Огурцова на линии

Об ответственности русской литературы

Хотя метеонаблюдения ведутся не более 170 лет, еще недавно нам постоянно напоминали: «Тысячу лет не было такой аномальной жары!» Нет, господа, тысячу лет в России не было чего-то настолько аномального, что зашкаливает все принятые нормы поведения в человеческом обществе, во что мы должны вглядеться с пристальным вниманием, не пряча глаза по долу, с той нравственной точки зрения, которая заповедана нам нашими предками, создававшими «эту страну». Не только потому, что ничего подобного никто и никогда в мире не создавал. А как раз потому, что уходящим летом мы отчетливо увидели, как нашу Родину пытается разрушить беспамятный тупой плебс. Всего лишь по одной причине – «нам вить тожа жить нада!» И вокруг нас полно никем и никогда  не созданных «стран», усиленно пытающихся наковырять себе «предков».

Мое молчание перед последним марш-броском сродни тому, как армии перед наступлением ждут отставшие от арьергарда резервы. Приводя в порядок снаряжение, надо подумать об уже пройденном и попытаться собрать все силы для того, чтобы идти дальше.

* * *

Говоря об ответственности, надо начинать с самой себя. Я помню такой же солнечный августовский денек конца 90-х, когда я, высаживая кустики аквилегии, услышала по радио совершенно никчемную для наших широт новость о каком-то американском «пен-клубе», который приготовил премию за лучший русский роман конца ХХ столетия. Хотя я знала, что новость, в принципе не имевшая никакого отношения даже к самому «пен-клубу», адресована… лично мне.

Можно даже было просчитать ничтожную вероятность того, что я элементарно смогу это услышать, совершенно не желая возвращаться даже к городской жизни, а не то что. Но тихий ехидный голосок, который я всегда ненавидела в себе, поскольку еще не оставила надежды устроить жизнь «не хуже других», вежливо напомнил мне, что вряд ли среди живущих найдется человек, элементарно представляющий, что вообще нужно сделать с собою, чтобы написать хотя бы просто русский роман. Уж не говоря о «лучшем романе конца 90-х». И какое-то эхо давно позабытых надежд и стремлений отозвалось внутри тихим вздохом: «А ведь только я это смогла бы… только я».

Но я тут же мысленно приказала самой себе построиться и попыталась выкинуть из головы все зашевелившиеся было идеи о том, чтобы взломать свою жизнь подобным образом. Только этого мне не хватало! Я-то куда лучше других понимала, за что придется ответить, стоит только мне выйти строевым шагом и встать в общий рядок с прежними мастодонтами, поднимавшие этот пласт.

И у меня была веская, вполне уважительная причина! Лучше других я понимала, что вообще предстоит пережить человеку, который выйдет отвечать отнюдь не только перед «пен-клубом», набитом местечковым хамьем и эмигрантами, решившими, что ответить на их вызов больше некому. Подумала, что все-таки здесь обойдутся без меня.

Ведь я всего лишь женщина, пересаживающая аквилегию где-то посреди России, вовсе не инициированная на этот труд. У меня хорошо получается многое и без этого. К чему мне лезть в давнишние распри мертвых, пытаясь сказать не досказанное и сделать невыполненное?.. Если они этого сделать не смогли, так, может быть, это невыполнимо вовсе.

К тому же, все они уже давно внесены в скрижали, их место определено потомками. Что же теперь, сообщить всем, в чем они глубоко заблуждались? Хотя услужливая память подсказывала мне, с какой неохотой принимались за чтение всех этих «бессмертных страниц» мои однокашники в школе. А ведь преподавание русской литературы в советской школе было поставлено на должную высоту.

Мое поколение было вполне «читающим». Не сравнить с последующими поколениями, которые вообще подходят к книжным прилавкам лишь за легким жанровым чтивом, которое точно никто не станет воспринимать всерьез, поэтому никакого вреда эта писанина никому не нанесет. С моим поколением разбирались с полным учетом того, что большинство из нас привыкло посвящать весь досуг – чтению.

Это к нынешним поколениям не подкатишь с блеянием «это надо читать!» Нынешние поколенья могут прикинуться без проблем, будто вообще читать не умеют. А мое поколение со школы привыкло относиться к литературе, как к серьезному занятию.

У нас еще не изучались «Малая земля» и «Возрождение» Леонида Ильича Брежнева в качестве «литературных трудов», достойных Государственной премии. Но у нас уже любой считал своим долгом ознакомиться с «внеклассным» чтением типа «Мастера и Маргариты», а на уроках в духе «партийности в литературе» - запросто разбирались слабинки в мировоззрении Толстого и Достоевского. Выводы предлагались, но еще не навязывались с местечковой истерией.

Впрочем, обобщения здесь делать бессмысленно. Поскольку в литературе вообще нет феномена Моцарта. И это я поняла вполне, поскольку писала всегда, но у меня было достаточно литературного вкуса, чтобы не воспринимать написанное всерьез.

Да и многочисленные «случайные» напоминания, что именно за мной остается «лучший русский роман конца ХХ столетия» начинали стучаться птичьим клювиком в мое окошко все чаще к тому моменты, когда в любом человеке окончательно выкристаллизовывается личность. Когда начинаешь платить по счетам, когда поздно что-либо кардинально исправить в жизни, уже вошедшей в свою колею. И в оставшееся время можно лишь размышлять над сделанным, поджидая подход резервов для последнего броска.

Постоянно возвращаюсь мыслями к этому моменту… думая, чего же лишилась тогда, решившись ответить за все несделанное вовремя русской литературой. Наверно, все  мои личные сложности этого пути вполне оправданы. Надо отвечать за сказанное, в том числе, сказанное до тебя. А еще больше приходится отвечать за несказанное вовремя.

Без ответственности – намного проще. Ведь я начала писать и стремительно подниматься в том момент, когда передо мной были открыты совершенно другие пути – без всякой ответственности за толстых-достоевских. И я неоднократно признавалась, что отлично отдавала себе отчет в выгоде для меня лично совершенно иной связки: Набоков… Бродский… Довлатов… Дедюхова. Кто покупал мои книги, изданные «интеллектуальными издательствами» в начале 2000-х, видели, что именно в такой связке я и стояла на прилавках лучших книжных магазинов Москвы.

Как этих людей не пытаются «включить» в чисто русский литературный процесс, да вот что-то они никак не «включаются». Как дешевая китайская елочная гирлянда. Где-то посредине перегорела лампочка, последовательное соединение не работает, поэтому, сколько ни кричи «елочка зажгись!», - а никакой преемственности единого литературного процесса, а тем более, ответственности вы от этих граждан других стран не дождетесь. Вся эта "литература" - бесконечная чукотская песня о своем, мелконьком, болезненном, ущербном. Подлые мыслишки микро-уровня, непотребно выставленные на макрос большой русской литературы. Типа «раскрепостились» до полного откровения с читателем. Никто, правда, у самого читателя предварительно не поинтересовался, нужны ли ему были эти «откровения».

А многие, кто читает меня давно, могли видеть, насколько сложное решение было мною принято, когда я, развернувшись в этом «литературном процессе» - вдруг начала утюжить окопы своих недавних «коллег по перу». Пришло время выполнять взятую на себя ответственность. Только и всего.

Потому что задача русской литературы в такой необъятной стране с такой уникальной историей и культурой – восстановить и не прерывать связь времен.  И в первую очередь, это абсолютно невозможно сделать вне самой России.

Если вспомнить сюжет «Гамлета», где впервые с горечью была произнесена фраза «прервалась связь времен» - можно заметить массу аналогий с сегодняшним временем, с переживаемыми нами проблемами. Но основная проблема в том, что никто из режиссеров, ставивших этот спектакль когда-либо на русской сцене, а тем более никто из череды многочисленных «Гамлетов» - никогда не укажет на эти болезненные совпадения. Бессмысленно к ним обращаться, там будет одна бесконечная песня о себе-любимых, о своих мелких переживаниях и низменных стремлениях.

В чем же для главного героя «прервалась связь времен»? Он больше не чувствует себя желанным сыном в родном доме, его родная мать - оказывается чужой женщиной, предавшей его ради «почти такого же», да еще, казалось бы родного брата отца. Он не может и любить! Скажите, а давно вы с замиранием сердца смотрели на то, как на экране люди любят друг друга? Я не имею в виду порно. Но давно ли ваше сердце, душу – трогали истории зарождения симпатии, привязанности, любви?.. Вы ведь не верите всей душой, просто допуская, что в какой-либо ситуации это вполне возможно. Не так ли?

Это не означает, что вы не любили или не влюбляетесь до сих пор. Но просто вы не верите ни одному слову... со стороны. Ни одному актеришке, ни одному из наших подлых режиссеров. Вы не верите никому, кто пришел откровенно кормиться спекуляциями на том, что Россия всегда имела великое искусство. Типа ведь и сейчас надо что-то изобразить заместо того, что всегда здесь стояло. Однако почему-то это отнюдь не связывает времена: когда искусство действительно было, а сейчас... другое время.

Проще всего рассмотреть случай с фильмом «Ирония судьбы или с легким паром». Ведь даже ему перестали верить, но отнюдь не сразу. Какое-то время им можно было стимулировать ностальгические воспоминания о Рождественской сказке, необходимой и взрослому человеку.

Но потом отчего-то всем разом этого стало недостаточно. Казалось бы, новые поколения, уверенные в том, что все переживаемое ими – абсолютно уникально и доселе невиданное, должны были попасть по обаяние этой истории. Их должна была захватить в плен поэтическая атмосфера исполнения под гитару действительно хороших стихотворений.

Но отчего-то и этого не произошло. Вдруг куда-то испарилась тонкая патина доверительности и искренности. Поинтересуйтесь у своих детей – они воспринимают этот фильм дешевым фарсом.

А уж насколько пришлось к душе и сердцу снятое продолжение с Барбарой Брыльской, из которой пришлось выбивать нафталин всем Союзом кинематографистов, так можно только удивляться… прервавшейся связи времен. Не помогло и смазливое личико дочери Михаила Боярского. Может кто-то готов исполнить хоть одну песенку из этого дежавю?

Вопросы риторические, но задуматься над ними все-таки стоит. Специально выдала свою Рождественскую сказку, чтобы в любой момент можно было проверить свое «верю-не верю». Ведь это самое простое, задумайтесь над этим! Все писатели в России имели не одну рождественскую сказку – элементарно отдыхая на ней душой вместе с читателями. А любой читатель мог убедиться в «настоящности» писателя именно на его Рождественской сказке.

Поэтому советую перечитать «Снежную сказку» хотя бы для того, чтобы в очередной раз убедиться, что ключи от ваших душ и сердец – нынче у меня в руках. Почему-то. Но, как все заметили, я не злоупотребляю своими правами. Всего лишь ключница.

Это… действительно моя сказка, хотя есть и другие. Но здесь вы можете видеть вполне точно, что без меня, такого бы никогда не было. Сказки другого рода, вроде «Алиска», Огонек»… я отношу к рассказам. Они написаны как раз в интерполяции нашей реальности… в допущении того, что ряд писателей по праву занимает  свое место в пантеоне русской литературы. Прежде всего, имею в виду Антона Павловича Чехова.

* * *

И здесь я хочу напрямую обратиться к одному из своих редакторов Александру Железцову, который нынче пытается своим лицом обналичить русскую литературу. Но ведь ему, как и мне, отлично известно, что в русской литературе он останется всего лишь редактором "Повелительницы снов". Разве не так, Саша?

В далеком 2003 году он сказал мне, что после Чехова такие рассказы нельзя писать на русском. Но прошло семь лет, а мы имеем в России два поколения, вообще не читавших Чехова. Они и никогда не станут его читать, что характерно. А эти два моих рассказика, являющиеся для меня разминкой от нечего не делать, - могут в любой момент жизни заставить их смеяться или вышибить непрошенную слезу.

И вот через семь лет, Саша, я хочу закончить этот разговор раз и навсегда. Хотя филологу, одному из редких специалистов в своем деле, в отличие от других сразу понявшего, с кем он имеет дело в моем лице, - стоило бы задуматься немного раньше моего резюме, отчего это все поколения школяров в советский период терпеть не могли пьесу Горького «На дне», почему из-под палки «знакомились» с его романом «Твою мать». И почему никто в России не воспринимал смешными «комедии» Антона Павловича, действительно написанные им... смеха ради.

Сейчас, когда связи времен прерваны настолько, что редкий гражданин ощущает себя дома на собственной Родине, когда нынешнее лето вполне доказало всем, как легко можно лишиться даже жалкого скарба, когда людей можно целыми поселками выжигать на государственной основе, - самое время посмотреть, что же осталось после жалистных рассказов господина Чехова.

Вноси этот господин действитейльно нравственное начало, дорогой Саша, многого бы не произошло после него. Напоминать не стоит, верно? Но ведь вот этих слов из песни не выкинешь.

"Степь" (1888) - одно из крупнейших произведении нового этапа в творчестве Чехова. Последовавшие за "Степью" "Скучная история", "Палата Э 6", "Рассказ неизвестного человека", "Дом с мезонином", "Моя жизнь", "Мужики", "Чайка" явились выражением дальнейшего развития художественного гения Чехова, более глубокого понимания им общественных задач литературы, живого общения с жизнью народа.

О.Л.Книппер-Чехова: "В это же время был в Ялте и А.М.Горький, входивший в славу тогда быстро и сильно, как ракета. Он бывал у Антона Павловича и как чудесно, увлекательно, красочно рассказывал о своих скитаниях. И он сам, и то, что он рассказывал, - все казалось таким новым, свежим, и долго молча сидели мы в кабинете Антона Павловича и слушали, слушали..." "Горький очень талантлив и очень симпатичен как человек", - пишет Чехов в письме Тараховскому от 15 февраля 1900 года. В свою очередь и Горького влекло к Чехову. Едва освободившись из-под ареста в 1901 году, Горький надолго приезжает к Чехову в Ялту. Переписка этих двух великих людей, продолжавшаяся до последних дней жизни Чехова, имеет громадное историко-литературное значение. В 1902 году Чехов, вместе с Короленко, демонстративно отказался от звания академика в знак протеста против исключения, по распоряжению Николая II, из состава академиков Горького.

Громадную роль в борьбе с буржуазной критикой сыграла статья Горького "По поводу нового рассказа А.П.Чехова "В овраге". Эта статья впервые в русской и мировой критике определила величайшее идейное и художественное значение творчества Чехова. Известно, что буржуазно-эстетская критика настойчиво пыталась создать теорию о литературной и общественной неполноценности Чехова. Как справедливо писал Горький, эта критика даже похвалу превращала в "гнездо ос". Особенно много внимания уделялось Чехову в либерально-народнической публицистике. В выступлениях Михайловского упорно доказывалась мысль о безыдейности Чехова, об отсутствии в его творчестве живых общественных интересов. Об одной из лучших повестей Чехова "Мужики" Михайловский писал как о произведении "скудном" и "поверхностном", из которого "никаких общих выводов... делать не следует, да и просто нельзя"*. Подчеркивалось в этой критике, что Чехов не поднимается до широких обобщений, находится в плену "частного случая".

Буржуазное литературоведение создало легенду о Чехове как "певце сумерек", скучных людей, жалких обывателей. Такого рода взгляд на творчество Чехова отвергал Маяковский, когда в 1914 году писал: "Из-за привычной обывателю фигуры ничем не довольного нытика, ходатая перед обществом за "смешных" людей, Чехова-"певца сумерек", выступают линии другого Чехова - сильного, веселого художника слова"*.

Горький писал: "Мимо всей этой скучной, серой толпы бессильных людей прошел большой, умный, ко всему внимательный человек, посмотрел он на этих скучных жителей своей родины и с грустной улыбкой, тоном мягкого, но глубокого упрека, с безнадежной тоской на лице и в груди, красивым искренним голосом сказал: "Скверно вы живете, господа!" Статья и мемуары Горького сыграли огромную роль в борьбе с либерально-народнической и эстетской критикой, пытавшейся доказать общественную пассивность Чехова, безыдейность его творчества, отсутствие в нем "направления".

Новый подъем революционного движения в годы, предшествующие революции 1905 года, отразился и на творчестве Чехова. Об этом периоде В.И.Ленин писал: "Пролетарская борьба захватывала новые слои рабочих и распространялась по всей России, влияя в то же время косвенно и на оживление демократического духа в студенчестве и в других слоях населения"*

Характерные высказывания Чехова, в разговоре его с В.Ф.Коммиссаржевской, приводит в своих воспоминаниях Е.П.Карпов. Разговор этот происходил в июне 1902 года и касался вопросов, которые остро интересовали писателя в то время. Чехов указал на необычайный подъем общественного движения и на новые задачи, которые вставали тогда перед прогрессивной литературой. "Пережили мы серую канитель, - говорил Чехов, - поворот идет. Круто повернули... Вот мне хотелось бы поймать это бодрое настроение... Написать пьесу... Бодрую пьесу... Может быть, и напишу... Очень интересно... Сколько силы, энергии, веры в народе... Прямо удивительно!"

Врач и писатель Елпатьевский, который, так же как и Чехов, в те годи жил в Ялте, рассказывает: "Помню, когда я вернулся из Петербурга в период оживления Петербурга перед революцией 1905 г., он в тот же день звонил нетерпеливо по телефону, чтобы я как можно скорее, немедленно, сейчас же приехал к нему, что у него важнейшее, безотлагательное дело ко мне. Оказалось... что ему безотлагательно, сейчас же нужно было знать, что делается в Москве и Петербурге, и не в литературных кругах... а в политическом мире, в надвигавшемся революционном движении. И когда мне, не чрезмерно обольщавшемуся всем, что происходило тогда, приходилось вносить некоторый скептицизм, он волновался и нападал на меня с резкими, несомневающимися, нечеховскими репликами. - Как вы можете говорить так! - кипятился он. - Разве вы не видите, что все сдвинулось сверху донизу! И общество и рабочие!"

"Его политическое развитие, - пишет другой современник Чехова, доктор Членов, - шло наряду с жизнью, и вместе с нею Чехов все более и более левел и в последние годы уже с необычайной для него страстностью, не перенося никаких возражений (в этих случаях он почему-то говорил: "Вы совершенный Аверкиев"), доказывал, что мы - "накануне революции". "Нередко Чехов говорил о революции, которая неизбежно и скоро будет в России", - свидетельствует Телешов. Хорошо осведомленный о настроениях Чехова в те годы, Станиславский пишет: "По мере того как сгущалась атмосфера и дело приближалось к революции, он становился все более решительным".

Чехов и Толстой в Гаспре. На той самой эпохальной встрече, для которой Антон Павлович с таким душевным трепетом подыскивал брюки.

В то же самое время, когда советским школярам впаривались с ученым видом все выше перечисленные "свидетельства эпохи". с учетом того, что все общество вокруг Чехова было "мелкобурзуазным", "мещанским" и тому подобным, - на Западе о нем писалось немного в ином духе. Поскольку там Чехова вспоминали как раз обломки того самого "мелкобуржуазного" общества, не предъявлявшего каких-то вексей давно почившему в бозе классику. Хотя стоило.  Было за что.

К Чехову в гости постоянно приезжал цвет русской интеллигенции того времени: писатели Александр Куприн, Иван Бунин, Леонид Андреев, Викентий Вересаев; артисты Шаляпин и Комиссаржевская, политические деятели, нелегальные революционеры. Здесь Чехов однажды познакомился с Владимиром Ульяновым (Лениным), другом умершего Пешкова-Горького, и внес свой достойный вклад в ленинскую тему - в "лениниану", как называют этот род литературы в Советском Союзе. Нелестная запись в дневнике о личности Ленина, грядущего кровавого российского диктатора, о его горячности и нетерпимости к чужому мнению, явилась причиной того, что "Остров Капри" до сих пор не издан в Советском Союзе. Приводим эту важную запись полностью:

"Был у меня Шаляпин с очень странным маленьким человечком по фамилии Ульянов (с рекомендацией ко мне еще от живого Горького). Жутковато было читать эту рекомендательную записку, похожую на послание с того света. Покойник нахваливает Ульянова. Этот Ульянов, оказывается, младший брат известного казненного народовольца, продолжает дело брата и создал свою марксистскую партию. Я пошутил, что "я тоже марксист, потому что тоже запродался Марксу" [Чехов в то время издавал свое собрание сочинений у скопидомного издателя Адольфа Маркса]. Он [Ульянов] умеет говорить только о политике, то и дело хочет что-то доказать, перебивает, подпрыгивает, размахивает руками, чуть не дули под нос тычет, переходит на крик… К тому же он очень маленького роста и картавит. К тому же почти лысый, а где не лысый, там рыжий. Голова его так огромна, что перевешивает, раскачивает, тянет вниз все остальное тело, - так и кажется, что он сейчас упадет и ударится головой о землю.
При разговоре с ним (если это можно назвать разговором) мне приходилось нагибаться и смотреть под ноги на его лысину, а Ульянов задирал голову и становился на цыпочки.

Я так и не понял, что он от меня хотел? Им всем [то есть, революционерам] нужны деньги на революцию, и они обхаживают тех прекраснодушных богатеев, вроде Шаляпина или Саввы Морозова, которые склонны поиграть в эти игры.
Ульянов от Шаляпина не отходит, Шаляпин ему "деньги дает на партию". Покойный Пешков возил для Ульянова через границу прокламации в чемодане с двойным дном. Черт-те что! Чем он их так охмурил? Зовет босяков к власти? Всех людей он делит на "классы", как в гимназии, и уверен, что управлять другими должен "рабочий класс". Я сам босяк, у меня денег нет, но я все равно на это дело не дал бы ни гроша. Странно, фабрикант Морозов дает деньги на то, чтобы у него отобрали собственную фабрику, а разбогатевший босяк Шаляпин поет пролетариям "Марзельезы". Экстравагантность?

Нет, глупость. Они же его и ограбят. О литературе Ульянов имеет какие-то странные понятия. Льва Толстого называет "зеркалом русской революции". Какое-то зеркало… Что-то отражает… Лужа тоже отражает. Медный чайник тоже отражает… Лев Толстой - чайник? Нет уж, господин Ульянов, но на чайник больше похожи вы!"

Чехов и Ленин друг другу не понравились. Это имело свои отдаленные последствия. Мемуарную главу об Ульянове Чехов назвал "Чайник кипит!", а в конце жизни, вернулся к этой теме, написал и передал через Илью Эренбурга [который был ликвидирован за это органами НКВД] в Париж известнейшую [на Западе] повесть "Семья Гурьяновых", где в главном герое легко угадывается Ленин. Это была последняя художественная вещь Чехова, повесть о профессиональных революционерах, тема, к которой он в молодости не знал как подступиться или просто не имел никакого желания копаться в темных душах фанатиков.

"В революцию уходят по-разному", - уклончиво говорил он. Антон Павлович писал повесть очень тяжело, повторяя манеру "Рассказа неизвестного человека"; в ней описывается крушение талантливой интеллигентной семьи, которая, после неожиданной смерти отца, директора провинциальной гимназии, как видно, "человека в футляре", державшего семью в руках, ушла в революцию. Покушение на царя, казнь старшего брата, отчуждение друзей и знакомых, бытовая неустроенность, скитания на чужбине, аресты, тюрьмы, ссылки - вот содержание этой повести. Чехов часто заканчивал свои рассказы "ничем", то есть, в его концовках не происходило никакого завершающего события; в "Семье Гурьяновых" главное событие все-таки произошло, цель жизни маленького человека была достигнута, он совершил босяцкую революцию во имя счастливого будущего всего человечества ценой гражданской войны, ценой жизни 15 [пятнадцати] миллионов тех же босяков, крестьян, мещан, рабочих, купцов, буржуа, интеллигентов, аристократов, и, наконец, самой царской семьи; для кого же он ее совершал? Этого маленького человека теперь называют большим, великим, гениальным человеком, а он, полупарализованный двумя инсультами, сидит в кресле-качалке, таращит глаза, пускает слюни и мочится под себя.
Александр Куприн в своих воспоминаниях пишет: "Думается, Чехов никому не раскрывал своего сердца вполне. Но ко всем относился благодушно, безразлично в смысле дружбы и в то же время с большим, может быть, бессознательным интересом".

Прошли годы, которые все расставили по своим полочкам. Выяснилось, что первые рассказики, написанные Чеховым "ради денег" - могут до сих пор заставить читателя посмеяться, погрустить, задуматься о жизни. Фразы из них стали крылатыми, они и представляют истинного Чехова, который писал ради денег...  широкой аудитории, в борьбе за внимание огромного круга читателей.

И совершенно иного, непроницаемого даже для Куприна Чехова мы видим, как только он начинает строчить "в интересах народа" на деньги конкретных издателей. Хотя и Александру Ивановичу не стоило прикидываться, будто он чего-то там "не допонимал" в Чехове.  Методы у этого нашего классика - простые и незатейливые. Стоило только внимательнее присмотреться, как он вертится ужом на сковорде "Черного монаха", пытаясь свести все к обычному для себя фарсу "а потом все померли".

Интересно, что отчего-то советские душелюбы и литературоведы старательно избегали упоминать о том, что Ленин и Чехов "совершенно случайно" встречались лично и были весьма недовольны друг другом.  "Чайник кипит!" - хорошее название. Но стоило бы вдобавок честно сказать, кто за деньги добавлял огоньку - "Скверно вы живете, господа!"

... Поэтому с полной ответственностью утверждаю, что больше и рассказы не будут писаться на русском в угоду каким-то «демократическим движеньям», как их заунывно кропал Чехов, совершенно не собразуя свой "творческий процесс" с потребностями общества. Он ведь одним из первых все понял и решил продвинуться на литературном поприще без эстетической связки "автор-образ-читатель", предав собственный талант.

Конечно, Саша, и я могла бы пойти по хорошо накатанной дорожке и создать "новые" эстетические связки: "автор-образ-партия власти", "автор-образ-издательство ЭКСМО", "автор-образ-интересы ...ской диаспоры"... да мало ли! Но, знаешь ли, я лучше останусь здесь, со своим читателем. И буду писать то, что необходимо ему. Мне об этом сообщают весьма прозрачно, отнюдь не в комментах. И пусть Чехов не прикидывается хотя бы в дохлом виде, будто он чего-то там "не слышал", а потому "не понял". До сведения каждого ключника это доводится так, что "не услышать" - не доведется.

Поэтому, Саша, проблема ведь не во мне, в тебе. Можешь декларировать свою особую "любовь" к Чехову и далее - сколько влезет. Мы ведь понимаем, насколько это нынче удобно. Назвать это разновидностью душевной плесени и перестать делать вид - намного сложнее.

Но больше после меня, Саша, никто не будет ковыряться на помойке, бередить раны и «ставить вопросы перед всем обществом». Сам Чехов мог ответить на все поставленные им вопросы? Ах, он не мог, поскольку не проделал необходимой аналитической работы? Значит, ему следовало заткнуться, а не тащить в литературу «вопросы» людей, раскачивающих лодку, причем, именно в той интерпретации, которая так интересовала господина Ленина. С чисто материальной стороны, разумеется.

А рассказ на русском, Саша, теперь будет именно таким, как я написала. Без "открытых концов" с открытым ртом, с заранее известными ответами всех попутно возникающих вопросов. Вообще что за «неизвестные вопросы» может поставить литература? Ты же взрослый мужик, Саша! Или кому-то действительно «неизвестно», что убивать, красть, лгать – нехорошо?..

* * *

Хотя сама бы предпочла стать миллионершей от собственных писулек, как та же Донцова, и вовсе не отказалась бы от путешествия по Китаю и Японии в качестве «современного русского писателя»… но я слишком хорошо знаю, чем придется за все это ответить. И часто возвращаюсь к этой теме не только по причине того, чего мне хотелось бы. Просто сама за голову хватаюсь, соображая, чем же мне доведется ответить за то, что делалось прямо при мне и уже после сказанного?..

Ну, вот думаю, ничего не успела, не смогла… по чисто женской привычке ищу вокруг виноватых. И, конечно, когда аргументы виновности подыскивает человек, вольно играющий выданными ключиками… ответить сложно, верно? Оправданий себе тоже можно найти при желании вполне достаточно. Но вот хожу сейчас, потряхивая связкой ключей, и думаю, что выдана-то она мне неспроста. А основное свойство настоящей литературы в том, насколько она меняет все вокруг.

Настоящую литературу определить несложно. Что-то изменилось после прочтения какого-либо произведения не просто в читателе, а вокруг? А далее надо бы уточнить, что именно поменялось? Стало возможным настолько пожелать "лучшей доли", что ради "светлого будущего всего человечества" стало незазорным устраивать гуманитарные катастрофы? Очень мило.

Из этого можно сделать вывод, что писания господина Чехова к литературе все же отнести можно. Но ему придется ответить за все, что произошло после него. Поскольку некоторые краски сгущать не следовало, а тем более - весь мир мазать этими красками. Как мы видим сейчас, пользы от такого "искусства" не бывает никому,

Остался в конце 90-х на лавке один господин Пелевин? И нынче он признан "наиболее влиятельным интеллектуалом России"? Да кто бы возражал! Вот только господин Пелевин ответит за каждую красочку своей "палитры" и будет объясняться по поводу.

Здесь надо соображать, как выполнить свою боевую задачу, как выстроиться таким образом, чтобы не ссылаться на "уважительные причины", когда придется держать ответ.

Ссылочки на то, что я, якобы, чего-то не знала, не понимала или не предвидела - бессмысленные. Если честно, то ключнику в любой момент дадут любут консультацию, на любую тему, по любому вопросу. А вот уж как этим воспользоваться - другой вопрос.

…Почему основная тяжесть изматывающих позиционных боев переместилась в область русской литературы? Потому что при разработке Лениным «теории пролетарской революции» не было необходимости заниматься отдельно этим флангом. Я привела обширные цитаты, чтобы вы увидели, как троица Горький, Чехов и Короленко определила тональность и звучание русской прозы. Обратите внимание, что общество пыталось этому оказать противодействие этому пагубному влиянию, перечтите скупые строчки об акциях «академиков».

Конечно, именно в тот момент нынешние "писатели" отрабатывают методику «взять глоткой», втаптывая в грязь эстетическую связку «автор-образ-читатель». Далее Пастернак поступает совершенно циничным образом, позволив номинировать на Нобелевскую премию даже недописанный «роман», чисто в качестве "невиданного пиарища".

Как вы видели, над нынешними хамскими методами затыкания рта я размышляла практически все лето. Но пока не ответила на вопрос – в чем же особая важность русской литературы?

Да в том, о чем я постоянно напоминаю? Именно здесь расставляются нравственные критерии анализа в выработке и личного мировоззрения, и при формировании «общественного мнения». Прорабатывается одновременно и микро- и макро-уровень.

Поэтому весь советский период свободу творчества старались ограничить «партийностью в литературе». Но все же, были созданы вещи, значение которых невозможно опровергнуть никакой «партийностью».

* * *

…Почему именно сегодня основная тяжесть изматывающих позиционных боев переместилась в область русской литературы? При разработке Лениным «теории пролетарской революции», у него не было необходимости заниматься отдельно этим флангом. Я привела обширные цитаты, чтобы вы увидели, как троица Горький, Чехов и Короленко угодливо определила нужные "демократическим движеньям" тональность и звучание русской прозы, намеренно утрируя пассивный протест "свинцовыми мерзостями жизни". Обратите внимание, что общество пыталось оказать противодействие этому пагубному влиянию, перечтите скупые строчки об акциях литературных «академиков».

Конечно, именно в тот момент местечковая гопота отрабатывает методику «взять глоткой», втаптывая в грязь эстетическую связку «автор-образ-читатель». Далее Пастернак поступает совершенно циничным образом, позволив номинировать на Нобелевскую премию даже не дописанный свой «роман».

Как вы видели, над хамскими местечковыми методами затыкания рта я размышляла практически все лето. Но пока не ответила на вопрос – в чем же особая важность русской литературы? Каким образом она меняет окружающий мир куда основательнее гуманитарных потрясений государственных переворотов и уголовных революций?

Да в том, о чем я постоянно напоминаю! Именно здесь расставляются нравственные критерии анализа в выработке и личного мировоззрения и при формировании «общественного мнения». Прорабатывается одновременно и микро- и макро-уровень.

Поэтому весь советский период свободу творчества старались ограничить «партийностью в литературе», навязывая общепринятую мораль макро-уровня. Но все же, были созданы вещи, значение которых невозможно опровергнуть никакой «партийностью».

Одно дело красть, грабить, убивать, когда нравственные критерии определяют подобное как прорыв к «светлому будущему всего человечества», объявляя всему обществу необходимость придерживаться явно противообщественных интересов «класса пролетариата» или «класса эффективных собственников», что, как выясняется, однофигственно.

И совсем другое дело, заниматься тем же самым - под презрительное улюлюкание всего общества, называющее конкретного «политического деятеля» - конкретными определениями, которые вытекают из никуда не девавшейся «химеры совести». И никакие карламунизмы не способны «отменить» вечные понятия добра и зла, поскольку литература, ощетинившись штыками, держит фланги непрерывной связи времен.

Самое время вспомнить «Гамлета», вернее, вспомнить то, чего так и не поняли режиссеры и актеры, бравшиеся за эту вещь. А вещь весьма простая. «Быть или не быть?» - куда приемлемее и пронзительнее звучало бы из уст нищего, а не принца. Ведь в этом случае добавилось бы естественное давление материального мира. Да и вряд ли жителям лондонского предместья так уж было интересно, какой трахомой маются принцы в Дании.

Поставлю вопрос иначе: почему частная человеческая трагедия разыгрывается в антураже высшей иерархии управления, то есть на макро-уровне? Кстати, подобные пьесы с «президентскими внучками» и «дочерьми президентов» - не всегда являются «выигрышным сюжетным ходом».

Потому что частными обстоятельствами Шекспир показывает, к какому краху государственности приводит подлое желание выдать беззаконие, уголовщину - за «непрерывную связь времен», а ложь – за правду. Вспомните, Гамлет описывает своего отца – как легитимного правителя, который одним видом мог развеять любые сомнения по поводу правомочности своих амбиций. Всю пьесу его физически корчит от необходимости именовать своего ничтожного дядю, убийцу и прелюбодея, - королем.

Связь времен прерывается с ложью на макросе. Разве не корежит всю Россию от одного срамного вида господ типа Путина, Медведева, Грызлова и прочих?..  Разве можно допустить хотя бы саму мысль, будто это – и есть настоящие избранники всего народа, выбранные натуральным демократическим образом? Разве можно без тянущего чувства внутреннего несоответствия кого-то из «сладкой парочки» назвать «президентом России»? Это будет заведомой ложью.

И эта ложь может быть навязана в реальности лишь в той мере, в какой она соответствует нравственным критериям выбора каждого, декларируемых большой русской прозой.

* * *

Здесь я давно все уже решила для себя. Да, многие ведь спохватывались, очень советовали «написать еще один русский роман». Деньги даже предлагали. Но я все давно решила.

Ну, кому нужны мои «собрания сочинений», если, извините, земля горит под ногами? Задать нравственные акценты сегодня можно куда быстрее и проще… с наименьшим материальным результатом для себя, конечно. Попытаться сделать прививку на себе самом, своим примером внушая желание выпрямиться в полный рост на бруствере.

Написать письмо всем этим «господам», навсегда отказавшись от посредничества партий, движений, депутатов, «политических фигур» - это вам подарок от русской литературы. И кто же скажет, будто это – не литературный метод?

Разве, подписывая каждое письмо (или НЕ подписывая), вы не делаете нравственный выбор? Еще как делаете! Потому он начинает кое-кому поджаривать пятки. А ведь я намеренно вкладываю в каждый конвертик нравственную оценку. И перед своей совестью ни один адресат больше не сможет поменять адрес личного уголовного интереса – на «интересы народа».

Декларация нравственных критериев, честно, говоря, не нуждается в большой аудитории. Для их закрепления достаточно сказать, имея полное право на сказанное, в полной боевой готовности ответить за сказанное. И как только с этим согласится пять человек – так никто более не сможет нигде выдать правду за ложь.

Этот закон не внесен в Конституцию, но это не означает, будто он не действует. Работает еще как.

Но остается другой пунктик из того, что я должна исправить раз и навсегда. Он касается восстановления эстетической связки «автор-образ-читатель». Без читателя литература мертва.

* * *

Долгое время я полагала, будто восстанавливать эту связку надо прежними методами – широкой известностью конкретных вещей, их масштабным обсуждением в печати… Ну, все такое. Однако надо внимательно вглядеться в те методы, которые предлагает нам сама жизнь.

Думаю, многих коробило мое утверждение «Интернет создан для меня». Поскольку в этом была недоговоренность. В равной мере он создан для любого читателя, который ищет того, кто подберет ключик к его сердцу и душе, с кем он вступит в процесс сотворчества.

Можно сказать, мой подход до недавнего времени был шаблонным. Что характерно, трезво взглянуть на свои собственные стереотипы позволило недавнее изменение формата блога, когда я вдруг стала иметь в своем распоряжении пусть скромные средства, но перечисляемые мне безропотными читателями.

То есть я считала, что это я должна говорить, а вот за право говорить со мной после обрушения абсолютно бесплатного и всем доступного блога – пусть теперь платят читатели. Предполагалось так же, что читатели платят мне за то, что я говорю.

Нет, господа, все же в мою задачу входит восстановление эстетической триады, а значит, - это я должна разговорить моего читателя. И нравственные критерии в обществе понемногу все же начинают устанавливаться лишь потому, что письма – тоже дали возможность высказаться.

Нам всем затыкают рот! Но это – наша жизнь, наша страна, а рядом растут наши дети. Это мы должны здесь говорить, оценивая все с нравственных позиций. Заповеданных нашими предками, стараясь, чтобы на нас не прервалась связь времен.

Но, как только возникал разговор о том, что все нынче забито говорливыми местечковыми хамами, - мне немедленно задавался вопрос: «А кого вы еще порекомендуете?» А с какой стати мне-то выдавать подобные рекомендации? Было бы кого рекомендовать, так я бы его сама читала, а не писала урывками от... жизни.

Сообщаю, господа, что все подвластные мне ресурсы начинают почти фолкнеровский «полный поворот кругом». Эстетическая триада будет восстановлена во что бы то ни было. Прежде всего, чтобы более не возникало «пустых табакерок». Как предупреждал господин Андерсен, в каждой пустой табакерке непременно заводится черт.

Интернет должен использоваться всеми с максимальной отдачей. Поэтому данный ресурс перестраивается под настоящий общественно-политический портал, где завести блог сможет каждый зарегистрированный пользователь. Направленность публикаций, думаю, разъяснять никому не требуется. Все отлично понимают проблемы, стоящие перед всем обществом.

В первую очередь будет приветствоваться региональный аспект. Вашими голосами, господа, должна заговорить вся Россия. Не дожидаясь, пока появятся на горизонте какие-то неведомые «политические силы» - надо с полной отдачей использовать то, чем снабдил каждого Господь. А он дал каждому не так уж мало, прибедняться нечего.

А то вон как недавно господин Павловский решил высказать свое «высочайшее мненье». Жители Калининградской области просят избавить их от позорного  Бооса, который за все свои «инновации» получил прозвище «мандарин». Так вот Павловский, с местечковой развязностью порассуждав на любимую местечковую тему «о дураках и дорогах», - посоветовал от себя лично оставить Бооса на новый срок.

Но, простите, губернаторское кресло, это не тюремные нары, мотать срок на которых следует всем, кто волею случая нынче вылез в оперативное государственное управление России. Почему сам Павловский имеет наглость рассуждать на эту тему, - когда вся Россия давно его никчемными соображениями? Чем задолжала Россия Павловскому, что все вокруг, оказывается, должны терпеть по его рекомендациям воров государственной собственности?

Но, как видите, Павловский чуть-чуть опоздал. Автор "Технаря" достойно ответил ему раньше. Можно сказать, успел в самый татын. Правда, ворчал мне по мейлу: «Со школы не любил писать сочинения по литературе!» Ага, значит, усвоил. Раз «литература» - непременно потребуют написать сочинение по прочитанному. Хорошая, стал быть, училка попалась, требовательная.

Господа, я все это время считала, что типа вы меня должны распиарить во всю ивановскую. Только получив от вас деньги медленно, но верно стала соображать, что это я вас должна распиарить, это я вам должна помочь заговорить. Простите, и до меня далеко не все сразу доходит.

Но преодолевать ваше ментальное сопротивление, господа, - это «что-то особенного»! Сколько мне пришлось доказывать людям, что местечковые хамы на промышленной основе пользуются их застенчивостью и скромностью. Что-то никто из них не задается вопросом, на сколько он сам «достоин» что-то пренебрежительно цедить о России, ведь сказанное ими - будто камнепад в горвах, одно грохотание от этих людей с каменными сердцами .

Хватит, выслушали меня довольно на период вашего молчания. Как только сами начнете писать сочинения по прочитанному – возникнут новые вопросы, так ведь и я под рукой, всегда отвечу. Но каждая статья на нашем портале будет иметь свой рейтинг. Я-то знаю, насколько азартны русские по своей натуре.

Будут и другие изменения в формате, все приятные и неожиданные. Мы общаемся с вами на Великом и Могучем, а раз так, значит, мы преследуем самые высокие цели.

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.

Читать по теме:

• Каменные сердца. Часть V
• Каменные сердца. Часть IV
• Каменные сердца. Часть III
• Каменные сердца. Часть II
• Каменные сердца. Часть I

©2010 Ирина Дедюхова. Все права защищены.

Комментарии (38) на “Каменные сердца. Часть V”