Огурцова на линии

Как, наверно, у любого из присутствующих, у меня тоже есть близкие люди, мнение которых давно стало для меня значимым, чем-то вроде "гласа народа". Их "случайные" реплики, зачастую, становятся темами моих статей. Как правило, статьи, написанные по "показаниям" моих добровольных "барометров", чаще всего вызывают всплеск общего интереса.

В этом случае... я бы предпочла вообще не заметить данного факта. Но один из этих людей сказал мне прямо: "Ты должна проводить его, как подобает." Он знал, как нелегко провожать кого-то, кто еще не погребен на Ваганьковском, кто прожил жизнь так, как ею распорядился покойный господин Аксенов.

Не такой уж я железобетонный непримиримый боец. Хорошо сегодня оглядывать разбитые редуты и разгромленные обозы, собранные на  юбилей Михаилу Александровичу Шолохову. А чтобы зажмуриться и рвануться в атаку, мне понадобилось четыре месяца. И не просто "наводящие" вопросы с флангов, а несколько прямых вопросов в лоб: на чьей я стороне?

На стороне русской литературы и России, конечно. На чьей же еще. А раз так, то сейчас надо лишь сделать то, что должна и неоднократно обещала. Хотя, решиться на это можно, лишь перешагнув в себе основы человечности. Впрочем, как на любой войне. Просто эта война имеет в себе искусительное разлагающее начало, прикидываясь "мирным-мирным" временем.

Но разве мы не имеем в качестве последствий непринятых сражений - то, что полвека назад в России было бы немыслимым? То, что мы несомненно отвоевали бы без особых проблем в иных войнах и не столь тихоньких подлых "сраженьях" - вкратчивым  шепотком за спиной?

Если бы нам честно объявили войну, в которой откровенно бы обозначили цели - расчленения страны, обнищание и геноцид населения, уголовный захват государственной собственности, - мы бы знали, как действовать и сумели бы защитить интересы Родины.

В этой войне, при первом зареве опасности для нации - должна была немедленно отреагировать и выступить первым эшелоном русская проза. Все позиции должны были быть жестко обозначены, нравственные акценты расставлены без многоточий, все должны были занять свои места у огневых рубежей.

Как видите, этого не произошло, поскольку у нас появилась пятая колонна местечковых "твогцов", прикидывающихся "такими же", но несущими в себе шкурную пораженческую идеологию. И даже вшивой идеи за таким не стоит и стоять не может. Иначе они бы не ныли сегодня: "Надо срочно всем обществом искать национальную идею!".

Совершенно очевидно, что никаких "национальных идей", оправдывающих то, что произошло в "эпоху демократических преобразований" - в природе не бывает. Хоть заищись.

Понятно, что люди полезли грабить государеву собственность, расчленять империю на местечки, поскольку вся она целиком в ущербной башке не помещается. Устроили гуманитарную катастрофу и геноцид в русле чисто уголовной мотивации - воровать безнаказанно, жить прынцами, не работая, да чтоб еще в ворованное еще и никто уголовным рылом не ткнул. Оне не воры, оне - "эффективные собственники"!

И при осуществлении этих чудных "преобразований" этим уголовникам вдруг "национальные идеи" понадобились. Как в таком случае объяснить уголовному идиоту, что идеи вообще-то приличные люди имеют вначале, а потом уж что-то там осуществляют. А когда устраивается уголовный беспредел, то после, наверно, немного поздновато про "идеи" вспоминать, нет?

"Идеи" в таком случае вполне, кстати, соответствуют излишне романтизируемому ныне стилю жизни пресловутых "шестидесятников". На уровне обычной тематики жалистных тюремных наколок: "Не забуду мать родную!" и т.д. Для местечковых вообще идише-мама - святое, ни в одной пересыльной тюрьме такого не позабыть. Идише-мама - путевка в жизнь, оправдание любой подлости и низости.

Только идише-мама для взрослого человека означает, что все в его жизни можно оправдать не с обычных нравственных позиций свободы выбора между добром и злом, а этническим происхождением. С непременными уголовными спекуляциями самого мутного совкового разлива: типа "все народы уважать нада, все национальности равны, вот я лично уважаю всех татар..."

Ну, и уважай! Вряд ли кому из нормальных татар понадобится подобное "всеобщее" уважение вне конкретной личности, "в массе", просто за то, что татарин. Лично у меня уважение не казенное, его заработать надо. С какой стати мне вдруг начинать расшибать лоб во всеобщем уважении? Покойника Аксенова лично мне "уважать" не за что. А как русский писатель, я обязана проводить такое плевком в могилу. Сам напросился.

* * *

...уже в самом "протесте" шестидесятников была определенная доля подлятинки. Эти люди поставили себя НАД обществом ради СВОИХ целей.

Я вполне осторожно и корректно написала эту статью-реплику в далеком уже ноябре 2004 года, искренне полагая, что на этом все закончится. Мне и в голову не могло прийти, что истрепавшийся по заграницам старичок, уже поразивший всех этой самой неподражаемой подлятинкой шестидесятников, станет корчить в России в такое время - русского писателя. Ни одним словом не отработав за все предыдущее. Твердо выбрав сторону "борцов со сталинщиной" - последствия разрушительных действий которых потрясли и самых непробиваемых 3 июля сего года.

Думаю, терпение там лопнуло, что нашего кота-Ваську призвали к ответу сразу после наших писем, оторвав от еды. Некоторые здесь сомневались, прочтут ли их письма. Напомню, что я призвала всех писать не только от своего имени, но и от имени своих мертвых. Как видите, все письма уже прочитаны, вне зависимости от ответов из администрации президента.

Но... после статьи о шестидесятниках мне еще пришлось долго работать нагайкой и кнутом, против основной идеи людей типа нашего свежего покойника. Все они сводили счеты с Россией. Никому из них не приходило в голову действительно озаботиться благом народа, никто из них не выступил против господствующей идеологии, показав ее извращенную, антигуманную суть.

Нет, все они считали, что идеи Ленина недостаточно полно воплощены в жизнь, а в реальности произошел отход от них в виде "предательства идей геволюции". Вспомните, и нынешняя "перестройка" началась с того же самого, без вариаций.

Ведь все питали какие-то надежды на "социализм с человеческим лицом". А оказалось, что "человеческое лицо" обернулось страшной харей оккупации. Брежневская "губища" прихлопнула все надежды. Мы говорили об одном: с этими людьми невозможно бороться, они незыблемы и непобедимы в своей тупости и жестокости. Единственное, что может изменить ситуацию, - если такого рода события, как в Праге, произойдут в Москве. И ведь произошли.

Никаких иных "идей", кроме ленинских, у них и в помине не было. Весь их протэст вытекал из присказки про избушку на курьих ножках: "Социализм-социализм! Повернись ко всем задом, а ко мне - человеческим лицом!"

И вся "идея". "Человеческое лицо" - это ездить по заграницам, ходить в дорогих шмотках и прочее, но главное, ничего не делать. Не работать, как все, для кого брежневский социализм был уж вовсе не таким, как нынешняя "демократическая свобода".

В основе этого  междусобойчика лежала уголовная мотивация об изъятии частной собственности и последующем распределении общественных благ по номеркам и талонам. Сталин, многое сделавший для развития кооперации частника и государства, для восстановления сектора предпринимательства, а главное, преследовавший все эти наезды на сектор домохозяйств, - становится их врагом и после смерти.

Проблема в том, что в 60-х люди, хорошо запомнившие "свободу от культа личности" из ручонок "освободителя"-Хрущева, в тот момент не воспринимали никакие идеи о вялотекущем продолжении пролетарской революции для пользы местечковых недорослей и бездельников.

Неудивительно, что основной идеологический конфликт 60-х, выразившийся в кризисе власти 1968 года и почти открытом противостоянии премьер-министра страны Косыгина и генсека Брежнева - никак не освещался в "творчестве" шестидесятников, как бы положивших жизнь за народную свободу.

А только в этом конфликте действительно шла речь об истинной свободе сектора домохозяйств - от партийных начетчиков, прихлебаев и распределяльщиков талонов. Речь шла о свободе предпринимательства, о свободе, которую дают человеку не васи аксеновы, а легитимно заработанная частная собственность.

Но тогда куда этим васям? Какую частную собственность могли создать эти васи честным путем? Много они шедервов и "классики советской литературы" создали на самом деле, по-честному?

А ведь здоровый мужик! И все упорно делают вид, что не работал этот Вася, как ему по статусу полагалось - на расчистке сараев, по "уважительной причине", типа "писатель" у нас этот Вася.

Спроси с пристрастием, так никто из плакальщиков толком и не знает, чего там нужного и элементарно приметного сей "писатель" начирикал. В русской литературе до этих срамных шестидесятников - тунеядцев не было. Все, что я имею, заработано не благодаря моей говорливости, а вопреки ей.

Но я могу запроектировать, рассчитать и выполнить в наших непредсказуемых погодных условиях - конструкцию любой сложности. Я могу ее осметить и сдать бухгалтерский баланс по любому сооружению в любых общественных формациях.

У меня по этой причине - свой самостоятельный взгляд на жизнь, значительно отличающийся от "социализмов с человеческим лицом". Мне "идеи" карлов марлов, не умеющих работать, потому мечтающих о "легитимном" присвоении чужой собственности - без надобности. Я стараюсь за явлениями разглядеть суть происходящего, нравственный смысл.

Поэтому за моими строчками - восстанавливается справедливость, потому и последнее слово остается за мной. А за лживостью писучих вась - нытье о совершенно иной "справедливости", в отношении чего порядочному человеку достойно проявлять лишь брезгливость.

Откуда таким васям знать о самоотверженной работе Косыгина и его зятя-грузина, возглавлявшего академический сектор системного анализа, по которому не бывает никаких "коммунизьмов", "социализьмов" и "капитализьмов", никаких "изьмов" вообще. Никто из этих васек понятия не имел, какие колоссальные международные конференции систематиков со всего мира проходили в СССР в 60-х. Но драной шкуркой они очень четко ощущали, что все изменения готовятся отнюдь не в пользу их беззаботного существования на чужой шее.

* * *

Вчера я вскользь упомянула о системе жилищного домостроения "кердык-кишлак", навязанной строительной отрасли.

В жилищном строительстве мы, как видите, имеем полнейшее торжество этой уголовной "идеи". Теперь представим себе, насколько обидно было ее разносчикам, когда такого же уровня местечковые идеи ленина и карла-марла - остались "не до конца осуществленными". Гуманитарная катастрофа, немедленный коллапс экономики и государственного управления, расчлененные человеческие трупы на улицах, 16 миллионов погибших сразу же в "гегоические первые годы геволюции", строка "суициды до 10 лет", расчлененная на сферы влияния страна и счета в Швейцарских банках "старых большевиков" - показались "недостаточным осуществлением".

Конечно, все, что впоследствии делал Сталин, отдав должное этим "идеям" в первые годы своего правления, было резким отходом от подобных "идей". А тут шавка-Хрущев позволил безнаказанно свести счеты с мертвым львом. Как тут не полезет грязной пеной из каждого местечкого нутра этот "расцвет творчества"... Но не тут-то было!

Ведь и у Васи в это время идут лишь явные подражания в духе "социалистического реализма", а с другими "идеями" он вообще никому не нужен, никем не востребован. Чем мало-мальски запомнился в этот момент Вася? Обычной мимикрией. Дурацкими детскими книжками с подтекстом "прогрессивных идей", сценариями к фильмам про самоотверженный труд на благо Родины. Гнилое Васино нутро было в тот момент никому не интересно.

В этот момент возникает некий оксюморон, неприличная для России двусмысленность. С одной стороны, и сам Сталин как бы ни разу не отрицал "торжество" этих самых идей. Типа "Сталин сёдня - это ж Ленин вчерась!" Но он делал это для придания государственной власти необходимой для России легитимности.

На самом деле в 60-х торжествует какая-то иная идея, все вокруг это знают, лишь некоторые не догадываются. Они только собрались комфортабельно решить все свои насущные национальные проблемы, а дальше с "идеями" какая-то загвозка получается.

Показательна реакция писателей на эту проблему. И. Сельвинский в агитационном стихотворении «От Палестины до Биробиджана» (1931) утверждает: «Есть ли еврейский вопрос? Нет такого вопроса. Забыты погром и разбой. Горят как дрова ярма...»; сцена дебатов по этому поводу в писательском поезде в «Золотом теленке» (1931) И. Ильфа и Е. Петрова имеет явно иронический подтекст. (Современное отношение к этой теме содержится в записных книжках Д. Самойлова /запись 1970-х гг./: «Среди множества других трудноразрешимых вопросов существует у нас и пресловутый «еврейский вопрос». Существует ли? Скорей не вопрос, а ответ - еврейский ответ на другие, истинно существующие вопросы: кто виноват в экономических, политических, разведывательных провалах? в сложностях национальных взаимоотношений? в диспропорциях присвоения благ? На это существует еврейский ответ».)

Несмотря на регламентированное содержание, в советской литературе на ранних этапах (1920-е гг. - первая половина 1930-х гг.) допускался целый класс явлений, включая еврейскую тему. До сталинского плана консолидации всех писательских сил в единый творческий союз, управляемый из одного центра, в умеренных дозах дозволялись некоторые идеи и темы, ставшие в дальнейшем безоговорочно запретными. Впрочем, творческая свобода была весьма условной и относительной, поскольку многочисленные и разнообразные произведения писателей-евреев на русском языке и русских писателей о евреях оказывались так или иначе подчинены основополагающей доктрине советского искусства - социалистическому реализму (несмотря на то, что само это понятие сложилось раньше, чем отыскался соответствующий термин, узаконенный только в начале 1930-х гг.). На практике это чаще всего означало духовно-творческое закабаление личности художника, ее всецелое подчинение политическим идеям и социологическим схемам марксистско-ленинской идеологии.

Вот сейчас никого ничего не закабаляет, наоборот все расхристано и пущено по ветру - а что-то вновь никакого "творческого расцвета" не наблюдается. Как видите, навешали сами себе на башку "изьм" в виде "социалистического реализьма", а что за идея за ним маячит - не видят.

С другой стороны, идет "развенчание культа личности", подходящий случай всю грязь с душонок вывалить, да и "начальник приказал"... а что-то не идет! Над всем довлеет некая идея, все ее знают, но никто не говорит, лишь на Нобелевские премии ухмыляются, а на "социализм с человеческим лицом" рожи корчат.

Ераплан летит в тумане,
Солженицин в ём сидить.
"Вот-те нате-те, хрен в томате! " -
Белль, встречая, говорит.

* * *

Мне было странно слышать в ответ на ту статью о шестидесятниках обвинения в "подлом патриотизме". Но еще более странно видеть, что люди не восприняли ту самую искомую идею, когда я им подала прямо на блюдечке: "Без любви к Родине на русском не пишется ни одного слова!"

Нет, написать-то можно что угодно. Вот хоть про квоты на еврейские образы в советской литературе. Кому только это надо читать-то, госпидипрости? Что, через три месяца кому-то надо будет читать Василия Аксенова? В принципе, кайло в руки и попутного ветра. Но через три месяца он перестанет быть брендом, в который стоит вкладывать деньги. Он был нужен живым, как доказательство, что типа местечковые что-то действительно могут нацарапать на русском.

Но из того, что входило в его непосредственные обязанности как мэтра современной русской прозы, классика советской литературы и прочая-прочая в качестве седла совхозной буренки - он должен был отстреляться по текущему моменту. Ему достался общественный излом именно текущего времени, вовсе не сталинского и не военного, не времен гражданской войны. И как же отстрелялся наш демократический покойничек?

Примазаться к знаменитому "письму 42-х" ему не довелось, поэтому впоследствии он очень жалел, что не отстрелялся, как это и полагается мэтру русской прозы.

"Этих сволочей надо было стрелять. И если бы я был в Москве, то тоже подписал бы это письмо в "Известиях", - сказал писатель Аксенов.

Напомню, что "сволочи", которых приказал расстрелять писатель, были законно избранные народные представители, протестовавшие против государственного переворота.

В принципе, для писателя Аксенова всё очень славно устроилось после расстрела сволочей. За здоров-живешь, палец о палец ни разу не ударив для России, прожив на ее оплевывании за рубежом сытой жизнью, - он вдруг "мэтром русской прозы" въехал на белом коне в родные пенаты.

Что-то следовало бы по случаю сказать об этой эпохальной прозе... Только вот что? Большинство присутствующих отлично прожило без нее и давным-давно выросло из этого примитива.

После толчка, который дали русскому роману Шолохов и Булгаков, на мой взгляд, пальму первенства в развитии методов большой прозы перехватили латиносы. И чтобы вложить что-то в русскую прозу, надо очень хорошо знать всю многообразную кухню современной большой прозы. Надо было следовать тенденциям развития, внезапному, обоснованному "скрытыми течениями" подспудных направлений творчества - интересу к казалось бы давно забытым мастерам. И вот со всей этой охапкой, тщательно процеженной для себя - следовало возвратиться к непревзойденным достижениям русской прозы уже на новом витке.

Подобное, конечно, не для тунеядца-Аксенова, да и аналитический аппарат слабоват. Его творенья рассчитаны на малограмотного сноба, плохо начитанного, не размышляющего над чтением. Проза для его читателя (хотя искренне сомневаюсь, что таковые вообще читали и самого Аксенова) - совсем не то, что для настоящего читателя, без которого литература мертва.

Это люди, для которых имена писателей, названия книг - элемент "престижа", моды и современного "имиджа". Сомневаюсь, что "литературный анализ" у них вообще простирается далее перечисления имен и названий. Кстати, именно по Аксенову мои подробные пояснения, почему такое не относится к литературе вообще, а к русской - тем более, - провисали в вакууме, поскольку мои оппоненты очень плохо знали его выдающееся творчество, как и прочих "кумиров шестидесятников" типа Войновича.

Ну, кому еще можно впарить, будто муть про Ивана Чонкина - это типа то же самое, что и про бравого солдата Швейка у Гашека? Только тем, кто никогда не читал Гашека, да и фильм про Чонкина не смог досмотреть до конца.

Для тех, кто знает что такое война с детства, этот фарс про Чонкина вообще оскорбителен. Мягко скажем, непонятен. Нет, если назвать Чонкина - Мариком, а все действие вынести в местечко под Биробиджаном - то все будет в норме.

"Авторский замысел" здесь абсолютно ясен: вначале доказать, что русский солдат - "идиот". Автор не читал про Швейка, зато видел военные пропагандистские ролики про "идиота-Швейка". Если бы он читал роман, ему бы никогда не пришло в голову всерьез называть Швейка - идиотом. И что-то не тянет подобное извращение на "комедию". Кого может растащить "хохотать до упаду" - над этим убогим местечковым зрелищем?

От русского солдата-идиота, драпающего от войны на ераплане, - уже рукою подать до русского солдата - антисемита и фашиста. И получить на блюдечке Вильнюсскую декларацию.

Вчера в скорбных эпитафиях Аксенову - покойнику приписали и это творение Войновича. Что, в принципе, фиолетово, конечно. Конгруэтно. Своеобразно характеризует не только "благодарных читателей", а и самих сложно различимых авторов, оттаявших в распутице "хрущевской оттепели". Характерно, что из всей это грязной невнятной каши - людям запомнился только этот Чонкин. Действительно, характерный образ всех шестидесятников.

Этот схематичный недоделанный образ не столько русского солдата, сколько шестидесятников, драпавших от жизни на ероплане, показал, что никто из них никогда не понимал ни народа, для которого решил писать, ни сути творчества словом. Разве у Чонкина возник образ даже после фильма? Кстати, образ Швейка у Гашека - намного сильнее всех кинематографических поделок на эту тему. Чонкин стал собирательным образом этой общей подлятинки шестидесятников.

Ведь даже заезженное словосочетание «подвиг народа в ВОВ» — в литературе требуется раскрыть на конкретном образе. Поскольку на сам подвиг решается не какой-то «народ» — это сугубо индивидуальное решение конкретной личности. И это решение надо обосновать образом, которому поверят все.

С образами, читательским доверием и прочим — у покойничка было негусто. И с «еврейским вопросом» после кампании за «толерантность» — ведь не покатило так, как это прокатывало в 20-30-х годах прошлого столетия. Опоздал Васька с рожденьем, запоздал чуток. Все уже пресытились подобными «вопросами», а в ходе виртуальных разборок кого и за что можно уважить — запаслись подходящими случаю ответами.

Поэтому и «Маасковская сага» с массой местечковых героев — мало кому доставила эстетическое удовольствие. В этом ведь случае просто открываешь Симонова и читаешь его описания, как все выходцы из местечек бурно рванули в эвакуацию, спасая драгоценное имущество, нажитое непосильным трудом. Как оставшиеся в Москве местечковые после того, как сибирские дивизии отогнали немца от Москвы, с ненавистью шипели об эвакуированных, что теперь «москвичами» надо считать лишь тех, «кто все это пережил». Понятно, что сибиряки при этом останутся сибиряками.

Про эту правду жизни наш покойник распространяться не любил. А про неправду было гораздо лучше изложено у других писателей, которых в обилии вывалили на книжные прилавки первых перестроечных времен удовлетворения «книжного голода». И сразу становилось понятным, у кого и что именно наш Вася украл, пользуясь партийными распределителями и закрытыми кинематографическими просмотрами. После первоисточников совершенно увял и до этого невзрачный «Остров Крым».

* * *

Неоднократно рассказывала, что давно столкнулась с некими… традициями русской литературы, которые вносят в обыденную жизнь несколько мистический оттенок. Каждый новый рекрут становится здесь с эпитафией к своему мэтру, подбирая перо, выпавшее из похолодевшей ладони.

Мне было бы куда проще пристроиться в хвостик всем набоковым-ахматовым-гумилевым-бродским. Но здесь все происходит вне личного желания, почти неосознанно. На самом деле, пришлось становиться с эпитафией Шолохову и Булгакову. Одного в тот момент решили подкастрировать по насущной проблеме антисемитизма, а другого — судить как вора и уголовника после смерти.

Пришлось оставить уже заготовленные для мемуаров и биографий шикарные знакомства и судьбоносные встречи.

- А на этом кресле любила сидеть Анна Андреевна... Сидите-сидите, Ирочка, вам идет!

- На этом диване любил лежать гусский поэт Иосиф Бродский. Он вообще так и работал...лежа.

Н-да. Интересно, кто бы меня кормил, если бы я тоже... лежа работала? Как видите, не срослось.

Но в обязанности пока живого и действительного писателя входит — снабдить всех подходящим скорбному случаю последним словом. Я, кстати, неоднократно об этом говорила прямым текстом. И даже, когда захочешь — промолчать не удастся. Обычно, после напоминания, следует ряд таких вещей, что уж лучше сразу сказать.

Как и в случае с предыдущим покойником, придется сказать, что не бывает русских писателей по фамилии Аксенов. Все им понаписанное к русской литературе отношения не имеет. Человек не по праву присвоил себе это качество, ни одной копейки в жизни не заработав честным путем. Он не выполнил главного условия даже не для писателя, а просто для любого гражданина России — Родину он предавал оптом и в розницу, всегда ставя свои дешевые личные запросы — выше её интересов и благополучия.

От нас ушел очередной клоун, проживший пустую и никчемную жизнь, спекулируя на человеческой культуре, нравственности, из расчета, что уйдет от нас без плевка в могилу, что все велеречивые эпитафии будут выслушаны молча. И никто не скажет ему вслед правдивого слова.

Раз на лавке осталась за всех я, то от имени Толстого, Достоевского, Лескова, Гончарова, Булгакова, Гоголя, Шолохова и других, сообщаю это самое последнее слово: «Жил ты, Василий, подонком, а теперь вот... помер». И сказать-то более нечего, господа.

Хотя и нынче «писателей», якобы имеющих право на последнее слово, нашлось немало. Целых четыре: Гришковец, Быков, Буковский и Проханов. Типа волнам времени не смыть ничо, что они здесь наколбасят. Типа навеки здесь напакостили, уже никто не отмоется.

Да ведь, коли б знали, что это такое, думали бы не о здешнем, а о тамошнем. Вот приходит туда некий Вася, представляется в качестве «русского писателя» — а далее ведь за все ответ надо держать. За всю ложь и подлость, за все фируля, за бесчестное отношение к Родине, за каждую литературную премию — да за все. И там справка про идише-маму и про её «крутые этапы» не покатит. Поинтересовались бы, какими этапами другие ходили, причем, не за собственную шкуру, а за Родину.

И спрос уже готовится нешуточный, раз меня за шкирку начинают трясти. Тут бы мне, конечно, из практических соображений проявить гибкость натуры, примазаться к «писательскому цеху» и все такое. Я ведь дама оборотистая, что к чему — понимаю лучше многих. И уж о «твогчестве Аксенова» мне явно есть что сказать, куда более Гришковца, про которого я не уверена, что он и «Курочку Рябу» читал. На остальных трех грешить не буду, они сейчас коллегу перед похоронами всю ночь конспектировать будут.

Только я, в отличие от этих четырех, хорошо знаю, как там спрашивают и за что. К тому же, они, наверно, собрались жить вечно, а я знаю, что все мы, конечно, помрем. Но пусть от этой угасшей жизни — хоть кому-то на полушку будет прок.

Каждый должен посмотреть на подготовленную могилку и подумать, с чем же он лично попрется на тот свет отвечать — за взятые авансы? Каким же будет ему лично то действительно правдивое, не связанное никакими интересами последнее слово, которым его непременно проводят в этот нелегкий путь.

Впрочем, зароем готовенького — и далее не наше дело. Все же на поверхности «просто так» не бросим. Н-да, помер некий «русский писатель» по анкете, жизнь прошла, а у мужика за душой — даже расплатиться за кормежку нечем. Вот и ещё одного на своей шее докормили, как могли. Из тех, кто «лежа работает».

©2009 Ирина Дедюхова. Все права защищены.

Комментарии (20) на “Козленок в молоке”