Огурцова на линии

Вчера была такая же поганая погода, как и сегодня. У меня замерзли ноги, поэтому я надела сапоги на диком каблуке. Остальное, из того, что можно надеть в такую погоду, до меня напялили на себя младшая дочь и две ее подружки, ночевавшие у нас. Потом я посмотрела, что еще осталось после них ненадеванного, что элементарно подошло бы к этим диким каблукам. Короче, совершенно не нарочно, а лишь по погодным условиям и по причине неразборчивости молодого поколения, вырядилась я несколько вызывающе. И отправилась в одно присутственное место. Одному деятелю личность об стол разбить. Достал потому что.

В этом месте я, находясь в крайне негативном раположении духа, ждала в коридорчике вместе с дамами, поджавшими от моего вида губки. Ну, что поделаешь, если к таким каблукам подходит лишь кожаная миниюбка и курточка-косуха? Да-а, думаю. Сейчас бы кто увидел меня из местечковых и своим бы настучал… они ведь все сидят в интернете и сигнала ждут о том, что я типа окончательно сдвинулась. Вот и ловили бы момент, когда я в такую непогоду огромные солнцезащитные очки в белой оправе вдобавок напялила, чтоб меня наоборот никто не узнал.

Входит тут этот хмырь, которого мы ждали, и бросается ко мне. Тащит к себе в кабинет и там целует взасос. Что это за хмырь, я понятия не имею, но вижу, что хотя на дверях была написана вполне русская фамилия, но поцелуйщик мне попался… кошерный. И начинает до меня доходить, что где-то я видела раньше этого гражданина, у которого очки вообще, наверно, диоптрий на 20-25. Как он при таком зрении узнал меня, в черных очках и кожаной косухе – загадка. Я знаю, что где-то его видела, но по какому поводу?.. Склероз сделал свое дело. Значит, повод был неприятный, поэтому и господин – сволочь.

Я опять начала раздражаться, а тут этот дядечка, повиснув на моей груди, выдыхает мне в лицо: «Ира! Я же повеситься тогда хотел! Или вены резать? Не помню уже… Ты меня от верной смерти спасла! От всех Рабиновичей тебе огромный привет! Помнишь, старуха, как мы служили в одном минометном расчете?»

Я вообще ничего такого про себя не помню и предпочитаю не запоминать. Но смотрю на свое отражение в очках этого хмыря, за которыми на меня покорно и с благоговением следят характерные маслинки навыкате… И расхотелось мне его убивать. Что-то. Вообще весь этот театральный прикид, черные очки, день насмарку - был связан с тем, что я решила покончить с гадом, который мне все это пишет в ответ на мои пламенные обращения в прокуратуру. Не станем уточнять, по какому поводу. Думаю, пойду и покончу со всем разом. Пускай знает.

Я отодвигаю очкарика от себя, сажусь в кресло и осевшим голосом спрашиваю: «Борь, у тебя выпить ничего не найдется? Кстати, у меня теперь фамилия Дедюхова. Так что ты эти сантименты оставь, а главное, никому не рассказывай, как мы «служили» в одном минометном расчете. Чушь какая-то.»

У него коньяк оказался. Расставляя рюмочки, он сразу сказал, как намерен разрешить наши непонятки, раз Дедюхова – это не просто тупая противная баба, сука и грымза, которая всех достала, а совсем даже наоборот. Принимая коньяк, я тоже поняла, что именно сейчас, когда открывается столько перспектив, Борю мне убивать резонов нет.

После второй рюмки я вспомнила его отчество – Моисеевич. Еще задолго до ажиотажа возле Бори Моисеева, у нас в минометном расчете оказался примерно такой же, мы так его и звали – Боря Моисеевич. После третьего тоста за жизнь и мир во всем мире я про себя подумала, что мне-то все же проще выживать, чем таким Борям Моисеевичам. Посмотрела, как он протирает запотевшие иллюминаторы, и подумала, что ему тогда действительно здорово повезло, что «служить» ему досталось именно со мной. В другом расчете ему бы точно сломали челюсть.

… Был самый конец апреля конца 70-х. Ударила дикая жара в 30 градусов при дикой парежке. У нас негры такую жару не выдерживают, влажность высокая. А сессия тогда начиналась в середине мая, поскольку мужскую часть потока направляли в военные лагеря. Причем лагеря было два. Один вполне ничего, а другой у нас под Сарапулом. И там еще важно было, в какой взвод попадешь - иной раз оттуда возвращались полностью опустившиеся, дезориентированные типы. Поэтому мальчуганам тоже надо было сдать хорошо военку. У девиц тоже был такой дурацкий военный зачет, на который при той жаре и парежке я отправилась, вновь одетая не по уставу – в легком шелковом сарафанчике. Голого пупа тогда не носили, но девицы умели оголяться вполне достаточно.

Прихожу на поток, а там все тетки бывалые, все парятся в глухих водолазках и шерстяных кофтах. Хороших дезодорантов тогда не было, поэтому два полковника чуть не нос зажимают от нашей наглухо одетой аудитории в 30-ти градусную жару. Мне староста шепчет: «Тебе Танька не позвонила, что ли? Я же сказала, что всем надо по-зимнему одеваться!» Я вспоминаю, что эта Танька мне все-таки звонила. Но я подумала, что она либо с ума сошла, либо перепила лишка. Ну, звонит такое и шепчет, что завтра в институт надо одеться по-зимнему. Я ее вежливо выслушала, поинтересовалась, не бо-бо ли у нее с головкой? Она ответила, что очень бо-бо после строительной механики, и я пожелала ей спокойной ночи.

Сдав какую-то теорию про ядерный взрыв с эпицентром в деревне Хохряки, мы выстраиваемся на сдачу надевания и раздевания противогаза. Кто не сдает один раз – идет в конец очереди. К третьему подходу я уже вполне выучилась, мне даже казалось, что делаю я все идеально. Но полковник, глядя на меня сальными глазками, сказал, что я выдыхаю не вовремя. Он положил мне руку на декольте и пытался проконтролировать моё дыхание в противогазе. У самого тоже дыхание сбилось, поэтому он сказал, что со мной надо много заниматься дополнительно. Лучше, если я посижу в противогазе, пока он всех не отпустит. Угу, и в декольте. Вот тогда-то, в этом гадком противогазе до меня дошло, что вчера Танька пыталась меня честно предупредить.

Из всего потока остались несдавшими военный зачет только я и Наташа Рабинович. Хотя она была в плотной водолазке… Но такое, друзья мои, ни к какую водолазку не спрячешь, все водолазки такое лишь наоборот подчеркивают и дезавуируют. Папа у Наташи работал на нашем хладокомбинате. И на том, что он волок с работы, Наташа наела огромных размеров задницу. Все остальное у нее тоже выросло почти пропорционально. Но попа, обтянутая лыжными брюками и водолазкой… и грудь, наверно, 7-8-го номера… а сверху противогаз… это, конечно, так и манило двух перезрелых полканов сучить ножонками с повизгиванием. С-суки, кругом одни с-суки! При всех общественных формациях. И плевать им на эпицентры ядерных взрывов…

Короче, долго с нами занимались два полковника по фамилии Коробец и Спивак. Понятно, что у Натальи в лыжных брюках и водолазке противогаз моментально запотевал. А с аморалкой была тогда все не так, как нынче, поэтому и меня в декольте держали за компанию. Ну и Наташка боялась оставаться один на один с двумя полковниками… Ситуация просто дерьмо.

Вдруг вбегает третий полковник. И говорит, что он не знает, что ему делать с четырьмя придурками, но остальные все сдали. А какой-то четвертый полковник взял и всем позволил сдать, а ему как раз двух придурков не хватает. Наталья сидит в запотевшем противогазе, потеряв ориентиры в пространстве, но у меня-то противогаз не запотел, я прекрасно вижу, что все трое уставились на нас! Я мычу из противогаза, что нам сегодня страшно некогда, нам еще зачет по физре сдавать! А эти мне радостно говорят, что оба зачета я буду сдавать на стадионе «Буревестник» в составе минометного расчета, если не хочу сдавать противогаз семь или восемь раз.

Бывают в жизни совершенно безвыходные ситуации. Сняв противогаз и подхватив то, что осталось от Наташкиной жэ, в сопровождении третьего полковника мы отправляемся на стадион. Нам навстречу идут наши раздевшиеся однокурсницы, они уже сдали физру. А я с полковником и задницей, выращенной на ижевском хладокомбинате, иду к миномету. По пути полковник объясняет, что 9-го мая у нас на стадионе будет потрясающий праздник, где мы будем показательно выбегать расчетами с минометами 122 мм и ставить их на время в боевое положение. При огромном стечении публики. А принимать это все дело с секундомером будет настоящий Герой Советского Союза, который прошел чуть не до Праги с минометом 82 калибра, потому что у немцев был 80-й калибр. И наши мины немцам не влезали, а наши могли по ним шмалять и ихними же. Поэтому у нас сейчас тоже минометик, конечно, здоровенький, но мы девушки крепкие, да и должны понимать, что при случае нам все мины влезут и будут как нельзя кстати.

Я пояснения полкана слушаю с растущим интересом, с трудом подтаскивая к стадиону повисшую на мне местечковую попу, у которой при слове «миномет» отнимаются ножки.

Впрочем, ноги отнимаются и у меня, когда я вижу неукомлектованный придурковатый расчет. Первым бросается в глаза Боря Моисеевич с отвисшей нижней губой и рубахой, которая выбилась из брюк. Кроме того, тогда было не принято, чтобы из-за под брюк трусы торчали. У Бори Моисеевича это все торчком. И какие-то повернутые во внутрь глаза. Пройдя сдачу противогаза у двух полканов, я с ужасом думаю, как сдавал свой зачет Боря Моисеевич, если… Ужасаюсь, короче.

Кроме Бори в придурки затесались два затравленных вотячонка и грузин Ваха, который плохо говорил по-русски. Эти грузины меня в СССР умиляли до крайности. Вышлют идиота, который по-русски не знает, запихают за взятки на техническую специальность, - потом у нас сразу зима, а грузинчика, который ни бельмес по-русски, бросают как котенка в прорубь! Выплывай, как знаешь.

Вот и у Вахи вид совершенно отчаянный. Когда он увидел задницу с полковником, на его лице кавказской национальности можно было прочитать целый эпос в стихах. Неприличного содержания. Потом на его морде слабо начала рисоваться надежда, поскольку из-за задницы он разглядел меня и, посветлев лицом, вежливо поздоровался по-грузински. Я буркнула «Батоно!»

Мы выстроились. Семь расчетов придурков. Во всех расчетах – одни мальчики, кроме нашего. И народ-то там нормальный! В отличие от нас. Можно предположить, что все чем-то достали полканов в период обучения. Но именно тем, что весьма может пригодиться именно в минометном взводе. И последними в шеренге стоим мы: вначале Ваха, затем я в декольте, затем два вотяка, а дальше Боря Моисеевич и местечковая жэ. Удавиться! Напротив мальчишки на заборе ржут над нашим расчетом. С-суки!

И полкан говорит, что сейчас между нами разворачивается борьба за место у параши. Что те, кто не уложится в чего-то там, будут драить сортиры зубной щеткой. Жэ подозрительно сопит а на Борю Моисеевича напала икота. А если бы нас расстреливали? Как бы он сквозь икоту орал «Смерть фашистским оккупантам!»?

Ну, все ржут, заранее зная, кому такая честь достанется. Причем, ржут все надо мной и Вахой. Там дальше такое стоит, над чем здоровому человеку смеяться грех.

Потом полковник подошел ко моему декольте, которое я уже прокляла неоднократно и говорит моим выставленным сиськам: «А вы, девочки, вполне сгодитесь на камбузе, перловку чистить… от мышей!» Задница, разумеется, тут же взвизгнула от такой перспективы.

…Ну, что вам рассказать эдакого про миномет 122 калибра? Такого, за что бы не упекли за разглашение. Это такая огромная труба на тележке, весом в одну местечковую жэ с ижевского хладокомбината. Под ней платформа, весом еще в одну жэ. И две тоненьких ножки. Как мы с Вахой уяснили боевую задачу, пока наш расчет отваживался с третьей задницей в лыжных штанах, нам надо было на время выкатить этот 400-т килограммовый агрегат, выкатиться на боевую позицию, которая для нашего расчета, конечно же, была отмечена голубеньким номером. Потом надо было установить платформу, пока часть расчета удерживала 200-т килограммовую трубу, и установить ее на ножках.

В принципе, ничего сложного, если бы в расчете был еще один Ваха и парочка меня. Все расчеты уже справились, слегка неукладываясь во время, но мы никак не могли организоваться. Больше всего мешал Боря Моисеевич. Он вообще ничего из сказанного не воспринимал! Я не знаю, что с ним сделали на зачете, но там был случай, описанный одним местечковым поэтом «Безглазые глаза, как два пупка». Ну, еще двое таких же не от зачета, а от рождения и еще одно, где после глаз сразу начиналась жэ. Оптимистичным в этой ситуации было только то, что все, кроме жэ, хорошо запрягались и под руководством Вахи очень быстро выкатывались на боевую позицию. Дальше начинался кошмар.

Нам повезло, что катать тележку надо было на асфальтовой дорожке. А потому что у полканов краской номера на гаревой не нарисовались. Катить миномет по асфальту просто прелесть какая-то! И погодка тогда была славная, не то, что нынче.

Ваха сказал по-грузински, что либо я что-нибудь соображу, либо он застрелится из этого миномета. Я стала соображать из того, что имела в наличии. И поняла, что надо было поступить наоборот! Не по уставу! Кое-как объяснила Вахе. Он расставил вотячков, мысленно определяясь с диспозицией. Потом мы на матросском жаргоне все им постарались объяснить. Вотячки поняли мигом! Они приободрились и выполнили все сказанное. Мы посмотрели на часы с секундной стрелкой, которые Ваха снял с Бори Моисеевича, и поняли, что не только уложились, но и ваще. Это была моя первая рацуха!

…Девятого мая 1979 г. я оделась не в декольте, в скромную солдатскую форму. И пошла на войну. На Наташкину задницу вообще ничего не нашлось. Она была в гимнастерке, в пилотке и в тех самых лыжных штанах. Все остальные, включая даже Борю Моисеевича, выглядели вполне ничего. До тех пор, пока мы не увидели празднично украшенный стадион, оркестр, кучу народа и суровых ветеранов, презрительно буровивших нас взглядом.

Вотяки зажали зашатавшегося Борю Моисеевича, а я принялась зло шипеть на стонавшую рядом жэ. Ваха широко улыбался и по-грузински говорил, что вначале он убьет всех полковников военной кафедры, потом нас с Наташкой, а потом сам зарежется. Я сказала по-русски, что если они мне сорвут два зачета, то я сама их всех зарежу. Но медленно и по кусочкам. И если я еще с ними поеду поварихой, то они даже перловке с мышами радоваться будут. Это как-то всех приободрило, настроило на боевые подвиги, короче.

И когда мы выскочили на боевую позицию, я крикнула Вахе «Мок, ади!», что для него переводилось как «Иды скарэе!», а для других: «Выпрягайте Борьку и готовьте жэ!» Мы с Вахой ловко опрокинули тележку и круглая платформа сама шмякнулась об асфальт. У вотяков была при этом двойная сложная задача, с которой они справились на отлично: проследить, чтобы Борька не попал под плаформу клешнями, и успеть кинуть на подскакивающую трубу - огромную Наташкину задницу….

Я не знаю как, но у нас все получилось… Понять до сих пор не могу! Но мы раньше всех выстроились возле готового к бою миномета. И тогда все, кто две недели ржал над нами, рты свои раскрыли! А Герой Советского Союза на секундомер все свои глаза вылупил!

А другие расчеты, не имевшие в составе огромной жэ, поступили по уставу и продули нам вчистую. Они корячились, с трудом удерживая трубу снизу. А у нас при моей рацухе – возникала другая сложность: надо было чем-то придавить подскакивающую трубу сверху! И оно у нас было, заправленное в лыжные штаны! Сейчас вспоминаю всю эту хренотень… просто с ума сойти!

Герой Советского Союза при всех тогда сказал, что солдат очень долго приходится обучать этому сложному, но интересному занятию, а вот студенты могут хоть сейчас отправляться в бой! Боря Моисеевич и Наташка, слава богу, стояли при этом смирно. Без лишних проявлений организмов в окружающую среду. Потом так похвалил полканов, что они девчонок тоже обучают этой сложной науке, поскольку ведь не знаешь, что типа нам пригодится.

И нам с Наташкой тогда простили даже зачет по физре, который я уж не знаю, как она собиралась сдавать с такой жэ. А наш расчет поехал в лагеря не опущенными все же, а чуть ли не привилегированными как бы вполне нормальными людьми. И меня с Наташкой отпустили на волю, с собой не взяли.

…Я тогда вены резать себе хотел, - сквозь слезы шепчет пьяный Боря Моисеевич. – Особенно, когда вас с Наташкой увидел. Думаю, вот он, и конец мне пришел… - добавляет он матом.

Я вспоминаю, как уже после института возле оперного театра в Перми меня чуть не сбила грузовая машина. Из кабины выскочил какой-то вотячок и радостно меня по-хозяйски облобызал. Молодцевато подпрыгнув в кабину, он небрежно сказал водителю: «Мы с ней вместе служили!» И только под Борин коньячок до меня стало доходить, что это было. Вот так и забываем… однополчан. Н-да… надеюсь, что хоть Вахе не пригодился опыт нашего боевого расчета. Или пригодился по хорошему поводу. Как мне с Борей.

©2008 Ирина Дедюхова. Все права защищены.

Один комментарий на “Служили два товарища…”