Огурцова на линии

Лекс Лютор: "Вы знаете, какая самая старая ложь в Америке, сенатор? Дьяволы не приходят из ада под нами. Они приходят с неба".

Из кф «Бэтмен против Супермена: На заре справедливости» (англ. Batmanv Superman: Dawn of Justice), США, 2016 г.

Да, стоило пририсовать свое черное солнце в аду, как появилась интересная идея, высказанная в фильме «Бэтмен против Супермена: На заре справедливости» тем же Лексом Лютором. Мол, хорошо бы демоны вылетали из ада, а ангелы с небес. Причем, задумал он это сделать, перевернув картину... Ну, как сатанисты распятие переворачивают.

Угу... это и называется: поменять верх с низом. И если на своей картине мира это можно сделать, вообразив себя равным богу, то в реальности никакого "второго солнца" слабым на голову не сотворить, а когда оно видится черным... тут бы надо проверить, а не проросли ли рожки на лобешнике у тех, кто решил перевернуть картину мира?..

Кроме того, необходимо постоянно проверять и собственное нутро - не появилось ли где-то разжижение на почве бытового жлобства, на уровне "своя шкура дороже". Ценить надо в себе искру Божью и осознавать, что на каждого из нас имеется какой-то Высший стратегический план. И вовсе не по устройству второго солнца, а для того, чтобы люди вокруг ощущали тепло нашего привычного солнца с благодарностью ко всему сущему. Вроде истина проходная, но до многих ли она доходит без устройства гуманитарной катастрофы?

И если кто-то сходит с дистанции поступального нравственного выбора, то свой выбор делает в пользу Денницы, срок которого весьма ограничен и является лишь предвестником восхода солнца. Хотя... иной раз кажется, будто и солнце никогда не взойдет. Но мало ли, что кому кажется? Это ведь не означает, что все прямо ломанули за "пятихатками" в Лужники, да и глотку там драли те, кто никак без подтасовки свободы выбора каждого не влез бы эдакие "небожители".

Мир не рухнет из-за скотства очередного избранника судьбы, поэтому непременно найдется время и собрать ловко раскиданные острые камушки. Правда, некоторые потом начинают орать про "сталинские репрессии", а ведь и холокосты на ровном месте не возникают. Ко всем таким вещам катятся камушком последовательно и постепенно, считая, будто ад наверху, так типа "так и надо". Потом и не знают, "где был бог, когда был Освенцим" и были вообще. Зато при этом очень хорошо знают, где прячутся доходяги, пытающиеся скрыться от крематория.

Поэтому я и говорю, что лучше все же не менять нравственных ориентиров и следовать наиболее высоким целям. Поскольку... как картинку не переворачивай, а высокие цели низкими не станут, как над ними не издевайся и не обсирай! У нас ведь нынче принято все высокое стаскивать на маргинальный уровень уголовного быдла. Типа "если ты такой умный, то чо тебе карманы обчистили, гы-гы?"

Ну... хотя бы потому, что Господь поддержит тех, кто картинки не переворачивает, а поверх него черное солнце для всех не возжигает. В этом можно убедиться хотя бы на том отрезке истории, который у нас постоянно мусолится в качестве оправдания нынешнего уголовного беспредела.

Если обратиться все же к нормальной картине мира и трезвым взглядом посмотреть на нынешних ничтожных "небожителей", которые вылезли из обсевков  советских аутсайдеров, то ведь все понимают, что продолжать им поддакивать в их картине мира... достаточно накладно для всех. Вспомним, как весь 2012 год мы всей страной Конца Света ждали... по календарю древних инков... или майя... а может, ацтеков, один фиг. С дуба рухнуть.

А в целом у нас и СССР развалили, чтобы наши "выдающие" не отвечали за преступления в советский период. И дальнейшим оправданием всем предателям был бы развал уже покоцанной страны, гражданские войны и прочие беспределы. Сколько они комарьем зудели над ухом "когда она уж развалится?.." Не поминая всуе про вранье, будто кто-то из них типа "спас" нас от "голода-холода-гражданской войны".

А тот позитивный факт, что "она" (еще можно с ненавистью шипеть "эта страна") таки не развалилась (всё типа "время тянет"), превращает все их "многомудрые" построения в пшик. Они увязли! Блицкрига не получилось. А далее вылезает вся неприглядная правда... картинка мира, с адом вместо неба, висит уже как-то кривовато... Небожители еще изображают тараканищ, вызывая брезгливые чувства и сожаления о потраченной на такое ничтожество жизни... а дальше неминуем рассвет солнца! И, казалось бы, еще вчера непобедимая Тьма на глазах превращается в жалкие ошметки черной сажи, неряшливыми хлопьями падающей вниз. Нда... а буквально недавно все это тщилось закрыть собою небо. А нынче, как не тщится изобразить, будто ничего не ппоменялоь, но все эти глобальные кризисы, дефолты и офшорные скандалы отчетливо свидетельствуют, что время у них вышло.

Новый день неминуемо наступит, никто солнце ради оправдания сатанинской сволочи останавливать не собирается, вешать над головой - тем более. Да и второе солнце (вдобавок черное!) вывешивать тоже накладненько. Жизнь идет своим чередом, делая смешными и ничтожными все оправдания.

И когда кто-то решит предать все сущее и все лучшее в себе, так надо понимать, что ради оправдания этого паскудного шага мир не рухнет! Рухнет Денница, на которую сдавшийся человек решил поставить ва-банк. И, полагаю, каждый это видел не раз и не два-с.

А все потому, что пока игроки делают ставки на очередного Денницу, подбадривая друг друга совершенно очевидными доказательствами, что новый день никогда не наступит, кто-то  делает правильный выбор. И все!

Наше время характерно тем, что и Денницы вокруг подсобрались самого остатнего разлива, здесь уж никаких сомнений у нормального и адекватного человека быть не может. Но все, кто ныл "На кого ж тогда Россию оставить?..", врали уже в том, что вообще-то становление нынешнего барахла произошло не после дефолта, а после уничтоженного правительства Примакова-Маслюкова.

Никаких оправданий добровольному помещению самих себя в паучий кокон нет и быть не может, поскольку ведь всем сдавшимся очень надо, чтобы и другие сдались. Да и ... если любого сдавшегося взять, то там надо понимать, что сдался он не только за свой счет, он же это сделал, чтобы усугубить жизненную ситуацию других.

В этом плане Лариса Шепитько сняла совершенно гениальный фильм "Восхождение". Там очень точно передана обыденна атмосфера страха и давления, безвыходность ситуации, когда новый день наступает лишь для того, чтобы герои, за которых ты переживаешь, отправились на виселицу.

Сразу скажу, что в самой повести "Сотников" Василя Быкова очевидные перетяжки в композиции, будто написана она с кем-то в острой полемике, может быть даже на тот момент уже не живым. Это не совсем литература, это какой-то сгусток... тьмы перед рассветом. А финал сверстан так буднично и плотно, что тоже приходится примерить... то ли буденовку на голове мальчика, то ли вместе с Рыбаком - шкуру полицая.

«Восхождение» — советский художественный фильм 1976 года режиссёра Ларисы Шепитько, военная драма по повести Василя Быкова «Сотников». Премьера состоялась 2 апреля 1977 года.

Фильм, повествующий о двух белорусских партизанах, попавших в руки полицаев, получил несколько призов на Международном кинофестивале в Западном Берлине в 1977 году, став первым советским фильмом, удостоенным высшей награды фестиваля — «Золотой медведь».

«Восхождение» стал последним завершённым фильмом в режиссёрской карьере Ларисы Шепитько. Через три года после выхода ленты на экраны Шепитько погибла в автокатастрофе во время съёмок картины «Прощание с Матёрой». В той же автокатастрофе погиб и оператор «Восхождения» — Владимир Чухнов.

Мне эта заколоченная церковь и буденовка у мальчика на голове показались перебором. Но в повести вроде бы эти детали не выбивали из ткани повествования.

Рядом все плакала, рвалась из рук полицаев Демчиха, что-то принялся читать по бумажке немец в желтых перчатках - приговор или, может, приказ для согнанных жителей перед этой казнью. Шли последние минуты жизни, и Сотников, застыв на чурбане, жадным прощальным взглядом вбирал в себя весь
неказистый, но такой привычный с самого детства вид местечковой улицы с пригорюнившимися фигурами людей, чахлыми деревцами, поломанным штакетником, бугром намерзшего у железной колонки льда. Сквозь тонкие ветви сквера виднелись обшарпанные стены недалекой церквушки, ее проржавевшая железная крыша без крестов на двух облезлых зеленых куполах. Несколько узких окошек там были наспех заколочены неокоренным суковатым горбылем...
Но вот рядом затопал кто-то из полицаев, потянулся к его веревке; бесцеремонные руки в сизых обшлагах поймали над ним петлю и, обдирая его болезненные, намороженные уши, надвинули ее на голову до подбородка. "Ну вот и все", - отметил Сотников и опустил взгляд вниз, на людей. Природа сама по себе, она всегда без усилия добром и миром ложилась на душу, но теперь ему захотелось видеть людей. Печальным взглядом он тихонько повел по их неровному настороженному ряду, в котором преобладали женщины и только изредка попадались немолодые мужчины, подростки, девчата - обычный местечковый люд в тулупчиках, ватниках, армейских обносках, платках, самотканых свитках. Среди их безликого множества его внимание остановилось на тонковатой фигурке мальчика лет двенадцати в низко надвинутой на лоб старой армейской буденовке. Тесно запахнувшись в какую-то одежду, мальчонка глубоко в рукава вбирал свои озябшие руки и, видно было отсюда, дрожал от стужи или, может, от страха, с детской завороженностью на бледном, болезненном личике следя за происходящим под виселицей. Отсюда
трудно было судить, как он относится к ним, но Сотникову вдруг захотелось, чтобы он плохо о них не думал. И действительно, вскоре перехватив его взгляд, Сотников уловил в нем столько безутешного горя и столько сочувствия к ним, что не удержался и одними глазами улыбнулся мальцу - ничего, браток.

Церковь и буденовка - это детали, выхваченные автором, он выделяет их в качестве точки отсчета на временной шкале... но как-то не корректно. Для героев повести эти детали символизируют ту нормальную жизнь, которую предают или, напротив, не предают все участники публичной казни. Заколоченная церковь, между прочим, в повести выкатывается и каким-то осуждением Сотникову, он ведь точно запрещал детям в церковь ходить. И далее пацан в буденовке - как символ молодого поколения, эстафета времени и все такое.

И в качестве "символа преемственности поколений" - это такой знак и для нас, мол, рассвет все же наступит, хотя многие до него не доживут. Но вот Рыбак доживет, а стоит ли типа ему завидовать?.. Хотя такая мысль все-таки мелькает у Сотникова перед двумя деталями, символизирующими наступление грядущего рассвета (в широком смысле, типа колхоза "Рассвет", куда отказалась записываться моя армянская бабка). Там даже мелькает попытка какого-то "объективного отношения", попытка "понять и простить". Ну, как к ипподромной кляче, на которую зря деньги спустил. Мол, что делать, не смогла...

Не всем ведь быть героями, верно? Слышали ведь такие жалистные определения нынешнего скотства? Особенно, когда нынче стали разбирать новоявленного героя Ивана Голунова, попавшего в руки полицаев... Мол, и морда как у торчка, очечки желтенькие... как сами знаете у кого... вид трусоватый, перессавшийся... Какой-то очередной не дотянувший, прямо на порядок тошнотнее Рыбака. Тот хоть старшиной и партизаном был, а этот... не станем уточнять.

Естественно, такая мысль посещает Сотникова уже с веревкой на шее, за минуту до смерти, так что все приходится брать на веру, никто ведь так с веревкой на шее не стоял... Хотя для себя отмечаю, что не так все однозначно воспринимают и окружающие... в изменившихся условиях игры.

В отличие от всех присутствующих, я-то все же долгонько здесь ходила с плакатом "Ich bin ein Partisan!", который и при всеобщей критической риторике воспринимается... по-разному.  Для определенной прослойки это вообще сигнал, что можно последнее грабить, требовать продать квартиру за бесценок и т.д. Для наших журналистов вроде того же Голунова - это сигнал обдирать ресурсы и блог, только и всего, "ничего личного". Для некоторых - единственная возможность поржать в лицо, перестать здороваться, не чувствовать благодарности (долга)... да мало ли? Вот даже кинуть с презрением, чтоб больше такой бандитской сволочи рядом не стояло, а потом вертеться возле каждого перепоста.

К тому же Сотников уже почувствовал (чисто физически) прикосновение петли, пытаясь удержаться на шатком срезе деревянной чурки под ногами. Честно говоря, на фоне этих чисто тактильных ощущений несколько пугает такой "философский размах" писательской панорамы. Будто сам Василь Быков с нечеловеческой живучестью Рыбака вглядывается в Сотникова,  стараясь определить, позавидует ли почти покойник тому, что он пришел с войны живым?..

Но образ уже живет сам по себе, после тирады Сотникова следователю полицаев образ сам отметает и зависть, и прочие недостойные колебания с петлей на шее, которые с партийности в литературе так любят приписывать "простым людям". Сотников бросает обессиленное "выкрутился, сволочь!" не столько Рыбаку, сколько самому писателю.

Да-да, именно Василю Быкову, потому что он-то как раз и не дотянул до состояния, которое переживает преданный человек. Каждый ведь сам выбирает - вешать или быть повешенным, остаться преданным или самому успеть вперед предать.

Рыбак ведь придерживает чурку Сотникова под ногами не столько в качестве его бывшего приятеля, но и единственного здорового мужика из всех, кому назначена "экзекуция". Ну, чисто, чтобы Сотников не упал... раньше времени. Пятая петля с чуркой заготовлена и для него.

Хотя это все... очередные оправдания. Сотников понял, что его предали, что Рыбак опять выкрутился. И от широкой души с петлей на шее просто думать о том, как Рыбак был хорошим старшиной, да вот где-то не дотянул до полноты гражданского самосознания... а не обосралось ли такое, извините за прямоту?

Минуту он тихо стоял, узко составив ступни на круглом нешироком срезе.
Затылок его уже ощутил шершавое, леденящее душу прикосновение петли. Внизу застыла широкая в полушубке спина Рыбака, заскорузлые его руки плотно облапили сосновую кору чурбана.
"Выкрутился, сволочь!" - недобро, вроде бы с завистью подумал про него Сотников и тут же усомнился: надо ли так?
Теперь, в последние мгновения жизни, он неожиданно утратил прежнюю свою уверенность в праве требовать от других наравне с собой. Рыбак был неплохим партизаном, наверно, считался опытным старшиной в армии, но как человек и гражданин, безусловно, недобрал чего-то. Впрочем, он решил
выжить любой ценой - в этом все дело.

Пока я размышляю над этими странностями авторского восприятия (отлично зная, как сам автор потом будет искать персональный рассвет по зарубежным ПЭН-клубам, высказывая претензии, чего он сам в советское время не добрал), происходит у меня такой разговор на Фейсбуке.

Ирина Дедюхова  19 июня в 22:50 ·  
REALTY.NEWSRU.COM  У семьи замминистра обороны нашли элитную недвижимость, которой нет в декларациях  По данным издания "Проект", семье Тимура Иванова, курирующего все военное…

Комментарии:

 Ozerov Alexey А зачем ее ему декларировать то, налоги ведь платить нужно будет, да и вопросы лишние появятся.

Ирина Дедюхова Ozerov Alexey опять какой-то странный вопрос, будто вам надо его оправдать. Не декларировал не из-за налогов, которые смешные при его доходах, а потому что он вор, взяточник и предатель. Ещё, небось, и наркотой приторговывал. Не декларировал, поскольку это объясняет не легитимный характер приобретения. И почему при женщинах и детях вам надо ещё и срани уголовной находить оправдания? Это плохо закончится для вас.

Ozerov Alexey Так о чем и речь, Ирина. Ему ведь проще не декларировать, может не заметят, так "по серенькому", все и пройдет, или потом, "на тормозах" все спустится, если вдруг что "накопают".

Ирина Дедюхова Ozerov Alexey речь не о них, о вас!

Ozerov Alexey У меня с законом, проблем нет, чист, "как стеклышко". А у вас? Можете сказать тоже самое? Честно, не лукавя?

Леонид Козарез Ozerov Alexey Ну, глядь, Алексей, опять вы в лужу. Сели. Считаете себя чистым, когда такое вокруг происходит? Это по меньшей мере - не по мужски. Ответственность с себя типо сняли - вот он чистенький. При Вас все это делается. При Вас детей на органы продают, при вас разоряют сельское хозяйство, женщин при вас оскорбляют с самого верха, а вы все в чистеньких?

Ирина Дедюхова Ozerov Alexey вы наседаете по уголовному случаю, при обрушении законодательной системы. И случай в том, что как уголовку не узаконивай, она останется уголовкой. Далее идет откровенный наезд. А это не есть хорошо. Я ведь не из тех, кто меняется! А из тех, кто может изменить мир. Ваш мир показать тем, чем он есть - это на одну затяжку! Далее будете изворачиваться по конкретным случаям и не в отвлеченных, а сугубо личных обстоятельствах. Ведь всем, кроме вас, видно, насколько шаткий мирок возле вас.

Ozerov Alexey Ирина Дедюхова , изредка, и "против течения" идти, оставаясь в одиночестве, потому что, за других, уже все решили. И не изворачиваться, ни перед кем, не прогибаться, изредка прислушиваясь к дельным советам. Ведь своей головой думать нужно, а не жить по чьему то наущению.

Ozerov Alexey Ирина Дедюхова , и у вас в разговоре, прослеживается еврейско-немецкая тематика, к чему бы это?

Ozerov Alexey Ирина Дедюхова , и ни кого и не оправдываю, пусть сами оправдываются.

Ирина Дедюхова Ozerov Alexey , а перед кем кто-то будет оправдываться, не пытались уточнить? Ведь и вы, и вот эти - отчего-то лезут оправдываться передо мной. Вы-то нахрен кому-то нужны с оправданиями. И это вас никто из этих в расчет не берет. Так что нечего тут передо мной говном возбухать. И, кстати, суть всего этого разговора в том, что я не принимаю никакие оправдания, вообще! И тащут очередной кочан - к моим ногам, не к вашим. Его сдают в качестве попытки оправдания. А когда свои тащат свои же гнилые кочаны, это означает, что приговор уже вынесен и пересмотру не подлежит. А стою лишь затем, чтоб никто из вас не оправдывался. Смотреть на это вшивое блеяние противно! Когда предавали, лгали и воровали, у меня советов не спрашивали. Но вот настолько измененное сознание, что даже будучи полностью уличенными в том, что погань вы все засранная, никому на хрен не нужная... уже самосознание дошло до гнилого кочана... и тут попытка у моих подошв поклянчить на жалость. Тьфу!

Столько раз предавали, буквально на дню по нескольку раз... впрочем, как и всех вас, конечно... Но чот вот привычки не возникает, верно? Чот при каждом очередном предательстве - потрясающая новизна впечатлений!

Не знаю, конечно, как там у кого... но любоваться на церковку и мальчика в буденовке я бы точно не стала. Я бы хоть пару сук перед петлей загрызла и с собой забрала. Тщательно засунув им в жопу все их оправдания.

Да-да, от кого вы это слышите? Ой, от гребаной осужденной экстремистки, на что изнамекался этот мой очередной собеседничек. Он, конечно, Василя Быкова не читал, а там и на этот счет в тексте имеется соответствующая сноска.

Полицаи наводили последний порядок у виселицы. Стась со своей неизменной винтовкой на плече отбросил ногой чурбак из-под лишней пятой петли и опять что-то прокричал Рыбаку. Тот не так понял, как догадался, что от него требовалось, и, достав из-под Сотникова подставку, бросил ее под
штакетник. Когда он повернулся, Стась стоял напротив со своей обычной белозубой улыбкой на лице-маске. Глаза его при этом оставались настороженно-холодными.
- Гы-гы! Однако молодец! Способный, падла! - с издевкой похвалил полицай и с такой силой ударил его по плечу, что Рыбак едва устоял на ногах, подумав про себя: "Чтоб ты околел, сволочь!" Но, взглянув в его сытое, вытянутое деревянной усмешкой лицо, сам тоже усмехнулся - криво, одними губами.
- А ты думал!
- Правильно! А что там? Подумаешь: бандита жалеть!
"Постой, что это? - не понял Рыбак. - О ком он? О Сотникове, что ли?"
Не сразу, но все отчетливее он стал понимать, что тот имеет в виду, и опять неприятный холодок виновности коснулся его сознания. Но он еще не хотел верить в свою причастность к этой расправе - при чем тут он? Разве это он? Он только выдернул этот обрубок. И то по приказу полиции.

Так сразу и вспоминаешь... "работа у нас такая"! Они сами-то не бандиты, они поддерживают существующую власть, у них проблем с законом нет.

Хорошо, что я успела прочесть эту повесть до того, как полностью лишилась "читательской халвы". Сейчас смотришь на это все, как на рентгеновский снимок. Затрудняюсь даже сказать, относится ли это произведение к искусству... или просто очередная "трудная правда о войне".

Но... лучше все же разобраться, почему вдруг эта повесть возникает в 1969 году, после кризиса 1968 года. Впервые опубликована в 1970 году. Можно привязаться лишь к кризису 1968 года, потому что все суды над коллаборационистами уже прошли. Автор пояснил, что сюжет подсказан встречей с однополчаниным, которого он считал погибшим.

Для произведения искусства здесь явно недостаточно нормального позитивного отношения к жизни. И написано, словно лишь для того, чтобы выставить очередной счет живым. Мол, хорошо вместе со всеми подниматься в атаку, а вот так... и не знаешь, где чурочку придется подержать.

Как бы очень сложный выбор получается... Только вот автор считает, будто выбора нет ни у кого, а есть типа "сила обстоятельств".

В письме к Алесю Адамовичу Быков рассказывал, что, «кожей и нервами» почувствовав историю, в которой люди напрочь лишены возможности влиять на ситуацию, он выбрал «сходную модель на материале партизанской войны (вернее, жизни в оккупации)»^[3].

Я взял Сотникова и Рыбака и показал, как оба обречены, хотя оба — полярно противоположные люди, — такова сила обстоятельств. Не скрою, здесь замысел — от экзистенциализма, каким я его представляю^[3].

Да-да... просто замкнутый круг получается, когда некоторые достойно принять неизбежное не могут. Рыбак тащит раненого Сотникова, потому что надо будет отвечать товарищам... Староста дал овечку, они поневоле его сдают, тут выясняется, что он вдобавок еще и деревенскую девочку Басю прячет... Затем так же поневоле подставляют Демчиху... и все как бы из воли к жизни, из желания принести побольше пользы для грядущей Победы. Мол, вот ведь из чего Победа в результате складывается. Катится и катится снежным комом...

"Тяжелая правда о войне" возникает, потому что через 24 года пишется вещь, вообще ставящая под сомнение, что Победа все же была! Даже не будет...когда-то, а именно была в 1945 году для всех персонажей повести, мертвых или живых. Поскольку две отмеченные детали в качестве "признаков грядущего рассвета" не слишком катят. Странно, что церковь заколочена, потому что это не 20-е годы, о 40-е годы. Ведь нынче уже и министерша Васильева сделала карьеру на увековечивании подвига православных священников в период ВОВ. Да и я получала замечания к роману "Армагеддон №3" в том, что именно при Сталине, а уж тем более в период войны никаких репрессий к священникам не было вообще.

Буденовка на 12-летнем мальчике тоже смотрится каким-то временным анахронизмом, будто намеренно вышибая из колеи времени. Помнится, и в советское время у меня вставал вопрос о том, как это полицаи и немцы такие добренькие, что позволили мальцу щеголять в такой шапочке. И как это родители все же нечто менее провоцирующее на него не натянули? Смотрится ведь все равно символом приверженности идеалам... даже не советской власти, а партийности в литературе. Опять с 20-х годов это должно было быть изношено в прах, но и изначально буденовка стандартного 56-58 размера несколько великовата для мальчика.

Все же, если деталь настолько важна, если несет функцию и "связи времен", то как-то правдивее ее надо выбирать, даже тень фальши или сомнений здесь абсолютно недопустимы.

А вот на самом деле носили тогда мальчики шарфы-капюшоны (умбры), как это и было в повести "Чук и Гек" 1939 года. Это проще, дешевле и практичнее. Полный вариант предусматривал шапку. Но если автору надо было показать военную бедность на "тонковатой фигурке" голодающего мальчика, он мог бы сказать, что шарф был надвинут без шапки.

Кстати, буденовки кроились по такому же принципу, поскольку шарфы-капюшоны были приняты и у офицеров царской армии.

Так вот и вырисовывается первоначальный замысел, который заключается в обыденности предательства. И далее в тексте будто визуализируется этот "незаметный" переход на сторону врага. Для армейского старшины находится такой путь... чудный путь деревенской дурочки, которая сама не знала, с кем и когда "незаметно" докатилась до беременности.

И первое впечатление у меня было при чтении повести (детское, конечно, без особых философских загибов) в том, будто автор в лице боевого старшины Рыбака пытается регулярную армию дискредитировать.

Василь Быков, отвечая на вопрос о том, почему, увидев приближающихся к дому Дёмчихи полицейских, Сотников не повёл себя столь же решительно, как прежде, ответил, что его герой был сломлен первым боем; лишь в полиции он «находит в себе силы, чтобы умереть достойно»^[11].

«Процесс самопроявлений» касается не только Сотникова и Рыбака — он затрагивает и Дёмчиху, вынужденную «переступать через естественное для неё материнское чувство самосохранения», и старосту Петра, которого казнят не только из-за выданной партизанам овечьей тушки, но и из-за не выданной полицаям еврейской девочки Баси^[12].

Видите? С Демчихи "стечения обстоятельств" потребовали, пожалуй, больше, чем с других. Она вообще по задумке автора должна "самопроявиться", отринув свою природу, суть. А Сотников, оказывается, "всю кашу заварил", стольких за собой утянул... Так и хочется добавить "сука". Только осознав, каким хмыренышем оказался на проверку, "нашел в себе силы" и т.д. и т.п.

Не все чисто у Василя Быкова с этой повестью, ох, не чисто! Там делается упор на легкости предательства. А сама ткань, сама тема, а главное, истинные жизненные прототипы персонажей заставляют автора показать предательство сакральным и несмываемым грехопадением.

Режиссер Лариса Шепитько очень точно следует тексту... практически во всем. Но у нее несколько иной взгляд... женский. Вот и церквушка с буденовкой приняли у нее форму почти библейского иносказания.

Буденовка и заколоченная церковь - это детали-симулякры, но они чисто визуального характера, в тексте это не цепляет таким символом... ухода из жизни в духе декларируемого "умереть за идею". Здесь ведь фабула произведения направлена не к жизни, не к грядущему рассвету, а к смерти.

Самый жизнеспособный, боевой и несдающийся персонаж Рыбак оказывается предателем, став им "почти незаметно для себя", просто из уголовной мотивации "у меня не было другого выхода". Типа "жить захочешь, так непременно предашь".

Сама повесть пишется отчего-то в аккурат после "золотой пятилетки", когда однозначно доказано, что лишь при нормальной работе инженеров на базе индустриального производства, где все эти партийные начетчики лишь нахлебники и паразиты, можно за пятилетку произвести продукции больше в 4-5 раза, чем за весь советский период, включая потери от Великой Отечественной войны.

И как раз на фоне этого безусловного прорыва к благосостоянию народа (несмотря ни на что в войне победившего, мать вашу!) и государства, - вдруг вылезает Василь Быков со своей сказкой о смерти. А мы к этому вопросу возвращаемся, когда знаем, что он подписал письмо 42-х, где все подписанты действовали в плотном контакте со спецухой. (И в скобках еще раз добавим, что удивительным образом число подписантов [из лиц, создающих пищу духовную] совпало с еще египетским числом смертных грехов, т.е. каждый из них теперь по сути является олицетворением конкретного демона... смерти! А Египет - это первое инфраструктурное государство, а у нас на макроуровне постоянно идет противостояние идеологии города-государства [автономной системы, развивающейся за чужой счет] и инфрастрктурного государства.)

Дело в том, что в повести есть детали, которые Быков выбалтывает скороговоркой. Но все чувствуют, что действительно там поперла у него какая-то "другая правда о войне", о которой никто предпочитал не думать ни в войну, ни после нее, когда надо было выжить и восстановить все разрушенное. И не думали именно из общего нравственного чувства, которым была охвачена вся нация.

Мне отец (в 10 лет они вместе с другом Пиховкой вывозили раненых к Сталинграду, а потом пережили танковый рейд наших по тылам, после которого были зверства в отношении мирного населения, было существование в 200 метрах от расстрельной ямы лагеря полевой жандармерии и т.д. и т.п.) говорил о войне, что это было великое время, потому что в народе проснулись самые чистые, самые высокие, самые светлые чувства. И было, конечно, разное, но эта общность на основе самых нравственных порывов - как раз и позволила совершить такой переворот вплоть до Космоса, свершений науки и производства.

И вот в момент безусловных мирных побед начинаются поиски "другой правды о войне". На самом деле после партийного путча Хруща идут поиски путей "закручивания гаек"... они уже предали! И тут высматривают пути, каким образом можно замазать в предательстве других.

Мы постоянно имеем дело с местечковыми перевертышами. Ну, как нынче тянет пойти проблеваться, когда яркие представители от "кремлевских тандемчиков" начинают пилить бюджетные денежки на "повышение патриотизма". И понимаем, что все это делается с обратной целью! И они отлично понимают, что стоит им заговорить о нравственности, "духовных скрепах" ("в крепостничестве", с. председателя КС Зорькина), о патриотизме и прочих, казалось бы, необходимых всем вещах, - так у всех от этих прекрасных слов начинаются наоборот рвотные спазмы, поскольку за ними стоит непереносимый на уровне человеческой природы поток сатанинской лжи.

Но вот чего все эти нынешние деятели, проходы которым мостились с конца 60-х такими произведениями как "Сотников", не понимают,  что нравственная основа того, о чем они несут вслух, нисколько не изменится! И сами другими не станут, и люди окончательно отшатнутся от них, а вовсе не от лучшего в себе и в других. Именно подвиг народа в войне, послевоенный период восстановления народного хозяйства - это доказали.

Но красиво жить не запретишь, попытки преодоления нравственного чувства, на котором здесь все создавалось и строилось, все равно будут. Стоим им затянуться немного во времени... и кто ж его знает, что получится в результате? Вот уже и "бессмертные полки" маршируют, а ведь и за ними - ложь предательства Родины.

Однако богами в результате никто никто не станет, а потом настанет день, когда рухнет и такой, казалось бы, безусловный бастион, как "Сотников". Вот я сижу себе, понаписываю это все... и в бездну летят Стругацкие вместе со всеми, кто там за ними стоял... после предыдущей части сладенького призвали к ответу Бобкова, мне даже приказа по гарнизону не было его проводить, все с ним настолько ясно, что и без меня проводили как суку и предателя. И отлично! Как у нас на хуторе говорили по таким поводам: "Дожила сучка до счастливой старости! Сама на завалинке, а щенята лают!"

Надо верить в людей, осознавая, что  высокий нравственный выбор даже одного (и самого неказистого подранка) делает бессмысленным неправильный и безнравственный выбор большинства!

И это положение Быков не может преодолеть и в "Сотникове"! Сотников у него в целом какой-то неудачник, только мешает Рыбаку воевать. Но, оказывается, и удачливость Рыбака не спасает его от всей остроты нравственного выбора, полностью перечеркивая жизнь при следовании постулатам "от меня ничего не зависит", "у меня не было другого выбора", "мне ведь тоже жить надо!".

Последнее, кстати, я слышала от молодого мужика-судьи, бывшего прокурора. Естественно, я должна была понять, что ему жить надо, а мне можно не жить.

Но если проштудировать концовку повести "Сотников", там присоски этих самооправданий уже хищно нацелены на каждого. Будто все, кому готовится ликвидация, как бы заранее не должны требовать с окружающих свершения каких-то запредельных подвигов. Должны въехать в их проблемы! Вот, как Сотников, все должны с петлей на шее сообразить, что не могут даже с всратого Рыбака потребовать, чтоб он отлип от их валенок и встал, как мужик, на свой пятый чурбанчик.

Мол, все ведь люди, не всем быть героями... и на кой в декларации элитную недвижимость показывать, верно?

Четверо повешенных грузно раскачивались на длинных веревках, свернув набок головы, с неестественно глубоко перехваченными в петлях шеями.
Кто-то из полицаев навесил каждому на грудь по фанерке с надписями на русском и немецком языках. Рыбак не стал читать тех надписей, он вообще старался не глядеть туда - пятая, пустая, петля пугала его. Он думал, что, может, ее отвяжут да уберут с этой виселицы, но никто из полицаев даже не подошел к ней.
Кажется, все было окончено, возле повешенных встал часовой - молодой длинношеий полицайчик в серой суконной поддевке, с немецкой винтовкой на плече. Остальных начали строить. Чтобы не мешать, Рыбак взошел с мостовой на узенький под снегом тротуарчик и стал так, весь в ожидании того, что последует дальше. В мыслях его была путаница, так же как и в чувствах, радость спасения чем-то омрачалась, но он еще не мог толком понять чем.
Опять заявило о себе примолкшее было, но упрямое желание дать деру, прорваться в лес. Но для этого надо было выбрать момент. Теперь его уже ничто тут не удерживало.
Полицаи привычно строились в колонну по три, их набралось тут человек пятнадцать - разного сброда в новеньких форменных шинелях и пилотках, а также в полушубках, фуфайках, красноармейских обносках. Один даже был в кожанке с до пояса обрезанной полой. Людей на улице почти уже не осталось - лишь в скверике поодаль стояло несколько подростков и с ними тоненький, болезненного вида мальчишка в буденовке. Полураскрыв рот, он все шмыгал носом и вглядывался в виселицу, похоже, что-то на ней его озадачивало. Минуту спустя он пальцем из длинного рукава указал через улицу, и Рыбак, от неловкости передернув плечом, шагнул в сторону, чтобы скрыться за полицаями. Вся группа уже застыла в строю, с радостной исполнительностью подчиняясь зычной команде старшего, который, скомандовав, и сам обмер в сладостном командирском обладании властью, на немецкий манер выставив в стороны локти.
- Смирно!
Полицаи в колонне встрепенулись и снова замерли. Старший повел по рядам свирепым строевым взглядом, пока не наткнулся им на одинокую фигуру на тротуаре.
- А ты что? Стать в строй!
Рыбак на минуту смешался. Эта команда обнадеживала и озадачивала одновременно. Однако размышлять было некогда, он быстренько соскочил с тротуара и стал в хвост колонны, рядом с каким-то высоким, в черной ушанке полицаем, неприязненно покосившимся на него.
- Шагом марш!
И это было обыкновенно и привычно. Рыбак бездумно шагнул в такт с другими, и, если бы не пустые руки, которые неизвестно куда было девать, можно было бы подумать, что он снова в отряде, среди своих. И если бы перед глазами не мелькали светлые обшлага и замусоленные бело-голубые повязки на рукавах.
Они пошли вниз по той самой улице, по которой пришли сюда, однако это уже был совершенно иной путь. Сейчас не было уныния и подавленности - рядом струилась живость, самодовольство, что, впрочем, и не удивляло: он был среди победителей. На полгода, день или час, но чувствовали они себя очень бодро, подогретые сознанием совершенного возмездия или, может, до конца исполненного долга; некоторые вполголоса переговаривались, слышались смешки, остроты, и никто ни разу не оглянулся назад, на арку. Зато на них теперь оглядывались все. Те, что брели с этой акции вдоль обшарпанных стен и заборов, с упреком, страхом, а то и нескрываемой ненавистью в покрасневших от слез женских глазах проводили местечковую шайку предателей. Полицаев, однако, все это нимало не трогало, наверное, сказывалась привычка, на бесправных, запуганных людей они просто не обращали внимания. Рыбак же со все возрастающей тревогой думал, что надо смываться. Может, вон там, на повороте, прыгнуть за изгородь и прорваться из местечка. Хорошо, если близко окажется какой-либо овраг или хотя бы кустарник, а еще лучше лес. Или если бы во дворе попалась под руки лошадь.
Поскрипывал снег на дороге, полицаи справно шагали по-армейски в ногу, рядом по узкому тротуару шел старший - крутоплечий, мордатый мужчина в туго подпоясанной полицейской шинели. На боку у него болтался низковато подвешенный милицейский наган в потертой кожаной кобуре с медной протиркой в прорезях. За мостом передние в колонне, придержав шаг, приняли в сторону - кто-то там ехал навстречу, и старший угрожающе прикрикнул на него. Затем и остальные потеснились в рядах, разминаясь, - какой-то дядька в пустых розвальнях нерасторопно сдавал под самые окна вросшей в землю избушки. И Рыбак вдруг со всею реальностью представил: броситься в сани, выхватить вожжи и врезать по лошади - может бы, и вырвался. Но дядька! Придерживая молодого, нетерпеливого коника, тот бросил взгляд на их строевого начальника и всю их колонну, и в этом взгляде его отразилась такая к ним ненависть, что Рыбак понял: нет, с этим не выйдет! Но с кем тогда выйдет? И тут его, словно обухом по голове, оглушила неожиданная в такую минуту мысль: удирать некуда. После этой ликвидации - некуда. Из этого строя дороги к побегу уже не было.
От ошеломляющей ясности этого открытия он сбился с ноги, испуганно подскочил, пропуская шаг, но снова попал не в ногу.
- Ты что? - пренебрежительным басом бросил сосед.
- Ничего.
- Мабуть, без привычки? Научишься!
Рыбак промолчал, отчетливо понимая, что с побегом покончено, что этой ликвидацией его скрутили надежнее, чем ременной супонью. И хотя оставили в живых, но в некотором отношении также ликвидировали.
Да, возврата к прежнему теперь уже не было - он погибал всерьез, насовсем и самым неожиданным образом. Теперь он всем и повсюду враг. И, видно, самому себе тоже.
Растерянный и озадаченный, он не мог толком понять, как это произошло и кто в том повинен. Немцы? Война? Полиция? Очень не хотелось оказаться виноватым самому. Да и в самом деле, в чем он был виноват сам? Разве он избрал себе такую судьбу? Или он не боролся до самого конца? Даже больше и упорнее, чем тот честолюбивый Сотников. Впрочем, в его несчастье больше других был виноват именно Сотников. Если бы тот не заболел, не подлез под пулю, не вынудил столько возиться с собой, Рыбак, наверное, давно был бы в лесу. А теперь вот тому уже все безразлично в петле на арке, а каково ему-то, живому!..

Удирать им некуда, поэтому надо дома у себя житуху рушить под этой пустой пятой петлей. И что же больше всего омрачило радость спасения? А "нескрываемой ненавистью в покрасневших от слез женских глазах"! И дальше просто не в бровь, а в глаз про "местечковую шайку предателей", с которой мы имеем нынче дело на всех уровнях.

Понимаете... вот возникает такой чисто литературный островок местечкового "нового порядка", отрезаются все пути выхода, а прежде всего, в будущее! Ведь пишется все не в 40-х, когда идут суды над предателями, а почему-то в момент преодоления всех бед.

Только жить начали, а тут... извольте откушать "другую правду о войне", будто какие-то нравственные акценты еще не расставлены с теми, кому оказалось некуда удирать. Вдруг как бы приспичило всем поколебаться - предавать или нет?..

И это называется "более зрелой нравственной фокусировкой"! И первыми здесь откликаются профессиональные предатели типа Познера, которые сразу же начинают вспоминать свои разговоры с Филом Донахью... с нами-то ведь и поговорить не о чем, кто мы такие перед несравненным Филом Донахью?

По словам Алеся Адамовича, именно в «Сотникове» происходит «качественный сдвиг» в творчестве Василя Быкова, возникает «новая нота, иная, более зрелая нравственная фокусировка»^[14].

Дмитрий Быков убеждён, что нравственные поиски в повести не только выводят читателей на самурайский закон — «во всех моральных коллизиях выбирать смерть», — но и напоминают: «ни на что нельзя надеяться; расплачиваться приходится за всё»^[15].

Журналист Владимир Познер, включивший «Сотникова» в список произведений, которые меняли лично его на протяжении жизни, рассказал про спор в доме Фила Донахью. Суть дискуссии сводилась к вопросу, есть ли гарантия, что человек под грузом обстоятельств не выдаст друга. Ответ был найден, когда Познер вспомнил про Сотникова. Быков написал свою повесть для меня, констатировал журналист^[16].

Точно так же сюжет про Сотникова проецировала на собственную жизнь режиссёр Лариса Шепитько^[17]. Разница между фильмом «Восхождение» и книгой Василя Быкова заключается в том, что писатель «не отваживается вершить моральный суд»^[18], тогда как в киноверсии Шепитько расставлены все точки над i:

Это история про человека, который мог быть рождён на 30 лет раньше, который попал в известную всем нам трагическую ситуацию, прошёл через все испытания, сам погибал, сам предавал, сам выживал, сам вычислял для себя формулу бессмертия и сам приходил к тем открытиям, к которым пришёл Сотников^[17].

Евгений Сидоров. Необходимость поэзии: Критика. Публицистика. Память. — М.: Гелеос, 2005. — С. 180. — 512 с. — ISBN 5-8189-0428-8.

То, что Лариса Шепитько проецировала все на свою жизнь, это в точку! А вот то, будто писатель Быков незаметно пытается подсунуть нравственность местечкового отребья, а она никак слюнями не лепится... это, согласитесь, не совсем соответствует странному определению «не отваживается вершить моральный суд». Да это все написано, чтобы подставить под моральное осуждение то, что им удрать мешает! Это все написано, чтобы выставить на суд (причем, как выясняется, без всякой нравственной основы) - нескрываемую ненависть в покрасневших от слез женских глазах! Только для этого! А то ведь "радость спасения" сильно омрачится.

Здесь все же приходится еще раз признать, что кино - действительно новый вид искусства. Кроме режиссера Ларисы Шепитько, проецирующей на фильм свои личные переживания, которые уже успела хватануть в связи с изменившимися нравственными аспектами, навязываемыми сверху, здесь работают актеры, которые не утратили связь с нравственными критериями народа и традиционными (нравственными) ценностями. Они в этом фильме выступают все личностями, лепят образы от весьма богатого внутреннего мира, от еще высокого отношения к жизни.

В результате получается настолько гениальная игра актерского ансамбля, что некоторые подловатые аспекты осторожного паучьего присасывания впрыскивания парализующего яда страха перед смертью, безысходностью, а главное, искушение предательством - они каким-то образом перерабатываются... действительно в восхождение! В восхождение к высотам нравственности.

Отдельно надо, конечно сказать об игре актрисы Людмилы Поляковой в роли Демчихи. Сам образ Демчихи в повести... так и тянет брякнуть: "Ну, Демчиха ведь для нас не женщина! Хотя понятно, что, совершая героические военные подвиги, приходится воевать и за такое гавно, пардонте-с!"

Демчиха "раскрывается" в повести, прежде всего, "недостойным" поведением на казни. Она там всех достала своими воплями, никак не желает умирать достойно, с песнями и пламенными взглядами. Умоляет ее пощадить, валяется в ногах, непрерывно орет и рыдает на всю площадь, отвлекает всех от философских раздумий о жизни и смерти.

Но что характерно... так это то, что при Демчихе почему-то нельзя вдоволь покуражиться над девочкой Басей, а о самой Демчихе и подумать нельзя, чтоб запросто предложить ей трусы снять и показать прокладку, поиграв "во врача". Тут лишь бы силенок хватило такое чудо до чурбана дотащить.

Скамьи на всех, однако, не хватило. Под следующей петлей стоял желтый фанерный ящик, а на остальных двух местах торчали в снегу полуметровые, свежеотпиленные от бревна чурбаны. Сотников подумал, что его определят на ящик, но к ящику подвели Демчиху, а его Рыбак с полицаем потащили на край, к чурбанам.
Он еще не дошел до своего места, как сзади опять раздался крик Демчихи. От неожиданности Сотников оглянулся - женщина, упираясь ногами, всячески отбивалась от полицаев, не желая лезть под петлю.
- Ай, паночки, простите! Простите дурной бабе, я ж не хотела, не думала!
Ее плач заглушили злые крики начальства, что-то скомандовал Будила, и полицай, ведший Сотникова, оставил его на Рыбака, а сам бросился к Демчихе. Несколько полицаев потащили ее на ящик.

Так получается, что Рыбак понадобился и его оставили в живых только потому, что с Демчихой пришлось всем взводом куролеситься под виселицей.

В описании ликвидации, кроме симулякра с заколоченной церковью, есть и другие сакральные аспекты перевернутой картины мира: дьявольское присутствие следователя и полицаев, явственное ощущение ожившей на шее петли после чтения приговора.

Ясно, что петля зашевелилась и на шее притихшей ненадолго "дуры-бабы" Демчихи, поэтому она вдруг опять начинает вопить свои очередные глупости: "Ай-ай, не хочу!" Герою повести явно неловко за ее поведение, он всем старается улыбнуться, мол, что с бабы-дуры взять. Получается довольно жалко.

Больше он не стал всматриваться и опустил взгляд, чтобы избежать ненавистного ему вида начальства, немцев, следователя Портнова, Стася, Будилы. Их дьявольское присутствие он ощущал и так. Объявление приговора, кажется, уже закончилось, раздались команды по-немецки и по-русски, и вдруг он почувствовал, как, будто ожив, напряженно дернулась на его шее веревка. Кто-то в том конце виселицы всхрапнул раз и другой, и тотчас, совершенно обезумев, завопила Демчиха:
- А-а-а-ай! Не хочу! Не хочу!
Но ее крик тут же и оборвался, морозно хрястнула вверху поперечина арки, сдавленно зарыдала женщина в толпе. На душе стало нестерпимо тоскливо. Какая-то еще не до конца израсходованная сила внутри подмывала его рвануться, завопить, как эта Демчиха, - дико и страшно. Но он заставил
себя сдержаться, лишь сердце его болезненно сжалось в предсмертной судороге: перед концом так захотелось отпустить все тормоза и заплакать. Вместо того он вдруг улыбнулся в последний раз своей, наверное, жалкой, вымученной улыбкой.

Лариса Шепитько и выбирает для роли Демчихи с виду вовсе и не красавицу, характерную актрису Людмилу Полякову, которая, тем не менее, в каждой эпизодической роли может показать просто движением плеч невероятную внутреннюю красоту своих героинь. Это "старая школа", когда актеры раскрывали образ, а не занимались позорным самопиаром в качестве жалкой улыбки под виселицей.

Но само приглашение этой удивительно органичной актрисы меняет и текст. После шевельнувшейся на шее петли Демчиха, ощущая всю бесполезность обращения к предателям, в фильме шепчет в отчаянии "Деточки мои!"

В фильме, при почти дословном цитировании текста повести, что-то происходит на уровне самых обычных взглядов. Пока наше внимание сосредоточено на колебаниях Рыбака, уже предавшего тех, с кем провел ночь перед казнью, на него внимательно, с детским любопытством глядит девочка Бася, история которой в повести почти и не рассматривается. Да обычное дело, раньше во всех хуторах и местечках такие Баси в подполах сидели, иногда целыми семьями. Чего, дескать, на такой бытовой мелочевке внимание фокусировать.

Но зарубочка на будущее этой Басей ставится в том, что становится понятным, как любого хитрого изворотливого старосту можно на такой Басе поймать "на крючок". Ну, как меня поймали на провокации с какой-то девочкой Басей из лагеря "Дон". И тут все понимаешь обширным умищем, в особенности, когда появляются сведения, что в ночном погроме, кроме чеченцев, участвовали армяне... мне-то в этот момент абсолютно ясно, что это ложь-пиZ...шь и провокация по предоплате, сплошное вранье... Но выхода-то нет! Я-то ведь в данном случае на русской литературе стою, которая обязана защищать всех девочек Бась, а не выставлять их на скамейку под виселицу...

Вот такими же путями все выходы отрезаны в повести! Хочешь оставаться человеком, выходишь орать "Ой, паночки, вы совсем вдупель офуели или как?.." Хоть тебя и гложут серьезные сомнения в том, что там за флешмоб с очередной девочкой Басей, не говоря о самих "паночках".

Но у Ларисы Шепитько идет не "трудная правда о войне", а уже сама "правда жизни". Поскольку в повести однозначно указано, что предательство у боевого контингента мужиков будет ступенчатым, вначале они должны отступиться от женщин, воевать за самих себя.

Это главный вывод повести, как визуализации процесса предательства. И далее этот вывод входит во все разработки спецухи.

А когда идет "правда жизни", то никому не нужная Бася (смерть которой вообще в повести не рассматривается, будто она убита давно, вместе с семьей) завороженно смотрит на Рыбака, судорожно пытающегося выжить. Бася хорошо понимает, что ей бессмысленно даже пищать: "Ай, паночки, простите! Простите, что на свет уродилась и тоже выжить пыталась! Я ж ничего такого не хотела, не думала!" А кроме того, в искреннем любопытстве маленькой Баси к поведению взрослых мужчин уже просматривается... будущая Демчиха.

Понимаете, это такой срез, попытка вырваться уже предавших на подводе из устоявшихся нравственных ценностей. И там "трудная правда о войне" заключается в том, что золотишко из концлагерей начинает жечь пятки. Им уже дважды не удалось к нему прорваться, это очередная рекогносцировка местности.

А фильм у Шепитько, хоть и снятый без "ай-ай, не хочу!" Демчихи, но с ее шепотом о детях, - он как напоминание, насколько тягостной будет судьба каждого предателя.

И вот уже Рыбак в роли замученной девочки Баси, которая недолго продолжала жить после ликвидации, в которой погибла ее семья. И, наверно, жила вовсе не из животной жадности (на уровне жлобства) к жизни Рыбака, а потому что люди, которые были вокруг, не давали ей погибнуть, чтобы самим оставаться людьми.

Рыбак понимает, что у него остается только один выход, чтобы окончательно не перевернуть для себя картину мира. Но тут он обнаруживает, что перевернул ее окончательно, вывалившись из рая, как гад из мешка. И как там не верти картинку, как не ищи оправдания, а сам-то он понимает (хоть ему и не нравится чувство вины), насколько непоправимый шаг совершил, на уровне полной и окончательной духовной смерти.

В полном смятении, с туманной пеленой в сознании Рыбак пришагал с колонной к знакомым воротам полиции. На просторном дворе их остановили, по команде всех враз повернули к крыльцу. Там уже стояли начальник, следователь Портнов и те двое в немецкой жандармской форме. Старший полицай громогласно доложил о прибытии, и начальник придирчивым взглядом окинул колонну.
- Вольно! Двадцать минут перекур, - сказал он, нащупывая глазами Рыбака. - Ты зайдешь ко мне.
- Есть! - сжавшись от чего-то неизбежного, что вплотную подступило к нему, промолвил Рыбак.
Сосед толкнул его локтем в бок.
- Яволь, а не есть! Привыкать надо.
"Пошел ты к черту!" - выругался про себя Рыбак. И вообще пусть все летит к дьяволу. В тартарары! Навеки!
Команду распустили. Рыбак метал вокруг смятенные взгляды и не знал, на что можно решиться. Полицаи во дворе загалдели, затолкались, беззлобно поругиваясь, принялись закуривать, в воздухе потянуло сладким дымком сигарет. Некоторые направились в помещение, а один пошел в угол двора к узкой дощатой будке с двумя дверками на деревянных закрутках. Рыбак боком также подался туда.
- Эй, ты куда?
Сзади с чуткой встревоженностью в глазах стоял Стась.
- Сейчас. На минутку.
Кажется, он произнес это довольно спокойно, затаив в себе свой теперь единственно возможный выход, и Стась беспечно отвернулся. Да, к чертям! Всех и все! Рыбак рванул скрипучую дверь, заперся на проволочный крючок, взглянул вверх. Потолок был невысоко, но для его нужды высоты, видимо,
хватит. Между неплотно настланных досок вверху чернели полосы толя, за поперечину легко можно было просунуть ремень. Со злобной решимостью он расстегнул полушубок и вдруг застыл, пораженный - на брюках ремня не оказалось. И как он забыл, что вчера перед тем, как их посадить в подвал, этот ремень сняли у него полицаи. Руки его заметались по одежде в поисках чего-нибудь подходящего, но нигде ничего подходящего не было.
За перегородкой топнули гулко подошвы, тягуче проскрипела дверь - уходила последняя возможность свести счеты с судьбой. Хоть бросайся вниз головой! Непреодолимое отчаяние охватило его, он застонал, едва подавляя в
себе внезапное желание завыть, как собака.
Но знакомый голос снаружи вернул ему самообладание.
- Ну, ты долго там? - прокричал издали Стась.
- Счас, счас...
- Начальство зовет!
Конечно, начальство не терпит медлительности, к начальству надлежит являться бегом. Тем более если решено сделать тебя полицаем. Еще вчера он мечтал об этом как о спасении. Сегодня же осуществление этой мечты оборачивалось для него катастрофой.
Рыбак высморкался, рассеянно нащупав пуговицу, застегнул полушубок. Наверно, ничего уже не поделаешь - такова судьба. Коварная судьба заплутавшего на войне человека. Не в состоянии что-либо придумать сейчас, он отбросил крючок и, стараясь совладать с рассеянностью, вышел из уборной.
На пороге, нетерпеливо выглядывая его, стоял начальник полиции.

1970

Мне было интересно, что в повести ему лишь хотелось завыть, но он сдерживает себя, а вот в фильме он воет. И в повести ему открыт выход, на его пороге его уже ждет начальник полиции.

И все последующие образы нынешних блокбастеров, связанные с почти обыденным нынче переходом "на темную сторону Силы", так и идут падением падших в ад по определению Рыбака: "И вообще пусть все летит к дьяволу. В тартарары! Навеки!".

Повесть этим и заканчивается, а вот фильм однозначно свидетельствует, что к дьяволу все полетят не "все вместе" или "со всем миром", а строго индивидуально, в кропотливой личной работе с персоналом... в ночном сортире и с волчьим воем от полной безысходности.

Дочитали? Многа буков? А вот как пять человек дочитают... и как раз таких вот Демчих, так целая когорта, связанная с Василем Быковым, рухнет в преисподнюю...  А с ними и часть тех, кто так и решил для себя, что воевать за этих Демчих достаточно суетное занятие. И тех, кто решил, что для них Демчиха - не женщина. А сама повесть будет точным доказательством уже свершившегося предательства... вначале Демчих, потом Родины и всех остальных.

И знаете, в чем здесь прикол? Оправдания найдутся всегда, как видите. Только верх с низом определяются по нравственным критериям, которые выставляются именно Демчихами... но видно это лишь в фильме Ларисы Шепитько и в потрясающей игре Людмилы Поляковой.

Как не верти картину мира, она перевернется только для тебя! Там одна Демчиха ставит для всех все на свои места. И это видно в повести! Там же и Демчиха описана так, чтобы ее не было стыдно. Там можно сколько угодно "стыдиться за нее", а вот "быть самим собой" перед ней нисколько не стыдно.

Думаю, Лариса Шепитько уже тогда почувствовала этот общий наезд на всех... потенциальных Демчих, кого может быть стыдно... впоследствии.

А фильм... он получился у Ларисы Шепитько именно Восхождением, как притча Нового Завета. Вот Рыбак тащит в местечко раненого... Христа... и на последние мытарства за Ним идут (в смертных муках, поневоле, но идут) те, кто решил оставаться людьми... не возносясь богами над ближними.

Читать по теме:

• Трудно быть... богом. Часть I
• Трудно быть... богом. Часть II
• Трудно быть... богом. Часть III
• Трудно быть... богом. Часть IV
• Трудно быть... богом. Часть V
• Трудно быть... богом. Часть VI
• Трудно быть... богом. Часть VII
• Трудно быть... богом. Часть VIII
• Трудно быть... богом. Часть IХ
• Трудно быть... богом. Часть Х
• Трудно быть… богом. Часть ХI
• Трудно быть… богом. Часть ХII
• Трудно быть… богом. Часть ХIII
• Трудно быть… богом. Часть ХIV
• Трудно быть… богом. Часть ХV
• Трудно быть… богом. Часть ХVI
• Трудно быть… богом. Часть ХVII
• Трудно быть… богом. Часть ХVIII

©2019 Ирина Дедюхова. Все права защищены.

Комментарии (5) на “Трудно быть… богом. Часть ХХ”