Огурцова на линии

А для чего вообще нужна литература? Чтобы найти ответы на жизненно важные вопросы, чтобы узнать, чем живут другие люди, как они живут... Но, прежде всего, каждый стремится прожить что-то вроде дополнительных жизней. В любом случае, читатель, оставаясь один на один с книгой, делает это для себя. И при этом ему хочется восполнить какие-то свои внутренние потребности.

Уж точно не читать какую-то ерунду лишь для того, чтобы придать смысл жизни неким нынешним "образам автора" из людей, "скрывающихся в литературе от жизни" (с. сами знаете кого). Однако решать мелкие и склочные "вопросы литературы" от никчемных филологов, так и не осознавших смысл выбранной профессии... это уж и вовсе что-то малопривлекательное. А уж в нашей нынешней жизни, ставящей массу вопросов технического макроэкономического, нравственного характера... это и вовсе ни к чему. Тем более, когда исчерпывающие ответы можно получить только у сами знаете кого.

Да ведь и не только мы это знаем! Ведь смотришь и диву даешься, сколько народа вокруг, подвизающегося на телевидении, в СМИ, в "политических кругах" это знает! В начале лета прошлого года я начинала цикл Всяк сущий в ней язык. Часть I, поскольку меня поразило, с каким цинизмом ПА тащит из Дедюховой "сырым и вареным" для очередного явления на публике нашего малограмотного лидера. Попутно выяснила, что сегодня в русском языке происходят очень интересные изменения (о чем неоднократно предупреждала И.А.), поэтому цикл непременно продолжу.

Расшифровывая содержание описываемой в статье конференции по русскому языку, куда явился Владимир Путин со свежим спичем из Дедюховой, неоднократно ловила себя на мысли, насколько все эти преподаватели русского языка и литературы далеки от настоящих "вопросов литературы". Честно говоря, после каждого литературного вебинара с И.А. я до слез жалею, что никогда и близко ничего подобного не слышала на уроках литературы в школе. Многим повезло с учителями, а я себя не могу отнести к таким счастливчикам.

Когда слышишь простые объяснения И.А., с которыми тут же соглашаешься с каким-то даже... облегчением, понимаешь, как выматывают душу напрасные сомнения. Ведь когда у тебя возникает одно ощущение, пусть безотчетное, не выраженное в жесткой афористической формулировке Дедюховой, но не совпадающее с тем, что зачастую несут вслух наши учителя, - далее ты можешь навсегда получить не только отвращение к литературе, но и массу комплексов, основанных именно на этих сомнениях в правильности собственных суждений.

У И.А. первый постулат о любом литературном произведении касается нотации "Это надо читать!" Она всех заверяет, что многое вообще читать не только не надо, но и вредно, поскольку не на все надо тратить бесценное время и еще более бесценные душевные силы. По ее убеждение, только читатель, получающий от чтения удовольствие и наслаждение, способен замкнуть эстетическую триаду "автор-образ-читатель", о которой я тоже впервые узнала от Дедюховой. Об этой эстетической триаде можно почитать в известном классическом труде А.М. Левидова.

Как выясняется, само замыкание эстетической триады - "маленькое чудо", значительно меняющее жизнь самого читателя, форматирующее и нашу реальность. Поэтом у задолго до прихода к власти, В.И. Ленин задумался, как навязать обществу "партийность в литературе". По сути, с этой "партийностью ничего не изменилось, только вместо одной партии - у нас четыре, а с ними и... зияющая пустота вместо литературы.

Мне неудобно было пояснять редакции журнала, что в рассматриваемой статье речь идет об историческом повествовании, историческом… о проникновении агиографии в эпическое повествование - ради мелочных интересов: приукрасить свежего покойника, чтобы уничтожить общественное мнение. А литература создается. чтобы каждый индивидуально смог присоединить свой нравственный выбор - к общему мнению.

А мне, по сути, менторским тоном "училок" предложили поинтересоваться у автора четырех романов знаками препинания, сюжетными связками и прочими "формулами эпоса" вроде «славный богатый Волын-город». (Последнее — русская былинная формула, можете поставить мне пятерку... за четвертый класс средней школы).

Не говоря уж о каком-то упертом "литературоедении", совершенно неуместном в данном случае, когда журнал просто паразитирует на бюджете и желании очередных "училок" прочесть нудную нотацию, хочется отметить уже в качестве взрослого человека (детство которому испортили ограниченные и невежественные училки литературы) хочется отметить, что подобное поведение давно не соответствует элементарной человеческой культуры.

Люди сформировались в "партийности в литературе", считают, будто могут навязать любого автора или очередного "литературоеда". При этом тиражи их издания просто смешны на фоне советских, а никакой "литературы" на самом деле не возникло. И у самих настолько отсутствует внутренняя культура, что они даже неспособны понять, что они читают, по поводу чего глумятся.

Все ведь вокруг давно выросли из средней школы, а жизнь постоянно ставит отнюдь не литературные вопросы. И видишь этот застойный оазис "партийности в литературе"... с некоторой оторопью.

У нас сейчас нет сейчас авторов такого уровня, как И.А. Дедюхова, и немыслимо чтобы после всех издевательств в ее, можно сказать, исконной вотчине можно было оскорблять подобным образом... Ну, а как, с подачи некультурных обитателей оазиса "Вопросы литературы", я бы вдруг обратилась к писателю такого уровня, после статьи, которую вы прочли в первой части... - с убедительной просьбой разобрать сказку "Колобок"?..

Мне сложно рассуждать на эту тему... У меня такое ощущение, что в связи с перестановкой нравственных акцентов, меняется эстетическая триада автор-образ-читатель. Автор доказывает, что из триады в результате проникновения агиографии а эпический строй произведения, - сама эстетическая триада разрушается. Из нее навсегда уходит читатель. А общество все меньше влияет на тех, кто за его счет выстраивает оазисы, проедая ресурсы и жизни. Оазисы, начиная от ОАО Газпром, а заканчивая журналом вроде "Вопросы литературы".

Но главное, эта статья раскрывала формулу привлечения (возвращения) читательского интереса. И в настоящее время Россия самая нечитающая страна после США. Поэтому тематика поднимаемая Дедюховой, заинтересованной в сохранении читающей публики, намного актуальнее формулы эпоса... в том числе и для журнала "Вопросы литературы".

Однако наше время удивительно тем, что именно журналу "Вопросы литературы" не нужен читательский интерес! Ведь взрослый человек - это не ученик четвертого класса средней школы, поставленный в зависимость от уровня культуры учителя литературы, он уже имеет выбор и свободу суждений. Такое впечатление, что для подобных "толстых" (некогда) журналов настоящий читатель оказался... выставленным из класса.

Как читатель с возвращенным "вкусом читательской халвы" во многом благодаря творчеству Дедюховой, я понимаю, что, четыре эпоса, Ирина Анатольевна куда больше редакции журнала "Вопросы литературы" заинтересована, чтобы и у них оставались читатели.

Поэтому, получив отказ я все же не оставила надежду и предприняла еще одну попытку прорваться. Не желая ссориться, хотя уже понимала, с кем имею дело, вежливо постучалась вновь... с другой статьей И.А., которую предложу вам сегодня.

Я не перестаю надеяться, что произведения нашего автора заинтересуют такое авторитетное издание. Если про эпос сложно, то прошу рассмотреть более адаптированную для вашего издания статью.

Далее я получаю обычную рецензию на школьное сочинение, списанное "из Интернета".

Спасибо за статью. В этот раз, к сожалению, тоже отказ. Журнальное обращение к классическому произведению предполагает безусловную новизну прочтения или исследовательского сюжета. В данном случае этого нет.

Хотелось бы видеть более зримые результаты "новых прочтений", от которых в реальной жизни был бы хоть какой-то толк... Но я полагаю, что все уже выросли из четвертого класса, поэтому могут сопоставить заключение редакторов, прочитавших статью И. Дедюховой - с первоисточником, приведенным ниже.

Статья, к сожалению, не отвечает требованиям журнала «Вопросы литературы». В ней недостаточно определенно поставлена проблема, в результате чего разговор о сути пушкинского гуманизма превращается в "медленное чтение" драмы, не приводящее к выводам. Автор спорит с неким существующим прочтением драмы, но при этом ссылается только на общие суждения в Википедии, в то время как история вопроса остается за рамками статьи. В академическом журнале полемика не может вестись без того, чтобы оппоненты были обозначены со всей определенностью и круг научной литературы по вопросу точно очерчен.

С уважением, Мария Переяслова, редактор

Даже спорить не стану со столь авторитетным мнением. Просто еще раз коснемся "сути пушкинского гуманизма", чтобы вскрыть ненавистное и лживое политическое клише "народ безмолвствует", а так же... стереотипную подачу драмы "Борис Годунов".

Ведь литература существует не только, чтобы кормить на "вопросах литературы" огромное количество "литературоедов", но и быть важнейшим посредником между народом и властью.

Adelaida - Вопросы литературы. Часть II, Литературное обозрение, 11.01.2016 г.

* * *

И.А. Дедюхова

Нравственная сила эпического повествования

На примере драмы А.С. Пушкина «Борис Годунов»

Любая крупная форма в искусстве, так или иначе, отражает характер отношений сложной системы «личность, общество и государство». Эти отношения складываются из совокупности прав и обязанностей, накладываемых на человека обществом, а на все общество – необходимостью следования благу государства.

В литературе, как в области искусства, которое, строго говоря, не нуждается на момент своего создания в непосредственной поддержке государства, само содержание эпоса возникает при нравственном переосмыслении некого общественного излома, связанного, как правило, с масштабными преобразовании в государственном управлении. Герой произведения при этом существует не в вакууме, он совершает поступки, нравственность которых определяется уровнем их пользы (бесполезности или, напротив, вреда) для всего общества.

Специфическая черта любого эпоса - в организующей и превалирующей роли повествования, причем, в самом изложении последовательности событий уже заключается определенная нравственная оценка.

Наряду с этим, эпическое повествование включает в себя объективную характеристику персонажей, а также авторское обоснование выбора того или иного героя – в качестве ключевой фигуры повествования. Такой фигурой, безусловно, не может являться сам автор произведения, хотя любой художественный образ несет в себе авторские черты, а его мировоззрение проходит через призму взглядов на жизнь самого автора.

Сама образная речь в эпосе выступает не просто «функцией сообщения о происшедшем ранее», но отражает нравственную позицию автора в выборе героев, сюжета произведения, выстраиваемой композиции их изложения.

Однако повествование не должно нести в себе признаки открытого морализаторства, навязывать некие спорные взгляды или ставить себе целью «увековечить» точку зрения, выгодную определенной общественной прослойке. Эпос не становится произведением, способным пережить автора, если в нем для читателя (слушателя) не оставляется возможности раздумья над жизнью, которые обычно начинаются с размышления, насколько справедливой оказалась жизнь героев повествования. Эпическое произведение удерживает внимание читателя, как бы «затягивает» абсолютно посторонних людей – проявлением сочувствия и сопереживания к героям, давно отжившие «юдоль земную».

В то же время, это не беллетристика «авантюрного романа» или детектива, оценка поступков героев которых базируется на определенном выстраданном «общественном мнении». То есть она определяется нормами общественной морали, действие которой ограничено узкими временными рамками и определенными общественными отношениями.

Эпос всегда связан с попыткой читателя встроить свою личность в общество, найти свое место в жизни, выбрать систему ценностей, а также отвергнуть то, что может обесценить его собственную жизнь. Поэтому в нем недопустим авторский образ, «лирические отступления «немного о себе», попытки навязать свои представления и образ мыслей. В эпическом произведении не только выстраивается временная дистанция, но личностная: эпический поэт рассказывает "... о событии, как о чем-то отдельном от себя..." (Аристотель, Об искусстве поэзии, М., 1957, с. 45).

Эпическое произведение формирует взвешенную историческую оценку важнейшим событиям, выступая в качестве посредника между огромной аудиторией эпоса, его читателями (слушателями) на протяжении многих поколений, – и теми, кто олицетворяет государственную власть. Нравственная оценка, даваемая читателями представителям власти, - распространяется и на современную им систему государственного управления. В то же время любая актуальная оценка принимаемых государственных решений, влияющих на жизнь общества, на судьбы сограждан, - проходит сквозь призму взглядов, сформированных личностью на значительных эпических произведениях прошлого.

Становясь своеобразной ареной нравственного выбора читателя, когда в ткани его повествования в человеке борются низкие и высокие помыслы, дурные и прекрасные черты его натуры, эпос будто приглашает каждого читателя на роль «Высшего Судии».

Эпическое повествование рассматривает не только фабулу сюжета, но и заранее прогнозирует совокупность последствий, важных для всего общества в целом и каждого человека в отдельности. Последовательность событий, переживаемых не отдельной личностью в своем камерном, ограниченном мире, а всем обществом, - доминирует в произведении, являясь движущей силой построения сюжета.

Безошибочность нравственных установок самого автора приобретает решающее значение, прежде всего, для жизнеспособности эпического произведения. Потому что среди его читателей непременно встретятся люди, обладающие куда более высокой нравственностью. Уникальность эпического жанра, крупной формы в искусстве заключается не только в том, что для знакомства с произведением читателю (слушателю) необходимо на какое-то время «выпасть» из обыденности, «воспарить над жизнью».

Только «не очерствевшие душой» читатели (слушатели, зрители) могут подняться в сознании над сиюминутным, в чем-то приближаясь к Творцу в воссоздании образов и ткани произведения искусства. В их задачу входит сотворить действующую модель мироздания, приняв все условные ограничения, наложенные автором. Литература тем и отличается, что полностью включает своего читателя в сотворчество.

В результате своего создателя переживет только то произведение, нравственная позиция автора которого базируется на общечеловеческих ценностях и более всего соответствует чувству справедливости, то есть совокупному понятию о должном, а в человеческом характере именуемое добродетелью. Причем, этот процесс будет происходить, несмотря на существующие нормы общественной морали, цензурные ограничения или официальное отношение к тому или иному произведению, именно потому, что человек по своей природе, безусловно, нравственное существо.

* * *

«Основная мысль произведения», выделяемая в драматической поэме Пушкина «Борис Годунов», до сих пор формулируется на уровне демократических движений ХIХ века, без учета той всенародной трагедии Гражданской войны, к которой привело впоследствии столь «упрощенное» восприятие отношений народа и власти:

Одна из основных тем, поднимаемых в трагедии, — власть и человек. Пушкин даёт абсолютно чёткое определение: любая власть — есть насилие, а значит зло.

(Википедия «Борис Годунов, трагедия»,

Url: http://ru.wikipedia.org/wiki/%C1%EE%F0%E8%F1_%C3%EE%E4%F3%ED%EE%E2_(%F2%F0%E0%E3%E5%E4%E8%FF), дата обращения 07.10.2013 г.))

Подобное «абсолютно четкое определение» изначально отходит от гуманистического смысла, заложенного в произведениях Пушкина. Некий гражданин, встраивая свою личность в эстетическую триаду «автор-образ-читатель», заранее уничтожает тот результат, который мог быть получен лишь при самостоятельном чтении. Вывод сделан, дальше можно не читать.

И здесь постулат «Любая власть – есть насилие, а значит зло» - это откровенное приглашение к кровавой сумятице Гражданской войны ради интересов тех, кто привык скрываться за чужими спинами. Но это и путь вне развития всей человеческой цивилизации.

Подобные идеологические диверсии особенно опасны, если речь идет об эпическом произведении, изъять которое из основ национальной культуры уже не удастся.

Человеку ежедневно приходится сталкиваться с нравственным выбором. При этом каждый старается находить цивилизованные пути решения, а не объявлять всю жизнь – злом, если в ней в равной мере присутствует и добро и зло, как, впрочем, и в самом человеке. И выбор такого рода следует делать за себя лично, не в толпе.

О д и н.
Теперь они пошли к царице в келью,
Туда вошли Борис и патриарх
С толпой бояр. Что слышно?

Т р е т и й.
Всё еще упрямится; однако есть надежда.

Б а б а (с ребенком).
Агу! не плачь, не плачь; вот бука, бука
Тебя возьмет! агу, aгу! . . . не плачь!

О д и н.
Нельзя ли нам пробраться за ограду?

Д р у г о й.
Нельзя. Куды! и в поле даже тесно,
Не только там. Легко ли? Вся Москва

Сперлася здесь; смотри: ограда, кровли,
Все ярусы соборной колокольни,
Главы церквей и самые кресты
Унизаны народом.

П е р в ы й.
Право любо!

О д и н.
Что там за шум?

Д р у г о й.
Послушай! что за шум?
Народ завыл, там падают, что волны,
За рядом ряд.... еще... еще.... Ну, брат,
Дошло до нас; скорее! на колени!

Напомню, что поэма «Борис Годунов» создана Пушкиным под влиянием масштабного исторического труда «Истории государства Российского» Николая Михайловича Карамзина и посвящена периоду царствования Бориса Годунова с 1598 года по 1605 год и последовавшему за ним вторжению Лжедмитрия I. На встрече с царём Николаем I Пушкин прочел ему отрывки из «Бориса Годунова». Эта встреча положила конец ссылке Александра Сергеевича, что было бы невозможно, если бы поэма действительно несла в себе те разрушительные мысли, которые до сих пор приписываются ее автору.

Полностью пьеса была впервые опубликована (с цензурными сокращениями) в конце декабря 1830 года с датой издания 1831 года, согласно обычной традиции, чтобы произведение весь год считалось «новым», а не «лежалым товаром».

Драма была поставлена на сцене лишь в 1866 году, поскольку в ней действительно заложена «несценичность» уже в том, что ряд действий предполагает участие огромной массовки, поскольку само произведение рассматривает противостояние власти и народа.

Цензурные сокращения и запрещение публичной постановки трагедии связаны вовсе не с «политикой», а с тем, что исторически факт убийства Борисом Годуновым царевича Дмитрия так и не нашел достоверного подтверждения.

Поэтическая драма написана преимущественно белым стихом с несколькими прозаическими сценами и несет в себе явное влияние исторических хроник Шекспира, но намного глубже и шире их в анализе отношений власти и народа. Но у Шекспира власть имущие действуют в узком кругу, а в «Борисе Годунове» многие сцены вообще подаются взглядами и оценками из толпы. Мы можем судить о происходящем, лишь прислушиваясь, что о них скажет «один из толпы».

В «Борисе Годунове» власть впервые действует в постоянном контакте с народом, а главный герой получает нравственную оценку от явного пария общества – юродивого, которого может обидеть уличный мальчишка.

До этого небольшого по объему произведения никто с такой безусловной правдивостью не рассматривал сам процесс попытки «прибрать власть к рукам» на виду у всего общества. Нигде с такой отчетливостью не шла речь и о манипуляциях «мнением народа». Но здесь же мы видим, какие бедствия для всего народа могут таиться в нелегитимных попытках захватить власть ради самой власти, просто потому, что она так близко…

Для главного героя драмы Бориса Годунова здесь в каждом действии звучит простая мысль: каким образом входишь во власть – такую власть и получаешь. До Александра Сергеевича Пушкина эту мысль никто не иллюстрировал на трагических образах с такой отчетливостью. Вся драма представляет клубок общественных манипуляций, когда рвущиеся во власть герои поэмы совершают убийства, предательства, вероотступничество, меньше всего думая об Отечестве и об ответственности самой власти. Задумывается об этом лишь сам Борис Годунов, о свержении которого идет речь. Но задумывается он слишком поздно.

Начинается поэма с затворничества Бориса Годунова в монастыре, чтобы продемонстрировать собственную «нравственную чистоту». Он покинул «все мирское», отказываясь принять московский престол, чтобы заручиться поддержкой народа, добиться, чтобы народ, упав на колени, сам молил принять его царство.

Годунов – искушенный царедворец, он подготовил свое воцарение, но добивается, чтобы в народе возникло наивное убеждение, будто его отказ венчаться на царство связан с искушениями власти: «Его страшит сияние престола».

Ведь народ связывает с властью множество надежд, а с ними – не меньшее количество иллюзий. Годунов разыгрывает набожность, нежелание принимать грядущее величие, - и народ охотно верит, что Борис именно тот, кто нужен государству в этот момент. Люди сочувствуют Борису, который, по их представлениям, погружен в молитвы, готовясь к огромной ответственности за страну.

Тонкую игру Годунова прекрасно понимает боярин Шуйский, предсказывая развитие событий: «Народ еще повоет да поплачет,/Борис еще поморщится немного,// И наконец по милости своей/Принять венец смиренно согласится...».

Он знает страшную тайну Бориса, ведь в своей попытке взойти на престол тот, по мнению Шуйского, совершил убийство. Шуйский не столь наивен, он давно знает Годунова и уверен, что его затворничество не является проявлением искренности. С изрядной долей цинизма он следит за развитием событий, считая, что Годунов не упустит своего шанса. По мнению Шуйского, Годунов лишь стремится взойти на престол как можно легитимнее, ведь иначе… «понапрасну /Лилася кровь царевича-младенца».

Александр Сергеевич описывает народную толпу, собравшуюся просить на царство Бориса Годунова, не как аморфную массу, он выделяет в ней бытовые типы, которые рассуждают вполне здраво и по-житейски самостоятельно. Люди вовсе не отрицают власть, но в этой сцене нет и безусловного единства. Голоса подают «один», «другой», «третий», поскольку на площади собрались малознакомые люди. Они обмениваются по-человечески понятными замечаниями, испытывая и долю тревоги, недоверия, не желая участвовать в спектакле, смысл которого до конца знают лишь бояре.

Н а р о д (на коленах. Вой и плач).
Ах, смилуйся, отец наш! властвуй нами!
Будь наш отец, наш царь!

О д и н (тихо).
О чем там плачут?

Д р у г о й.
А как нам знать? то ведают бояре,
Не нам чета.

Б а б а (с ребенком).
Ну, что ж? как надо плакать,
Так и затих! вот я тебя! вот бука!
Плачь, баловень!
(Бросает его об земь.Ребенок пищит.)
Ну, то-то же.

О д и н.
Все плачут,
Заплачем, брат, и мы.

Д р у г о й.
Я силюсь, брат,
Да не могу.

П е р в ы й.
Я также. Нет ли луку?
Потрем глаза.

В т о р о й.
Нет, я слюней помажу.
Что там еще?

П е р в ы й.
Да кто их разберет?

Н а р о д.
Венец за ним! он царь! он согласился!
Борис наш царь! да здравствует Борис!

[А.С. Пушкин «Борис Годунов»]

Странное поведение женщины с ребенком, бросающей дитя, чтобы хоть оно расплакалось, когда до них докатывается общий плач, - лишь показывает, насколько нелепо требовать от взрослых людей, чтобы они как дети рыдали и умоляли кого-то стать царем над ними. Ведь станет и без их просьбы.

И эти народные типы сразу внушают опасение, что на площади возникает не «духовное единение», а закладывается первая трещина в основании трона Бориса.

Само возникновение в народе упорного слуха, будто царевич Дмитрий был убит по приказу Бориса Годунова, - свидетельствует о том, что он так и не смог завоевать народную любовь и доверие. В сцене его воцарения мы видим пример жесткой манипуляции толпой, попытку навязать, как это принято говорить нынче, «общественное мнение». Но мнение народа проскальзывает исподволь, дается краткими, но очень яркими сценами.

Действие такого рода манипуляций крайне непродолжительно, ведь любой человек и в толпе недолго испытывает экзальтированное состояние, после удивляясь самому себе, что же его так растрогало – до коленопреклоненного плача.

В Годунове горело одно желание – взойти на престол по всенародной просьбе. Но он совершенно не понимает, как дальше себя вести даже с теми людьми, кто в исступлении рыдал на площади. На краткие манипуляции он был способен, но само царствование показывает нам другого Бориса Годунова – неуверенного в себе, не осознающего, что доверие народа не покупается. После раздачи милостыни, строительства жилищ для бедных, он не понимает, почему та толпа, которую он расчетливо доводил до общего плача, - так и не воспринимает его законным правителем.

Перечисление собственных деяний показывает, что сам он так и остается в сознании на том же уровне пережитого им триумфа, чувствуя, что вместе с троном - так и не получил саму власть. Все действия остаются на уровне обычных манипуляций толпой, чем-то вроде раздачи подаяния нищим. Он не ставит перед собой масштабных государственных задач, он просто перераспределяет оказавшиеся в его руках средства, все дальше отходя от людей, ставших его подданными. Он играет роль «доброго царя», не понимая сути государственного управления.

Поэтому становится показательной сцена, когда Борис Годунов выходит из собора, где служба заканчивается провозглашением анафемы самозванцу, беглому монаху Григорию. И здесь Борис и сталкивается с самым обездоленным представителем народа - юродивым Николкой, над которым издеваются даже дети, мальчишки его дразнили и отняли копеечку подаяния.

Эта сцена встречи человека, вознесшегося на вершину власти, но так и не проникшегося ее сутью, - и самого бесправного и не совсем адекватного представителя народа, который должен был бы с легкостью поддаться любым манипуляциям со стороны искушенного в интригах Бориса. Но происходит обратное. Встав над толпой, чтобы навсегда исключить мнение народа из своих дальнейших деяний, подкупая подданных подачками, а не вовлекая их в сам процесс государственного управления, Борис оказывается не в состоянии адекватно реагировать и на замечание юродивого, которое звучит в нем как голос совести.

Он выходит перед столпившимся народом под пение «вечной памяти» царевичу Димитрию. Николка обращается к Годунову со словами: «Николку маленькие дети обижают // Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича».

Можно на краткий миг завладеть толпой, но гораздо сложнее действительно олицетворять для народа абсолютно необходимую, с точки зрения Александра Сергеевича Пушкина, государственную власть. Люди тонко чувствуют неспособность к государственному управлению, нежелание брать на себя всю тяжесть ответственности. Мысленно каждый мучительно ищет другие варианты, даже находясь в куда более отстраненном от власти положении, чем юродивый Николка, который может ответить на просьбу царя молиться за него: «Нет, нет! Нельзя молиться за царя Ирода — Богородица не велит».

Пушкин раскрывает значение народного мнения, возникающего и формирующегося не на площади в толпе, а во времени, чутко реагирующего на каждое действие Бориса, - как источника истинной власти. Это понимает и сам Годунов, мучительно перебирающий все, что он сделал за шесть лет правления, чтобы подкупить это мнение.

Но людьми нельзя править, если ты не прав. Спорная легитимность правления Бориса – это внешняя сторона конфликта. Внутреннее его содержание – в том, что Борис не сознает самой сути управления, когда люди должны добровольно, без манипуляций и давления извне принять его решение – как единственно правильное… для всех.

Хотя в этом произведении речь идет о временах, исторически отдаленных даже от самого автора, ее персонажи говорят практически современным нам языком, но мы этого не замечаем, поскольку русский язык здесь является полноценным «действующим лицом», в самой богатой лексике раскрывая сложившееся во времени мнение народа.

Напрямую тему мнения народа, как источника власти, неразрывно связанного со всей тяжестью принимаемой на себя ответственности в драме говорят только сцене искушения предательством. Басманов, высоко вознесенный Феодором, «начальствует над войском». Он беседует с Гаврилой Пушкиным, который предлагает ему от имени самозванца «дружбу» и «первый сан по нем в Московском царстве», если воевода подаст «пример благоразумный Димитрия царем провозгласить».

Поначалу мысль о возможном предательстве ужасает Басманова, но он тоже понимает, что Борис не отвечает чаяниям народа, не способен править в сложный момент уже начавшейся за его спиной борьбы за власть. Тонко чувствуя эти колебания Басманова между честью и… желанием не прогадать, Гаврила Пушкин говорит об источнике власти как о «мнении народном»:

П у ш к и н.
Но знаешь ли чем сильны мы, Басманов?
Не войском, нет, не польскоюпомогой,
А мнением; да! мнением народным.

[А.С. Пушкин «Борис Годунов»]

Мнение народное давно не на стороне Бориса Годунова, который не оправдал его, взяв слишком большой аванс, хитрыми манипуляциями заставив просить его взойти на престол. Но мы не сомневаемся, что и сам Гаврила Пушкин ничуть не больше Годунова придает значение «мнению народному», решив навязать в качестве правителя марионетку, сознавая, что у самозванца нет никаких прав на престол.

Он видел, как ловко добивался нужного мнения Борис, считая, что аналогичное получится и у него. Он понимает, что власть покинула Годунова, но не способен проанализировать причины, из-за которых это произошло, в точности так же, как Годунов, считая, что главное в том, чтобы получить власть, а не в том, как ею распорядиться. В сцене с Басмановым он выступает растлителем, не понимая, что сам оказался развращенным той сценой с коленопреклоненным народом, со слезами просившим Бориса взойти на престол. Он не видел того, что творилось среди народа на заднем плане. Как и Борис, он мало ценит действительное мнение народа, принимая за него рев экзальтированной толпы.

Последние сцены расправы над семьей Бориса Годунова и очередного обращения к мнению народа подаются Пушкиным как раз глазами безымянных очевидцев. Отметим важную деталь: если в сцене народного схода, где Борис Годунов принимает царствование, вначале идет ремарка «Народ», как единое целое, затем «Один» и т.д., то эта сцена начинается с ремарки «Один из народа».

На наших глазах к финалу драмы прошло развитие образов честолюбцев и предателей, ввергающих народ в Великую Смуту ради своих амбиций. Но они забывают, что все это время за ними пристально наблюдают те, кем они собрались править, составляя собственное мнение о том, кто и насколько из них прав.

Мнение народа не на стороне Бориса, который накануне народного собрания молился в монастыре. Но оно не может быть и на стороне тех, кто только что совершил расправу над беззащитными членами его семьи. Хотя о самом Борисе в народе возник слух о том, что по его приказу был убит царевич Дмитрий, и все его правление народ жадно ловит подтверждение этому слуху, - никто из них не готов стать соучастником нового убийства.

«Другой» из народа говорит о детях Бориса Годунова «Проклятое племя!», искренне считая, что бояре, входящие в его палаты, идут приводить к присяге сына Бориса Федора. Но даже на это замечание получает отповедь «Первого»: «Отец был злодей, а детки невинны».

Но, пожалуй, больше всего спекуляций возникло на последней фразе драмы «Борис Годунов» - «Народ безмолвствует». Обычно это фраза используется в политической риторике, чтобы подчеркнуть полное отсутствие мнения народа. Отсюда и «хождения в народ», рассуждения о необходимости «пробуждать народ», многочисленные попытки «формирования нового человека» с удобным «мнением коллектива».

О д и н и з н а р о д а.
Брат да сестра! бедные дети, что пташки в клетке.

Д р у г о й.
Есть о ком жалеть? Проклятое племя!

П е р в ы й.
Отец был злодей, а детки невинны.

Д р у г о й.
Яблоко от яблони недалеко падает.

К с е н и я.
Братец, братец, кажется, к нам бояре идут.

Ф е о д о р.
Это Голицын, Мосальский. Другие мне незнакомы.

К с е н и я.
Ах братец, сердце замирает!

(Голицын, Мосальский, Молчанов и Шерефединов.За ними трое стрельцов.)

Н а р о д.
Расступитесь, расступитесь. Бояре идут.

(Они входят в дом.)

О д и н и з н а р о д а.
За чем они пришли?

Д р у г о й.
А верно приводить к присяге Феодора Годунова.

Т р е т и й.
В самом деле? - слышишь, какой в доме шум! Тревога, дерутся -

Н а р о д.
Слышишь? визг! - это женской голос - взойдем! - Двери заперты - крики замолкли.

(Отворяются двери.Мосальский является на крыльце.)

М о с а л ь с к и й.
Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. (Народ в ужасе молчит.) Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!

Народ безмолвствует.

[А.С. Пушкин «Борис Годунов»]

«Борис Годунов» - лишь фрагмент всем известной истории, когда каждый с самого начала понимает, что стоит за этим молчанием, какое же на самом деле сложилось мнение народа.

Но в сам заключительный момент общего молчания заговорщики осознают, что не получили даже той кратковременной иллюзии власти, которую имел Борис Годунов где-то в передних рядах рыдающей толпы. До задних рядов еще не дошла волна восприятия ужаса происходящего, но и передние ряды в оторопи застыли перед вышедшими на всеобщее обозрение убийцами.

Мы понимаем, что превратное восприятие последней фразы эпического «Бориса Годунова» всегда приводит… к очередному Смутному времени. Логика разворачивавшихся перед нами событий выявляла ту или иную степень манипуляций мнением народа, различную природу стремлений его навязать. И в тот момент, когда, казалось бы, заговорщиками сделано все, чтобы получить это вожделенное мнение народа, пережить ту же сцену коленопреклоненного рыдающего народа - они получают в ответ… молчание.

Читать по теме:

• Вопросы литературы. Часть I
• Вопросы литературы. Часть II

©2016 Ирина Дедюхова. Все права защищены.