Огурцова на линии

Осень - особое время, когда среди великолепия увядания природы близость смерти не пугает, а завораживает. Вчера с утра был пронизывающий ледяной ветер, потом мелкий печальный дождь. После дождя вдруг в последней страсти выглянуло жаркое летнее солнце… Как будто сама жизнь проносится перед глазами. И тихий вечер подвел итоги всем атмосферным безумствам, навевая мысли о вечном покое.

В такие дни остро чувствуешь даже не одиночество. Человек не отрядное насекомое, даже волки собираются в стаю лишь на краткий период совместного выживания. Одиночество – это и есть та самая полная и абсолютная свобода, о которой так любят жужжать отрядные насекомые. Осень, когда чувствуешь себя один на один с мирозданием. И почти без сожаления думаешь, что, когда ты уйдешь, все вокруг останется почти неизменным. И звезды будут равнодушно сиять уже тем, кого ты так и не узнаешь.

После буйства наших обыденных катаклизмов вглядываешься в телевизионную череду тех, кто решил навязать себя в качестве «звезды». Они чем-то озабочены, о чем-то с жаром спорят, нервничают, негодуют… Нет в них внутренней умиротворенности от сознания, что жизнь и смерть одинаково естественны. Что раз уж довелось жить, значит, доведется и умереть.

Нашу сегодняшнюю российскую пену на экране видимого подобия жизни пронизывает гламур уверенности, будто именно они останутся жить вечно. До них никого не было и после них никого не будет. Это ведь и сама мировоззренческая суть нынешних «демократических преобразований всего общества».

На самом деле они уже производят впечатление мертвечины. Искусство возле такого не живет. Искусство многогранно, но его основная цель – научить человека жить полной жизнью, каждой клеточкой существа, чтобы принять смерть без сожаления. «Я жить пришел, чтоб мыслить и страдать!» А не для того, чтобы жрать чипсы, извести тонну шампуней и туши для ресниц, накачать селиконом грудь и трахнуться с туповатой «звездой».

И, безусловно, не для того, чтобы молча пялиться на чмо в виде «президента», лучшую часть жизни вкалывать на «ипотеку» в железобетонном стоэтажном сарае. И, конечно, не для того, чтобы какое-то хамло учило тебя "толерантному отношению" к чьей-то больной национальности. Работать не могут, ответить за свои поступки - тем более, так надо обвешать окружающих абсолютно ненужными проблемами.

Поднимается ветер, сметая ворохи опавших листьев… Всем плевать вокруг на нашу национальность, Россия готовится к большому зимнему сну. «Россия для русских! Или условно гусских!» - мешают сосредоточиться какие-то пигмеи под ногами. Мертвые слова… Россия для тех, кто ее любит больше себя самого. А в мире, пронизанном любовью, так мало слов, которые переживут надвигающуюся зиму. Они мертвыми шкурками кружат в воздухе, причиняя только боль.

Когда-то и мне были нужны слова, просто слова. Я верила, что достаточно просто сказать слово, не вложив в него силу своей души, горячее желание сделать так, чтобы слово обрело смысл. Но когда эти слова выговаривают мертвые деревянные губы людей, у которых никогда не было души, слово теряет силу, вложенную в него теми, кто нам его оставил.

Надо строже спрашивать за право пользоваться словом. И с местечкового хама, у которого при его обособленной национальности есть запасная Родина, запасной Новый год, но нет собственного языка. Он может жрать отдельно под подушкой собственной насиональности, а получив «литературную премию», тут же ехать всем кодлом в Израиль, корчить перед местечковыми «русских писателей»... и за этим ничего не стоит, кроме желания унизить мертвых, создававших русскую память, навсегда обосновавшись на их костях.

Глупо... очень глупо. Мы все умрем, а кто-то не переживет и грядущую зиму. И хотя закат догорает удивительными красками, но вряд ли эти суетливые люди поймут, что для мира не столь важна твоя национальность, вернее нисколько не важна. Важно успеть хоть что-то вложить от себя в запасники соборной души, которой надо пережить долгую русскую зиму.

И при этом у самого такого «творца» - лишь подобие души, созданное Великим и Могучим. Оно живет за счет его силы, глистом присасываясь к чужим трудам. «Можно ведь читать классику!» А с какой рожей читать русскую классику, если терпеть рядом эту местечковую серость в виде «современной русской литературы»? Что может дать классика, если на проверку мы оказываемся какими-то статистами перед сборищем кривляющихся нацменовских ничтожеств? Кем мы тогда оказались в своей собственной жизни?

Классика была написана для другого времени, когда не было даже магнитофона, не говоря о DVD. И когда классикой пытаются заткнуть бреши, пробиваемые мертвечиной, можно легко навсегда потерять и связь с русской классической традицией среди копошащихся в опавшей листве подмерзающих червячков, уверенных, что они будут теперь жить вечно. Пришло их время. Именно они нынче форевер.

А небо затягивает тяжелеющими свинцовыми тучами, которым плевать на нашу толерантность и отношение к «ужасам сталинизма»… Червячки не знают, будут ли жить завтра, они лишь лучше всех знают, как нельзя жить сегодня. И жизнь старательно обходит стороной их шевелящуюся кучку.

Жизнь идет, не замечая тех, кто предлагает будущее наразвес в кульках, свернутых из страничек «Космополитен». Кулек нельзя разворачивать в настоящем, надо развернуть его в будущем. Но время остановилось, завтра никогда не наступит, будет все время пить чай возле глянцевого кулька с будущим.

Мир мне иногда представляется огромным Океаном… Заглядывая в его бездонные глубины, мы пьяным кораблем несемся по воле волн…

Я запомнил свеченье течений глубинных,
Пляску молний, сплетенную, как решето…
Вчера, восхитительней стай голубиных
И такое, чего не запомнил никто.

Странно видеть за бортом какие-то бесформенные тушки медуз. Они колышутся на волнах, принимая самые причудливые формы… «Мы плывем сношаться!» - пищат они. - Нам сытно, тепло, у нас нет климакса и гонореи, мы – очень нормальные! Самые нормальные в округе! Нам не надо кушать таблетки горстями, а можно сношаться и сношаться! Пока сношалка не сотрется в порошок! Это самое главное в жизни! Это – смысл мироздания! Мы созданы сношаться! Посмотрите, какие мы сексуальные! Главное, сделать пирсинг, тату, быть гламурным и сексуальным! Если не будешь сексуальным, тебя сношать никто не будет! Главное, найти в жизни сношателя! Надо быть готовым к встрече с судьбой! Всегда гламурным и сексуальным! Раньше секса не было, а теперь он внезапно появился, так надо ловить момент! Вдруг завтра секс опять отменят, как же мы будем сношаться?..»

Легкое движение руля – и киль разрезает гламурный перламутр, оставляя за собой навсегда умолкшие ошметки, которые уж точно теперь никто не трахнет.

Я узнал, как в отливах таинственной меди
Меркнет день и расплавленный запад лилов,
Как подобно развязкам античных трагедий
Потрясает раскат океанских валов.

Что я могу рассказать о жизни такому же трепанному кораблю, случайно встреченному у самого горизонта? Ничего. Команды крикнет с чужого борта: «Ну, как? Нашли?» Захолустное провинциальное отребье на моем борту смущенно пожимает плечами. «Может, ее больше нет?» - орут с другого странника. Кто знает…

Мне говорят, что нет Любви в помине,
Она – мертва, а жизнь – лишь пот и кровь.
Но почему безумцы и поныне
Творят свою бессмертную Любовь?..

Я вижу их Истории начало
В улыбке глаз и ветре в волосах.
Но надо, чтобы Время зазвучало
В наивных и беспечных голосах…

Любовь… Только человек с живой душой может дать силу этому старому слову. Посидев на рифах, чуть не разбившись о скалы, понимаешь, что истинная любовь, которая не может обмануть, дается лишь взамен такой же Любви, отдаваемой без всяких надежд на дивиденды, просто потому, что не любить живому живое невозможно.

Долгие годы скитаний по жизни, радующей то ослепительным солнцем, когда всем юнкерам Шмидтам хочется крикнуть «Лето возвратится!», то нудным бесконечным дождем, то колючими метелями, - принимаешь как должное мистику связи с землей по имени Россия. Странно слушать картавые претензии к Ней, которая дала бесценную возможность жизни и саму душу. Бесполезно продираться сквозь эти вопли о том, как неуважительно отнеслись в России к какой-то насиональности. Там все равно нет Любви. А Россия – женщина, и все ее мысли только о Любви.

Кто решил одарить ее свободой? Любовь – это множество неразрывных нитей заведомой несвободы. С любовью приносишь и собственную свободу. Это знает каждый, кто хоть раз хотел иметь истинную нерассуждающую любовь, которую могут подарить лишь дети и собаки.

… Мы все умрем. И некоторые умрут до исхода этой осени. В остывающем воздухе так хорошо думается о прошедшем жарком лете. Есть время, чтобы собраться перед тем, как ветер с дикой слепой силой ударит в лицо колючими снежными иглами. Есть время, чтобы с грустью подумать о жизни. В воздухе кружат мертвые листья слов.

«Вы ничего не значите! От вас ничего не зависит!» - написано на оторвавшейся от ветвей цветной шелухе, которая к следующей весне станет грязным коричневым гумусом.

Это моя жизнь. И в ней ни от кого ничего не зависит, кроме меня. Я принимаю все от нее. И только я решаю, сколько силы будет в моих словах, сколько силы останется в словах, сказанных рядом. Ведь только я своей верой могу оживить каждое слово, листом опавшее в мое опустевшее лукошко…

 

©2007 Ирина Дедюхова. Все права защищены.