Ананасовый компот. Часть II
Ну, так вот. Приходите вы, значит, к одному человеку... в тот момент, когда вам не слишком кошерно, а может и совсем некошерно. И что-то пытаетесь пролепетать о своем затруднительном положении.
Но, конечно, не сразу в лоб, с порога. Вы же не знаете, вдруг перед вами дверь захлопнут? Заходите вы как бы... так, случайно мимо проходили. И хорошо, если у вас сразу 200 тысяч в долг не попросят в тот момент, когда всех ваших проблем... хотя бы тысяч на пять. Иначе совсем кердык.
Через силу вы пытаетесь описать этот свой грядущий кердык, а вам в ответ с подъемом рассказывают о своих проблемах, давая понять, что без вас тут жизнь-то не стоит на месте. И до вас понемногу начинает доходить, что оказанная услуга у нас давно ни за что не считается.
Да много ли вы там оказали услуг? Что вы, в самом деле, можете сравниться с Сыном Божьим, который пошел за всех нас? Много он взамен просит? Нет, только, чтобы была душа на месте.
А вы чувствуете, что пришли со своими проблемами совершенно напрасно, потому что тот, кто рассказывает вам, как несколько повысил планочку своих проблем до 200 тысяч (или 200 миллионов, неважно), - считает, что обязан лишь себе самому, своим выдающимся способностям. В том числе и наводить новые знакомства, куда более нужные, чем знакомство с вами.
Вы уже все понимаете, но еще пытаетесь... трепыхаться. Чтобы услышать в ответ "старик!" или "милая моя!" - с пояснением, какие большие проблемы нынче у того, на чью помощь вы так надеялись.
Внутреннее опустошение не дает вам говорить, потому что вы понимаете... будто вам передалась душевная пустота этого человека. Поэтому, наскоро простившись, вы стараетесь ретироваться, видя, как с лица вашего знакомого стирается довольство и явное облегчение... По нему вдруг проносится какая-то тень. Что-то вроде сожаления... Но ведь он жалеет точно не вас.
Вам предстоит в дверях выслушать еще какие-то дополнительные сведения про его обстоятельства, не позволяющие вам помочь... Как бы вы должны его понять и все такое. На вы уже оторвались от него, выслушиваете вне сочувствия и сострадания, потому что вполне успели осознать, насколько вы давно уже вне его жизни... он продолжает еще говорить, говорить говорить... но вы ничего не воспринимаете из сказанного, это уже... совершенно посторонний, чужой человек.
Вам становится невмоготу, как от внезапной откровенности случайного попутчика, вы стараетесь скорее ретироваться, понимая, что видитесь с ним в последний раз в жизни. Кто его знает, наступит ли для вас завтрашний день?
Проблема в том, что и ваш бывший знакомый этого наверняка знать не может. Но искренне считает... вас практически мертвым. Вы вдруг чувствуете, как сваливается с души какая-то тяжесть. На какую-то долю секунды до вас доходит, что это было связано с тем особым взглядом... Ну, как говорят: "Он поставил на мне крест!"
До вас неожиданно начинает доходить жалящий смысл этой привычной фразы..., но он вам совершенно сейчас ни к чему, вам надо ночь простоять и день продержаться. Вы с остервенением трете рукав, за который отчего-то так цепко держался ваш знакомый, объясняя, почему именно сейчас так хочет упиться своим ананасовым компотом.
Вы чувствуете непереносимое одиночество... на краю той пропасти, которая разверзлась перед вами. Вы понимаете, что вас не станет, а все так и будут есть свой ананасовый компот. Потому что выбор сделали вы, а отвечать за него... желающих может и не найтись... и вдруг полное спокойствие опускается на вашу душу... вы готовы!
* * *
И чтобы точнее уловить смысл дальнейшего, расскажу-ка я вам старенький советский анекдот.
В советском продмаге грузин в своей кепи расталкивает очередь и, наклоняясь к продавщице, тихонько ей... намекает.
- Слушай, мне вчера Зина здесь двести грам конфет продала из-под прилавка, на пробу. Сегодня еще хачу! Вешай два кило!
Очередь навострила уши, продавщица раздражается.
- Больно я знаю, какие тебе конфеты вчера Зина вешала? Понаехали тут...
- Слушай, бумажка желтенькая....
- Никакая я тебе не бумажка! - орет продавщица.
- А как конфеты-то называются, сынок? - участливо интересует старушка из очереди.
- А я помню? - в замешательстве огрызается грузин. Вдруг лицо его светлеет и он, подняв кверху палец, заявляет: "Я - ее!"
Очередь от него отшатывается в испуге. Продавщица краснеет и шипит: "Ты совсем уж... того? Хоть бы женщин постыдился!"
Грузин почти в панике, мучительно вспоминает... Наклонившись к продавщице, он спрашивает громким шепотом: "Может... мы - ее?.."
Продавщица, обернувшись к подсобке, орет: "Васильна! Вызывай ментов!"
- Нэ! Нэ нада! - машет руками на нее грузин. - Вспомнил! Она - нас!
Не очень-то и смешно, правда? Хотя бы потому, что вы всегда что-то такое и подозревали. И это ведь не слишком весело получается, когда вначале вы - ее, потом все вместе, а потом... полный такой ананас, хотя ничего не предвещало, как говорится.
А в отношении Федера Михайловича... у нас кто только нынче ни кормится способом "я - его!" Но при этом, дает понять, что "все мы" - тоже можем поучаствовать.
На вебинаре по роману "Братья Карамазовы" пробежались и по всем нынешним наиболее удачливым достоевско-едам. Послушали, как Дима Быков выясняет причины гибели России. Мол, Достоевский давал в этом романе один рецепт гибели России, а она погибла уж совсем от другого.
Хотя при Федоре Михайловиче никому бы и в голову не пришло такие рецепты составлять. Кроме очень узкой прослойки населения, отраженной не столько у Достоевского, сколько у Лескова.
Но если рассмотреть цитату про ананасовый компот целиком, там, конечно, сразу выявляется рецепт, по которому впоследствии составляется "дело Бейлиса".
Именно из такого прямого расчета, что можно делать что угодно, а все будут помалкивать, поскольку их это не касается. Ведь есть ананасовый компот, который кушать хорошо... не обременяя себя состраданием.
Напрасно кто-то считает, будто это какое-то крамольное место. Здесь ведь рецепт ананасового компота, но все излагается после очень важных рассказов и откровений старца Зосимы.
В принципе... я бы точно о многих-многих вещах нисколько бы даже не печалилась, если бы не мои обстоятельства. Если вы заметили, то вообще многие вещи высказываю уж после того, как все высказались, а другие вдоволь полакомились ананасовым компотом.
Чисто... калиточку прикрыть. Ну, когда уж все, кто хотел - вышли. Чтобы не думали, будто могут скакать туда-сюда. От этого сквозняки бывают.
У нас практически весь ХХ век прошел под знаком этого ананасового компота. Кстати, у нас и нынешние жертвы холокоста, с полнейшей путаницей в голове, чуточку позабыв, что начали проявлять повышенный интерес и сочувствие через 60 лет после того, когда все уж давно сделали выбор, а калиточка навсегда захлопнулась, - начинают вдруг с той же непосредственностью рассказывать о своем сострадании.
Мол, страшно страдают за жертв сталинских репрессий и всех, кто прошел холокост. Поэтому им надо срочно выдать третью добавку ананасового компота.
Ко всем остальным, заметим, ни грана благодарности, а преувеличенные претензии.
Хотя... повисев на кресте, понимаешь, что этим людям нисколько не испортила аппетита. Ну, конечно, это ведь все со мной происходило прямо перед ними, у них под носом! Не 60 лет назад, не 70 и даже не 80... Это же совсем не так романтично.
Как же у нас все-таки любят судить то, что никогда уже не произойдет и не поставит перед выбором каждого лично. И уж совершенно Верховным Судией всякий ощущает себя в отношении тех, кто уже не ответит.
Ну, такие же глобальные и грандиозные вещи... исторического значения! Как только рот раскроешь, так сразу же становишься... титаном мысли. Это же не сравнить с тем, что происходило со мной и локально, поскольку я всю дрянь на себе замыкаю. Хоть при этом со мной тоже ведь говорят во множественном числе: "Мы вам устроим новый 37-й год!"
Можно и не добавлять, что сами при этом усядутся с баночкой ананасовых колечек, поясняя, как им хорошо!
Мне и в глаза многие говорили, как им сейчас будет хорошо. А вот если бы меня не распяли... так разве им досталась бы толика ананасового компота? Большинство бы сидело в своем уголку и помалкивало. А нынче-то как им хорошо!
...В марте 2011 года я старалась держаться из последних сил, явно отравляя этим прокурорской даме в белом в халате процесс раскладывания ананасовых колечек. Думала про себя, сколько ананасовых компотов она употребила в жизни методом: "Меня это не касается, мне и так хорошо!"?
– Вот у меня одна книга, я читала про какой-то где-то суд, и что жид четырехлетнему мальчику сначала все пальчики обрезал на обеих ручках, а потом распял на стене, прибил гвоздями и распял, а потом на суде сказал, что мальчик умер скоро, чрез четыре часа. Эка скоро! Говорит: стонал, всё стонал, а тот стоял и на него любовался. Это хорошо!
Эта дама не сдерживала раздражения, доказывая, что мне-то надо было спокойно лакомиться своим ананасовым компотом, ведь Павел Астахов и Рамзан Кадыров поносили не мою дочь, мне-то ведь было хорошо, когда избивали девочку из детского лагеря "Дон"!
Больше всего ее, конечно, расстроило мое появление с битой на строительной площадке, где чеченские строители делали врезку водопровода зимой. Надо сказать, что зимой так просто из траншеи у нас не выцарапаешься. Особенно, когда у кромки стоит баба с бейсбольной битой, ожидая, когда ты выставишь башку. Поневоле приходится пояснить, хорошо ли тебе на морозе разбивать мерзлый грунт в декабре в Предуралье, чтобы заработать уж не на ананасовый компот, а на хлеб для детей.
Дамочка визжала, почему я пошла на стройку? Я тоже удивлялась, куда ж мне идти, если я вообще-то... строитель? Она парировала мне, что вообще-то я преподаватель.
Понимаю, что ее, конечно, возбудило наше межнациональное общение с чеченцами, которые объяснили, что совершенно не собирались озадачиваться проблемами своего национального достоинства, тем более, в разборках со мной. Как все нормальные люди, они хотят жить нормальной жизнью, не качая права по национальным вопросам, надеясь, что хоть здесь их, наконец, оставят в покое с их национальностью.
Для меня, например, в этом выходе в народ по национальным вопросам намного существеннее был факт, что мои чеченские коллеги не бегали по собесам, вымогая подачки, а делали другим хорошо, зарабатывая трудом хлеб свой насущный. Я вначале вообще ожидала их найти в каком-нибудь злачном месте. Не в декабре в траншее, честно говоря. Наши-то не пошли, между прочим. Да еще и за копейки.
Дама в белом халате пыталась сформулировать нехитрую мысль, что преподавателю изначально должно быть плевать, что будет дальше с теми, кого он обучает. А уж на стройку, на профессию, на потребителя отрасли - должно быть наплевать с самого начала, раз удалось пристроиться с ананасовым компотом в преподаватели. Раз тебе хорошо, так какое тебе дело, кого там будут распинать, верно?
Она же сама пристроилась в прокуратуру, так в ее задачи входит, первым делом, отследить, чтоб нужных людей не распяли. А если человек ненужный, так она "все понимает" и сделает все, чтобы лично ей было хорошо!
– Хорошо?
– Хорошо. Я иногда думаю, что это я сама распяла. Он висит и стонет, а я сяду против него и буду ананасный компот есть. Я очень люблю ананасный компот. Вы любите?
Алеша молчал и смотрел на нее. Бледно-желтое лицо ее вдруг исказилось, глаза загорелись.
– Знаете, я про жида этого как прочла, то всю ночь так и тряслась в слезах. Воображаю, как ребеночек кричит и стонет (ведь четырехлетние мальчики понимают), а у меня всё эта мысль про компот не отстает. Утром я послала письмо к одному человеку, чтобы непременно пришел ко мне. Он пришел, а я ему вдруг рассказала про мальчика и про компот, все рассказала, все, и сказала, что «это хорошо». Он вдруг засмеялся и сказал, что это в самом деле хорошо. Затем встал и ушел. Всего пять минут сидел. Презирал он меня, презирал? Говорите, говорите, Алеша, презирал он меня или нет? – выпрямилась она на кушетке, засверкав глазами.
– Скажите, – проговорил в волнении Алеша, – вы сами его позвали, этого человека?
– Сама.
– Письмо ему послали?
– Письмо.
– Собственно про это спросить, про ребенка?
– Нет, совсем не про это, совсем. А как он вошел, я сейчас про это и спросила. Он ответил, засмеялся, встал и ушел.
– Этот человек честно с вами поступил, – тихо проговорил Алеша.
– А меня презирал? Смеялся?
– Нет, потому что он сам, может, верит ананасному компоту. Он тоже очень теперь болен. Lise.
– Да, верит! – засверкала глазами Лиза.
– Он никого не презирает, – продолжал Алеша. – Он только никому не верит. Коль не верит, то конечно и презирает.
– Стало быть и меня? меня?
– И вас.
– Это хорошо, – как-то проскрежетала Лиза. – Когда он вышел и засмеялся, я почувствовала, что в презрении быть хорошо. И мальчик с отрезанными пальчиками хорошо, и в презрении быть хорошо…
Как хорошо, "быть в презрении" к тем, кто мучается на кресте, если сам при этом имеешь столько ананасового компота, сколько не сможешь съесть за всю жизнь... на будущее! Хотя ведь у каждого свой крест...
Тут проще отойти от содержания романа "Братья Карамазовы", поскольку теперь прямо на нем кормится огромное количество граждан, отлично знающих, что такое хорошо, а что такое плохо. Можно сказать, профессионально разбирающихся в этих вечных вопросах.
Удивительно только, что при них все больше становится тех, кому совсем не хорошо, а очень и очень плохо. А все творчество Федора Михайловича... вдруг превращается в такой прибыльный ананасовый компотик.
Достоевско-ед Татьяна Касаткина не затрагивает вопросы существования России, поскольку немного умнее Димы Быкова. Понимает, что без России ее пояснения никому не нужны. Они уже готова вслед за Димой Быковым продвинуться в этой истории к 1917 году и совершить за всех нравственный выбор. Но ни Касаткина, ни Дмитрий Быков пока еще не созрели до переосмысления подвига народа в Великой Отечественной войне. И уж точно не собираются даже заикаться о том, что именно произошло у них под носом в 90-х.
Зачем? Ведь роман написан в конце ХIХ века, так при чем здесь самый конец ХХ века? Кто ж им компотиком даст разжиться, если вот так возьми, да и распространи это содержание на то, что прямо под носом? Тут все отлично понимают, что хорошо, а что - некошерно.
И в их действиях мы видим не связь времен, чему служит настоящее искусство, а локализацию временных отрезков. В результате и настоящее разбивается на массу несвязанных с нашей нравственной оценкой эпизодов, каких-то мнений, оценочных суждений, штампов на каждый случай - здесь хорошо, а здесь... лучше обойти молча, иначе компота не дадут.
После кровопротилия в Донбасе, Татьяна Касаткина вообще относит случай с распятым мальчиком - исключительно к распятию Христа. А рассказ Ивана о затравленном крепостном мальчике - рассматривает исключительно с точки здрения опубликованных архивов ХIХ века. К нам-то ведь это же отношения не имеет, верно? Ну, наверно, если верить, будто нравственный выбор имел место раньше, а нынче... к чему он и зачем?..
У нас с советского времени вошло в привычку читать открытые морали на сюжеты постулатов веры. С точки зрения марксизма-ленинизма, в который требовалось верить истово, нравственный выбор тоже сделали за нас - "гении всего человечества".
Дальше шли пояснения, что Иисус Христос - "первый коммунист". Сделал выбор за нас, помучился на кресте, а нам теперь уже можно спокойно есть ананасовый компот. Не учитывая того, что устроили в 90-х последователи "гениев всего человечества", буквально за день до того как, бившие себя в грудь, будто полягут все "в борьбе за это" - за наш ананасовый компот, в лепешку расшибутся.
Так какая разница, если под соусом "христианского содержания творчества Достоевского" - нынче уже и проповеди начнут нести вслух невоцерковленные тетки-филологи, не имея священнического сана, забывая, что женщинам в Православии вообще запрещено вести службу?..
Типа они же от себя лично шпарят! Но... в суждениях о Достоевском. Им Федор Михайлович придал смелости в высказываниях о христианском понимании этого эпизода с распятым мальчиком и ананасовым компотом. Раньше они ныли про марксистско-ленинские этики и эстетики, а нынче за это не платят.
Тот еще "постулат веры". Учитывая, что о распятии и вещах похуже - в этом славном учении говорится с таким душевным подъемом и доказательствами, будто вся история человечества - это сплошные экстремистские выходки "борьбы классов", а "светлое будущее всего человечества" - у корыта ананасового компота с разрешения начальства.
Что интересно, что при этом их нравственные выводы приходится непременно размазывать "на всех нас". Такое чувство, будто кровью Христовой метят.
"Это - все мы! Мы же распяли! Все человечество стояло при кресте, и все человечество Его распинало!" - говорит Татьяна Касаткина о толпе перед распятым. Забывая, что вообще-то распятие происходило... не в храме! А еще в тот момент, когда Иисус еще нес свой крест, проходя изуверства и издевательства, человек, который просто его предал обычным поцелуем - уже повесился.
И уж это каждый сам выбирает, куда ему отправиться со своим ананасовым компотом. Может, встать при кресте, чтоб от сострадания немного аппетит отшибло... А можно последовать за Иудой, в Скотопригоньевск.
Скотопригоньевск - отнюдь не Россия, и не "все мы". Скотопригоньевск у каждого индивидуален.
Мы специально еще раз посмотрели все вместе "Страсти Христовы", чтобы ощутить каждое слово Евангелия. Хотя бы потому, что каждое слово стало давно какой-то литературной аллюзией, каким-то литературным образом.
Как Алеша остается один на один со странными детьми, раскрывающимися на его глазах... в ангелов Господних, так и Иуда видит детей, предстающих перед ним совершенно в ином обличье.
А все ведь... ради детей! Все вокруг, что творится из несусветного - все ради детей! У кого ни спроси, каждый подсовывает своего полоротого урода, который и не просил распинать столько ради своего ананасового будущего. Он все имеет, ему давно просить не о чем. Поэтому странное впечатление производит... его нежный возраст.
А спросить Татьяну Касаткину, как она считает, зачем в романе "Братья Карамазовы" - сцена приезда доктора для богатых в дом очень и очень небогатых людей, где умирает мальчик Ильюша? Этот мальчик здорово напугал Алешу, но оказался вовсе не таким уж страшным. Просто он знает, что у него нет никакого будущего.
Но какое будущее ожидает других мальчиков, если при них уходит из жизни их сверстник, которому нельзя помочь Можно, конечно, но и нельзя. Доктор посоветовал выехать всей семьей в Сиракузы месяца на два. Это в Сицилии. Ну, посмеялся, конечно, дополнительно унизив отчаявшегося отца. Который останется жить и помнить о сыне, которого можно было спасти, да у него самого возможности не было.
– Это вам ваш монах покойный наговорил. Это не правда. Пусть я богата, а все бедные, я буду конфеты есть и сливки пить, а тем никому не дам. Ах, не говорите, не говорите ничего (замахала она ручкой, хотя Алеша и рта не открывал), вы мне уж прежде всё это говорили, я всё наизусть знаю. Скучно. Если я буду бедная, я кого-нибудь убью, – да и богата если буду может быть убью, – что сидеть-то!
Говорит Лиза о старце Зосиме, о котором все думали, что уж он-то точно вознесется, да вот не вознесся... И все тихонечко проходят мимо той жизни, до краев полной ананасовым компотом, которую, как оказалось, и после не отработать святостью при жизни. Надо вспомнить, что именно "монах покойный наговорил", тоже полагавший так же как Лиза большую часть жизни. Только он ведь не говорил об этом вслух.
Но разве вы не слышали аналогичные суждения, сказанные более эстетично и обтекаемо? Разве вам не говорили, что их нажитое богатство - это хорошо, а бедность не только не хороша, но еще и преступна, а уж как она глупа... настолько глупа, что нынешней бедности можно запросто рыгнуть в лицо: "Если ты такой умный, то почему такой бедный?.."
Был он в городе нашем на службе уже давно, место занимал видное, человек был уважаемый всеми, богатый, славился благотворительностью, пожертвовал значительный капитал на богадельню и на сиротский дом, и много кроме того делал благодеяний тайно, без огласки, что всё потом по смерти его и обнаружилось. Лет был около пятидесяти, и вид имел почти строгий, был малоречив; женат же был не более десяти лет с супругой еще молодою, от которой имел трех малолетних еще детей. Вот я на другой вечер сижу у себя дома, как вдруг отворяется моя дверь и входит ко мне этот самый господин.
Выслушал он, смотрит так хорошо на меня: «Всё это, говорит, чрезвычайно как любопытно, я к вам еще и еще приду». И стал с тех пор ко мне ходить чуть не каждый вечер. И сдружились бы мы очень, если б он мне и о себе говорил. Но о себе он не говорил почти ни слова, а всё меня обо мне же расспрашивал. Несмотря на то, я очень его полюбил и совершенно ему доверился во всех моих чувствах, ибо мыслю: на что мне тайны его, вижу и без сего, что праведен человек. К тому же еще человек столь серьезный и неравный мне летами, а ходит ко мне, юноше, и мною не брезгает. И многому я от него научился полезному, ибо высокого ума был человек.
«Что жизнь есть рай, – говорит вдруг мне, – об этом я давно уже думаю», и вдруг прибавил: «Только ведь об этом и думаю». Смотрит на меня и улыбается. «Я больше вашего в этом, говорит, убежден, потом узнаете почему». Слушаю я это и думаю про себя: «Это он наверно хочет мне нечто открыть».
«Рай, говорит, в каждом из нас затаен, вот он теперь и во мне кроется, и захочу завтра же настанет он для меня в самом деле и уже на всю мою жизнь». Гляжу: с умилением говорит и таинственно на меня смотрит, точно вопрошает меня. «А о том, продолжает, что всякий человек за всех и за вся виноват, помимо своих грехов, о том вы совершенно правильно рассудили и удивительно, как вы вдруг в такой полноте могли сию мысль обнять. И воистину верно, что когда люди эту мысль поймут, то настанет для них царствие небесное уже не в мечте, а в самом деле».
– «А когда, – воскликнул я ему тут с горестию, – сие сбудется, и сбудется ли еще когда-нибудь? Не мечта ли сие лишь только?» – «А вот уж вы, – говорит, – не веруете, проповедуете и сами не веруете. Знайте же, что несомненно сия мечта, как вы говорите, сбудется, тому верьте, но не теперь, ибо на всякое действие свой закон. Дело это душевное, психологическое. Чтобы переделать мир по-новому, надо, чтобы люди сами психически повернулись на другую дорогу. Раньше чем не сделаешься в самом деле всякому братом, не наступит братства. Никогда люди никакою наукой и никакою выгодой не сумеют безобидно разделиться в собственности своей и в правах своих. Всё будет для каждого мало и всё будут роптать, завидовать и истреблять друг друга.
Вы спрашиваете, когда сие сбудется. Сбудется, но сначала должен заключиться период человеческого уединения. – „Какого это уединения?“ спрашиваю его. – „А такого, какое теперь везде царствует, и особенно в нашем веке, но не заключился еще весь и не пришел еще срок ему. Ибо всякий-то теперь стремится отделить свое лицо наиболее, хочет испытать в себе самом полноту жизни, а между тем выходит изо всех его усилий вместо полноты жизни лишь полное самоубийство, ибо вместо полноты определения существа своего впадают в совершенное уединение.
Ибо все-то в наш век разделились на единицы, всякий уединяется в свою нору, всякий от другого отдаляется, прячется и что имеет прячет, и кончает тем, что сам от людей отталкивается и сам людей от себя отталкивает. Копит уединенно богатство и думает: сколь силен я теперь и сколь обеспечен, а и не знает безумный, что чем более копит, тем более погружается в самоубийственное бессилие. Ибо привык надеяться на себя одного и от целого отделился единицей, приучил свою душу не верить в людскую помощь, в людей и в человечество, и только и трепещет того, что пропадут его деньги и приобретенные им права его. Повсеместно ныне ум человеческий начинает насмешливо не понимать, что истинное обеспечение лица состоит не в личном уединенном его усилии, а в людской общей целостности.
Но непременно будет так, что придет срок и сему страшному уединению, и поймут все разом, как неестественно отделились один от другого. Таково уже будет веяние времени, и удивятся тому, что так долго сидели во тьме, а света не видели. Тогда и явится знамение сына человеческого на небеси…
Но до тех пор надо всё-таки знамя беречь и нет-нет, а хоть единично должен человек вдруг пример показать и вывести душу из уединения на подвиг братолюбивого общения, хотя бы даже и в чине юродивого. Это чтобы не умирала великая мысль…“
Елена: 20.04.2015 Вебинар «Братья Карамазовы» завершился в день «отдания Пасхи» на Красную горку. Ирина Дедюхова предложила посмотреть на события романа через «тень Голгофы», использовав фильм Мела Гибсона «Страсти Христовы».
Вебинар родил неожиданную мысль и предложение Ирине Анатольевне. Нам обещан еще один вебинар о Достоевском. Поговорить об «Идиоте» и снова о «Братьях Карамазовых».
Ирине Анатольевне обязательно нужно написать цикл статей на основе материалов вебинара и представить их …в Японии. С 2006 года в этой стране наблюдается бум на Достоевского. Облегченный перевод «Братьев Карамазовых» профессором Икуо Камэями стал сенсационным бестселлером. Продано свыше миллиона экземпляров. Повсеместно устраивались конференции и симпозиумы.
Профессор Камэяма пригласил Людмилу Сараскину, которая целый год получала от японских читателей письма. На основе этой переписки в 2012 году опубликована книга «Диалоги». Мне очень жаль, что в этой дискуссии не прозвучал голос современного русского писателя Ирины Дедюховой. После посещения вебинаров о Достоевском особенно обидно, что российскую точку зрения на романы Достоевского в Японии представила Сараскина. Ирине Анатольевне в гораздо большей степени есть что сказать.
Ну, наверно, есть, что сказать. Японцы в этой связи интересуют в последнюю очередь, конечно. Понятно, что всех дам, раскрывающих рот о Достоевском, точно зная, что он не ответит — интересуют лишь они сами. Все остальное вторично! Они нашли свою нишу достоевско-едов. Но ведь и я отнюдь не исключение.
Тем более, что с японцами сталкивалась, видела, как они пропахивали все мои статьи. С их (японцев) точки зрения, я практически все равно что померла, можно грабить на полную катушку и поступать, как им удобнее. Как с Россией и Федором Михайловичем. Не совсем соображая, что тащат, как это скажется в будущем. И когда это будущее для них наступит, я буду кушать ананасовый компот совершенно бестрепетно. А думаю, это будущее нарочно наступит при мне, чтобы проверить уровень моей личной склонности к ананасовому компоту.
Но ведь и сами японцы, насколько я понимаю, очень любят употреблять ананасовый компот. Думаю, они читали Достоевского, произведя фурор на рынке ананасов в колечках и кусочках.
И если что-то напишу, то только про правильное употребление ананасового компота. Чтобы кто случаем не обожрался, не принял лишнего. Что-то вроде практического руководства. Чем, по сути, являются и «Братья Карамазовы». Да, лучше напишу-ка я про ананасовый компот. На русском и без японцев. Посмотрела на то, как они себя показали в «кислотной атаке», любители ананасового балета.
Честно говоря, в миссионеры никому не нанималась, это к Татьяне Касаткиной, она скоро Евангелие по Достоевскому напишет. Путеводитель по памятным местам Голгофы: "все мы-ы-ы!.." А у японцев есть Мураками и даже не один.
Я-то как раз побывала в никому не нужных, как хроменькая Лиза Хохлакова. Тоже вот думаю, а не время ли вскрыть еще одну баночку ананасового компота? Самое время, как вы считаете?
Но отдельно хочу всех достоевско-едам заметить, что название города «Скотопригоньевск» трактуется ими неверно. Это к России и пригону скота не имеет отношения, это такой же «убийственный сарказм», которым я могу наотмашь любого прибить.
К пригону скотов - это имеет отношение самое непосредственное. Только Россия создавалась как Царство Божие для возлюбленных чад.
Поэтому... некоторых так и тянет устроить здесь очередное скотство. Для кого закон не писан. Только каждый оказывается в своем личном Скотопригоньевске, по своему желанию. Просто очень поздно понимает, что уже на месте, а желание его - исполнено.
Да, всего лишь имеется в виду то место, где Иуда повесился. А пригнали его туда — весьма странные детки.
Поэтому и Танечке Касаткиной придется самой ответить за сказанное, без "все мы-ы-ы..." Кстати, в тех эпизодах, о которых она говорит, речь идет не о Голгофе, а именно о Скотопригоньевске. Так что уже, считай, на месте. Докатилась.
Гонят всех туда разные причины. И все до одной эти причины сводятся к одной общей - "все ведь ради детей!"
Грехи отцов прорастают в детях. Да, у Иуды не было еще детей. Вполне возможно, что до предательства он был почти безгрешен. Но он решил..., что хорошо бы ему разжиться серебром, будущим детям пригодится. Тут подворачивается случай, да такой, что дух захватывает от разворачивающихся перспектив.
У него сразу образуются нужные знакомства, его уважать начнут, побаиваться... начнется карьерный рост. Вдруг ему в голову придет на счет того, кто там еще - совершенно не нужный? Чтоб и им так же пожертвовать ради общественного порядка... с трогательным поцелуем от души: мол, держись, браток, сейчас начнет штормить.
Вот и в романе "Братья Карамазовы" страсти-то вроде и начались, а на распятие отправлен никому не нужный мальчик Ильюша, в целом достаточно неприятный и в целом раздражительный. Денег на Сиракузы у его папаши не завелось, высоких знакомств не имеет... никому не нужный тот Ильюша.
А роман начинается... с загона Иуды этими самыми детками. Ясно, что и город сей цветущий окажется Скотопригоньевском. Что у японцев мало своих Скотопригоньевсков? Или они сами не замечали, как быстро можно оскотиниться, устраивая сортировку окружающим на счет того, кто нужный, а кто нет?
И зачем кого-то... сортировать? Стоит ведь только не увиливать и взвалить свой крест на плечи - все мигом вокруг сами собой рассортируются.
...Там ведь есть еще один интересный момент. Иуда веревку с мертвого осла снимает. Нынче бессмысленно о многих вещах говорить, если действительно разок не встать перед распятием.
Приведу пример. Проводили мы вебинар по "Шагреневой коже", а сама эта кожа была... ослиной.
И есть там одно место, которое все бальзако-еды толкуют совершенно серьезно. Хотя вещь с большой долей грустной иронии. Хоть и грустной, но все же иронии. А вот рассуждения, будто шкура для волшебной кожи была якобы снята с Валаамовой ослицы - это подается абсолютно серьезно.
Ну, хотя бы это означает, что при кресте никто из филологов не стоял и стоять не собирается. Иначе поняли бы, что ослиная шкурка - из Скотопригоньевска, с того самого осла, с которого Иуда снял веревку.
Там же высокий смысл в том, чем заканчиваются все желания... провести время с комфортом перед распятием никому не нужного человека, а котором потом и не вспомнит никто..., а тебе будет хорошо!
Елена 20.04.2015 Ирина Анатольевна, от этих деток в «Страстях Христовых» жуть берет. Вспоминаю впечатление, когда смотрела в кинотеатре в широком формате.
У меня еще мысль после вебинара. Финал романа. Алеша Карамазов и дети. Роман закончен в 1880. Посчитала, что до гражданской войны осталось 40 лет. И если этим детям десять лет, когда они выслушивают слова Алеши о «сохранить в сердце своем», то тогда в гражданскую они уже в зрелом возрасте, лет по пятьдесят.
Предупреждение Достоевского прозвучало для того поколения, которое ответственно за эту трагедию. Владимир Ильич родился в 1870. Первоначальное название романа «Атеизм» — пророческое.
А профессору Икуо Камэяму можно даже пригласить на вебинар или рассказать о нем как о новой форме постижения Достоевского в России, когда люди из разных часовых поясов собираются, чтобы поговорить о вечных проблемах, поднятых писателем.
Ирина Анатольевна, объяснение, что такое Скотопригоньевск как место, где покончил с собой Иуда, особенно важно сейчас, когда сплошь и рядом натыкаешься на «трактовки» типа «Скотопригоньевск — это метафора русской цивилизации». Современным «достоевско-едам» оно очень понравилось Вы понимаете в какой связи. О России и «общечеловеческой цивилизации» на вебинаре было хорошо сказано.
Символов получается очень много, так много, что уж и не вспоминаешь, чего стоило Достоевскому это написать, чтобы лишь за толкование нынче даже японцы на ананасовый компот расщедрились.
До такого Скотопригоньевска еще докатиться надо было, конечно. Скотопригоньевск — это то, во что сегодня превращена Государственная дума, литература, прокуратура, Москва… Потому японцы со своим жадненьким интересом до чужого несчастья — мимо Достоевского, да и действительных интересов даже не России, а тех, кто здесь еще не разучился читать на русском.
Тут другой вопрос был задан… Вот почему Иуда повесился, а не покаялся, не попросил?.. Поэтому у Булгакова он и не думает вешаться, между прочим. Он наоборот думает весело провести время с замужней женщиной. Но это в романе, когда образ его достраивается.
Интересно, что отнюдь не японец Дима Быков, уловив, что МиМ продолжает «Братьев Карамазовых» в некоторых аспектах, — дальше все о Воланде и о гибели России беседует. Спросить его конкретно о романе, так он опять заноет о «романе для Сталина», как они всю дорогу ноют о «Москве времен сталинизма».
А вот то, что это такое фантасмагорическое продолжение «Братьев Карамазовых» даже в сеансе черной магии с деньгами, даже с балом у Сатаны — «мимо денег». Это торжество Скотопригоневска, на который опускается гроза. Россия не погибла и при том, что тогда творилось, и после революции, и после войны.
А кстати «Страсти Христовы» возникли уже после МиМ, до них бы и не возникли. Но эта цепочка, конечно, идет мимо достоевско-едов. Хоть наших, хоть японских.
Продолжение следует...
Дмитрий Быков задавался вопросом кто убил отца братьев Карамазовых, а вспоминая «Страсти Христовы», получается папаша у них Иуда. Дмитрий за всех пошел на крест(на каторгу)без всякого удовольствия, а к ананасовому компоту пристрастие имел больше всех.
Филологи пропускают части романа, посвященные Зосиме. А его биография раскрывает замысел писателя, его отношение к карамазовщине как не окончательному диагнозу, который каждый может собственным выбором преодолеть.
Зосима в молодости -подобие Мити Карамазова. А Алеша напомнил старцу собственного брата, с которым и связано обращерие офицера к святости и вере. Достоевский,рассказывая историю Зосимы,повествует о возможности спасения. Потому старец и просит Алешу быть при обоих братьях, чтобы предотвратить зло. В роковую ночь каждый из них делает свой выбор -Иван сбегает, устраняется, Митя мчится к Грушеньке, Алеша -укрепляется в вере, а Смердяков убивает отца Карамазова.
Но логика романа подсказывает возможность выхода и для Мити, если внимательно читать главы про Зосиму. И Митя уже на пути переосмысления «За дите пойду». Для Достоевского карамазовщина преодолима.
Роман написан за 40 лет до начала гражданской войны в России. Такой отрезок всегда дается современникам писателя для осмысления и делания нравственного выбора. Шекспир написал свои трагедии о власти в 1601-1607 годах за сорок лет до гражданской войны в Англии в 1642. Предупрежление заранее делается. Другой вопрос услышат ли и кто какой выбор сделает.