Огурцова на линии

Итак, Ульман (живой или мертвый) поднимется на днях на свою Голгофу… Это такое место, куда отправляется каждый, причем в полном одиночестве. Вообще я бы определила взросление человека как некое коллекционирование… не то, чтобы Голгоф, а типа скелетов в шкафу. Почти у каждого нормального человека есть обстоятельства, которые практически не зависят от него. Что там зависело от Ульмана? Хорошо рассуждать в качестве постороннего, будто бы он что-то там знал, да что он был должен сделать, вопреки полученному приказу... да как повернуться.

Иногда для Голгофы надо-то всего-ничего. Вот и Ульман отправился на очередное задание, потом ему отдали приказ, он его исполнил - и попал в жернова, где от него уже ничего не зависело. Важно, как он держался все это время. Когда от человека уже ничего не зависит, когда он выложился по полной программе, сделав все от него зависящее, то, как показывает опыт всех предшественников, в походах на Голгофу очень важно оставаться фотогеничным, мужественным и обаятельным. Ульману в этом не откажешь, поэтому занимаем места в партере.

Господа! Перед нами будет разыгран последний акт драмы «Личность и общество». Такая… интерактивная постановка. На роль представителей общества здесь пробовались люди разного сорта. Будем считать, что галерка – это и есть наше общество. А нам выпала сомнительная честь озвучить общую атмосферу этого странного балагана.

В роли главного героя выступит… затрудняюсь сказать кто. Человек, вроде бы и неплохой… даже всесторонне положительный… с другой стороны… все же шесть трупов… Давайте посмотрим, как он будет смотреться на вершине внезапной славы, лады? Не станем забывать, что на его месте может оказаться каждый, имея за спиной первый ярус, белеющих в полутьме расплывчатых равнодушных физиономий.

Рассаживаясь по местам, первый ярус роем гудит: «Голгофа! Голгофа! Он опозорил нас перед этими… в целом противными, конечно… но не мочить же их прямо на дороге УАЗиками! Голгофа!» Второй ярус, от нечего делать, передергивает затворы, время от времени развлекая самих себя истошными криками: «Это какой пазор, дикая писдуховность убивать целый народ целыми УАЗами мирных жителей! Атдайти нам его! Ми хатим справидливасти!»

Пока занавес не поднят, можно послушать свист галерки, передергивание затворов, гудение возмущенных миротворцев. Чувствуя себя чужими на этом празднике жизни - без оружия, без приказов... просто случайными мишенями. Можно мысленно спросить себя, как мы докатились до жизни такой? Все ответы – внутри нас. И некто ехидный тут же услужливо подскажет ответ прямо внутри: «Постепенно, братишка, постепенно!»

И пока медленно гаснут люстры в зале, можно спросить этот ехидный голосок… да о чем угодно! К примеру, как можно было в мирное время проиграть буквально все, да тем паче – кому?.. Вокруг праздник "национального самоопредения", какая-то кровавая бойня "борьбы за свободу"... и мы посреди зала, которым любая  волосатая рожа из второго яруса может в задумчивости сплюнуть на башку жвачку... Других признаков "демократии" вокруг отчего-то не ощущается.

И этот внутренний вопрос уже настолько назрел, что по рядам ходят подсказывающие выходы с театральными фонариками. Луч выхватывает из темноты не только номер кресла, но и брошюрки об общем исходе в какие-то «приходские общины», об «исторических уроках» преданного почти сто лет назад казачества и прочих в уговорах немедленно построить «новую Россию»… А ту Россию, которая на чей-то взгляд устарела – уголовникам без боя подарить? Даже не разобрав, отчего это их перестала устраивать обобранная до нитки Россия?

Грехи наши тяжкие… При этом все, включая развязных обитателей третьего яруса, видели на примере правительства Примакова-Маслюкова, что и полностью обескровленная Россия, так сказать, в кошерном виде, - может подняться буквально за три месяца.

Но не первому же ярусу об том думать! Предвкушая чужую Голгофу, с первого яруса через бортик тянутся руки с купюрами юрким агитаторам - на визги о «строительстве новой России». По физиономиям продувных бестий видно, что эти "строители" неспособны и дощатый сортир на шести сотках соорудить.

Именно такие строители, неспособные соорудить и дощатый туалет, нужны нынче для возведения «новой России». И каждый раз, когда строится новая Россия, списываются долги и взаимозачеты старой. Каждый раз, когда надо уйти от сверки взаимозачетов, объявляется новая Россия, строительство которой почему-то никак не может обойтись без затяжной "локальной" войны, ковровых бомбардировок и геноцида мирного населения.

Сколько же войн могла бы предотвратить одна тщательная проверка финансовой дисциплины... сколько локальных человеческих трагедий и маленьких голгоф не случилось бы, имей первый ярус наших ответственных лиц хоть отдаленное представление об ответственности... Но не хочет первый ярус своей Голгофы! Из ближней ложи по залу разносится чей-то возмущенный шепот: "Это - не голгофные места! Ишь, чего захотели!"

Странный нынче предстоит спектакль, господа. Впервые в ложах первого яруса расселись люди, уверенные, будто они, соль земли, избранники народа, именно по этой причине могут откосить от Голгофы. Они забыли, что не самодержцы российские, что это они приносят нынче присягу на Конституции, а не народ им. Они об этом напрочь забывают сразу после данной присяги, им как раз сегодня некогда. Ведь на Голгофу попадают лишь исключительные подонки. Ради пользы общего дела.

...Почему же так тянет трупным запахом от этих богато украшенных лож, лениво обмахивающихся программками? Запахом спекшейся крови, запахом войны.

Рассуждения об особенностях нынешней войны

…Пока под бравурные марши и фонограмму Кобзона на сцене готовят декорации рыночной площади и мостят заповедную дорожку к виднеющейся неподалеку горке, можно в благостном ожидании встречи с прекрасным поразмышлять о грядущем зрелище.

Понятно, что прекрасное далеко настанет нынче не для Ульмана. Судя, как сосредоточенно жует попкорн первый ярус, как шипит на галерку второй, ожидать благородства, какой-то справедливости, какого-то правосудия в нынешней ситуации не приходится. Пьеса сочинялась долго, готовилась еще дольше, поэтому никак нельзя проиграть в один момент зрелище, когда на кон выложены такие деньги. Вложи такие деньги в строительство, можно было бы две новые России построить. Или три.

Вряд ли нынешний спектакль можно отнести по жанру к одной из висящих над сценой масок четырех драматургических жанров. Почти ежедневно мы сталкиваемся с новыми зрелищами на местечковом материале, но это, согласитесь, самое шикарное. Так сказать – шоу. О создании подобных мероприятий уже написаны... евангелия! Так и пишут: "Евангелие от Соловьева", скромно и доходчиво.

Поскольку шоу в такой стране, как Россия, это всегда - хотя бы галеркина Голгофа, независимо от тех национальностей, которых там собрали под очередную раздачу персональных Голгоф. Новым евангелистам необязательно хвостиком ходить за жертвами Голгофы, их место нынче у стола. Так и просиживают у щедрого застолья всю Голгофу. Главное, в Гефсиманский сад не выходить.

В качестве пролога на сцену выходят чеченские «эксперты». С многозначительными ухмылками они рассказывают, что главный герой, явления которого с нетерпением ожидают галерка и притихший партер, понял, что за свое страшное преступление он получит не менее страшное наказание. И, поскольку нравственный его уровень ожидал чего-то лучшего, решил этот герой лишить нас вполне ожидаемого зрелища заслуженного возмездия.

Под свист галерки на сцену выходит хор нанайских мальчиков-журналистов с пением шлягера гомосексуалистов и педофилов «Беги, лесной олень, по моему хотенью! Беги туда… а фиг его знает куда, в свою страну оленью!» Невозмутимо жующий первый ярус роется в программках... А в зале сквозняком по лицам проходит некое чувство тревоги. Будто на общее ликование ложится тень чьей-то личной трагедии. Как далекая война, которая может коснуться любого, наугад ткнув пальцем в темный зал, шелестящий конфетными обертками.

Война… это ведь всегда противостояние своим собственным худшим качествам. Своим заблуждениям, надеждам и мечтам – в том числе. Это противостояние тому, что является неотъемлемой частью любой личности. Впрочем, когда нет личности, так нечему и противостоять. Глаза первого яруса потуплены, а безглазые по этой причине лица будто говорят твердым выражением, что никакой войны никогда не бывает. На первом ярусе всегда "миру-мир", поскольку война - это лишь зачистка двойных оборотов по черной бухгалтерии. Только искоса кидаемые взгляды на второй ярус свидетельствуют о том, чем заплатят его посетители за бесплатные пригласительные билеты.

...Помнится, нынешняя война началась с разрушения веры слову, веры в человека, взявшегося писать для тех, кто на это несподоблен… с разрушения веры в русскую литературу. Видите ли… все-таки наш мир создан Словом. Когда подменяется суть слова, это всегда наезд на основы мироздания. В этот момент идет такая… сатанинская провокация, что уже и не чувствуешь почвы под ногами. Все становится шатким, неустойчивым вокруг, а верх и низ меняются местами. Самое время некоторым занимать места в первом ярусе, а прочим - вспомнить некоторые каноны веры, которые за две тысячи лет еще никому не удалось поколебать.

А вообще… оценка личного вклада в нынешнее общее поражение – это не только духовный рост личности, но и залог будущих побед над самоуверенностью первого яруса. Самое время подумать над этим, глядя на заботливо расстеленную красную дорожку к чужой Голгофе. Скоро на этот путь выступит наша спецназовская троечка... И сам собою возникает назойливый рой мыслей, не совсем подобающих в этом балагане, но куда от них деться? Слишком все шаблонно. Да и чего еще не было под Луной?

Надеюсь, наших бегущих оленей все же покормили. Где-то прошла их тайная вечеря?..

Иногда в ходе этого растянувшегося почти на пять лет представления мне казалось, что на сцене разыгрывается совсем другой спектакль. Вряд ли актеры об этом догадываются, но все же… Почему-то ведь и до нас каждое поколение вновь и вновь возвращалось мыслями к тайной вечере другого героя. Его тайная вечеря – самое печальное событие недолгой жизни. Кусок хлеба не лезет в горло, поскольку мучает одна мысль: все сидящие с ним, отрекутся от него еще до петухов.

Впоследствии филологи несколько отошли от Священного Писания в толковании этой сцены. Известный местечковый филолог Дэн Браун, пишущий бригадным подрядом, выяснил, что главное в этой сцене, конечно, то, что рядом с Христом сидит переодетая мужчиной его жена Мария Магдалина. Или Катя Ульман - без разницы. А другие филологи могут объяснить понурый вид героя внезапным пониманием того, что все в его жизни произошло… от отсутствия хорошо подобранных таблеток и квалифицированного психотерапевта… от того, что оказался в римской провинции… и, разумеется, от недостаточных познаний в филологии. Малограмотный, короче. Любая версия – одинаково далеко уводит нас от истины, красной ковровой дорожкой струящейся сквозь жаркий полдень к гостеприимной горке, покрытой свежей зеленью.

Вряд ли рядом с Христом в красненьком хитоне действительно маячит Мария Магдалина. Как мы выяснили, нынешняя вечеря тоже без Кати Ульман обошлась. А ведь вообще-то Христос сидит в ЦК своей партии перед решающим сражением. Здесь уместно вспомнить, что зачастую объединение в партии многих куда вернее приводит к Голгофе, нежели следование своей стезе в затрапезном одиночестве.

О чем думает Христос, молча глядя в свою тарелку? Лучше всех присутствующих он знает цену всем общественным объединениям граждан, понимая, что каждый из сидящих отречется от него еще до рассвета. А на Голгофу он пойдет один. И вопрос не в том, стОит ли Голгофа – спасения этих людей, большинство из которых прибилось к нему случайно. В лучшем случае. Поскольку, как покажут дальнейшие Евангелия и вовсе не от Иуды, - некоторая часть примкнула к Спасителю, имея личные интересы. Да даже спасение исключительно собственной души – уже мелочь перед Голгофой, которую Христу предстоит пройти за всех в одиночестве.

Вот и я сижу в своей провинции перед своими Голгофами, прикидывая, какая же Голгофа будет лучше? У меня, в отличие от Христа, несколько Голгоф на выбор. Думаю, как и у каждого из сидящих в партере. Но у всех Голгоф… есть одно важное условие: будьте добры, на свою Голгофу ползите в полном одиночестве, обрывая все связи с теми, кто отрекся, не дожидаясь рассвета. Каждому доведется выбрать свою Голгофу, которая ему по плечу. И не столь страшен путь туда, откуда не возвращаются, как это ожидание... Не знаю, лично мне всегда был страшен не сам путь и не вовсе Голгофа, а то, что перед нею непременно отрекутся все, на кого имеешь виды. Из самых лучших побуждений, естественно.

«Не отрекаются, любя!»? Еще как отрекаются! Именно любя и из самых лучших побуждений! Иначе и не бывает! В конце концов, ведь все можно объяснить. Ну, обшиблись маненько, бывает. Отреклись, а после назад приреклись. Подумаешь! Все ведь для пользы общего дела, для пробуждения масс… Отречение перед Голгофой всегда происходит для пользы общего дела, не замечали?

Новый Завет мне всегда казался энциклопедией человеческой природы во всей ее бытовой и житейской мелочности. И той же самой человеческой природы в ее лучших проявлениях.Не отрекись все апостолы от Христа, кто бы для нас написал столь поучительные Евангелия? А кто бы для нашего окучивания в общины и приходы - создал Церковь Христову? Все ведь исключительно для пользы общего дела.

Размышления о пользе общего дела в Гефсиманском саду

Хорошо теплым летним вечером прогуляться на Голгофу в теплой дружеской компании, с песнями под гитару «Возьмемся за руки, друзья, чтобы не пропасть поодиночке…» Да вот только каждому уготована его Голгофа так, что попасть туда - он может исключительно один. Когда человек рождается, он вовсе не один, мамка рядом от боли воет. А вот Голгофу никто не минует, причем, в одиночестве. Интересно все обустроено, да? И в Евангелях об этом ни словечка не сказано.

Каково только жрать перед этим в теплой компании общественников с безупречной общественной позицией, каждый из которых отречется для пользы общего дела, стоит лишь тебе, хлопнув дверьми, выйти в Гефсиманский сад, подышать свежим воздухом.

Внутренне я с таким положением дел еще не готова смириться. Я все-таки не Иисус, потому точно не стану сидеть на последней вечере, скорбно глядя в тарелку с салатом, вздыхая и роняя слезы. Как говорится: «вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана»… Почему? Во-первых, папа у меня был армянин, а вовсе не бесплотный Дух Святой. А во-вторых… как вы полагаете, с каких щей Христос, такой наивный и непосредственный, вдруг догадался, что все сидящие отрекутся от него до рассвета? Да потому что все его последователи намного раньше проявили чудеса непоследовательности. Проще сказать, неоднократно предавали его раньше.

Вглядитесь в эту фигуру! Герой, предназначенный для общей пользы к восхождению на Голгофу с альпинистским снаряжением в виде двух скрещенных брусков, необычайно выгодный соратник! Рядом выстраивается плотная толпа скорбящих о счастье народном, а прижизненные евангелисты могут неплохие деньги на журналистских премиях заработать.

А прикиньте, как здорово иметь рядом нечто вроде Христа? Все наши евангелисты жили довольно неприметно до него. Чем-то в проруби по жизни металися. А тут… такое. И всего делов – ходить за ним табуном, идейками его восхищаться, себя не забывая. Очень заманчиво. Ведь многие нынче и само Писание не шибко помнят, зато Евангелие, к примеру, от Матфея – могут цитировать до утра, забывая, из какого мусора этот самый Матфей получил такую рекламу.

Работать не надо! Никаких забот! Приходят, к примеру, на свадьбу, а там уже и выпить нечего. А тут – такое под рукой, пить-есть не просит, само несколько пассажей руками изобразит… дальнейшее всем известно.

Да ведь и пиарить идеи Христовы надобности особой нет, поскольку публичное оживление Лазаря или кормежка населения парой хлебцев – сложно переплюнуть любому имиджмейкеру. Надо же понять, что во времена Пришествия не было СМИ и масс-медиа. Даже мр3-плеера не было. И тут – нате вам! Само к нам в деревню пришло почище ярмарочного балагана с бородатой женщиной!

В Гефсиманском саду принято проверять свои собственные помыслы на чистоту. Когда чешутся руки немедленно перерезать глотки всем жующим евангелистам, которым как раз сегодня не до Голгофы - это ведь не совсем безукоризненно чистые помыслы, верно? Хорошо в Гефсиманском саду! Поют ночные птицы... Кажется, что никакой Голгофы не бывает... Но первый ярус ждет, а второй уже начал палить по люстрам.

Где-то здесь стоял в слезах и Иисус, видевший все творившееся возле него куда лучше и острее, чем это могло показаться будущим евангелистам. На коленях он просит Господа избавить его от этой стези. Постепенно в молитве его личные помыслы уходят от негативного впечатления от суетности увлеченного дармовой едой окружения - в вечность…

И во все времена для любого евангелиста важно нечто... дармовое, манной небесной! За которое честно заплатить не можешь, а тут... возникает лазейка, возможность... просто взять, примазавшись к какой-либо… «идее». Беру в кавычки, поскольку за каждой «идеей» стоит чья-то невидная миру Голгофа. А мир, в основном, имеет дело с евангелистами. И возле каждой Голгофы кормится множество евангелистов, каждый из которых намного лучше знает, что же заключает эта пресловутая польза общего дела.

Кстати, именно на такой дармовщинке и слипаются в общую кучку различные партии и общественные движения. Тех, кому нечем ответить за себя лично. Кому отречься до первых петухов - что два байта переслать.

Вот Ульман (живой или мертвый) поднимется на свою Голгофу, поскольку в нем странным образом сосредоточились аж три пользы общего дела. Или даже пять. А это – огромная личная трагедия, влипнуть в историю с красной дорожкой, где польза общего дела первого, второго, третьего… ярусов. И все ждут, когда же им польза будет…
http://www.youtube.com/watch?feature=player_detailpage&v=Ssmd1MmPBrk#t=125s

©2007 Ирина Дедюхова. Все права защищены.