Огурцова на линии

Не стану скрывать, люди давно делятся для меня на тех, кто остается верным литературным пристрастиям к большой прозе, и тех, кто может сказать: "Ни один нормальный человек не прочтет больше десяти страниц "Тихого Дона", пеняя "афтару" на "многа буков". И со временем для меня это становится все более актуальным.

Интересно бывает видеть, как высказанные мысли становятся естественной частью общественного мировоззрения, высказываются как "само собою разумеющееся" или собственные, давно выстранные убеждения. Причем особенно интересно, что они высказываются именно в форме, давно и с большим трудом отлитой для них некоторое время назад.

В стремительно уходящих праздниках мы неоднократно делились впечатлениями по поводу каких-то просмотренных в этот период фильмов. И я неоднократно слышала небрежную фразу: "Чувствуется то, что у сценария нет никакой нормальной литературной основы".  Это говорилось настолько естественно, что было даже как-то неловко напоминать, сколько труда стоил новый общественный стереотип "нормальная литературная основа".

Собственно, мы говорили о неком послевкусии, остающимся от финала визуализации какой-то истории. Многие, кстати, добавляли об авторах фильма, что у них "не было хорошо проработанной идеи", что "их мировоззрение не поднялось выше расхожего бытового анекдота".

И в такие моменты во мне начинало шевелиться давно подавляемое желание вновь окунуться в холодные серые волны нашего совместного бытия, чтобы после этих "погружений" в "свинцовые мерзости нашей жизни" добраться до... счастливого конца и даже, возможно, до фарсового завершения череды всех бурных событий, накатывавших на нас перед обещанным Концом Света.

Хотя... именно мне, пожалуй, это сделать пока еще очень сложно, ведь и моя история далека от благостного финала, который можно было бы "переписать". Но, наверно, это будет самым правильным решением как раз в отчаянном положении, чтобы, заглянув в пропасть, помочь не скатиться туда остальным. Да, возможно, это будет самым оптимистическим финалом моей личной истории, не говоря о том, что и читателям можно будет рассмотреть истинное значение каких-то неудач своего жизненного опыта, "масштабировать" не слишком веселые и совсем не праздничные мысли, настроение - к самому чуду нашего совместного "полета на двоих".

И здесь... особое значение приобретает финал, который должен на литературный манер отражать реальные события, но вовсе не должен совпадать с ними буквально. Литература - это не жизнь, это нечто из области душевных движений и порывов, фантазий и снов, несбывшихся желаний и детских обещаний самому себе стать положительным героем самой "закрученной" сказочной коллизии.

* * *

Большая проза, пожалуй, является синтезом многих, куда более камерных видов искусства, помогающих нам ощутить красоту мига бытия, будь то живописное полотно или изделие народных промыслов, песенка "про любовь" или целая опера о страстях человеческих.  Большая проза - это немпременно общественный срез на достаточно длительном промежутке времени, помогающих увидеть не только развитие многочисленных персонажей, но и их причинно-следственные связи. Поэтому в любом романе настолько важен финал, являющийся и точкой во фразе, выражающей главную мысль произведения.

А с какой бы мыслью хотелось бы вступить во внутреннюю полемику читателю, чтобы в конце концов... "дать себя уговорить"? Конечно, эта мысль должна нести в себе уже более значительное и убедительное доказательство того, что жизнь, несмотря на все наши неприятности и разочарования - является самым большим даром, редкой возможностью самовыражения, развития и реалиации.

И если некое литературное произведение несет в себе подобное позитивное мировоззрение, то его финал приобретает особое значение. Он должен вызывать совместный катарсис, а не недоумение или разочарование.

Русский роман, в силу самой грандиозности геополитической идеи, лежащей в основе российского бытия, - имеет особое философское, мировоззренческое звучание, поражает масштабом поднимаемых идей, глобальным переосмыслением извечных вопросов на современном материале. "Эпическая проза" на русском после второй половины ХIХ века изменила и мировое отношение к тому, что же можно отнести к роману.

Роман как самостоятельный жанр появился довольно поздно, в конце 16 - начале 17 в. Благодаря сравнительно позднему появлению он в полной мере смог вобрать в себя характерные черты раннего периода Нового времени: идеологию среднего класса, стремление к разрешению религиозных и моральных вопросов, интерес к науке и философии, увлеченность разного рода исследованиями и открытиями. Отталкиваясь от неподвижно-стабильных миров религиозной литературы, рыцарского романа и эпоса, роман обращался к непредсказуемой жизни улиц и большой дороги, находя ее более подходящей для линейного повествования, нежели странствия души или странствия рыцаря в поисках св. Грааля. Рассказы о приключениях, которые пришлось испытать разного рода плутам и бродягам, начали появляться в середине 16 в.; в отличие от рассказов о воинской доблести повествование в них было завязано на приключении как таковом, а социальное знание о мире вызывало интерес само по себе, а не как способ достичь высокого духовного идеала.

То есть роман при своем становлении губкой впитал все, что человечество творило... вполне на "божественный" манер - Словом. Но если раньше такое творчество гибким стеблем волшебных бобов обвивало стержень религиозных или космогонических представлений, то затем ему перестали требоваться дополнительные "подпорки" непременного участия в ткани повествования неких героических персонажей, как правило, имевших сверхчеловеческие способности.

Роман стремительно уходит от своего "романтического идеала", вплотную подходя к читателю, необходимому ему для завершения эстетической триады "автор-образ-читатель". В бытовых подробностях, насущных забытах "простых людей" - читатель непременно должен узнать самого себя, свои духовные поиски и стремления, свои иллюзии и заблуждения, свои взлеты и падения.

Роман - детализированное повествование, которое, как правило, создает впечатление рассказа о реальных людях и событиях, на самом деле таковыми не являющихся. Какого бы объема он ни был, роман всегда предлагает читателю развернутое в цельном художественном пространстве действие, а не какой-то один эпизод или яркий момент. В отличие от эпической поэзии роман уделяет основное место мелким повседневным деталям; если, например, гомеровский Ахилл снедаем гневом и желанием выказать свою воинскую доблесть, то госпожа Бовари у Г.Флобера запечатлена за покупкой белья в лавке и в раздумьях над неоплаченными счетами. Герои романа выведены в реальном масштабе, они могут находиться в поисках Бога, пребывать в мечтах и жаждать идеала, однако, в отличие от библейских персонажей, их существование не принадлежит целиком ни духовному предназначению, ни всесильному року.

Как видим, к роману нельзя отнести чьи-то мемуары, хотя в романе они вполне могут стать пазлом общей мозаики. К роману не относится и жанровая проза любого объема, поскольку один эпизод или яркий момент не могут быть основой цельного художественного пространственного действия. Как, к примеру, можно наблюдать в бестселлерах Стивена Кинга. К романам у этого писателя можно со значительной натяжкой отнести "Мертвую зону" и почти без натяжен "Зеленую милю", а все остальное  после эпохи титанов большой русской прозы - относится к разлекательному чтиву, как не хотелось бы подобное отнести к литературе нашим увенчанным местной лаврушкой "писателям".

Если сегодня сделать героем романа некий нереальный персонаж, каких-то "главных" героев, претендующих на роль, далеко выходящую за рамки значения в современной жизни обычного человека, а все свести к проблеме столкновения с... неведомым,  отчего-то не возникает соответствующего послевкусия размышления зрителей/читателей о собственной жизни, от желания примерить на себя эпизоды только что увиденного/прочитанного.

А без этого... никак не удастся замкнуть эстетическую триаду, оживить созданные образы силой читательских душ так, чтобы они смогли пережить бренное существование "афтара" и чуть-чуть изменить мир к лучшему, не просто "отвлечь от жизни". Без этого и самые ожидаемые фантасмогории не произведут никакого эффекта даже перед ожидаемым Концос Света. Может кто-то вспомнить добрым словом фильм "Экстрасенс", кроме тягостного ощущения напрасно потраченного времени?..

Конечно, для обострения внутренних конфликтов в романе нужны яркие эпизоды, полнее раскрывающие идею столкновения Добра и Зла, чтобы дать возможность и читателю принять важные для его личного бытия решения, сделать нравственный выбор. Но это всего лишь эпизод, это не финал, не самоцель.

Впрочем, роман может быть посвящен и некому событию космического масштаба, но... и оно отходит куда-то на второй план, является лишь поводом, чтобы рассказать, как притираются друг другу "простые люди", едущие на Армагеддон в одном купе. Как они влюбляются, ругаются, крадут друг у друга барсетки, жертвуют собой ради случайных попутчиков... И среди этих "типичных представителей" может быть не совсем обычый герой, символизирующий нашу общую связь со всем сущим. Как все догадались, я имею в виду свой роман "Армагеддон №3".

Но разве не такой же расклад мы видим и в самом известном русском романе ХХ века "Мастер и Маргарита"? Многие читатели здесь ухватывают чисто визуальную и несколько ажиотажную сюжетную линию участия в описываемых событиях некого "яркого персонажа", но ведь и его появление на Патриаршьих прудах лишь оттеняет до боли знакомые житейские ситуации и мировоззрение вполне "обычных людей", которым в нашей текучке никакой Мастер не может навязать ничего сверхестественного.

* * *

Наряду с "Иронией судьбы", которую давно воспринимают данью нашей извечной ностальгии по советским временах, где многие чувствовали себя защищеннее от непредсказуемых материальных тягот, для праздничных программ российского телевидения становится традицией повторять трилогию "Властелин колец" по роману Толкина, чье день рождение отмечается всеми российскими "толкиенистами" 3 января.‎

3 января 1892 года родился Джон Рональд Руэл Толкин — английский писатель, лингвист, филолог, наиболее известен как автор повести «Хоббит, или Туда и обратно», трилогии «Властелин колец» и их предыстории — романа «Сильмариллион».

Толкин был оксфордским профессором англосаксонского языка (1925—1945), английского языка и литературы (1945—1959). Католик по вероисповеданию, вместе с близким другом К. С. Льюисом состоял в литературном обществе «Инклинги». 28 марта 1972 года Толкин получил звание командора Ордена Британской империи от королевы Елизаветы II.

После смерти Толкина его сын Кристофер выпустил несколько произведений, основанных на заметках и неизданных рукописях отца, в том числе «Сильмариллион». Эта книга вместе с «Хоббитом» и «Властелином колец» составляет единое собрание сказок, стихов, историй, искусственных языков и литературных эссе о вымышленном мире под названием Арда и его части Средиземье. В 1951—1955 годах для обозначения большей части этого собрания Толкин использовал слово «легендариум» (англ. Legendarium).

Многие авторы писали произведения в жанре фэнтези и до Толкина, однако из-за большой популярности и сильного влияния на жанр многие называют Толкина «отцом» современной фэнтези-литературы, подразумевая, главным образом, «высокое фэнтези»

Пожалуй, каждый из присутствующих отдал должное творчеству этого писателя, в романе которого, на первый взгляд, все противоречит сказанному выше. А более молодые читатели блога имеют в качестве основы либо  "Хроники Нарнии" его коллеги Льюиса, либо отдал должное вполне современному Гарри Поттеру.

Напомню, что в "лихие 90-е" в России выходили многочисленные "продолжения"/дописывания "Властелина колец", с явными реалиями российской действительности, что называется "по мотивам". Театрализованные игры в "леголасов", к сожалению, в России не переросли в кружки изучения "эльфийского языка", поскольку все "гномы" и "хоббиты" по переписи населения все глубже погружались в тяжелые волны нашей действительности.

И все же сама всегда говорила, что этот роман помог мне выстоять в самое страшное время, когда вокруг рушилось все, что еще вчера казалось незыблемым. Этот роман вселял надежду и вел к светлому выстраданному финалу - по самым страшным испытаниям с образами "простых людей" с их земными (приземленными) заботами. И надо сказать, что созданный по его мотивам фильм - был куда более востребован в России, чем где бы то ни было.

...Все 90-е прошли у меня под знаком "Властелина колец", когда я более двадцати лет назад купила эту книгу с заснеженного лотка у замерзшего спекуля. Это была иная сказка, без сокровищ, с кровью, сражениями и кольцом всевластия. Меня тогда поразило очень точное определение места реальной жизни с ее преодолением трудностей бытия, фальной беззащитностью "простого человека" в преодолении глобальных пакостей "сильных мира сего" и весьма скромными для высокого фэнтази "чудесами", но, как оказывается, из разряда наиболее важных чудес - "чудом остался жив".

Только здесь волшебник не решает проблемы героев способами, далеко выходящих за грань человеческих возможностей, а лишь пытается наставить их на путь истинный, научиться доверять друг другу, сотворить друг для друга самое большое чудо - человеческую дружбу. И, конечно, проявить в самых неподходящих условиях - лучшие человеческие качества.

Наверно, именно поэтому с глупой надеждой на лучшее всегда воспринимался и финал романа, разрушавший магическую притягательность отношения к власти, как к самоцели, а не как к возможности сделать мир лучше, направив на это все аккумулированные общественные ресурсы...

Но главное... само это ощущение надвигающейся Тьмы, готовой поглотить все скромные радости бытия, очень точно передавалось в романе пусть и "неподходящими методами" по классическому определению. Но здесь вполне художественно доводится главная мысль, обогатившая роман ХХ века, начавшегося с "борьбы классов" и создания "культов личностей". Мир постоянно висит на волоске, а его спасение нисколько не зависит от владения мечом или дзю-до.

Все зависит от индивидуального нравственного выбора абсолютно негероического заурядного персонажа из глухой провинции Шир, где все живу в теплых норах и искренне презируют разного рода "приключения", не укладывающиеся в устоявшиеся рамки "общественной морали".

Сколько раз, чувствуя себя ничтожным хоббитом, о котором не знает никто, кроме чудаковатого Толкиена, на которому всем наплевать, о котором никто не вспомнит и не пожалеет, я шептала себе, зажмурившись от страха: "Я стою на своем и буду стоять, не убоясь Тьмы! Ну, хотя бы из вредности и любопытства. Я знаю, что Тьма рассеется, а потому... почему бы и не постоять, раз все равно теперь делать нечего?.."

Продолжение следует...

Читать по теме:

• Открытый финал. Часть I
•  Открытый финал. Часть II

©2013 Ирина Дедюхова. Все права защищены.

Комментарии (22) на “Открытый финал. Часть I”