Сделать выбор. Часть II
Не имеет, наверно, никакого смысла скрывать, что я пытаюсь подойти к роману Уильяма Стайрона "Выбор Софи". Пытаюсь-то, в сущности, давно. Но как начать, если роман воспринимается до неприличия узко, настолько заштампованно, что и стереотипно, что... это уже становится просто опасным! Ведь подобные попытки уйти от сути - лишают очень многих людей нравственного выбора.
Из романа обычно выделяется один эпизод из жизни главной героини - на платформе Освенцима, где ей предлагают сделать выбор, кого из двух ее детей послать в крематорий немедленно, а кого оставить... умирать с гипотетической возможностью остаться в живых.
Само выделение этого эпизода и утверждение, будто именно тогда Софи и делает выбор - изначально безнравственно. разве кто-то не понимает, что
Стайрон был не из тех мужчин, которые могут предоставить женщине (тем более, своей героине) подобный выбор. Его роман назывался "Софи делает выбор", а не "Выбор Софи". Удивительно красивая женщина, "будто вся из тех материй, из которых хлопья шьют", прошла весь ад войны и концлагеря, послевоенного Бруклина, охваченного лихорадочным весельем ("мы остались живы!"), - и делает выбор на наших глаза по стихотворению Эмили Дикинсон.
Стайрон абсолютно бесхитростен со своим читателем, сюжет романа - иллюстрация самых известных стихотворений Эмили Дикинсон, которые Стайрон просто не называет. Но и тот страшный эпизод, который 99% людей, хоть что-то слышавших об этом произведении, ошибочно принимают за пресловутый "выбор Софи" - до последней строчки в прозе иллюстрирует несколько маленьких и "незначительных" стихотворений Дикинсон.
Реквием его преподобия Девитта на кладбище был кратким резюме того, что он говорил нам в похоронном бюро. У меня было такое впечатление, что Ларри посоветовал ему быть покороче. Священник все же привнес элемент обрядности, извлекши под конец своих разглагольствований из кармана фиал с прахом и опустошив его над двумя гробами – половину над гробом Софи и другую половину над гробом Натана, стоявшим в шести футах от нее. Но это не был обычный бренный прах. Его преподобие Девитт сообщил присутствующим, что он был собран на шести континентах мира плюс в Антарктике и напоминает нам, что смерть никого не минует, что она поражает людей всех верований, всех цветов кожи, всех национальностей. И снова я с болью вспомнил, до какой степени в периоды просветления Натан терпеть не мог идиотов вроде Девитта, с каким наслаждением он высмеял бы и изничтожил в гениальной пародии этого надутого шарлатана. Но тут я увидел, как Ларри кивнул мне, и вышел вперед. В тишине яркого жаркого дня слышно было лишь мягкое гудение пчел, привлеченных цветами, сваленными у края двух могил. Пошатываясь и слегка отупев, я думал об Эмили и о пчелах, о том, как неподражаемо она их воспевает, об их жужжании – символе вечности.
Бесхитростно постели
Постель и благоговейно,
Здесь тебе предстоит
Дожидаться Судного дня.Я немного помолчал. Мне не трудно было произносить слова – остановился я из-за нахлынувшего на меня приступа веселости, на сей раз замешанной на горе. Не было ли какого-то неуловимого значения в том, что мое знакомство с Софи и Натаном обрамляла постель – начиная с того момента, ныне отодвинутого в прошлое, казалось, на много веков, когда я впервые услышал над своей головой победоносный скрип кровати, и кончая этим финалом на той же кровати, который останется в моей памяти, пока старческое слабоумие или смерть не изгладят этой картины? Кажется, тогда-то я и почувствовал, что начал сбиваться, сникать и разваливаться на части.
Да будет матрас широк,
Да будет мягка подушка,
Чтоб солнца янтарный шум
Ложа этого не разрушил.
Дважды жизнь моя кончилась - раньше конца Остается теперь открыть – Вместит ли Вечность сама Третье такое событие – Огромное - не представить себе – В бездне теряется взгляд. Разлука - все - чем богато небо – И все - что придумал ад.
Хотелось бы вначале сказать о выборе самого Уильяма Стайрона. Для него частная жизнь "маленького человека" Софи, в которой он сосреточил всю красоту поэтического восприятия жизни, это - Эмили Дикинсон, но в той современности, которая выпала на долю самого Стайрона. Ее поэзия, с которой был знаком еще Линкольн - как перекидной мостик над бездной, от романа "Признания Ната Тернера" до "Софи делает выбор".
Но повсюду этот роман называют "Выбор Софи", не совсем понимая, что ее выбор происходит в процессе повествования, в настоящем времени, а не в прошлом. Именно в том, как человек понимает ее выбор, в чем он видит его содержание... состоит и его личный выбор. И обстоятельства того шокирующего эпизода на платформе Освенцима таковы, что намеренно стирают многие "незначительные" подробности описываемого житейского бытия Софи.
Это... такой художественный прием! Человек проскакивает мимо своего выбора, счтая его чем-то несущественным, но с любопытством вглядываясь в выбор других. у нас ведь многие любят подавать советы, раньше вообще мы были единой "страной советов". каждый считает своим долгом воспользоваться отличной возможностью подать совет в чужом выборе, а еще лучше - навязать его.
Вот Стайрон абсолютно провокационно выстраивает условия мнимого "выбора Софи". И тут понимаешь, откуда в его прозе столько сверчков и... цикад. Она вся проникнута поэзией Эмили Дикинсон, за которую в отчаянии хватается умирающая Софи. Поэтому и роман о Нате Тернере начинается с пения ночных сверчков.
Неслучайно поезд Софи с детьми приходит в Освенцим ночью, прекрасной весенней ночью. Мир вокруг настолько упоительно хорош, что и через много лет Софи вспоминает красоту этой ночи, как самую важную деталь всего, что с ней произошло. Платформа - хорошо оборудованное место для выбора, где люди, не обращая внимания на то, какой невероятной красотой окружены, должны сделать ряд манипуляций, решив, кто немедленно отправится "в печь", а кто останется, чтобы принять муки.
В темноте тенями бредут заключенные, молча выбирая тех, кто составит колонную в крематорий. Они не обращают внимания на охрану, а охрана не обращает внимания на них. Все "делают свое дело". Хотя на платформе с ним нет людей, которые запустили весь этот страшный механизм.
И здесь не следует надеятся на то, будто Софи, ступив на эту платформу, хоть на миг сомневается в том, что у нее и ее детей есть выбор. Но если такие отчаяные надежды она еще испытывает в тот момент, когда кричит вслед пьяному эсэсовцу с крупинками жирного риса на мундире, напомнивших ей трупных червей, то после заключения она вполне поняла, что никакого выбора у нее не было. Как у нее не было выбора - покупать ли мясо для умирающей от туберкулеза матери, зная, что за такое преступление всем полякам грозит Освенцим.
Эпизод прибытия Софи с детьми в Освенцим написан... мастерски. Хотя уже понимаешь, что сейчас будет какая-то шокирующая гадость. Но Стайрон так верно подходит к этому эпизоду, с такой (индейской?) растяжкой подает этот эпизод в самом конце романа, начиная с описания восхищения Софи благодатью, разлитой по весенней согревшейся земле, что из созданной ситуации выйти уже не можешь, продолжая вместе со всеми стоять на этой платформе, ожидая селекции.
Стайрон уже вполне "набил руку" на романе "Признания Ната Тернера" - в описании той внутренней беспомощности человека, лишенного возможности нравственного выбора, превращенного в раба. Тут-то и понимаешь, что для верущего Ната Тернера рабство стало проклятием, а невозможность следовать навственному выбору - превратило его в зверя.
Нельзя так бесстыдно бояться нравственного выбора других, нельзя навязывать собственный выбор ("для других", считая, что это никогда не коснется тебя самого) - с гнусавыми моралями и занудными нотациями.
Надо доверять человеку! Как правило, большинство в жизни ценит вовсе не возможность истязать ближнего или с размахом жить семейством на ворованное. Платформа в Освенциме - подходящее место, чтобы понять. насколько этот подход, доведенный до деловитой утилизации себе подобных - не соответствует не только природе человека, но и всему смыслу мироздания, напоенного весенним благоуханием пробуждающейся земли.
Навязать другому человеку нравственный выбор (пусть даже в виде "мира во всем мире") - можно лишь с идеологией, каждая из которых, подменяя нравственный выбор самого человека, не давая ему жить свою жизнь, решая все за себя, - всего лишь прикрывает чужие уголовные мотивации. И все в совокупности всегда приводит к страшным результатам, вне зависимости от того, какой бы очередной "гений всего человечества" не накропал бы нам идеологию "на каждый день". В ее основе всегда с комфортом устроятся чужие уголовные мотивации.
Софи, так тонко чувствующая жизнь, такая хрупкая и беспечная ее травинка, делает выбор между жизнью и смертью. Она делает этот выбор, когда жизнь предоставляет ей другой выбор: уехать с полюбившим ее молодым человеком, чтобы прекратить это несное существование с сумасшедшим Натаном, вдобавок принимающим наркотики.
Даже пристрастие Натана к наркотикам - это ведь еще одна иллюстрация к поэзии Дикинсон. Просто для Софи не стоит такого выбора, она винит себя не столько за свой выбор на платформе, сколько за то, что попалась с купленным мясом, постоянно терзая себя мыслью, что где-то сделала неверный выбор, вот и подвела в очередной раз всех.
Что Сердцу? - Радость дай – Потом - уйти от Мук – Потом - лекарство проглотить – Чтоб утолило боль – А там - уснуть скорей А там - когда исход Сам Инквизитор утвердит – Свободу умереть.
Если бы можно было проглотить лекарство от мук... Впрочем, Софи выбирает, уже понимая, что обычная жизнь - не для нее. Она с легкостью поддерживает эти карнавалы Натана с переодеваниями и истерическим весельем. Ведь это всего лишь лекарство от мук, возможность забыться на мгновение. Но все неминуемо идет к развязке, потому что... ни у нее, ни у ее детей не было выбора с того момента, как их впихнули в поезд до Освенцима.
Если вспомнить Нюренбергский процесс, то ведь все мы, испытывая к нашим ветеранам огромную благодарность за то, что нас миновала такая поездка в один конец, - отмечали то, что нам казалось оправданием. А подсудимые там пытались объяснить свои зашкаливающие человеческое восприятие поступки: "Я выполнял приказ! У меня не было другого выхода!"
Как-то все привыкли вслух возмущаться подобным, считая объяснение - попыткой оправдания. А это всего лишь объяснение! Я осознаю это вполне. Вряд ли все, кто вышел "побороться с фашизмом" (спустя много лет после закрытия платформы в Освенциме) и прочими "изьмами", понимает это лучше меня.
Это я, простите, наслушалась вдоволь в мирное время - и про "у нас работа такая", "не все в наших силах", "у меня не было другого выхода"... и вплоть до прямого намека "я де такое не сам по себе делаю!" Конечно, каждый выполнял приказ, считая, что уничтожить одну женщину для карьерного роста - вовсе не такой уж "фашизм". Но только нечего было прокурорчику лгать, пытаясь приписать мне какой-то "фашизм". Впрочем, он за свой наезд получил, но вряд ли вообще понял, насколько несовместима с "обычной жизнью" - устройство кому-то в жизни приемной платформы в Освенциме.
Когда лишаешь выбора кого-то... для начала надо все свои "выборы" засунуть самому себе подальше. И во что при этом превращается жизнь? Ой, не стану читать морали, все ведь полагают, будто плохо от подобного будет одной Софи или мне. А им будет чудо как прекрасно. Но чтобы стало окончательно хорошо, надо ведь полностью избавиться от той части личности, где сосредоточена сама возможность ощущать несовместимость подобных занятий с кратой мироздания. Долго объяснять.
Уильям Стайрон был очень смелым писателем, потому что часто выбирал для своих произведений темы, которые многим казались откровенно провокационными. «Выбор Софи» вызвал неоднозначную оценку у евреев, «Признания Ната Тернера» были яростно раскритикованы неграми. Но вряд ли писатель стремился прославиться скандалами. Скорее, критики не хотели видеть то, что было спрятано чуть глубже.
Да, "провоцировал" кое-кого Уильям Стайрон заглянуть в зиющую бездну собственных душонок. Только они устроились в жизни, только развешали повсюду ценнички с "изьмами", только уверились, что все вокруг им должны, а тут их Стайрон... спровоцировал. Предварительно не поинтересовавшись, как это они воспримут его реалистическое описание?
Задуматься, сделать выводы - это не для них! Это же для других! А они выйдут такими суровыми судьями - судить всех, кто под руку подвернется, - "за фашизм".
Вон какой у нас борец по весне образовался! Помните, что там за вопли были на счет "СМЕРШа-абажуров"? А все почему? Человек понял, что финансовых потоков из Сколково больше не дождаться. И разве вся эта "борьба с фашизмом" - не вытекает из уголовных мотиваций? Разве она не оскорбительна по своей сути? И почему за "фашизм" этими "борцами" совершенно не воспринималось - разрушение страны и государственной экономики? А попытка, наконец, некоторых "прогрессивных деятелей" нажраться уже за счет будущего страны - это не фашизм?..
Предчувствие - длинная Тень - косая - Знак - что Солнце зайдет - угасая. Напоминанье притихшим цветам - Что скоро набежит Темнота. Я все потеряла дважды. С землей - короткий расчет. Дважды я подаянья просила У господних ворот. Дважды ангелы с неба Возместили потерю мою. Взломщик! Банкир! Отец мой! Снова я нищей стою.
Конечно, многим не понравилось, что Стайрон описывает возлюбленного Софи - Натана... обычным человеком, который ее любит, но... он точно не герой. Мы же знаем, сколько сегодня желающих пояснить всем, какие они замечательные, продемонстрировав, как надо броться с фашизмом, отчего-то принимая за него вовсе не платформу в Освенциме. Это я уж не говорю о модной нынче тенденции приватизировать эту платформу - в качестве пьедестала своей нравственной чистоты.
Можно долго говорить о недостойном выборе такого стремления побыть героем при мирных гражданах, имея четкую гарантию, что тебе за такое "ничо ни будит". А другим-то будет... обычная гадость! Мерзость, издевательство, садизм, но... не платформа Освенцима жэ! И только потому, что нынешние борцы с фашизмом, за который принимают все, что можно, лишь бы не сам фашизм, - очень прекраснодушные. Спасибки им огромадное! Как бы мы жили... без таких? Наверно, замечательно жили бы. Но не устраивать жэ в мирное время платформу, верно?
Как странно - быть Столетьем! Люди проходят - а ты - свидетель И только! Нет - я не так стойка - Я умерла бы наверняка. Все видеть - и ничего не выдать! Не то еще вгонишь в краску Наш застенчивый Шар земной - Его так смутит огласка.
Все эти многослойные сомнения Стайрон решает очень просто! Да, Натан - шизофреник и наркоман. Эта некоторая переизбыточность "достоинств" героя - вовсе не является оправданием тех обвинений, с которыми он набрасывается на Софи, ломая ей руки, пробивая голову... Миллионы евреев погибли, а она выжила в Освенциме! Значит, она - шлюха, проститутка! Чем она там занималась, что выжила в Освенциме, где погибло столько евреев?
Звучит... знакомо, верно? У нас каждая семья в России имеет свой "вклад в Победу", да только кого это останавливало? Пробить голову, поломать жизнь - сегодняшних "борцов с фашизмом" ведь не остановит! Им ведь главное - победить фашизм, когда им лично ничего не угрожает.
Стайрон вообще написал этот роман, чтобы показать американцам страшную суть этой войны - в первую очередь вся ее тяжесть обрушилась на мирное население. Ну, так можно понять, что за счеты с фашизмом сводятся, когда истязают беззащитную женщину?.. Ведь не шизофреники и наркоманы поголовные.
Нет, у Стайрона - национальность, психическое заболевание и вредные привычки Натана вовсе не являются оправданием, они - объяснение. Натан страстно любит Софи, а впадает в неистовство, понимая, каково ей пришлось в Освенциме, а он... не был способен ее защитить, а главное, удержать в жизни. Он способен ее лишь нежно обнять перед смертью. Но эти дикие их карнавалы, его сумасшествие, срывы - этот именно тот единственный "образ жизни", который Софи еще может принять.
Натан ведь тоже вместе с Софи проходит через платформу Освенцима, что отнюдь не способствует его психическому здоровью. Она до самого конца бережет от этой платформы их молоденького летописца, просто пытаясь объяснить ему, почему она - неподходящая мать для его детей, почему она возвращается к Натану.
Когда-нибудь я пойму, что такое Аушвиц. Это было смелое, но нелепое по своей наивности заявление. Никто никогда не поймет, что такое Аушвиц.
Я выразился бы точнее, если бы написал: «Когда-нибудь я напишу о жизни и смерти Софи и тем самым попытаюсь показать, что абсолютное зло неистребимо в мире». Феномен Аушвица так и остался необъяснимым. Самая глубокая мысль, высказанная пока об Аушвице, – не столько утверждение, сколько ответ вопросом на вопрос.
Вопрос: «Скажи мне, где в Аушвице был бог?»
И ответ: «А где был человек?»
Нельзя к таким историям подходить с "национальным интересами". Стайрон утверждал, что исследует природу абсолютного зла. И это зло наступает, как только человек перестает проникаться сочувствием, как только он позволяет списать свой нравственный выбор - на удобные штампы какой-нибудь новой идеологии. А образ Софи и ее выбор вечной постели в объятиях Натана, - это как сама Любовь, сама Жизнь, которая не нашла себе места среди нас.
Чтоб свято чтить обычные дни – Надо лишь помнить: От вас - от меня – Могут взять они - малость - Дар бытия. Чтоб жизнь наделить величьем - Надо лишь помнить - Что желудь здесь - Зародыш лесов В верховьях небес.
Читать по теме:
©2013 Ирина Дедюхова. Все права защищены.
Рубрика: Гуманитарная катастрофа, Зрелища и чтиво, Огурцова TV | 
Метки: "Выбор Софи", «Признания Ната Тернера», Алан Пакула, Мерил Стрип, Уильям Стайрон
Потрясающий анализ Ирина Анатольевна! Ну как не привести пример из «ужосов нашей истории» в том плане какой выбор для себя делает каждый.
По ссылке более подробно изложены биографичные данные и деяния Волынского.
Не смогла сдержаться. Плачу. Невозможно смотреть на деток прикрученных железной проволокой к дереву. Поражает рациональность и экономность способа убийства малышей. Этих ангелов тоже сортировать будем?
Ну вообще ведь это — в продолжение и под впечатлением статьи в ЛИТЕРАТУРНОМ ОБОЗРЕНИИ «Былые кумиры». Задумалась, что ведь наши родители — все имели такой «выбор Софи», когда от них мало что зависело, по ним по всем прошлась война. Они это видели не на фотографиях, а в жизни.
И когда вылезают нынешние гламурные «борцы с фашизмом», откровенно спекулируя на чужом страдании, намеренно и расчетливо причиняя боль, — так надо дать людям задуматься и о своем выборе в жизни, а не в «борьбе».
Все искала эпизод из фильма «Очень плохая училка», когда учителя с детьми посещают музей, а один лощеный субъект говорит как он ненавидит рабство. Так прямо ненавидит, что сам бы и прикончил тут же! А двое учителей смотрят на своего коллегу, догадываясь, что он так горячо борется против рабства, — отнюдь не из любви и сострадания к людям. Настолько показательный эпизод! Но пока его не вырезали, наверно, именно по этой причине.
Но это «борьба» на фоне чужих страданий, чтобы показать, какой ты замечательный, когда для тебя это не вопрос жизни и смерти — это ничуть не лучше, чем…