка просто осточертела.
А, кстати, любопытно узнать, сколько ей лет? Когда впервые режиссура оперы до этого додумалась? Оказывается, впервые это случилось в России на спектакле «Кармен». Испанской Севилье был придан вид современного города, классические герои щеголяли в современных одеждах. Эскамильо выходил во втором акте в пиджаке, белых брюках и соломенной шляпе. Солдаты были одеты в современную тому времени военную форму. В толпе мелькали фигуры рабочих в кепках. И все это происходило на спектакле И. Лапицкого в петербургском Театре Музыкальной драмы. Когда? В 1913 году. Поздравим нынешних режиссеров-новаторов со столетним юбилеем сего новшества, в котором уже даже запаха нафталина не осталось.
Зачем эта «свежесть третьей степени» понадобилась режиссеру уровня Чернякова понять трудно. Не верю, что он одевает персонажей прошлого «в сегодня», чтобы я в зале почувствовал свою тождественность героям. Эта логика пугающе примитивна. Ну, скажем, стенает такой пуховичок в сцене у Ратмира: «Что со мной? Сердце ноет и трепещет!» Это он что, сближая наши судьбы, пытается намекнуть мне, что мы с ним одно целое, ходим в кедах, и жалуемся друг другу: «сердце ноет и трепещет»? Да из меня эти словеса и клещами не вытянешь. Стоит такой сегодняшний дяденька на «поле, поле, кто тебя усеял» и поет: «Но добрый меч и щит мне нужен…» А я – идентичная ему особь в зале гляжу на него и думаю: «Ну, зачем тебе, мужичонок в джинсах, меч и щит? Да еще и конь в придачу? Они же совершенно не из нашей с тобой жизни». Невероятное очевидно. Неужели режиссура не понимает, что музыка в союзе со словами, написанными 180 лет назад, эстетически не приемлет такого внешнего облика персонажа, что эстетика сцены несовместима, а иногда и просто враждебна ей.
Эта гардеробная агрессия, в творениях концептуальной режиссуры получила повальное распространение и производит впечатление какой-то паранойи. Но в «Руслане» это болезнь не единственная. Там дело, конечно, не только в одежде. Постановка оперной сказки завалена бытом. Иногда даже кажется, что режиссер специально работал со сценографией и певцами над обытовлением ситуаций. Впечатление, что бал здесь правит некий визионер, создающий картинку, а затем обволакивающий ее своей режиссерской настырно бытовой «движухой» (прошу прощения за жаргонное словечко). Причем все это осуществляется не без таланта, последовательно, где-то даже внутренне цельно по отношению к своему собственному замыслу. Увы, с той поры, как на сцене появился наш кореш Руслан, сцена эстетически к произведению композитора не имеет никакАго отношения. Музыка здесь не рождается драмой и не одухотворяет ее. Изрядно замусоренная бытом, она постоянно испытывает насилие драмы и доходит до зрителя уже изрядно испачканной сценическими образами. Это уже не драма через музыку. Это «неопера».
Что такое в сценах с Финном и Наиной «стулья на столах» ["Организация медицинского обеспечения населения в чрезвычайных ситуациях"], как в современных ресторанах после закрытия. Это легкий бытовой подзатыльник музыке. А прелестницы из гарема Ратмира моющие Руслану ноги в тазу. Это уже увесистая затрещина. Далее Руслана раздевают за простыней, и две девицы с торжеством несут по сцене только что снятые с него джинсы. Это что такое? Это оплеуха, отвешенная с плеча и от души. Музыка хватается за щеку, зрители веселятся (смех в зале). Бородатый карлик Черномор (который на сцене вообще не появляется) в целях соблазнения и разжигания вожделения Людмилы, томящейся в его царстве (царство это похоже на больницу для VIP персон с бесчисленными медсестрами и медбратьями) подсылает к ней суперсексуального красавца-хахаля, подстриженного под братка 90-х с татуировками на голом по пояс теле. И что же происходит с музыкой? Не будем ожидать от нее невозможного. Ей в это время трудно даже вздохнуть. Музыку Глинки, только что получившую прицельный удар в солнечное сплетение, душит восторженно-издевательский (и не без скабрезности) смех оперного зала.
Я ничего не преувеличиваю. Восторгающаяся спектаклем госпожа Турова свидетельствует о тех же фактах.
«Почему зал смеется, когда она (Людмила – Ю.Д.) проходит через этот ад? Потому что она в легкой комбинации вместо сарафана с кокошником? Все эти люди (это о публике – Ю.Д.) никогда не знали давления и унижения? Или, наоборот, знали и знают его так много, что неизбежен, как простейший защитный механизм, вот этот животный гогот? Это, кстати, добавляет смыслов. В какой-то момент начинаешь путаться, где сцена, где зал, где герои оперы, а где те, кто должны эту оперу воспринимать, принимать, понимать? Ведь эти люди в зале ведут себя точь-в-точь так же жлобски и жестоко, как персонажи, против которых они протестуют! Найдите 10 отличий! Вот гениальная режиссура!».
Не буду это комментировать. Отмоюсь от клички «жлоб» каким-нибудь другим способом. Отмечу только, что в этом обличительном абзаце во славу гениальной режиссуры ни о музыке, ни о «драме через музыку» нет ни одного слова.
Продолжим нашу хронику черняковского «Руслана».
С мечом в руках в «больнице Черномора» появляется бомжеподобный Руслан, за ним цивильные горожане Ратмир и Горислава. Прикольно – зал хохочет. Помахав мечом перед толпой медсестер и медбратьев и попререкавшись с ними, Руслан заставляет их убраться вон. «Победа! Победа!» – восклицает Ратмир. В ответ – гомерический хохот зала. «Танцуют все!». Это уже нокаут. Судья еще считает – впереди полтора акта – но «Руслана» с колен музыке уже не поднять.
Неопера.
Ирина Анатольевна: И к чему мне в моей многотрудной и полной всяческих неприятностей жизни - вдобавок такие вот "впечатления"? Димитрину это нужно, чтоб себя протолкнуть, да после всех позлорадствовать. А мне такое не нужно, поэтому встала - и ушла, стараясь никого не тревожить. Я же не жадная! У людей оставалось еще целых четыре минуты наслаждения Глинкой, так мне-то зачем им эту малость отравлять? Я же не Черняков все-таки. Но и Димитрин мог бы пораньше все это постараться прекратить, раз уже получил 24 минуты...
Натали: Все равно не понимаю, как можно за 18 минут понять, что... Ну, вы же опять шутите надо мной! Признайтесь! Вы вначале ролики в Интернете посмотрели, признайтесь!
Ирина Анатольевна: А в чем здесь особо "признаваться"? Конечно, посмотрела! Потому вся прониклась... нездоровым любопытством! Если хотите, я туда и согласилась пойти... из той же мотивации, из которой весь наш ярус был забит... как бы это выразиться толерантнее? Ну, короче, там было много любителей оперы с Северного Кавказа. Они, как и я (скрывать не стану) с нетерпением ждали, что кордебалет в одних кокошниках вывалит на сцену сразу же после увертюры. Но тут вдруг ударила такая щемящая верхняя нота давно забытых образов... И в духах верхняя нота состоит из быстро испаряющихся парфюмерных материалов... Такая чистая травянистая нота степного раздолья... розмарин, лаванда, тимьян, базилик... Слишком терпкая и острая нота, чтобы воспринимать дальнейшее, не испытывая муки угасания и принижения сложившихся образов.
Как оценивать изрядное количество раскиданных по спектаклю эпизодов неожиданно для режиссера вызывающих смех зала? Это, кстати, изумляет и вне всякой связи с флорентийским «dramma per musica». Черняков же не комическую оперу ставит, и не пародийную а-ля «Вампука, невеста африканская». Как же, насыщая МузыкуНаЛибретто «Руслана» сценическим содержанием он смог так не угадать предполагаемую реакцию зала. Ведь это означает только одно, – каждый такой эпизод режиссерски провален. А если говорить о драме и музыке, то музыка этих эпизодов из нашего восприятия вообще выброшена. Ее и «под драмой» нет. Мы ее даже как саундтрек не можем зафиксировать. Мы смеемся.
Неопера.
Либретто этой оперы Глинки – ох, и трудный же орешек для постановщиков. Варвару Турову и других поклонников черняковского «Руслана», очевидно, приводят в восторг весьма подробно прочерченные намерения режиссера. Но, увы, это всего лишь намерения. Я тоже их заметил. Нестандартность замыслов, тщательность проработки, изобретательность... – этого не заметить невозможно. Более того, у Чернякова в спектакле есть два-три эпизода (рондо Фарлафа, например) как будто бы в полной мере соблюдающие букву глинкинской музыки. Ах, если бы еще и ее дух…
Нет. Неопера.
* * *
Описываемая история «Руслана» премьерой оперы в «Большом» не заканчивается. «Лучший оперный режиссер года»… Жюри «Золотая маска - 2013» присудила этот почетный титул Дмитрию Чернякову. Со многими членами жюри я не знаком, ко многим из тех, кого знаю, отношусь с уважением. Не ведаю, кто, как голосовал. Вынужден адресовать свою реакцию всей команде. Госпожа «Маска», это что за выходка? Зал Большого театра кричит режиссеру «Позор!» Многие сцены спектакля тонут в хохоте зрителей, а жюри «Маски» заявляет – «Жлобье!» «Быдло!», мы вам покажем, кто в доме хозяин. Это лучший режиссер оперы. Ясно? И заткнитесь». Как иначе можно объяснить ваше решение? Такое впечатление, что доблестной бригаде убивцев жанра придан еще и оперативный взвод могильщиков жанра. И на этот раз жюри по музыкальному театру «Золотой маски» выполнило работу этого взвода. Посмотрите на свои ладони, господа из жюри. На них мозоли от лопаты, которой вы торжественно закапываете и мнение публики, и авторитет «Маски». И оперный жанр.
Надгробный камень. Цветочки. Ограда. Скамеечка. Оркестр играет туш.
Натали: Нельзя не отметить, что это явление "топовых" режиссеров взросло в среде, где финансирование жанра ведется в отсутствии прямой зависимости от мнения публики. Выстроены специфические автономные системки с бюджетным потоком средств, да еще при "менеджерском" руководстве...
Ирина Анатольевна: Вы это, Натали, на форуме "Классика" напишите, там непременно кто-нибудь свистнет ваши тяжелые размышления для своей программной речи.
Натали: Это я как бы ваши размышления перефразирую, чтобы смягчить "ноту сердца" от замечательных высказываний нашего президента по поводу... культуры. Особенно умилило использование вашего "прокрустова ложа" не совсем к месту, не говоря о "комплексной оценке". Радует, что его референты хотя бы знают, с кого списывать...
Ирина Анатольевна: Одного у этого Димитрина понять не могу...
Натали: Чего?
Ирина Анатольевна: А вот когда он эту оперу сам видел? Смотрите, ожидая моего апрельского посещения оперы в 2013 г., вдруг описывают апрельскую премьеру 2011 года. Хотя Варвара Турова указала дату более точно. Премьера постановки Чернякова была в ноябре 2011 года, по-моему. Но и в апреле 2012 года этот спектакль точно не давали. Чего ж так настаивать на апреле?
Натали: Долго, видно, ждал от вас ответа, перенервничал, бедненький... Точно! Если сам был в ноябре, чего поминать апрель?.. Он писал с думой о вас, отсюда апрель, хотя премьера - ноябрь 2011...
Ирина Анатольевна: Да уж. Может быть, кто-то ему сказал, что в апреле я высидела только 20 минут, а через 24 минуты из Большого вжикнула?.. Мол, сама критиковала Иксанова, что он оперу не смотрит, постоянно с нее вжикая, а типо сама-то, сама! Значит, мое вжиканье не прошло незамеченным, загвоздилось! Вот что значит, когда платье облегает, как надо!
Натали: А я больше такие летящие фасоны предпочитаю... трапецией.
Ирина Анатольевна: Я вам потом расскажу, с чем связано это предпочтение, Натали, не для вашей напряженной переписки с современными любителями оперного искусства. Затянулись потуже - и вышли на охоту! Совмещаем приятное с насущной необходимостью, как Пушкин и Глинка. Как видите, мы-то куда более стойкое впечатление можем произвести, чем какой-то Черняков. И уж не только на Димитрина... Забирайте, Натали, свой штрудель, отправляемся к Дольчеву!
Натали: Очень хорошо понимаю теперь, почему часть моих адресатов негодует от невинного замечания, что сейчас все будут говорить исключительно вашими словами. Потому что живут в вашей языковой среде! На их месте следовало бы признать очевидное... А ликер брать?
Ирина Анатольевна: А чего глупости спрашивать? Все же оперу будем обсуждать, даже не балет... Конечно, брать! Про все эти заимствования и обороты, думаю, особо огорчаться не стоит. Тут уж ничего не поделать. От настоящей женщины всегда остается стойкий шлейф послевкусия... Лично я давно смирилась с происходящим, понимая, что...
Когда Мерилин не станет, все узелки обрастут легендами, и долго будут хранить ее запах.
Опубликовано в "Литературном обозрении" 04.10.2013 г.
©2014 Ирина Дедюхова. Все права защищены.
Рубрика: