Парнасские сестры. Часть VI

09.07.2013

В этой части идут главы:

Глава 11. Полигимния
Глава 12. Аэлоппа

Аэлоппа

отрывок из главы

...Какое-то спокойствие он испытывал, постоянно читая две книги по шахматам - "Размен в эндшпиле" и "Нетождественный размен", мысленно повторяя наиболее интересные партии. Это стало какой-то навязчивой потребностью – ощущать себя в знакомых упорядоченных условиях, не ожидая от жизни никакого подвоха и игры без правил.

Решив однажды пополнить свою изрядно потрепанную шахматную библиотеку, он увидел, что рядом со стендами, заполненными новыми интересными книгами по защите и окончаниям, - стоят репринтные издания под общим названием «Нarpazein». Многие постоянные покупатели книг по шахматам не только с удовольствием рассматривали новые поступления, но даже спрашивали продавцов, не появились те или иные книги. Так Антон Борисович впервые столкнулся с книгами про гарпий, попутно узнав и о новой моде среди молодых шахматистов: многие из них начали делать себе тату в виде устрашающих гарпий, раскрывших когти.

Само слово «harpazein», от которого и произошло название «гарпия», означало «хватать». Он вспомнил, как в детстве тренер говорил им «съесть» ту или иную фигуру противника. Он предположил, что подобная символика в ставших модными татуировках – как-то отражает агрессивную тактику того или иного игрока. Но когда Антон Борисович поинтересовался об истоках такого необычного увлечения у знакомого, в ответ он услышал странное утверждение, будто наступило «время гарпий», все вокруг это чувствуют, а острее всего те, кто привык мысленно разыгрывать шахматную партию.

Возможно, в первый и последний раз в жизни, Антон Борисович поддался импульсу общего интереса, повальной моды - и приобрел несколько рекомендованных ему книг о гарпиях. Книги давно ничего не могли объяснить в происходящем вокруг, поэтому он уже забыл, когда держал в руках что-то кроме статистического справочника или описания шахматной партии. Ничего не ожидая и от приобретенной тайком от домашних книги о гарпиях, он решил ее прочесть из свойственного ему чувства бережливости. За книгу были отданы деньги, поэтому не прочесть ее Антон Борисович не мог. И мир раскрылся перед ним с новой стороны, о которой он давно догадывался, выслуживая презрительные сентенции «крысят» в своих гибнущих фирмах.

На иллюстрациях гарпии обычно изображались в виде хищных птиц с головой и грудью женщины. Глубокая древность донесла их прежние имена, которые они когда-то имели при старых богах на давно исчезнувших языках - Келено, Никотеон и Тиелла. В прежние времена люди тогда видели лишь трех сестер, называя их тремя человеческими пороками: жадность, ненасытность и душевная нечистоплотность. Они считали, что все другие грехи вытекают из следования этим начальным порокам, зачастую не воспринимаемыми серьезно.

Гарпиям противостояли музы, которых тоже поначалу было всего три. Эти странные существа, принимавшие человеческий облик и олицетворявшие собой лучшие движения души, могли заставить силами искусства ощутить раскаяние, любовь ко всему сущему, радость жизни и наивное желание сделать мир лучше, а людей – счастливее.

Но какими бы пленительными не были музы, а гнет тягот материального мира и дурные склонности давали себя знать. Все чаще гарпии брали верх, и человечество погружалось в особые периоды – «время гарпий», когда клевета, желание жить за чужой счет, воровство, порочность – возводились общественной моралью в качестве лучших духовных достижений. Но каждый раз музам удавалось воззвать к разуму и чувствам людей, доказывая, что не стоит кормить собой гарпий, предаваясь порокам, а жизнь лучше посвятить творчеству во всех его многообразии.

Антон Борисович поймал себя на мысли, что начинает делить историю человечества по общественным формациям, к чему привык со школьных времен, а по наступавшим с определенной периодичностью «временам гарпий». И в такое время гарпии становились настолько реальными, что люди слышали не только шум их крыльев, но различали даже их имена.

У Гомера, не называвшего ни их числа, ни всех их имен, упоминается только Подарга - «быстроногая». Гесиод называет их крылатыми кудрявыми богинями по имени Аэлла («Вихрь») и Окипета («Быстрая»).

«Отец трагедии» Эсхил был первым в истории человечества, кто заметил, что гарпии уродливы (Eumenides), несмотря на их ангельский лик. Более полное описание их импульсивного поведения и истеричных повадок появляется в эпическом цикле об аргонавтах. В поисках золотого руна аргонавты встретили Финея, наказанного слепотой и преждевременной старостью за злоупотребление даром пророка. Финей голодал из-за гарпий: «Гарпии лишают обреченных куска хлеба, налетая черным облаком. Еще издалека по шуму крыльев я слышу, что приближается Келено, она окликает сестер. Они прилетают и уносят всю мою пищу, опрокидывают и оскверняют чаши. Эти монстры все время голодны, они не знают насыщения».

Гарпия Келено позднее стала называться Келайно, «мрачная». Свое имя она получила потому, что проклинала свои жертвы, меняя их будущее, пожирая их надежды, вместо родителей наставляя детей и приводя их к неминуемой гибели.

Та же троица гарпий, как описывалось в «Энеиде» Вергилия, преследовала Энея, спасавшегося из горящей Трои: «Нет никого ужаснее гарпий, ни чума, ни гнев богов не может сравниться с ними, взмывающими со Стигианских вод. Это птицы с лицами юных дев, у них когти на лапах, и они всегда бледны от голода... Внезапно они соскальзывают с гор на нас, громко хлопая крыльями, хватают пищу лапами, оглушительно крича».

Если Гораций описывал ненасытных гарпий вполне реальными существами, то Гераклит явно с ними не сталкивался, изображая их аллегорически, как совокупность пороков, главным из которых он считал похоть. Пророческие проклятья Келайно истолковывались им вполне прагматически: своими пороками человек всегда перекрывает себе дорогу в будущее.

Сдержанные упоминания о нравственной глухоте гарпий, их циничной жестокости и порочной неудержимости можно встретить у Евстафия и других философов Средневековья. Третий Ватиканский толкователь мифов объединял фурий и гарпий и объясняя, что их нападению в жизни подвергаются скупцы и жестокосердые люди, становясь под их влиянием настоящими монстрами, сеющими порок вокруг себя.

В XV веке Джованни Беллини в серии аллегорических панно, иллюстрирующих семь смертных грехов, изобразил гарпию, олицетворявшую лживость, - в виде аллегорической фигуры, вылезающей из раковины огромного моллюска с ядовитой змеей. Антон Борисович обратил внимание, что на картине Беллини некто пытался опереть раковину с гарпией, как портшез, на спину Мудрости, воздевшей руку к мрачному небу.

В XVI веке итальянский собиратель мифов Натале Конти в своем трактате сообщал, что внешний облик гарпий дает полное представление, во что перерождаются души скупцов под их влиянием. Ведь скупость – главное качество, из которого вытекало и желание прожить чужие жизни, обобрать их и лишить смысла, а не украсить собственным творчеством.

Многие средневековые моралисты и авторы «Книг символов» эпохи Возрождения использовали мифы о гарпиях для дидактических целей, делая акцент на необходимости покаяния и очищающей душу любви ко всему сущему.

Некоторые авторы отмечали, что от гарпий исходит зловоние. Но его ощущают далеко не все, это запах тлена, запах смерти духовной. Гарпий называли «похитительницами душ», они неизменно приводили к гибели душу любого, кто проявлял в их отношении слабость.

Во времена Ренессанса гарпии появляются в образе убийц в иллюстрированных книгах нравоучительных стихов, написанных в классической традиции под влиянием трактата «Homicidia sui ipsius Ultor» («Убийца мстит самому себе») с призывом к злодеям раскаяться в своих преступлениях. Писатель-символист Рейснер называет гарпий как «Tria Animi Monstra» - трех монстров разума. Английский современник этих писателей Генри Пичем перемещает гарпий на королевский двор и сопровождает свой стих гравюрами, изображавшими трех гарпий с именами - Лгунья, Льстица и Тунеядка. А неутомимый энциклопедист Альдрованди, обобщивший классические и средневековые сведения о гарпиях, выделил следующие рубрики-характеристики: жадность, ненасытность, нечистоплотность.

Зоолог Конрад Геснер, отмечал, что современные ему ученые отождествляют гарпий с крылатыми демонами, смерчами и голодными псами. В своих дневниковых записях он сообщил случай, когда при нем упоминалась гарпия Аэлоппа. К нему в дом неожиданно ворвался друг юности, который стал богатым заносчивым человеком, прекратившим любые знакомства с прежними приятелями. В слезах он умолял Конрада помочь спасти его душу. Он и раньше чувствовал, что кто-то незримый помогает ему в достижении богатства и влияния, но сейчас все утратило для него смысл. Когда самые его рискованные предприятия оправдывали его ожидания, он думал о своем необычайном «везении» на грани с «избранностью», все дальше погрязая в душевном пороке, считая себя куда более достойным почестей и власти. Он растлевал многие души людей, видевших, что его обходят стороной все невзгоды мирского бытия только потому, что он проявляет к ближним необычайную жестокость, действуя за их спиной. И сам Конрад, посвятивший свою жизнь науке, подозревал, что стал жертвой его оговора. Но он и представить себе не мог, что однажды человек, достигший немыслимых высот в обществе, будет на коленях искать у него спасения, поняв, что все время, пока он свысока смотрел на других, уверенный, что лишь он один «умеет жить», его душа сползала с него, как змеиная кожа. И эта субстанция, с которой он так и не привык считаться – единственное, что может насытить охотившуюся за ним гарпию.

Конрад начал читать молитвы, начертил меловой круг, зажег церковные свечи. Его знакомый в искренних слезах раскаяния молил о спасении собственной души. Но сильный порыв ветра распахнул окна, потушив все свечи, ворвавшийся вихрь пронесся по комнате и неожиданно утих. Когда Конрад закрыл окна и вновь зажег свечи, его гость сидел неподвижно, с нескрываемым изумлением глядя вокруг себя. Он извинился за неуместный визит и выразил надежду, что Конрад никогда не использует его откровенность в личных целях, объяснив, что наговорил лишнего под влиянием горячки. За ним прибыла карета, он уехал к себе. А через неделю он погиб при странных обстоятельствах, как сообщали в газетах, но Конрад знал, что его знакомый покончил с жизнью вполне самостоятельно.

Во всех книгах Антон Борисович пытался найти упоминание о гарпии-паразите по имени Аэлоппа, которую человек может долго носить на плечах, но лишь под самый конец ощутить всю ее тяжесть. Но встречал лишь упоминание, что эта гарпия, хоть и носит имя, означающее «вихрь», передвигается в жизни крайне неуклюже, появляясь из ниоткуда и исчезая на продолжительное время в никуда. Лишь Джованни Беллини оставил странный рисунок, на котором был изображен человек с недобрым лицом, в голову и плечи которого впивалась когтями женщина-птица. К рисунку он не сделал никаких пояснений, кроме имени гарпии – «Аэллопа».