Научно-технический портал «Технарь»

Денис Давыдов
Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные Глава четвертая
Воспоминания о Польской войне 1831 года

Атака польских улан на русских артиллеристов во время войны 1831 г. Картина художника В. Коссака

Мы часто и поныне слышим порицания России за долговременную борьбу её с Польшею, обладающею средствами, столь много уступающими средствам России. И подлинно, нельзя не удивляться, как, немедленно по восстании Польши, 54-х миллионному народонаселению не покорить было четырехмиллионное народонаселение, или армии, состоящей почти из миллиона воинов, не победить армию, едва состоявшую из тридцати тысяч человек. Задачу сию решают расстояние и время. При внимательном и чуждом пристрастия рассмотрении, мы видим, что царство Польское, заключенное в тесных пределах, имело все военные средства свои под рукою, следовательно было готово в военным действиям вскоре по выступлении войск наших из царства; тогда как Россия, обладая несравненно большими способами, занимает пространство несравненно обширнейшее, по коему способы эти рассеяны. Нескольких недель достаточно было для польского народного правления, чтобы сплавить в единый слиток все свои силы, или по крайней мере большую часть их; Россия же нуждалась по крайней мере в двухмесячном сроке, чтобы сосредоточить на границах царства небольшую часть своих военных сил и все необходимые для ведения войны принадлежности. Словом, говоря языком военным, в продолжении двух с лишком месяцев, это царство в отношении в России могло уподобиться сильной колонне войск, готовой ударить на средину армии в двадцать раз сильнейшей, но чрезмерно растянутой, следовательно не представляющей достаточной силы для отпора неприятеля, могущего избрать одну лишь точку для натиска. И действительно, этот неожиданный мятеж застал армию нашу, частью едва возвратившуюся в Россию после двухлетнего гибельного пребывания своего в краю, изобилующем всеми родами болезней, не выносимых северными жителями, где они погибали тысячами от чумной заразы.[26] Те войска, которые из Турции пришли уже на места свои, заняты были необходимым устройством всех частей, расстроенных продолжительным и изнурительным походом, укомплектованием себя рекрутами, ремонтами молодых лошадей и вообще всеми необходимыми потребностями. Сверх того расстояние от театра действий, как этих войск, так и тех, кои не участвовали в турецкой войне, было чрезмерно велико. Некоторые полки получили повеление выступить в поход из окрестностей Петербурга, Москвы, Орла, Харькова, Херсона и даже в самый развал зимы, всегда неблагоприятной и затрудняющей перемещение всякого рода войск, особенно артиллерии и тяжестей. Вот причина двухмесячной отсрочки в потушении мятежа польского. Мы далее увидим, что не от недостатка ревности и врожденной неустрашимости наших войск, как то старались разглашать по Европе враги России, не от недостатка в съестных подвозах или в боевых предметах и в прочих потребностях, необходимых для военного действия, коих было весьма достаточно и даже изобильно, продолжалась борьба эта семь месяцев. С прискорбием должен я сказать здесь, что единственным виновником продолжения войны был сам генерал-фельдмаршал, граф Дибич-Забалканский, главнокомандующий нашею армиею. Клеймо проклятия горит на его памяти в душе каждого русского, кто бы он ни был, — друг ли его или человек, им облагодетельствованный, если только честь и польза отечества дороже для него всех частных связей и отношений.

Портрет фельдмаршала графа И.И. Дибича. Егор Иванович Ботман

Дибич был для меня человеком решительно чуждым, в которому я никогда не питал особенного сочувствия, но я должен сказать, что он не был человеком злым и безусловно вредным. Невзирая на чрезмерную запальчивость своего характера, он был одарен добрым сердцем и некоторым военным благородством, весьма помутившимся на поверхности от долговременного пребывания при дворе, но в глубине еще ясным и чистым. Вот почему я, скрепя сердце, о нём упоминаю, — и будь он, — он один жертвою своих проступков, я конечно умолчал бы о человеке, обладавшем некоторыми блистательными качествами; но проступки его отразились на девственной чести и славе невинного в них российского воинства, и тут уже в душе моей никому нет пощады. Да, — Дибич есть единственный оскорбитель гордости народа русского, единственный оскорбитель чести, славы и оружия богатырской нашей армии: недовершением победы под Гроховым, нелепостью последующих предначертаний и действиями ощупью во всех предприятиях, потерей духа и разума во всех затруднительных обстоятельствах, а главное-принятием на себя в столь важную эпоху обязанности выше сил, он во всём этом не только виновен, но даже великий преступник. Я знал Дибича с офицерского чина. Служа в кавалергардском, а он в семеновском полку, мы в одних чинах стаивали вместе во внутренних караулах и потому часто находились неразлучно, по целым суткам, с глазу на глаз. Потом мы были оба подполковниками в отечественную войну 1812 года, и когда, три года после, он возведен был на степень начальника главного штаба 1-й армии, я был в той же армии начальником штаба 3-го пехотного корпуса; что доставило мне случай иметь с ним непосредственные и довольно частые сношения по службе; наконец он вознесся еще выше и я уже потерял его из виду. Я помню, что в кавалергардской зале у камина, он неоднократно рассказывал мне, как за два года пред тем он был привезен из Берлинского кадетского корпуса в Петербург совершенным неучем, и как он сам собою получил кое о чём весьма поверхностные сведения относительно военной науки. Он жаловался на бедность своего состояния, не позволявшего ему нанимать учителей и покупать военные книги, которые все почти были с планами и картами, и потому стоили не дешево. Я был в том же положении, следовательно мы друг друга понимали, и, вместе горюя, прихлебывали у камина жиденький кофе; другими напитками мы еще не занимались. В то время жил в Петербурге некто Торри, майор генерального штаба, хвастун, пустослов и человек весьма ограниченных сведений, но пользовавшийся репутациею ученого по своей части, потому что часть эта была в то время скудна в знающих ремесло свое чиновниках, Торри рассказывал всем и каждому о службе своей при маршале Бертье, в главном штабе Бонапарта; этого было довольно чтобы считать его едва ли не четверть Бонапартом, относительно сведений и дарований. Не помню при каких обстоятельствах, Дибич и я, скопив небольшой капитал, стали брать каждый на своей квартире в продолжении нескольких месяцев уроки у Торри; собираясь во время караулов, мы друг другу отдавали взаимно отчет в оказанных успехах. В то же время и у того же Торри, брали уроки граф Михаил Воронцов, служивший тогда поручиком в Преображенском полку и князь Михаил Голицын, служивший в семеновском полку и убитый в 1807 году под Ландсбергом. Вскоре наступили Наполеоновские войны; раскрылась другого рода книга и другого рода Торри явился с суровой ферулой наставника. В 1805 году под Аустерлицем Дибич сражался подобно всем своим товарищам семеновского полка и запечатлел кровью благородный порыв своей храбрости.

Napoleon’s triumph, Austerlitz 1805, Sergey Prisekin

В 1807 году, по прибытии гвардии на театр военных действий в Восточную Пруссию, — Дибич из семеновского полка был приписан на время кампании к генеральному штабу гвардии. Я полагаю, что в течении трехмесячного похода, он приобрел несколько практического навыка по этой части: что же касается до теоретических сведений в военной науке, то он после Торри ни у кого уже не учился. Были слухи, что он брал уроки и у генерала Фуля; если это правда, то в этом случае можно выворотить наизнанку русскую пословицу и сказать: неученье свет, а ученье тьма; но я этому не верю. Вот всё, что я знаю и вряд ли кто более меня знает относительно источников его познаний. Дибич был человек умный, это бесспорно, но ум, подобно безумию, имеет многие степени. Ум Дибича далеко не был необыкновенным. Кажется, что ему была бы по плечу какая нибудь войнишка, с каким нибудь Гессенским курфюрстом, но вряд ли он мог бы управиться даже с королем Саксонским; в этом нам порукою Кулевча.[27] И эта битва превзошла дарования Дибича; приведя на память Кулевчинское сражение, можно судить, что случилось бы, если б турки вздумали умно защищать Балканы и Румелию? Словом, я полагаю, что помочи были необходимы для Дибича, и что звание корпусного командира или начальника главного штаба у решительного, твердого и знающего свое дело главнокомандующего — очерк Попилия, через который никогда бы не следовало ему переступать. Его двинули за этот очерк и спустили с помочей, от ложного заключения, что тот, кто оказал дарования в звании обер- и генерал-квартирмейстера, или начальника главного штаба армии, неминуемо должен обладать всеми качествами, необходимыми для главнокомандующего. Бесспорно, что нет правил без исключения, но отличное исполнение обязанностей в этих званиях не есть достаточное мерило дарований и достоинств человека, определенного быть главою и душою армии. Предлагать начальнику отважные предприятия и при неудачах отстраняться от ответственности, оставляя ему всё бремя, — а при успехе разделять с ним славу предприятия, — не то, что самому решаться на предприятия, всегда более или менее гадательные и принимать на себя ответственность пред властями и общественным мнением за малейшую неудачу. Для последнего необходимы решительность и сила воли, которые суть основные стихии нравственного состава истинного полководца; в этих-то стихиях нуждалась и нуждается большая часть военачальников всех веков и всех народов. Вот от чего великие полководцы столь редки и вот от чего мантия полководца была не по росту Дибичу.

Бой под Кулевчей 30 мая 1829

Говоря о Дибиче, дабы не навлечь на себя упрек в пристрастии, я не умолчу о благородном поведении его в Грузии, куда он был прислан по высочайшему повелению, для произведения следствия над главным начальником края, которого ему велено было сменить. Генерал-адъютант Паскевич, по наущению Карганова, прозванного Ермоловым за вполне предосудительное его поведение Ванькой-Каином, подал на своего начальника донос, по получении которого отправлен был в Тифлис барон Дибич, который после произведенного следствия убедился, что это есть лишь гнусный вымысел против человека, заслужившего всеобщую любовь, преданность и уважение. Донося об этом государю, равно и о том, что дела в Грузии в наилучшем порядке, Дибич простер свою смелость до того, что осмелился представить его величеству необходимость вызвать из Грузии генерала Паскевича, который, по его мнению, не в состоянии был постичь нужд края. Во время пребывания своего в Тифлисе, он ежедневно видался с Ермоловым, готовившимся выступить с ним под Эривань. К нему осмелился явиться Карганов, вызываясь сделать доносы на Ермолова, но Дибич, не подражая Паскевичу, прогнал его от себя. Около этого времени прибыл в Грузию флигель-адъютант полковник Адлерберг и вероятно с тайным поручением наблюдать за самим Дибичем, которого поведением в Грузии не совсем оставались довольными в Петербурге. Вскоре новый фельдъегерь привез барону Дибичу подтвердительное повеление о смене Ермолова. Это привело Дибича в величайшее смущение, и он невольно воскликнул[28]: «они сами не понимают, что делают». Передавая Ермолову высочайшее повеление, он просил его не прощаться с войсками, питавшими к нему величайшую преданность и благоговение. На вопрос Дибича передать ему какую-либо просьбу, которую он обещал повергнуть в стопам государя, Ермолов отвечал. «Я прошу лишь сохранения прав и преимуществ чиновника 14 класса, что избавит меня по крайней мере от телесного наказания». Чрез несколько времени после этого события, Дибич, через флигель-адъютанта князя Николая Андреевича Долгорукова, просил Ермолова предупредить его своим выездом из Тифлиса, потому, что он не мог ручаться, чтобы Паскевич не нанес ему какого-либо оскорбления. «Благодарите барона, — отвечал Ермолов, — за его обо мне попечения и заботы. Это не может случиться, ибо при малейшем покушении Паскевича оскорбить меня, я прикажу войскам связать его, что будет тотчас исполнено, и тогда я буду просить барона Ивана Ивановича успокоить государя, что начальство над войсками приму не я, но кто-нибудь из младших по нём генералов». Дибич, возвращаясь в Россию, встретил на Кавказской линии ехавшего в Пятигорск генерала Сабанеева, которому он сказал: «Государь не знает, кого он лишился; я нашел край в блистательном порядке и войско, одушевленное духом екатерининским и суворовским; Паскевичу будет легко пожинать лавры».

Паскевич Эриванский

Портрет А.П. Ермолова — Захаров П. З.

Я достоверно знаю, что Дибич сомневался в успехе при отъезде своем в Турцию, но ни турецкая армия, ни турецкий народ не защищались, и удача увенчала поход баловня Фортуны. Упоенный удачами своими в Турции, Дибич уже ехал в Польшу в полной уверенности на победу при первом своем появлении. Произошло однако то, чего должно было ожидать. Одержанные им успехи в Турции вознесли самонадеянность его за пределы благоразумия, — а первый отпор в Польше и многосложность неблагоприятных обстоятельств, вдруг воспрянувших, и им вовсе непредвиденных, окончательно поколебали эту самонадеянность и совершенно убили в нём присутствие духа, без которого даже сдачу в вист разыграть затруднительно. Таков был Дибич! Долго успехи сопутствовали ему во всех предприятиях, но чем окончились все усилия его к достижению сферы, не соответствовавшей его дарованиям? Получив начальство над армиею в Польше, что почиталось его совместниками за верх благополучия, он возвысился над толпой на столько, на сколько веревка возвышает висельника. Дибичу Россия обязана семимесячной отсрочкой в покорении царства Польского, отсрочкою, в глазах её порицателей столь предосудительною для государства, употребившего не более времени, чтобы победить самого Наполеона и его европейскую армаду; но повторяю, корень зла скрывался не в русском войске, а в личности самого Дибича. При всём том, мнение иностранцев не перестает быть противным чести русского оружия. Все осуждают армию нашу и частных её начальников за недостаток энергии и неумение прекратить войну единым ударом; но легче осуждать, основываясь на слухах и на словах других, чем до осуждения основательно исследовать, в какой степени мы заслуживаем порицания. Спросите упорнейших порицателей, до чего простиралось во время войны число войск обеих воюющих сторон? Какие были предприняты движения обеими противодействовавшими армиями? К удивлению вашему, они ничего не скажут, ибо ни о чём не знают, — я же, в качестве свидетеля и участника, могу сказать, что война эта носила на себе совершенно особенный отпечаток. Она достойна внимания, не по недостатку в войсках наших мужества и энергии, или дарования в частных начальниках, а напротив от особенного положения той и другой воюющих сторон. Усилия нашей армии не ограничивались одной борьбой с польским войском и восставшими в тылу их западными губерниями, но им надлежало, в одно и то же время, бороться и с полководцем, начальству которого они были вверены. Спрашиваю, какая армия в мире выдержала бы подобное испытание? Пораженная всем этим, она предавалась на побиение польским войскам; но при всём том, если исключим частные неудачи Гейсмара под Сточеком, Крейца под Казиницами и Розена на Брестском шоссе, все сражения были выиграны русскими, невзирая на то, что числительная сила обеих воюющих армий мало в чём одна другой уступала до самого взятия Варшавы и были эпохи, в которых превосходство войска было на стороне неприятеля. Я говорю как было, а не так как печаталось в польских, французских, английских газетах и разглашалось врагами России. Армия наша, движимая страстью к военным случайностям, столь свойственною каждому русскому, бодро выдержав все трудности зимнего похода, явилась к 20-му января 1831 года на вызов своего противника. В сей день снежный горизонт восточной границы царства покрылся громадами войск наших; холмы Немана, Наревы и Буга закурились длинными рядами бивуаков и штык русский сверкнул пред знакомым ему войском польским. Армия наша состояла из 1-го и 6-го (бывшего литовского) пехотных корпусов, гренадерского корпуса, 3-го и 5-го резервных кавалерийских корпусов и гвардейского отряда, всего из 106 батальонов пехоты, 135 эскадронов кавалерии, 11 казачьих полков и 396 орудий артиллерии. Восстание в Польше было не всеобщее, а частное, ибо какие составные части польской нации? Шляхетство, духовенство, средний и крестьянский классы, из коих последний превышает по крайней мере в двадцать раз оба первые. Кто же уверит меня очевидца, что польские средний класс и крестьяне, соединенно с шляхетством и духовенством, восстали в эту войну на Россию, для восстановления самостоятельности их отечества? Если же средний и крестьянский классы были чужды восстанию, то неужели частное восстание высших двух классов можно было почитать всеобщим и национальным?

Русско польская 1830-1831

Во всех единодушных, всеобщих и национальных восстаниях, все без изъятия сословия добровольно вооружаются; так поступили Испания и Россия, но не вследствие угроз, или разорительной пени, как то было в Польше. Здесь добровольно восстали только шляхетство, духовенство и войско, с трудом возбужденное своими генералами и офицерами, принадлежащими к шляхетству; хотя средний класс и крестьяне умножили ополчение рекрутами, но не добровольно, а быв отторжены от своих семейств народным правлением и своими помещиками. Находясь в рядах войск, они сражались храбро; это свойство славянских народов, но от рекрутского набора скрывались в лесах. В солдатском же звании, воль скоро представлялся им случай к побегу, они в самую благоприятную эпоху для польского оружия немедленно и с радостью удалялись в жилища свои. Они нетерпеливо ожидали исхода войны, каков бы он ни был и при первом известии о взятии Варшавы никакая власть не могла уже удержать их в рядах ополчений. Они, рассыпавшись шайками в двести, триста и пятьсот человек, не причиняя ни малейшего вреда никому из русских, поодиночке им на пути попадавшихся достигали своих пепелищ и вновь обращались к сельским работам, как, будто никогда не меняли сохи на оружие. Равнодушие к исходу борьбы, предпринятой с нами шляхетством и духовенством, еще более обнаружилось между домоседами. Они ни мало не изменились против того, чем были прежде войны. Везде курьеры, малосильные команды и наши отсталые могли свободно разъезжать. Как часто мне случалось (и кому из нас этого не случалось?) одному несколько раз проезжать безопасно и по всем направлениям на почтовых в Польше, иногда ночевать на почтах или в селениях, иногда на больших дорогах в поле посреди пахарей. Это ли свойство народной войны и общего восстания? Проезжая один из главной квартиры, для принятия отряда, мне вверенного и расположенного против Замостьской крепости, верстах в десяти от Люблина, изломалась у меня почтовая бричка. Это случилось в поле, далеко от селения, следовательно и от возможности переменить повозку. Немедленно я послал почтальона моего со всею тройкою лошадей в Люблин, для высылки мне с почты крепкой брички с свежими лошадьми, а сам сел в изломанный экипаж мой и закурил трубку в ожидании грядущих благ и лошадей. В это время сотни крестьян удалялись с легкими своими пожитками с театра военных действий в места более спокойные. Вся эта эмиграция, в продолжении слишком двух часов, проходила спокойно мимо меня лежавшего и курившего трубку в изломанной повозке, в военно-российском сюртуке с генеральскими эполетами. Многие здоровались, многие проходили молча, но ни один не сказал мне грубого, даже насмешливого слова, на которое, признаться, они могли быть вызваны моим странным положением. Без сомнения эти случаи часто повторялись, и верно не с одним мною, в течении этой войны; крестьяне говаривали, почесывая голову и скрежеща зубами, когда производились нами наряды подвод, или фуражирования в их селениях: «О, паны, паны!!! не вы господа солдаты, а наши паны нас губят. Одному хочется быть королем, другому генералом, третьему богачом, а мы за всё платим и за всё терпим!» Отчего же происходит то равнодушие крестьян и среднего класса к этому предмету, которого усиливались достигнуть духовенство и шляхетство польское? От того, что везде и повсюду духовенство и дворянство, не довольствуясь наслаждениями вещественными, алчут сверх того почестей, власти, известности и славы, тогда как среднее и низшее сословия ограничивают желания свои улучшением ремесленничества, добрым урожаем, выгодным сбытом своих произведений и покровительством законов противу насилия высших сословий.

1830-1831 Польское восстание.

Театр военных действий, или царство Польское граничит на востоке с Россиею, на севере и на западе с Пруссией, на юге с Австриею. Оно представляется на карте в виде несколько округленного четырёхугольника с узкою продолговатостью к северо-востоку, проходящею между Гумбиненской провинцией Прусского королевства и Гродненской и Виленской губерниями. Висла, направляясь от Завихвоста до Торуня, рассекает этот четырёхугольник почти на двое; близ Торуня она вступает в границу Прусского государства. Восточная часть царства, на правом берегу Вислы, заключает в себе воеводства. Августовское, образующее вышесказанную продолговатость, Плоцкое, Подлясское, клин Мазовецкого воеводства, отсеченный Вислою, и воеводство Люблинское. Западная часть царства, находящаяся на левом берегу Вислы, состоит из главной части Мазовецкого воеводства, и воеводств: Калишского, Краковского и Сандомирского. Восточная часть царства представляется, для военного взор разделенною на четыре поля действий: 1. Пространство, заключающее в себе Августовское и Плоцкое воеводства, лежащие между Пруссией и правым берегом Немана, а потом Нарева; 2. Пространство, заключенное между левым берегом Нарева и правым берегом Буга. 3. Пространство, заключенное между левым берегом Буга и правым берегом реки Вепржа. 4. Пространство, заключенное между левым берегом Вепржа и Австрийскою Галициею. Западная часть представляет два поля действий: 5. Пространство, заключенное между левым берегом нижней Вислы и левым берегом реки Пилицы. 6. Пространство, заключенное между правым берегом Пилицы и левым берегом верхней Вислы, или Краковской области и Австрийской Галиции. 1-е поле восточной части царства весьма тесное, от смежности с ней границы Прусского государства, Немана и Нарева. Изрезанное поперечными реками, ручьями, озерами и дефилеями, покрытое дремучими лесами и во многих местах непроходимыми болотами, оно не представляет удобства для наступательных действий и весьма способствует оборонительным. Поле это начинает расширяться от черты, соединяющей Пултуск с Млавою, т.е. от черты, от которой наступательное действие с нашей стороны не только весьма затруднялось, но и где мы могли подвергаться большим опасностям; неприятель, опираясь на Модлинскую крепость и Пражское предмостное укрепление, мог, с полной и весьма основательной надеждой на успех, произвести совокупными силами натиски через Сироцк и Пултуск, во фланг и тыл армии нашей, особенно если по каким-либо обстоятельствам она, перейдя реку Вкру, двинулась бы в глубину Плоцкого воеводства. Наконец поле это хотя и прорезано отлично устроенным шоссе, простирающимся от Ковно до Варшавы, но этот путь — один из самых дальних из всех, идущих от границы нашей к Варшаве, ибо заключает в себе более четырехсот верст. Второе поле несколько удобнее для действий только у границ наших, до черты, соединяющей местечки Нур и Остроленку; но, по мере углубления своего к главному предмету действия, т. е. к Варшаве, оно более и более стесняется реками Царевом и Бугом; местоположение становится лесистее и болотистее, так что почти по всему пространству его, нет другого пути для армии с её тяжестями, кроме пути, идущего на местечки Брок и Витков; прочие же дороги только тропы, проложенные поселянами по тундрам и дремучим лесам. Нарев, представляя преграду весьма значительную, вовсе отделяет первое поле от второго. Путь, идущий от Белостока к Варшаве и рассекающий это поле, заключает в себе немного более двух-сот верст. Третье поле действий представляет пространство весьма удобное для всякого рода движений, особенно для наступательных, ибо оно открыто и изрезано многочисленными путями сообщений. Сверх того оно рассечено отлично-устроенным шоссе, идущим от Бреста до Варшавы, которое заключает в себе не более ста восьмидесяти верст. Наконец четвертое поле не менее третьего удобно для военных действий; хотя оно и лишено искусственного шоссе, однако здесь встречаются широкие пути, рассекающие страну по всем направлениям, и хлебороднейшие части царства Польского; операционный путь, лежащий по этому полю от Устилуга до Варшавы, заключает в себе около трехсот верст. На юг от него находится Замостьская крепость, посредством которой польская армия имеет все способы вторгаться в Волынь и в Подолию, и сверх того предпринимать набеги, в тыл наших войск, занимающих Люблинское воеводство, или наступающих на Варшаву. Модлинская крепость и Пражское предмостное укрепление служат центрами, к которым сходятся пути, рассекающие первые три поля, и путь четвертого поля — в случае движения наших войск из Люблина на Зелехов, Шениц и Прагу. Если бы они двигались по почтовому пути прямо на Варшаву, этот путь, проходя через Пулаву, минует Пражское укрепление. Поля действия западной стороны царства состоят из: 1) Пятого поля, заключенного между Вислою и Пилицею, бедного лесом и вообще способного для военных действий по большому числу путей и открытому местоположению. Главные из этих путей идут из Варшавы в Краков, идо Варшавы в Люблин через Пулаву и из Варшавы в Будит. 2) Шестого поля, заключенного между Пилицею, и верхнею Вислою, покрытого обширными лесами и песками. Главный путь, рассекающий это пространство, есть продолжение пути в Краков по пятому полю; другие пути, хотя и удобны для следования войск, но идут почти все сквозь обширные леса, затрудняющие движение. Вообще, это царство, относительно местоположения, весьма плоское и не имеет значительных возвышений. Граф Дибич послал государю 27-го января, из Высокомазовецка следующий рапорт: «Желая воспользоваться способами края, дабы занятием большего пространства оного обеспечить по возможности будущее продовольствие армии в самом царстве Польском, и сообразуясь с Высочайшею волею В.И.В., я решился немедленно начать военные действия и соединенными силами вступить в Царство Польское. Движение сие учинено на разных пунктах и расположено так, чтобы 80 000 человек могли всегда в течении 20 часов соединиться и нанести возмутителям решительный удар, если бы они отважились принять сражение. 24 января вступил в Царство Польское, при Ковне корпус гренадерский генерала князя Шаховского несколькими эшелонами, составляющими 18 батальонов гренадер, 4 эскадрона кавалерии, 60 орудий артиллерии и казачий полк, направляясь по шоссе на Калварию и далее к Августову. Неподалеку от Гродно при Доброве перешел границу генерал-майор Мандерштерн с пятью батальонами пехоты, двумя эскадронами кавалерии, двенадцатью орудиями артиллерии и казачьим полком, направляясь прямо на Августово. При Влодаве перешел границу генерал-адъютант барон Гейсмар с двадцатью четырьмя эскадронами кавалерии, двадцатью четырьмя орудиями артиллерии и двумя казачьими полками, имея направление к городу Седлецу. При Устилуге перешел границу генерал-лейтенант барон Крейц с двадцатью четырьмя эскадронами кавалерии, двадцатью четырьмя орудиями артиллерии и одним казачьим полком в направлении к Люблину. Наконец малый отряд, под командою полковника Анрепа, из одного казачьего полка и одного дивизиона улан, перешел границу в Брест-Литовске в направлении к Седлецу; сему отряду предназначено связать партиями действия генерал-адъютанта Гейсмара с главными силами армии, которая на другой день, то есть 25 января, перешла границу, а именно: корпус генерала графа Палена, из двадцати одного батальона пехоты, шестнадцати эскадронов кавалерии, семидесяти двух орудий артиллерии и двух казачьих полков, переправясь в двух пунктах при Тикочине и Желтках, направляясь на Заводы и далее на Дудки. Корпус генерала барона Розена из двадцати шести батальонов пехоты, двадцати четырех эскадронов кавалерии, ста двадцати орудий артиллерии и двух казачьих полков, переправясь в двух пунктах при Сураже и Пионткове, направился через Соколы на Высокомазовецк. При сем корпусе следовала главная квартира армии с своим конвоем из одного батальона пехоты, одного эскадрона кавалерии и казачьего полка. Корпус генерала графа Витта с четырьмя батальонами пехоты, двадцатью восемью эскадронами кавалерии и сорока восемью орудиями артиллерии, переправясь при Цехановце и Гранне, направился на Нур и Стердынь; и наконец резерв армии из двадцати двух батальонов пехоты, двенадцати эскадронов кавалерии и тридцати шести орудий артиллерии, перешел границу в Сураже 25 и 26 января, направясь на Соколы под командою Е.И.В. Государя Цесаревича».

Русско польская 1830-1831

Главнокомандующий, из Венгрова, от 1 февраля, послал государю следующий рапорт: «Получив сведение, что войска мятежников расположены двумя отрядами, первым при Остроленке, Пултуске и Рожанах, а другим главнейшим, около Минска, Калушина и Владиславова, я решился двинуться всеми силами к Бугу, в направлении к Вышкову чтобы, по переходе реки сей, разделить армию мятежников на две части и, оставя отряд генерал-майора Мандерштерна в Ломзе, для наблюдения левого её фланга, со всеми прочими силами стараться отрезать мятежникам отступление правого их фланга к Варшаве. В течение дневки, которую имела армия, как для необходимого отдыха войск, так и для снабжения оных новыми продовольственными припасами, внезапно наступивший юго-западный ветер произвел такую перемену в температуре, что, после 20 градусов мороза, 29 числа все поля были уже совершенно обнажены от снегу, дороги сделались крайне затруднительными, речки раз лились и должно было опасаться, что всякое сообщение между обоими берегами Буга неминуемо прекратится; а посему надлежало поспешить переходом всей армии на левый берег сей реки, где край представляет лучшие сообщения. Сообразно с сим, 30 числа армия сделала общее фланговое движение влево и перешла Буг в двух местах: шестой пехотный корпус при Броке, а первый пехотный при Нуре, сделав форсированных два марша от Ломзы и Замброва. Переправа совершилась хотя еще по льду, но с большими предосторожностями. За первым корпусом перешел весь резерв Е.И.В. Государя Цесаревича, а вслед за оным переправился фурштат всей армии с шестидневным провиантом. Для обеспечения, оставленного армиею, края на правом берегу Буга, предписал я генералу князю Шаховскому, имеющему прибыть 4 февраля с тремя полками 3-й гренадерской дивизии в Ломзу, принять в команду свою генерал-майора Мандерштерна, находящегося в сем городе с отрядом своим, и, сосредоточив эшелонами всю 1-ю гренадерскую дивизию, по той же дороге следующую, составить впредь до поведения особый отдельный корпус. Корпус сей состоять будет из двадцати двух батальонов пехоты, четырех эскадронов гусар, двух казачьих полков и шестидесяти орудий артиллерии. Независимо от сего оставлен в роде партизана, на правом берегу Буга, полковник Шиндлер с казачьим поляком. Делая поиски по всему пространству между Бугом и Наревом, для рассеяния всякого вооруженного скопища, полковник Шиндлер будет находиться в беспрестанном сношении, то с генералом князем Шаховским, то со мною. 31 января армия сделала от берегов Буга форсированный марш двумя колоннами в направлении к Венгрову, который к вечеру был занят авангардом графа Палена, под командою генерал-майора Сакена. Бывший уже пред сим в сем направлении и усиленный бригадою егерей и бригадою первой гусарской дивизии, первый корпус в сей день остановился в Пашееве; шестой корпус при деревне Тонче. — Авангарды сих корпусов, имея повеление занять переправы на Ливице, нашли мосты при Ливе и старой Веси совершенно истребленными. При первом из сих мест, возмутители, под прикрытием артиллерии, старались воспрепятствовать возобновлению моста; но бригада егерей и сильный удачный огонь поставленных против них орудий, принудили их удалиться, так что в сию минуту мост построен и авангард наш переправился. Коль скоро мосты совершенно устроены будут, авангардам шестого и первого корпусов предписано перейти: первому на дорогу к Дебре, а последнему на дорогу к Калушину. Главная моя квартира находится в Венгрове. Резерв Е.И.В. цесаревича переходит сегодня в Соколове, посылая авангард по дороге к Седлецу. В распоряжение Его Высочества поручается 3-й резервный кавалерийский корпус без второй бригады украинской уланской дивизии, которая послезавтра только что присоединяется к своему корпусу. Направление сие даю я в том предположении, чтобы быстро преследовать мятежников, находящихся при Седлеце, войска коих вероятно отступят, узнав о занятии Венгрова и ближайшем нашем движении к Калушину. Относительно действий пятого резервного кавалерийского корпуса, находящегося в воеводствах Седлецком и Люблинском, имею счастье донести В.И.В., что с переходом оного границы, распространился всеобщий страх. В городе Седлеце он был так велик, что с первым появлением казаков партизанского отряда полковника Анрепа, они почти без сопротивления заняли сей город. Возмутители, узнав однакож, что отряд полковника Анрепа не довольно силен, вошли вторично в Седлец с двумя уланскими и двумя пехотными полками и с артиллериею. Тогда полковник Анреп выступил к Збучину. Возмутители, не довольствуясь сим, 28 числа сделали рекогносцировку двумя эскадронами к Збучину, где полковник Анреп встретил их всем отрядом, атаковал и, опрокинув их, немедленно преследовал на расстоянии шести верст по дороге к Седлецу. После сего полковник Анреп расположился при Угржанове, имея передовые свои посты в четырех верстах от города Седлеца с тем намерением, чтобы, при малейшем виде к отступлению, напасть на арьергард возмутителей и преследовать их быстро. На сей конец находится он в прямом сношении с генерал-адъютантом Гейсмаром, который из Лукова перешел в Сточек, чтобы упредить неприятеля в его отступлении. Генерал-лейтенант барон Крейц 27 января был в одном марше от Люблина, который, по рассказам жителей, не занят никакими войсками. От сего города, генерал Крейц имеет повеление идти к Пулаве и, переправя там часть казаков на левый берег Вислы, стараться рассеять тамошние вооружения. Всеподданнейше донося В.И.В. о первоначальных движениях моих, по вверенной мне армии, я обязываюсь всеподданнейше присовокупить, что начатие военных действий столь неожиданно было для возмутителей, что повсюду находимо продовольствие, особенно в фураже, которого при теперешней распутице никакими средствами подвезти бы не возможно было. Из общих движений возмутителей заметна нерешимость; они повсеместно избегают встречи с нашими войсками и при появлении оных отступают». Эти два донесения достойны особенного внимания. Они заключают в себе предсказания всему тому, что впоследствии совершилось и должно было совершиться; здесь обнаруживается отсутствие военных дарований составителя их. Сверх того, какие противоречия, какое напряжение к введению в заблуждение правительства на счет истинного положения дел! Я один из противников военных советов, за несколько тысяч верст присылающих наставления главнокомандующим на счет их действий, тогда как каждая минута, каждый шаг изменяют обстоятельства войны. Не возможно, при чтении означенных рапортов, не пожелать по крайней мере какой-либо военной комиссии, учрежденной при главе правительства для разбора того, что уже исполнено и для открытия противоречий и ложных известий. К чему послужили бы донесения правительству, если бы они ему не доставляли средств к основанию на прошедшем и настоящем предначертаний для будущего? Если донесения полководца лживы, то предположения и расчёты правительства должны быть весьма ошибочны, следовательно ему выгоднее не получать вовсе никаких донесений, чем получать такие, которые могут вводить его лишь в заблуждение. Можно не допускать полной правдивости в донесениях о войнах с восточными государствами. Тут большею частью и почти всегда встречаются вымыслы тысяча и одной ночи. Тут являются на сцену и многолюдные, не существовавшие армии, коих разрезывают на двое, и разбитие и перебросы их за горы, коих не было, и взятие первоклассных крепостей, слепленных из глины, разваливающихся от холостых выстрелов, и громкие победы над сволочью, не выдерживающей грома единой пушки, и плены каких-то главнокомандующих[29], сдающихся первому явившемуся штаб-офицеру нашему. Бумага терпит, награждения сыплятся зря и, ложными известиями введенное в заблуждение, правительство может часто делать промахи, не подвергая однако тем опасности Россию, далеко превосходящую восточные соседние государства в умственном и вещественном развитии. Напротив, через обнародование такого рода донесений, увеличиваются в европейских государствах уважение к превосходству нашего оружия и к дарованиям наших полководцев. Но война с польскими мятежниками совершенно иная. Она, по влиянию своему на умы, угрожая России ужаснейшими последствиями, едва ли не была в сущности грознее войны 1812 года? Одну можно назвать бурей, другую заразой. Одну вел человек великий, превосходный, но имевший в виду лишь одну вещественную цель; другая неслась сама собою, скрывая в чреве своем начало, полное разрушительными последствиями единства России. Какая огромная обязанность лежала на правительстве! Ему надлежало быть наиболее бдительным, вовремя обо всём извещенным[30] и полным внимания к малейшему происшествию войны. И при таковых-то обстоятельствах, облеченный полною доверенностью правительства, полководец, на словах коего надлежало ему основывать все предварительные меры и распоряжения, не постигает важности и характера войны! Он продолжает доставлять своему правительству донесения, каковые доставлял ему из-за Балкан, где велась так сказать война исключительно вещественная! И что всему этому причиною? Старания скрыть действия свои при первом шаге за границу, проступок едва простительный прапорщику, который опоздал к разводу и извиняется различными вымыслами пред своим ротным командиром. Разберем предварительно меры, принятые Дибичем, распоряжения его для перехода вверенной ему армии за границу и вышеупомянутые два донесения императору. Алчность к начальствованию и уверенность в скором вплетении нового лавра в Забалканский венок, столь легко приобретенный в битвах ничтожных, увлекли графа Дибича к принятию начальства над армией против врага образованного и сведущего; он не имел для того необходимых познаний и не успел, как казалось, ознакомиться с обстоятельствами, на коих надлежало основывать все свои распоряжения. Ему представлялся, по-видимому, мятеж простиравшийся не далее Варшавы. Он по крайней мере не постигал, что отрасли заговора могли проникнуть в недра западных губерний, что этот мятеж был последствием нравственных корчей, терзавших Европу (словом, он не ожидал, чтобы вспышка в Варшаве была в состоянии произвести взрыв на всём пространстве от берегов Варты до берегов Днепра и Двины). Вместо того, чтобы, приняв на себя командование армиею, разглашать по Петербургу, что он задавит Польшу в течении шести недель,[31] он должен был отклонить от себя принятие тяжкого для него бремени, столь много превышавшего его средства. Я говорю это в оправдание Дибича, которому следовало предварительно ознакомиться с характером страны, положением дел и оценить, какие могли быть для России печальные последствия восстания, могущего вспыхнуть в соседних с Польшею губерниях. Если он понял, что желтая, красная и зеленая черты, отделяющие на карте эти губернии от царства польского, не вещественнее линий, означающих экватор; тропики и меридиан, тогда нет ему оправдания в избрании сих губерний основанием действий нашей армии, не заняв их предварительно и заблаговременно какими нибудь войсками. Как ему не знать было, что основание для военных действий армии не избирается во враждебных областях? Мы видим противное в двух только случаях: когда основанием служит самое государство, коему принадлежит действующая армия, как была для нас коренная Россия в 1812 году, или когда основанием служит государство союзное с тем, коего арония предпринимает военные действия, как были для нас Австрия и Пруссия в 1813 году. Поясняю мысль мою местным примером: всем известно, что Рейн и крепости Майнц и Страсбург представляют превосходные основания военного действия для армии, намеревающейся вторгнуться в пределы Франции; но если Майнц и Страсбург заняты уже французскими войсками и сверх того великие герцогства Дармштатское и Баденское, королевства Виртембергское и Баварское в союзе с Францией, то какой полководец в мире осмелится предпринять наступательное движение за Рейн и в недра Франции, без предварительного взятия или обложения Майнца и Страсбурга и без занятия вышесказанных герцогств и королевств сильною армиею? В том самом положении находились и наши западные губернии, относительно нашей армии. Хотя эти губернии и были объявлены на военном положении, но слово — не дело; чтобы военное положение существовало по истине, а не в воображении, следовало занять эти губернии войсками, исключительно назначенными для укрощения восстаний, могущих здесь возникнуть. Хотя император повелел немедленно образовать резервную армию в Литве и занять Волынь и Подолию войсками первой армии, но приведение в исполнение этих спасительных для нас мер требовало некоторого времени. По причине значительного расстояния войск между собою, не излишне было бы для Дибича, до прибытия их на пункты, им определенные, оставить на этих местах оба фланга армии, растянутой им от Ковно до границы Австрийской Галиции, — правый фланг в Вильне и Минске, а левый в Луцке. Первый, составленный из гвардейского отряда и второго пехотного корпуса, был бы достаточно силен для удержания в повиновении литовских губерний; последний, состоящий из пятого резервного кавалерийского корпуса и резервных батальонов 25-й пехотной дивизии, усиленных войсками, впоследствии составлявшими корпус Ридигера, представил бы твердый оплот против всякого восстания в Волынской, Подольской и Киевской губерниях. И да не подумали бы, что оставлением этих войск позади себя и вне круга боевых происшествий, Дибич ослабил бы массу действующих сил? Ни мало! Он имел дар распорядиться таким образом, что из самых войск, составлявших главную боевую массу армии, гренадерский корпус едва был в огне 13 февраля, придя лишь к сумеркам на поле сражения под Гроховым, а 7 февраля, под Милосной, этот корпус находился еще далее, будучи в 150 верстах от сражавшейся армии. Что же касается до гвардейского отряда, до второго пехотного корпуса и до войск, образовавших впоследствии корпус Ридигера, о них тогда и помину не было на театре военных действий; корпус Крейца находился в двухстах верстах от обоих вышеозначенных полей битв. И так, избрав и упрочив основание свое и пути, с тылу в нему ведущие, Дибич был бы уже свободен и, не опасаясь восстания между жителями западных губерний, он мог бы обратить всё свое внимание на действие противу войск, непосредственно пред лицом его находившихся. Тогда стоило ему только, сосредоточив впереди Белостока на Нареве корпуса: гренадерский, первый и шестой пехотные, третий кавалерийский, гвардейский отряд цесаревича, одиннадцать казачьих полков и до 350 орудий, двинуться всею этою стотысячною массою через Нур к Венгрову; оттуда в Варшаве и, пользуясь превосходством в силах, атаковать польскую армию с полною надеждою на успех. От Белостока до Варшавы не более двухсот верст. Полагая переход по 25 верст в сутки, что не очень велико, Дибич мог бы прибыть в 8 суток под Варшаву, следовательно ему более чем достаточен был обыкновенный запас хлеба: трехдневный в ранцах и десятидневный в фурах. Сверх того подвозы могли прибыть от брестского магазина в армию, тотчас по вступлении её в Венгров и занятии Седлеца, следуя по шоссе прочному, которое не могло портиться от действия дурной погоды. Так как он перешел границу 25 января, то 2-го февраля он мог бы быть уже под Варшавой. Лед на Висле был еще весьма крепок, ибо в это время, и даже несколько позже, корпуса Крейца и Дверницкого по два раза переходили Вислу по льду с орудиями и тяжестями. Совокупное движение нашей армии, вследствие которого, вся армия явилась бы 2 февраля под Варшавой, совершенно уничтожало бы выгоду, которую должно было принести неприятелю Пражское предмостное укрепление. Ледяной плот лежал в то время по всей Висле, следовательно не для чего было атаковать твердыню, защищавшую одну только точку реки, всюду по льду проходимой. Сверх того замерзание рек и болот лишает оборонительные позиции большей части выгод, ими приносимых; этим Дибич мог легко воспользоваться, и чем весьма редко пользуются полководцы, делая предначертания свои по картам, на которых ни моря, ни реки, ни болота не замерзают. Это кажется эпиграммою, но в сущности справедливо. Я помню, сколько граф Бугсгевден употребил времени на войне в Финляндии, в феврале месяце 1808 года, на сочинение плана атаки шведского корпуса, занимавшего, по мнению его, неодолимую позицию под Форсби, ибо фланги позиции примыкали: правый к Финляндскому заливу, а левый в изгибу широкой реки, протекающей пред Форсби. Что же вышло? Корпус Шведский не остановился на этой позиции, потому что тридцатиградусные морозы давно уже превратили и финляндский залив и реки в равнину, несравненно удобнейшую для наступательного действия, чем твердая земля в Финляндии, покрытая скалами и дремучими лесами. Есть военачальники, которые в зимним нелепостям присоединяют еще и летние. Они примыкают фланги войск своих к малому ручью или пруду, на карте означенным, не принимая в уважение: есть ли броды или нет на ручье и достаточно ли воды в нём для плавания лягушек? О таковых-то полководцах великий Суворов говаривал: «Помилуй Бог! эти великие тактики не иначе дают сражения, как примкнув флангами: одним в луже, другим к навозной куче!»

Русско польская 1830-1831

Но приступим к рассмотрению рапортов Дибича. Оставив на произвол судьбы и основание и штильные пути, ведущие к нему, Дибич, как мы выше видели, доносит: «Желая воспользоваться способами края, дабы, занятием вдруг большего пространства оного, обеспечить по возможности будущее продовольствие армии в царстве Польском, я решился немедленно начать военные действия и соединенно вступить в царство Польское. Движение сие учинено на разных пунктах». За кого принимал Дибич правительство, осмеливаясь угощать оное подобными донесениями? Пусть покажут нам возможность занятия войсками большего пространства, не разбросав войска по всему пространству? Пусть укажут нам средства начать военные действия соединенными силами, предпринимая нападения на разные пункты? Дело в том, что пространство, определенное Дибичем для занятия армиею, ему вверенною, заключалось между восточною Пруссиею и Австрийскою Галициею, что составляло около 400 верст протяжения; разные пункты, через которые наступление производилось, находились на протяжении от Ковна до Устилуга, что составляло около 700 верст. И подобную операцию, в донесении правительству, Дибич называл действием соединенными силами! Чудесная логика и не менее того превосходная стратегия! Впрочем это предначертание имело основанием, как он сам говорит, обеспечение будущего продовольствия армии. Но надолго ли рассеяние военных сил по обширному пространству, в шести переходах от сосредоточенной неприятельской армии, может обеспечить продовольствие этих войск, если противодействующие силы сосредоточены, а военачальник их предприимчив и знает свое дело? Правда, что для подобной же цели Наполеон рассеивал свою армию, но не в шести переходах от неприятельской армии, а в весьма дальнем от неё расстоянии; по мере же приближения своего к ней, он снова сосредоточивал войска. Нет сомнения, что прокормление армии дело великой важности, но главная цель всякого ополчения не есть лишь утоление голода его, а одержание побед. Армия, расположенная близ собственных крепостей, снабженных продовольствием, может с полным желудком простоять всю кампанию без действия и, сохранив себя, может погубить отечество. Армия, рассеянная для пропитания по чрезмерному пространству, вблизи сосредоточенного неприятеля, может с полным желудком потерпеть по частям поражения и погубив себя, погубить отечество. Для этой ли цели собираются армии? В 1796 году Бонапарт, приняв начальство над войском голодным, в рубищах, без казны и без магазинов, и показав ему с высот Аппенинов роскошную Италию и полные продовольствием крепости, разливавшие изобилие в армиях Австрийской и Сардинской, сказал войскам своим: «всё это ваше» и всё стало их и приняло иной вид: голодные насытились, нагие оделись, миллионы посыпались в казну армии и Франции; сытые же австрийцы и сардинцы познали голод и, растеряв в бегстве башмаки, предали во власть победителей все запасы, все источники богатства изобильнейшего края. Вот доказательство, что не роскошное содержание армии дает победу, а победа открывает средства к содержанию армии, поддерживая войну войною. Из этого ясно видно, что для достижения цели нужно было обратиться к способу, вовсе противоположному тому, который избран был Дибичем, а именно: прежде всего надлежало напасть совокупными силами на неприятеля, разбить его и тогда уже легко, позади победоносной своей армии, приказать известным областям озаботиться о снабжении войск всем для них необходимым. Для отыскания тому примера излишне было рыться в чужеземных историях и заглядывать в Италию; пример тому легко было найти в русской армии и на самом том месте, на коем намеревались действовать. За тридцать шесть лет пред сим Суворов, сосредоточив армию в Бресте и обеспечив тыл свой войсками хотя независимыми от него, но назначенными от правительства занимать Литву и Волынь, то есть корпусами князя Репнина и графа Салтыкова, двинулся усиленными переходами к Варшаве, разбил под Кобылкою Польский корпус, отступавший из-за Нарева и Буга к Варшаве, взял приступом укрепленную Прагу и, покорив Варшаву, разместил войска свои на квартиры, определив на доставление им продовольствия все, вследствие побед его, впадшие в нашу власть Польские воеводства. Вот способ, коим благоразумному полководцу следует продовольствовать войска свои на счет жителей враждебной области, до благоприятного рассечения Гордиева узла. Это обстоятельство более, чем сомнительно, при разбрасывании наступательной армии в близком соседстве с сосредоточенным неприятелем, ожидающим, может быть, этой ошибки, чтобы самому перейти к наступательным действиям. «Получив сведение, что войска мятежников расположены двумя отрядами, — первым при Остроленке, Пултуске и Рожанах, а другим и главнейшим около Минска, Калушина и Владиславова, я решился двинуться всеми силами к Бугу, в направлении в Вышкову, чтобы, по переходе реки сей, разделишь армию мятежников на две части, и, оставя отряд генерал-майора Мандерштерна в Ломзе для наблюдения левого фланга, со всеми прочими силами стараться отрезать мятежникам отступление правого их фланга в Варшаве». Это выходка для жоминистов. Дибич хотел показать ею, что и он умеет, подобно Фридриху, Наполеону и Суворову, пользоваться внутреннею линиею, во на деле этого не было, и слава Богу! ибо этот план не мог быть приведен в исполнение. Чтобы избирать род действия, предметом коего служит разделение неприятельской армии на двое, необходимо следует достоверно узнать, точно ли расположение её тому способствует; если слухи справедливы, то не ползти и не останавливаться на пути, а бежать, лететь, бросаться стремглав на избранный предмет действия, потому что операция такого рода более других требует быстроты и внезапности. В этом случае, если бы известие о размещении польской армии, подученное Дибичем, и не подлежало сомнению, то было безрассудно следовать со всею армиею по местности лесистой между Бугом и Наревом, едва прорезанной кое-где узкими дорогами и тропинками и, в то время года, еще заваленной снегами; неприятель между тем мог удобно двинуться по широким и удобным шоссе, соединяющимся у пражского укрепления пред Варшавою. При первом известии об этом движении, неприятель мог весьма спокойно отойти по обоим шоссе и сосредоточиться у Праги, прежде чем армия наша успела бы сделать два перехода по затруднительной местности. Положим однако, что препятствия эти не устрашили Дибича, что он решился преодолеть их, во что бы то ни стало, и предпринять движение, требующее быстроты и внезапности; он двинулся и вдруг… что же пишет? «в течении дневки, которую имела армия»…. Как, дневки?! В операции, к которой всякий шаг вперед, всякий час, всякая минута так дороги, полководец, предпринявший ее, решается остановить армию для дневки? Но что тому причиною? Послушаем еще самого Дибича: «как для необходимого отдыха войск, так и для снабжения оных новыми продовольственными припасами». Право не знаем, какое имя дать подобной наглости в отношении к правительству? Да чем же главнокомандующий занимался в течении полуторамесячного пребывания своего посреди армии в Белостоке? Не устройством ли в окрестностях этого города и в Бресте магазинов, ежедневно наполняемых подвозами из литовских губерний, и образованием армии, по мере прибытия в её состав войск из России? И когда войска, составлявшие армию, подкрепили себя, первые — десятидневным, а последние — пятидневным отдохновением, когда магазины наполнились по крайней мере двух-недельною пропорциею провианта, когда, сверх того, большое количество запасов роздано было войскам: сухарей на три дня в ранцы и на десять дней в фуры, тогда Дибич двинулся и, после двух переходов, снова остановился, как для необходимого отдыха войск, так и для снабжения оных новыми продовольственными припасами! И где же? В земле, на коей оставлены были огромные магазины неприятельские; в земле, противу нас восставшей и изобилующей всеми родами съестных припасов; на шестисуточном расстоянии от неприятеля и, имея с собой одиннадцатисуточный запас продовольствия! Если это называется воевать, то как назовем мы походы фридриховские, наполеоновские, суворовские и предшествовавших им полководцев? Дошли ли бы до нас имена Александра, Аннибала и Цесаря, если б на каждом втором переходе они, имея при себе достаточное количество провианта, останавливали войска свои для отдохновения и ожидания подвозов с пищею в краях, ею изобилующих? Впрочем, это не новая уловка главнокомандующих напиши армиями. Я отслужил четырнадцать кампаний и почти в каждой из них читал по нескольку раз подобного рода оправдания, посылаемые ими правительству. Забавные оправдания! Армия не может идти вперед, потому что еще подвозы с запасами к ней не прибыли. Но разве войско, стоя на месте, может обойтись без пищи? А если оно употребляет не менее пищи во время стоянки, как и на походе, и пищу эту получает от жителей края, им занимаемого, то не лучше ли ему утолять голод, подвигаясь вперед, чем стоя на одном месте? Тем более, что от неподвижного пребывания армии край, ею занимаемый, с каждым днем более и более изнуряется и не в состоянии прокормить её и жителей. При движении же вперед, она на каждом шагу находит народонаселение свежее и еще не разделившее с войсками пропитания своего, следовательно обладающее большею возможностью прокормить войска, чем то, которое понесло уже ущерб в своих запасах. Если бы впереди находящийся край был, подобно аравийской пустыне, лишен скота и хлеба, тогда без сомнения нельзя вступить в него без огромных запасов провианта из магазинов, предварительно устроенных в хлебородных областях, с нею граничивших. Но во всех европейских войнах области, прилегающие спереди, с боков и с тыла к той, в коей полководец останавливает армию свою для ожидания подвозов, почти столь же изобильны продовольствием, сколь и она сама. Это рассуждение не свыше понятий самого обыкновенного человека. Что же причиною, что всегда пропадает так много времени в бездействии, под предлогом поджидания подвозов с провиантом? Не вследствие ли опасения генерального сражения с неприятелем, этого рокового удара, решающего в несколько часов судьбу всего похода? Вот истинная тому причина; поджидание же подвозов только отговорка, и так быть должно. Самое превосходно-обдуманное и данное на выгоднейшем местоположении генеральное сражение зависит от больших или меньших случайностей, а чтобы любить случайности надо быть преисполненным поэзией ремесла нашего, исключительно поэтического, и потому непостижимого для людей, руководимых единою расчётливостью, ничего не оставляющею на произвол случая, ничего не вверяющею порывам вдохновения. Нужно иметь твердую, высокую душу, жаждущую сильных ощущений, без влияния их на ум, ни от чего не смущающийся и всегда деятельный, на волю, сплавленную в единый слиток, и на мнение о себе полное неистощимого запаса уверенности в способности творить успехи там, где посредственность видит одну лишь гибель. Как же после того могли бы предпринять что-либо отважное полководцы покроя обыкновенного, дарований сомнительных и теряющие силу соображений при малейшем неблагоприятном обстоятельстве? Как решаться им на сшибку грудь с грудью с неприятелем, на сшибку, могущую в один день, а иногда и в один час времени ниспровергнуть в прах весь мозаический слепок их хрупких репутаций? Вот почему полководцы эти прилепляются как ростовщики к скопленному ими, всеми позволительными и непозволительными способами, капиталишку, рискуя им не иначе как мелкою монетою, по денежкам и по копеечкам, в огромной понтировке армий и народов. Вот почему они довольствуются ожиданием, при выигрыше, аренд, чинов, лент, а при проигрыше, наказания соразмерного с подобными наградами; тогда как в этой же понтировке полководцы размера Фридриха, Наполеона, Суворова, ставят на одну карту весь капитал необъятных побед, ими приобретенных, и выигрывают целые государства, или проигрывают всё до собственной жизни, до собственной свободы, как Аннибал и Наполеон, оставив славе своей лишь бессмертие на пропитание. Стоянка Дибича в окрестностях Ломзы и Высокомазовецка продолжалась трое суток, тогда как следовало бы ей продолжаться не более того времени, которое нужно было для сварения каши и легкого отдыха. 30 января армия выступила в поход, до уже не на Вышков, а круто вправо на Броки и Нур, дабы беспрепятственнее и поспешнее переправиться через Буг, под предлогом опасения скорого вскрытия реки. Вот что пишет о том Дибич: «Внезапно наступивший юго-западный ветер произвел такую перемену в температуре, что, после двадцати градусов мороза, 29 числа все поля были уже обнажены от снегу, дороги сделались крайне затруднительными, речки разлились и должно было опасаться, что всякое сообщение между обоими берегами Буга неминуемо прекратится, а посему надлежало поспешить переходом всей армии на левый берег сей реки, где край представляет лучшие сообщения. Правда, что во время трехсуточного замедления армии нашей в Ломзе и Высоко-Мазовецке, наступила сильная оттепель, но в эту часть года, т.е. в конце января, нельзя было ожидать никакого решительного появления весны. Если поля обнажились от снега и дороги сделались грязными, то грязь эта была на одной только поверхности дорог, грунт же их оставался твердым и еще далеко было до разлития рек, ибо самый Буг был беспрепятственно перейден по льду гренадерским корпусом князя Шаховского, шестнадцать дней после появления означенной оттепели, а Висла вскрылась только в начале марта. Так всегда бывает в той части Польши. Для чего же приписывать отступление от начально-избранного предначертания — опасности, которая будто бы угрожала нам вследствие близкого вскрытия Буга? Пользуясь вполне правами главнокомандующего, не от Дибича ли зависело действовать как ему заблагорассудится? Не обладал ли он полною волею следовать по направлению, для него удобнейшему? Если прямой путь к неприятелю представлял затруднения, были пути и вправо и влево: ступай тем или другим, всё хорошо; не ходи только тем, который ведет обратно в Россию. Зачем же избирать кривой путь в сношениях с правительством? На это вряд ли он имел разрешение? Но положим, что изменение начального предначертания произошло от причины, изъясненной в разбираемом нами рапорте, и поспешность, употребленная для перехода на левый берег Буга, основывалась на намерении избежать всякое значительное препятствие между нашею армиею и неприятельскою, следовательно новое предначертание ручалось в быстрейшем достижении главных неприятельских сил и скорейшей развязке возникших споров — генеральным сражением? Всем известно, что для такого решительного удара превосходство в числительной силе весьма не лишнее по той причине, что с гораздо большею вероятностью можно надеяться на победу с 98-тысячною, чем с 78-тысячною массою, при нападении её на 73-тысячную. Сверх того, одним из непростительных стратегических проступков почитается движение армии двумя путями против одного пути, между ними находящегося и занятого неприятелем, — особенно, если эти два пути отделены один от другого естественными преградами, например: реками, озерами, болотами и проч. Для какого же предмета оставлен был весь гренадерский корпус князя Шаховского и отряд генерала Мандерштерна около Ломзы, на ковенском шоссе, лежащем на правом берегу Нарева, во время перехода главной нашей армии на левый берег Буга и при переносе её действия на Брестское шоссе? Тем более, что точка соединения обоих шоссе была в руках неприятельской армии, расположенной впереди этой точки, не в дальнем от неё расстоянии. Что мешало обратить и корпус Шаховского и отряд Мандерштерна вслед за нашею армиею, для которой войска эти составили бы резерв и усилили бы ее через это 20-ю тысячами человек и 72-мя орудиями, вместо того, чтобы вследствие очищения Ковенского пути опасаться неприятельского вторжения по оному в Вильне? Но об этом вторжении неприятель не мог иметь тогда ни малейшего помышления. Решился ли бы начальник польской армии залететь всеми силами за 500 верст от Варшавы, при движении всей нашей армии по Брестскому шоссе к столице? Я уверен, что если неприятелю и пришла мысль двинуться по этому направлению, то она явилась по той причине, что он мог увлечься желанием истребить корпус вчетверо слабейший противу польской армии, который оставлен был в Ломзе, на защиту этого пути, и только лишь потому, что вышеозначенный корпус удалён был от наших главных сил. Следовательно корпус Шаховского, вместо охранения ковенского шоссе, служил лишь приманкою для польской армии, с которой он, по великому превосходству её в силах, не мог и полусуток бороться. Я предоставляю читателю судить, что произошло бы, если б, по разбитии этого корпуса при Ломзе, неприятель, не довольствуясь своим успехом, двинулся бы немедленно к Бугу и далее в тыл армии нашей, направляющейся к Варшаве? Какое влияние возымело бы на дух польской армии и польской нации известие о разбитии 20 тысячного корпуса нашего, при самом открытии военных действий? В какое положение это обстоятельство поставило бы Дибича, находившегося между вооруженною Варшавою, предмостным Пражским укреплением, Модлинской крепостью и польской армией, устремляющейся на него с тылу и могущей легко захватить все его запасы, парки и резервы? Кроме того, неприятель истреблением гренадерского корпуса значительно бы возвысил нравственный дух своих войск. Мне скажут, что такое движение было бы чрезмерно отважно? Согласен, но такими лишь движениями и приобретаются огромные успехи, спасают отечество, живут в потомстве. Размеренные, систематические движения заранее рассчитаны посредственностью и приноровлены к местности, как развод к городской площади; всякий знает, что после чего следует, и куда идти, и куда прийти, и что каждому из фигурантов надлежит делать. Но эти вспышки гения непредвиденны и неисчислимы по своим последствиям, ибо они не только поражают дух неприятельских войск, но ошеломляют, отуманивают главного начальника, ниспровергая все его предначертания. С планами, с обеих сторон по канве расчисленными и систематически размеренными, кампания может продолжаться для обеих сторон до изнеможения сил, как менуэт века Людовика XIV; но нет такой глубоко обдуманной, систематической кампании, которая была бы в состоянии выдержать одно, а много два движения подобных тому, какое следовало бы предпринять князю Михаилу Радзивиллу, при представленном выше распорядке графа Дибича. И да не подумали бы, что подобного рода движения никогда не были приводимы в исполнение? Кто усомнится в этом, пусть раскроет описание кампании Наполеона в 1796 году в Италии. Пусть взглянет на карту и представит себе Вислу, — вместо Адижа; польскую армию вместо французской, Варшаву вместо Вероны; российскую армию вместо австрийской; Дибича вместо Вурмзера; Радзивилла вместо Наполеона; дорогу, идущую от Бреста к Варшаве — вместо дороги, ведущей от Тревизы к Вероне; Давидовича, расположенного при Тренте, вместо Шаховского, расположенного при Ловизе; дорогу, идущую на Трент и далее к Ботцену, — вместо Ковенской дороги; движение Вурмзера от Бассано к Вероне — вместо движения Дибича от Брок и Нуры к Варшаве; разбитие Наполеоном Давидовича при Тренте — вместо разбития, угрожавшего Шаховскому под Ловизою; движение от Трента по Саганской дороге к Бассано, — вместо движения, которое Радзивилл должен был предпринять от Ломзы в Бугу и за Буг в тыл Дибичу, после разбития Шаховского.

Русско польская 1830-1831

Что же касается до движения к Вильне малою частью армии, то могло ли оно быть предпринято, тогда как всё еще было спокойно в Литве, гвардейский отряд находился в окрестностях Вильны и второй пехотный корпус был расположен около Минска? Да и какой сумасбродный полководец осмелился бы отделять на второстепенное и весьма гадательное предприятие какую-либо часть войск от массы, ожидающей с часу на час решительной борьбы с подвигавшеюся к ней, сосредоточенною неприятельскою армиею? И так мне кажется, что не лишнее было бы Дибичу присоединить к нашей главной армии войска Шаховского и Мандерштерна. 12-го марта, граф Тиман и я прибыли в главную квартиру, но Граббе нас опередил сутками. Все подняли меня на руки, прежде нежели я был допущен до высших вождей. Генерал-квартирмейстер Нейдгардт принял меня по дружески. На другой, день мы с Тиманом представлялась фельдмаршалу, который, приняв нас в кабинете, очень обласкал меня, и, говоря со мной, беспрестанно повторял: «Денис Васильевич». Он звал меня обедать и, посадив возле себя, говорил много, шутил и подливал мне и себе много вина, расспрашивал об Алексее Петровиче Ермолове, с которым он так благородно поступил в Грузии[32]. Отведя меня в сторону, он прибавил: «я для вас готовлю хорошее место; подождите немного; завтра приедет граф Толь, мы с ним об этом потолкуем». На другой день по приезде Холя я поспешил к нему. Он, увидав меня, бросился во мне и обнял с следующими словами: «здравствуй, любезный и милый Денис, жду тебя сто лет, послужим вместе, найду тебе дело и славное». В тот же день за обедом у фельдмаршала, возле которого сидел Толь, этот генерал, пожав мне руку, сказал ему: «Ваше сиятельство, надобно дать ему славное место, это давнишний мой друг и приятель с самого 1812 года». — «Да, да, непременно, — отвечал фельдмаршал, — я вас только дожидался». В местечке Шенице, 15 марта, я получил предписание от главнокомандующего, следующего содержания: «Господину генерал-майору и кавалеру Давыдову: С получения сего имеете ваше превосходительство отправиться в город Люблин, где явитесь к генералу от кавалерии графу Витту, — командиру отдельного корпуса в Люблинском воеводстве и коему при сем прилагается предписание, относительно вашего назначения, которое состоит в том, чтобы действовать в роде летучего отряда и составлять в то же время и передовую стражу войск, в Люблине и около сего города квартирующих. Вверяемый вам отряд состоит из казачьих полков: Катасанова, Платова и Кареева, имеющих в подкрепление финляндский драгунский полк, расположенный ныне в Красноставе, по дороге от Люблина к Замостью. Главная обязанность ваша состоит в том, чтобы наблюдать за движениями Дверницкого, находящегося ныне с отрядом из 8-ми или 10-ти тысяч человек в сей крепости и её окрестностях. Предмет его действий, может быть: с переходом нашим за Вислу, сделать поиск к Люблину, или партиями стараясь взволновать край между Вепржем и Бугом, или наконец, оставя сию пехоту с частью артиллерии в Замостье, а всею кавалериею (в числе коей суть: 5-й и 6-й эскадроны от 1-го, 2-го, 3-го и 4-го конно-егерских и 1-го, 2-го, 3-го и 4-го уланских полков и четыре полка кракусов, каждый в три эскадрона, что и составляет всего 28 эскадронов, (выводящих в строй не более 10-ти рядов, или 2800 человек на коне), стараться из Замостья пробраться через Рахов на левый берег. Первые два предположения менее вероподобны, паче если он узнает, что в Устилуге собраны довольно значительные силы наших войск, при коих есть и казачий полк Попова 3-го, в Грибешове расположенный и имеющий повеление открывать все движения мятежников со стороны Замостья. Третий случай требует большой бдительности, чтобы мятежники, скрыв от вас свои движения, не успели бы в превосходных силах напасть на генерала барона Крейца, в Уржендове находящегося, и, удалив его, пробраться на левый берег Вислы. Известная опытность вашего превосходительства укажет вам способы, как остеречь войска наши от внезапного неприятельского появления, а между тем и средства к беспрестанному его беспокойству, делая на него частые поиски. Для сего необходимо нужно вам быть в весьма тесной связи с генерал-лейтенантом, бароном Крейцом, у коего состоять вам в прямой зависимости и ежедневно доносить о происходящем, как к нему в Уржендов, так и графу Витту в город Люблин, дабы, на случай движения Дверницкого на генерала барона Крейца, могли бы вы сблизиться к нему и соединенно нанести превосходством ваших сил мятежнику поражение. Также нужно будет сохранять от времени до времени сношение с Устилугом, с командиром тамошних войск, генерал-майором Лошкаревым. Генерал-фельдмаршал, граф Дибич-Забалканский, №1141 15 марта 1831 года М. Шеница». Известно, что в это время фельдмаршал готовился к переходу через Вислу, и для того избрал место между рекою Вепржем и Прагою, против местечка Рыки, где приготовлены были все нужные материалы для построения мостов в несколько часов времени. Из размещения войск ясно видно, что для прикрытия главных сил армии, во время их переправы, фельдмаршал оставил, вправо от них, 6-й пехотный корпус у Дембельвеке, на шоссе, идущем из Варшавы к Брест-Литовску и влево сводный корпус генерала Крейца в Люблинском воеводстве[33]. Из корпуса Розена, отряд под командою Гейсмара поставлен был в Милосне, для наблюдения за неприятельской армией, занимавшей Варшаву, а аванпосты отряда сего находились у самой Пражской заставы. Из корпуса Крейца, отряд под моим начальством должен был расположиться в Красноставе, для надзора за корпусом Дверницкого, находившимся под Замостьем и в окрестностях этой крепости. Из всего этого ясно видно, что важнейшие обязанности в то время лежали на Гейсмаре и на мне, ибо мы были истинными очами главной армии. Мы должны были неотлучно находиться с глазу на глаз с неприятелем и извещать о малейшем его движении, которое могло быть нам опасным во время нашего движения. Сверх того, как видно из инструкции, нам надлежало, и после переправы армии, продолжать наблюдения паши за тем же неприятелем, для воспрепятствования ему возбуждать волнения и восстания в краю, лежащем между Вислою и Бугом. Кто не сознается, что для достижения цели, для коей составлены были отряды наши, необходимо следовало оставить нас независимыми: Гейсмара от Розена, а меня от Крейца, ограничив отношения наши одними частыми извещениями о происходящем? Без этого невозможно было бы иметь верного наблюдения, ибо от непосредственной подчиненности Гейсмара Розену, а меня Крейцу, начальники наши могли, по неосновательным известиям жителей или лазутчиков, перемещать нас: Гейсмара к Модлину или к Оссеку, а меня к Рахову или Хальшу, и отвлекать нас от главного предмета, указанного Дибичем, куда им заблагорассудится. Гейсмару и мне при независимом положении представлялась только одна обязанность: ему стоять у Праги и наблюдать неприятельскую армию у главного её выхода, мне стоять у Красностава и наблюдать за Дверницким, расположенным у Замостья; нам, обоим надлежало немедленно извещать о малейшем движении находившихся против нас войск, как главную армию, так и Гейсмару — Розена, а мне — Крейца. В вышепредставленной мною инструкции, я не без намерения подчеркнул две статьи, одна другую уничтожающие: во первых ту, в коей излагается весь дух данного мне поручения, т.е. надзор за движениями Дверницкого, а во вторых — о подчиненности моей Крейцу. К чему же столь подробное наставление чиновнику, коего другой, старший ему чиновник, мог одним словом отвлечь от предмета, ему указанного, и через то расстроить все виды главнокомандующего, изложенные в этой бумаге? Не лучше ли было бы прямо и просто сказать: «Ваше превосходительство подчиняетесь генералу барону Крейцу, от коего получите все нужные наставления». И всё тут. По крайней мере через то главный штаб армии избавился бы, и от потери времени на сочинение мне инструкции, и от лишнего расхода чернил и бумаги. Эта зависимость Гейсмара от Розена, а моя от Крейца произошла не от сомнения в точном исполнении Гейсмаром и мною данных нам поручений, ибо в таком случае избрали бы не нас, а других; а единственно от педантического охранения прав чиноначалия. Главнокомандующий счел необходимым, чтобы Гейсмар,[34] командовавший частью войск, отделенных от 6-го пехотного корпуса, и имевший вблизи этот корпус, находился в непосредственной подчиненности у корпусного командира; та же мысль господствовала и при составлении моей инструкции.

ПОЛЬСКАЯ ВОЙНА 1831 года

Будучи солдатом тридцать два года сряду, я не восстаю против долга подчинения младшего старшему, но, изучив ремесло свое и вникнув в него, по мере способностей, дарованных мне природою, я думаю, что есть случаи, в которых главному начальнику необходимо переступать за черту обыкновения. Это можно было сделать в особенности для начальника отряда, указавшего еще в 1812 году на пользу партизан, коих обязанности должны быть чужды влиянию всякого над ними начальства, исключая главного. В строгом смысле зависимость Гейсмара могла быть еще несколько допущена, так как корпус Розена, главная армия и корпус Крейца стояли по одному протяжению и были обращены лицом к общему им направлению, имея, каждая из этих трех частей, собственно принадлежащий ей авангард; одним из авангардов мог почитаться и отряд Гейсмара. Но Дверницкий, находясь около Замостья, был совершенно отделен от польской армии, занимавшей Варшаву, следовательно и отряд мой, назначенный для наблюдения за ним, должен был быть, подобно ему, отделен от нашей армии, которая, как и главная неприятельская, были расположены за Вислою. После этого само собою разумеется, что отряду этому, ни под именем авангарда, ни под каким-либо другим названием или предлогом, не следовало принадлежать к корпусу Крейца. Этот корпус, подобно корпусу Розена, находясь в составе главной армии, был подчинен общей системе действий и составлял отдельное левое, как корпус Розена отдельное правое крыло главных сил наших, обращенных лицом к Висле, т.е. в сторону, почти противоположную той, в коей обращен был мой отряд, занимавший Красностав и наблюдавший Дверницкого, стоявшего около Замостья. Стоит только бросить взгляд на карту и вспомнить размещение войск наших в то время, чтобы удостовериться, что истинный авангард Крейца находился между Вепржем и Юзефовым под командою генерала Пашкова; авангард же главной армии, выступившей тогда из Шеницы, через Желихов к Рики, охранял правый берег Вислы, упираясь в Вепржу; авангард Розена, под командою Гейсмара, стоял пред Прагою. Польза независимости моего отряда и неудобство подчиненности, которою меня оковали, окажутся в своем месте. Достойно замечания и то, что в инструкции, Дибичем мне данной, изложены только три предположения: 1-е) предприятие Дверницкого между Вепржем и Бугом на Брест-Литовский; 2-е) движение его к Люблину в тыл корпуса Крейца, расположенного около Уржендова и 3-е) движение, через Рахов на Вислу, для соединения с главною польскою армиею; но ни слова не было сказано о возможности вторжения его на Волынь и далее, что однако не могло не броситься в глаза. И в самом деле, не достаточно ли ручались в этом вторжении: 1-е) удобство положения Замостья, под пушками которого находился корпус Дверницкого, 2-е) обнажение от войск наших Волынской, Подольской и Киевской губерний? Хотя из инструкции и видно, что в Устилуге стоял генерал-майор Лошкарев, но он командовал только слабым отрядом, подкрепленным сводным корпусом генерала Ридигера, весьма еще малочисленным по случаю неприбытия всех войск, в состав его назначенных. Он был следовательно весьма недостаточным для отражения десятитысячного корпуса Дверницкого, привыкшего одерживать успехи и составленного из кавалерии, пехоты и артиллерии. 3-е) естественная невозможность царства Польского продолжать борьбу с Россиею, без распространения мятежа в западных губерниях, что не иначе можно было привести в действие, как посредством войск, отделенных от главной армии мятежников, и наконец 4-е) дух вражды ко всему русскому, господствовавший искони во всех западных губерниях, и усилившийся со времени восстания царства, успехов наших под Милосной и Гроховым, коими главнокомандующий наш не умел воспользоваться, и также частных поражений, нанесенных Дверницким Гейсмару и Крейцу, поражений, преувеличенных недоброжелателями России. Если бы Дверницкий, по переправе через Вислу в Пулаве и по изгнании Крейца из Люблина, в исходе февраля, ограничился занятием этого центрального пункта южной части театра войны, тогда не было бы возможности предусмотреть вторжения его на Волынь. Всё, что можно было бы предвидеть, это набеги его из Люблина к Седлецу, или к Биале, т.е. на путь сообщения нашей армии с Брестом или на её левый фланг, во время расположения её около Шеницы, Паризова, Литович и Сточека, или быстрое отступление его обратно за эту реку, (находившуюся от него на расстоянии лишь одного сильного суточного перехода) в случае движения на него части армии нашей из-за Вепржа. Но когда, по занятии Люблина, по вскрытии Вислы, при неимении ни моста, ни паромов на этой реке, Дверницкий, оставив Люблин, двинулся к Замостью, — тогда не трудно было, видя, что он совершенно отделяется от главной польской армии, постичь истинное его направление, долженствовавшее непременно простираться гораздо далее Замостья; можно было отгадать, что целью его похода Волынская губерния, ибо какой, мало мальски понимающий ремесло свое, начальник решится предать в руки неприятеля кратчайшее и, можно сказать, единственное сообщение свое с своею главною армиею, для того только, чтобы поглядеть на крепость, вовсе в нём не нуждавшуюся ни для усиления своего гарнизона, ни для снабжения себя оружием; напротив, прибытие туда новых сил должно было уменьшить средства пропитания, получаемые ею из окрестностей? Не взирая на то, весьма ясно видно, что наш главнокомандующий не только не постиг возможности этого вторжения, но и первые два предположения, более третьего с ним сходные по своему наступательному свойству, бросил в данную мне инструкцию так — par acquit de conscience, чтобы не совсем быть грешным пред алкораном немецкой методики. Главное внимание обращено было на преграждение Дверницкому обратного отступления за Вислу. Вот для чего и помещен был один из полков моих в Желкевке и в Высоком, с повелением ему делать разъезды за Щербжечин и Франполь; вот для чего и помещен был корпус Крейца не в Люблине, а в Уржендове, ближе к пути отступления Дверницкого, о чём он не гадал и не думал. Мне следовало бы выехать из Шеницы немедленно по получении инструкции. Уже товарищи мои, Граббе и граф Тиман, разъехались по местам, им назначенным. Первый, на второй день по приезде нашем, в первый пехотный корпус, где он был назначен начальником штаба; последний, на третий день, в отряд Гейсмара, бригадным командиром конно-егерских полков Тираспольского и Арзамасского. Некоторые лично до меня касавшиеся обстоятельства задержали меня и я, против воли, должен был остаться в Шенице до 16 числа. Независимо от моего одиночества, главная квартира сама собою мне смертельно надоела! В течении службы моей, я никогда не служил при главных квартирах, но случалось мне быть присылаемым туда, или с известиями, или за приказаниями от князя Петра Ивановича Багратиона, бессменного начальника авангардов наших армий, во время воин наполеоновских, у коего я имел честь и счастье быть адъютантом пять лет сряду. Впоследствии, командуя сам отдельными частями, я был призываем в главные квартиры, для доставления сведений о неприятеле и получения секретных приказаний для внезапных на него нападений. Я помню главную квартиру Бенингсена, в 1806 и 1807 годах, в восточной Пруссии; я помню главную квартиру графа Каменского, в Турции; я помню главную квартиру Кутузова, в великий год войны отечественной; — не говорю уже о главных квартирах Шварценберга и императора Александра, в 1813 и 1814 годах. Какое многолюдство! Какая роскошь, какие веселости всякого рода! Это были подвижные столицы со всеми их очарованиями! Было где нашему брату, авангардному жителю, пристать и осушить платье, загрязненное на биваках, обмыть пахнувшие порохом усы в бокалах шампанского, натешиться разговорами и обменом остроумия в любезнейших обществах, напитаться свежими политическими новостями и отдохнуть от всечасного: Кто идет? Садись! и от беспрестанных расспросов: Где неприятель? Сколько? Пехота или конница? Есть ли пушки?.. и проч. Но в этой войне, главная квартира напоминала колонию квакеров, или обитель трапистов. Конечно, я не мог жаловаться за себя; фельдмаршал удостоил меня отлично благосклонным приемом. Сверх того и начальник главного штаба, по приезде своем из Люблина, обошелся со мною, можно сказать, совершенно по дружески, за что я обоим им душевно благодарен; но справедливость не дозволяет умолчать, что как для меня, так и для других ничего не было утомительнее этой печальной, педантической, аккуратной в распределении времени главной квартиры, где видимо преобладала крайняя нерешительность. В ней всё наводило истинную тоску и грусть: пустота на улицах, нигде пяти человек вместе, кроме караула главнокомандующего, или так называемых деловых людей! Эти последние, то отправлявшиеся безмолвно в канцелярии, то отсюда к фельдмаршалу, представляли собою как бы процессию церковного причта, ходящего с запасными дарами к лежащему на смертном одре грешнику. Им не доставало только продолжительного колокольного звона и псалмопения: а квартира фельдмаршала, подобно святыне, не иначе была доступна для нас, как во время скудного и скучного его обеда. Всё это было хорошо для стяжания царства небесного, но не для покорения царства польского. Русской армии необходима блистательная, многолюдная, шумная, веселая, роскошная главная квартира, или скромная, но победная[35], подобная Суворовской. Если где нибудь можно извлечь какую нибудь пользу из веселых и любезных, но ни к какому делу не прикладных тунеядцев, то это в русских главных квартирах, откуда гром музыки и разливной хохот молодежи всюду распространяется; сколько я приметил, это всегда повторяется во всех корпусных, дивизионных и полковых штабах и рождает то расположение духа в войсках, которое есть залог успеха; разумеется только тогда, когда при веселости, возбуждающей бодрость в массах, мы видим в главной квартире и глубоко обдуманные предприятия и быстрое, неизменное исполнение единожды избранного намерения. Независимо от уныния, подавлявшего нашу главную квартиру, нужно признаться, что наружность фельдмаршала много вредила её важности и блеску. Безрассудно было бы требовать от начальника черт Аполлона, кудрей Антиноя, или стана Потемкина, Румянцева и Ермолова. Физическое сложение не во власти человека, да и к чему оно? Не гремели ли славою и хромые Агесилаи, и горбатые Люксембурги, и рыжие Лаудоны? Но можно, должно и во власти Дибича было озаботиться по крайней мере о некотором приличии в одежде и в осанке, о некоторой необходимой опрятности. Неужели помешали бы его важным занятиям несколько пригоршней воды, брошенной, на лице грязное, и несколько причесов головы сальной и всклокоченной? Он, как говорили приверженцы его, был выше этого мелочного дела; но имел ли он право так презирать все эти мелочи, когда сам великий Суворов тщательно наблюдал за чистотою одежды и белья, им носимых? Вообразите себе человека низенького, толстенького, с опухлою и воспаленною физиономиею, не бритого, не умытого, с рыжими, нечесаными волосами, падающими почти до плеч, как у маймиста, в запачканном сюртуке, без эполет. Всё это было приправлено какими-то застенчивыми и порывистыми ужимками, ухватками и приемами, означающими выскочку, обязанного своим повышением лишь слепой Фортуне; он ежеминутно озирался исподлобья и наискось, высматривая, не возбуждает ли он насмешливых улыбок или взглядов людей, его окружающих? Таким я видел Дибича в Шениц Странность телодвижений, безобразие и неопрятность его простирались до того, что самое ласковое обхождение его, самая благосклонность его ко мне, разговоры, суждения, шутки, часто остроумные, приятные и веселые, не имели силы победить отвращения к нему присутствовавших. Я не знаю, что происходило в душе других при виде Дибича, но что касается до меня, я не преставал напрягать мысли мои, чтобы убедить себя в том, что под этою неблаговидною оболочкою скрываются превосходные таланты, и вместе с тем невольно был смущаем безотчетным инстинктом, говорящим мне, что я сам себя обманываю, что Дибич не на своем месте и что мы с ним ничего славного не предпримем и не сделаем. Сверх того жестоко терпела во мне и гордость россиянина, когда приходили к нему обедать, находившиеся при его особе, комиссары дружественных с Россиею дворов Австрийского и Прусского[36]. Стыд выступал огненными вспышками на грустном лице моем и я невольно переносился мыслями в прошедшее. Я вспоминал Бенингсена, длинного и возвышавшегося над полками как знамя, холодного как статуя командора в Дон Жуане, но ласкового без короткости, благородного в речах и в положениях тела, вопреки огромного своего роста; одаренного тою степенностью, которая приобретается через долговременное начальствование, и словом, по обращению с подчиненными, истинного вождя вождей сильной армии. Я вспоминал умного, злого, вулканического Каменского, вполне понимавшего великолепное подножие, на которое, он был возведен судьбою тридцати-двух лет от роду. Я вспоминал нашего Ахилла наполеоновских войн, моего Багратиона, его горделивую поступь, его орлиный взор, его геройскую осанку, его магическое господствование над умами людей, превышающих его в учености, и наконец его редкий дар сохранять, в самых дружеских сношениях с ними, преимущество первенствующего лица, без оскорбления ни чьей гордости, ни чьего самолюбия. Я вспоминал скромного, важного, величественного Барклая, как будто привыкшего с самых пелен начальствовать и повелевать, тогда как за пять лет до достижения им звания главнокомандующего, я сам видел его генерал-майором, вытягивавшимся пред Багратионом, дававшим ему приказания. Я уже не говорю о Кутузове; пятидесятилетняя репутация этого умного, тонкого, просвещенного и любезнейшего собеседника блистательнейших европейских дворов и обществ, полномочное посольство при Екатерине и отечественный 1812 год, достаточные мерила глубокой и верной оценки им людей и умения владычествовать над ними всеми родами очарования. Я невольно наконец вспоминал и об Ермолове в Грузии, где он хотя и не носил звания главнокомандующего, но был им на деле; его величавая осанка, классические черты лица, глаза, исполненные жизни и огня, не могли не пленить войск и жителей того края. Неуклонная справедливость при большой строгости, редкое бескорыстие, обширные сведения, особенно по части военного искусства, замечательный дар слова и в особенности ласковое и вежливое со всеми обращение стяжали ему удивление, любовь и привязанность войска и горцев, трепетавших при его имени. Бывший митрополит Грузии Феофилакт, одаренный замечательным умом, в донесениях своих министру духовных дел называл Ермолова мудрым правителем Грузии; граф Каподистрия, в письмах своих к нему, называл его всегда une âme antique. Ермолов с ничтожными средствами упрочил владычество русских в этом краю, водворил порядок, привлек поселенцев, возбудил промышленность и торговлю, открыл новые источники доходов, создал новые военные дороги, воздвиг укрепления на всех пунктах, открытых его орлиным взором, наконец построил столицу там, где были: куча саклей и два караван-сарая. О всё это совершено было с примерным соблюдением казенного интереса; редко проходил год, чтобы он не представил один или два миллиона экономии; самый госпиталь и комиссариатское здание в Тифлисе построены были на счет, оставшейся после посольства его в Персию, суммы, которую бы он имел полную возможность удержать у себя. Но главный его подвиг состоит в преобразовании духа командуемых им войск; под его начальством каждый солдат становился героем, готовым идти в ад по гласу обожаемого вождя. Горько было ему быть изгнанным с поприща своих славных подвигов; столь безрассудное удаление его с служебного поприща, лишив Россию отлично умного, просвещенного, энергического и бескорыстного слуги, есть ничем неизгладимое пятно на памяти государя, постоянно окружающего себя лишь льстецами ничтожными, корыстолюбивыми, бездарными и невежественными. Если бы от неимения порядочной квартиры в Шенице, местечке скудном, не отвели мне квартиры в двух верстах от неё, в деревне Погоржеле, где стоял гренадерский полк императора австрийского, напоминавший мне, что я в армии, и если бы не адъютанты главнокомандующего, милая и любезная молодежь, к которой приставал я каждое утро по приезде моем в Шеницу, которая меня закормила, запоила и, так сказать, отогрела замерзавшую душу мою, я бы не знал, куда деваться. 16 марта, отобедав у князя Михаила Горчакова, тогда начальника артиллерии действующей армии, я выехал к своему месту. Около вечера я сбился с дороги и вместо Паризов попал в Лановичи, где расположен был штаб гренадерского корпуса; я подъехал прямо к квартире корпусного командира, князя Ивана Леонтьевича Шаховского, и провел у него ночь; а 17 поутру отправился далее на Желихов, куда в тот день перешла главная квартира из Шеницы. Вся армия, кроме 6-го пехотного корпуса и сводного корпуса графа Витта, была в движении в переправе. Ростепель была ужасная: густая грязь, по колена лошадям и по ось повозкам, весьма затрудняла движение.

Battle_of_Ostroleka_1831

На пути от Серочина к Сточеку осмотрел я поле сражения, первого неудачного нашего дела в этой войне. Я ехал именно по дороге через лес от деревни Колодзя к Сточеку, по коей выскакал переяславский конно-егерский полк с храбрым и знающим свое дело генерал-майором Пашковым (Александром Васильевичем). Я любовался голыми возвышениями, закрывавшими войска Дверницкого, и обширною плоскостью, за ними лежащею, по которой ему было столь легко, свивая и развивая войска свои, направлять главные свои натиски, куда ему заблагорассудится. Не будучи видимым нашими войсками, он мог следить за малейшим их движением и наблюдать за ними как на ладони. Я удивился и невольно содрогнулся, увидя на каком расстоянии находился конно-егерский короля виртембергского полк в то время, когда по повелению Гейсмара, Пашков, увенчав им высоты, ударил на неприятеля прежде, нежели второй полк, долженствовавший поддержать удар его, успел обогнуть оконечность леса! Расстояние это было столь велико, что неприятель, расстроив переяславский полк, успел обратиться всеми своими силами на полк короля виртембергского, который понес участь подобную первому. В добавок к тому, резерв этих двух подков, состоявший из конно-егерских полков тираспольского и арзамасского и двенадцати орудий, оставлен был в Серочине, за пять верст от поля битвы! Я пожал плечами и поехал далее! К вечеру я прибыл в Желихов, куда только что пришла главная квартира. Пристанище мое было у полкового командира атаманского полка, Кузнецова, который сам стоял у казачьего полковника Рудухина, находившегося в свите великого князя Константина Павловича и тогда числившегося в гвардейском отряде, который, под командою генерала графа Куруты, был уже на походе к Коцку. Так как путь мой лежал через это же местечко, то 18-го по утру мы с Рудухиным выехали верхом к Коцку. Две брички наши едва тащились и наконец так отстали, что я со своею увиделся только в Люблине. Вся дорога была завалена повозками, на каждом шагу выбивающимися из грязи, и изнуренными лошадьми гвардейского отряда, здесь оставленными, или уже издохшими на дороге. В Окрже мы сделали привал и там я увидел большую часть этих хваленых войск, для подражания коим еще недавно стекались в Варшаву все истые любители фронтовой службы в российской армии. О подлинно, я увидел истинно подвижную Гатчину: всё застегнуто от глотки до пупа! Всякая пуговица, всякий ремешок, всякая пряжечка, всякий солдат, вахмистр, офицер и генерал на месте, уставом им определенном! Зато какое изнурение, какие лохмотья! Как всё грустно, всё скудно людьми и лошадьми, хотя отряд ни разу еще не нюхал пороха! Педантство начальников в военное время есть тягчайший ранец, тягчайший вьюк для подчиненных. Войску русскому необходима распашка, веселость и строгий порядок, без щепетильной взыскательности; тогда только оно здорово и бодро, — а если к этому еще добрая пища и победы, тогда и конь топочет и солдат хохочет, и нет для него недосягаемого и неодолимого. Мы ночевали в Гуловской воле и 19-го рано по утру выехали в Коцк. Вдруг на половине дороги нам послышались пушечные выстрелы, коих направление казалось со стороны Вислы. Сначала я полагал, что эти выстрелы производились по рабочим нашим, близ мостов находящимся, и по войскам, к ним подходящим, но гул выстрелов вскоре усилился и продолжался до самого вечера. Ясно оказывалось, что это была не простая канонада, а сильная битва. В последствии мы знали о нападении польской армии на Гейсмара и на Розена. Довольно замечательно, что от того места, где мы были в то время, до Милосны, где происходило сражение, более ста верст по прямой линии. Правда, что день был ясный и легкий ветерок дул со стороны битвы. Мы провели ночь в Коцке. 20-го, распростясь с Рудухиным, я сел в почтовую повозку и приехал в Люблин, где явился в графу Витту. 21-го я пробыл в Люблине и обедал у графа. 22-го я ночевал в Песках, а 23-го к обеду достиг наконец моего отряда в Красноставе. Начальник главного штаба, граф Толь простер до того благосклонное внимание свое ко мне и нетерпение доставить мне средства удовлетворить мое рвение в службе, а может быть и собственное желание свое воспользоваться без замедления моими, по мнению его, способностями, что прежде, чем узнал о прибытии моем в главную квартиру, он составил уже означенный отряд и поручил его полковнику Анрепу, с оговоркою: до моего приезда. Полковник Анреп ожидал меня с часу на час и следовательно приезд мой нимало не удивил его. Однако нельзя не отдать справедливости благородному поступку сего отличного офицера, при сдаче отряда, им командуемого. Сколько я знаю чиновников, истинно достойных и по качествам душевным и по военным дарованиям, которые исполнили бы сдачу сию по правилам, простирающимся до той черты, от которой начинается любовь к общей пользе и забвение собственного неудовольствия; ибо, как ни говори, а для молодого штаб-офицера сдача такового отряда, каков был мой, когда неприятель под глазами, не только прискорбна, но это есть великое несчастье. Анреп[37] сдал отряд мне так, как немногие. Он сообщил мне все известные ему подробности о корпусе Дверницкого, о Замостьской крепости, о распоряжениях своих, о мнении своем относительно надзора за неприятелем; он изложил мне порядок службы, им заведенный, объездил со мною аванпосты свои, объяснив, по каким предположениям и для чего каждый пикет на такой то возвышенности, на таком то скате. Он показал при этом на карте дороги и пункты, до коих доходили его разъезды и, рассуждениями своими на счет общих и сего отряда частных обстоятельств, он меня обрадовал находкою в армии столь ревностного и благородного офицера. Полковник Анреп, отличающийся своею воинственною и можно сказать рыцарскою осанкою, служил также впоследствии с большим усердием. Говорят, что он похож на покойного отца своего, убитого в 1807 году в чине генерал-лейтенанта, при Морунгене, во время войны нашей с Наполеоном в восточной Пруссии. Отец его пользовался общим уважением всей российской армии: его воинственная наружность, чистота нравственная, твердость душевная, светлый разум и замечательная служба обворожили всех. Я его не знал, но по приезде моем в армию в 1807 году, первое мертвое тело, которое я встретил, было тело этого отличного генерала. Общая диспозиция войскам сводного корпуса в люблинском воеводстве, на 21-е марта была следующая: «Отряд генерал-лейтенанта барона Крейца составляется: из 2-й драгунской дивизии, 1-й бригаде 2-й конно-егерской дивизии, гренадерской дивизии (3 полка) 6-го пехотного корпуса, и казачьих полков: Платова, Киреева, Хоперского, Грекова и Катасанова. С сим отрядом генерал-лейтенант Крейц действует отдельно и, с получением сего, все свои донесения делает уже прямо г. главнокомандующему армиею. Генерал-майоры Пашков и Муравьев и полковник Анреп (эта бумага писана была за несколько часов до моего прибытия в Люблин и потому сказано Анреп, а не Давыдов) поступают в команду генерал-лейтенанта Крейца. Главные силы отряда генерала Крейца остаются расположенными около Уржендова. Генерал-майор Пашков с одним полком конных егерей и казачьим Грекова полком содержит посты по Висле, от Вепржа (или от постов, выставленных от главных сил вдоль Вислы и по левому берегу Вепржа) до Юзефова, а от Юзефова до Завихвоста, по Висле, содержит посты казачий полк Хоперского. Полковнику Анрепу (т. е. Давыдову), оставаясь в своем нынешнем расположении, усилить посты в Горшкове и в Желкеве, для удобнейшего наблюдения за неприятелем и сношения с главными силами генерала Крейца. Несвижский карабинерный полк 21-го числа собирается в Казимирже, а 22-го следует к местечку Ополе. Один из конно-егерских полков с 4-мя орудиями конной роты №28 переходит 22-го числа в Вржеловец. Дивизион драгунского герцога Александра Виртембергского полка, ныне находящийся в Люблине и Глуске, следует 22-го числа с конною батарейною ротою №27 в Недржевице-Косцельна под командою полковника Шилинга, коему, приняв в свою команду и луцкий гренадерский полк, расположенный в Недржевице-Дюжу, доносить прямо генералу Крейцу, а равно и генерал-майору Муравьеву. Самогитский гренадерский полк остается в городе Люблине под командою генерал-майора Муравьева, как равно легкая рота №2, 6-го пехотного корпуса. Рота литовского саперного батальона остается по прежнему в Казимирже в ведении генерал майора Бракера и в составе отряда генерал-лейтенанта Крейца. Все сии войска отныне прекращают свои донесения к г. командующему отдельным сводным корпусом (графу Витту) и должны относиться во всём к генерал-лейтенанту барону Крейцу». Эта бумага — последнее завещание графа Витта в люблинском воеводстве. Немедленно после того, он, усилив своими войсками корпус Крейца, выступил с остальными войсками к главной армии, подвигавшейся в местечко Рыки для переправы за Вислу. Он оставил корпус Крейца между корпусом Дверницкого, стоявшим под пушками Замостьской крепости и корпусом Серавского, расположенным за Вислою, насупротив местечка Пулавы и Казимиржа. В то время все говорили, что отряд Серавского состоял из 7 или 8 тысяч человек новонабранного и худо вооруженного войска. Отряд мой, принадлежавший к корпусу Крейца, занимал Красностав финляндским драгунским и казачьими Катасанова и Платова полками. Полк Киреева расположен был в Желкевке и Высоком. Первые заботы мои, по вступлении в командование вверенным мне отрядом, были, как я сказал, немедленно объехать аванпосты для осмотра окрестностей Красностава, и для знакомства с войсками, коим было объявлено в приказе о поступлении их под мое начальство. Вместе с тем я отправил курьера к генералу Крейцу с рапортом о моем прибытии и о принятии отряда, в мое ведение; и наконец послал партию для открытия сообщения с генерал-майором Лошкаревым, выставив казачий пост в местечке Войславице для этого же предмета. Партии для наблюдения за Дверницким производили поиски свои по устроенному полковником Анрепом порядку; они ходили с одной стороны от Красностава до Ситанца, с другой из Желкевки почти до Седлиска, а из Высокого до Щербжечина и Франсполя. Я узнал, что генерал-майор Лошкарев наблюдал отрядом своим течение реки Буга от с. Кладнова, что против Дубенки, до местечка Летовижа, смежного с австрийскою Галициею. В Грубешове стоял от него казачий Попова полк, а в Устилуге два резервных батальона 26-й пехотной дивизии. Гусарская бригада, состоявшая при этом отряде, заключала в себе 1350 сабель, казачий полк в 350 пик и два батальона в 660 штыков. Отряд сей принадлежал к сводному корпусу генерала Ридигера, который сам с передовыми войсками своего корпуса прибыл во Владимир Волынский еще 7 марта. С ним прибыли туда 2-я и 3-я бригады 11-й пехотной дивизии в весьма расстроенном составе и заключавшие в себе не более 1700 штыков. Прочие войска, долженствовавшие образовать его корпус, были еще далеко и приближались с различных пунктов. И так у генерала Ридигера состояло в команде всего 1800 сабель и 2420 штыков для защиты волынской, подольской и киевской губерний против десятитысячного корпуса, коим предводительствовал предприимчивый Дверницкий и против многочисленного шляхетства означенных губерний, тайно вооруженного и ожидавшего с нетерпением прибытия Дверницкого для общего восстания.

Grochów 1831 głównyStanisław Eugeniusz Bodes — Z cyklu Chwała Bohaterom — Dzieje Oręża Polskiego

Теперь оставим Лошкарева в Устилуге, Ридигера во Владимире, мой отряд в Красноставе, Крейца в Уржендове, а неприятельских генералов: Дверницкого у Замостья и Серавского за Вислой и перенесемся за Вепрж, за Буг, за Нарев и посмотрим на положение войск наших, там находившихся до 19 марта. Граф Витт, усилив корпус Крейца частью войск своих, был на походе из люблинского воеводства за Вепрж, для поступления в состав главной армии. Главная армия находилась на походе из Шеницы на Желихов и Рыки, для перехода Вислы между устьем Вепржа и местечком Казеницы, на левом берегу реки лежащим. 6-й пехотный корпус Розена находился на брестском шоссе у Дембелевки, имея авангард свой под командой Гейсмара в Милосне, а аванпосты его у самой заставы варшавского предместья Праги. 2-й пехотный корпус графа Палена находился на походе из белорусского Минска, через Брест-Литовск, к Седлецу на подкрепление Розена. Гвардия в Ломзе. Отряд Сакена в Остроленке. Нигде еще не было слышно ни единого выстрела; всюду господствовали тишина и спокойствие! Первая вспышка проявилась вне круга боевых происшествий. Далее, в тылу правого крыла действующей армии возникает мятеж в шавельском и тельшевском уездах Виленской губернии, и почти в то же время (14 марта) корпус Уминского подходит к Остроленке. Пора сказать о цели движения Уминского. Многие полагали, что причиною этого движения была надежда, после четырехнедельного бездействия, застать врасплох отряд Сакена и гвардию и, воспользовавшись их усыплением, одержать какой-либо успех на Нареве. Другие думали, и это правдоподобнее, что Скржинецкий, выславший Уминского, имел в виду мысль подобную той, которая 12 дней после того была приведена в исполнение Дверницким, то есть: вторжение в наши границы и доставление помощи восставшей шляхте виленской губернии (восстание, о коем польское правительство было заблаговременно извещено), возбуждая при том в подобному же восстанию и прочие литовские губернии, еще доселе спокойные. Как бы то ни было, но натиск Уминского не удался, и он, после нерешительного покушения на Остроленку, остался в окрестностях Пултуска и Сироцка, При всём том мятеж, возникший в части виленской губернии, не переставал распространяться далее и далее! События такого рода при Начале наступательного движения должны были неминуемо иметь влияние на нерешительного, пылкого и своенравного Дибича. Он, как и все подобного рода люди, подчинялся впечатлению изменяющихся обстоятельств, и уже при открытии кампании твердость духа его поколебалась от неисполнения предначертаний своих, которые впрочем не были приведены в исполнение от неумения, или скорее нежелания воспользоваться победою под Гроховым. Дибич дрогнул, увидя, что счастье начинает ему изменять; это свойство всякого баловня Фортуны, лишенного от природы той твердости душевной, той самонадеянности в собственных дарованиях, которые одни побеждают препятствия. Но эти два испытания были только предисловием более тяжких и гораздо еще более горестных. 10 марта, то есть спустя одни сутки по получении тревожных известий о мятеже в Литве и движении Уминского, и спустя трое суток после выступления главной армии из окрестностей Шеницы, состоялся общий натиск главных сил польской армии из Варшавы на Гейсмара и Розена, по брестскому шоссе, в трех переходах от Дибича, во время марша его к переправе. Это событие было весьма естественно; неужели Скржинецкий потерпел хотя бы на один час времени пребывание корпуса Розена, разбросанного по зимним квартирам, в присутствии главных сил, им предводимых? Бездействие его до 19 числа основывалось на опасении натиска главных сил наших в тыл его войскам во время напора их на Розена; едва узнал он об отбытии Дибича за Вепрж и предании Розена собственным силам и произволу судьбы, немедленно воспользовался и не мог не воспользоваться превосходством своим над войсками, против него находившимися. Фельдмаршал предвидел этот случай еще пред выступлением из Шеницы, ибо я сам 10 поутру видел призванного к главнокомандующему Розена, которому было поставлено на вид, что главный предмет его состоит в немедленном отступлении к Бресту, при малейшем на него нападении; он должен был соединиться на пути со 2-м пехотным корпусом, идущим от Бреста, который они должны были защищать как хранилище складов и всего для армии необходимого. И так, если натиск Скржинецкого на Розена был в порядке вещей, а сверх того еще и предвидим фельдмаршалом, то не надлежало ли ему до начатия своего движения прибегнуть к следующему простому рассуждению: нападение главных неприятельских сил на Розена может ли ниспровергнуть план, основанный на движении к Висле и на переходе её, и угрожает ли оно существованию нашей армии? Если оно чем-либо угрожало нам, то надлежало остаться около Шеницы; через то спасти от расстройства план кампании и существование армии, и, вместо движения к Вепржу и перехода Вислы, придумать какое-либо предприятие другого рода. Если же оно ничем не угрожало нашей армии, то следовало, оставив Шеницу, переправиться через Вислу, и, что бы ни приключилось с корпусом Розена или с другими отдельными частями, надлежало, не изумляясь ничему, не упадая ни от чего духом, стремиться наперекор всем препятствиям к достижению цели, единожды избранной. Это не есть с моей стороны рассуждение, как говорится, задним умом; это даже не есть собственно рассуждение военного человека, но всякого, который решается на какое-либо предприятие военное ли, гражданское-ли, мануфактурное ли, торговое ли, хотя бы частное и лично до него касающееся, И так, если главное начальство решилось уже двинуться к переправе, невзирая на уверенность в нападении неприятеля в превосходных силах на корпус Розена, то независимо от непоколебимости воли, необходимой для достижения предмета, им единожды избранного, ему надлежало прибегнуть к следующим предосторожностям, требующим особенного его внимания. Во первых, до выступления армии из Шеницы, надлежало озаботиться насчет продовольствия Розена так, чтобы он мог прокормиться провиантом, привезенным уже из магазинов Бреста к месту, им занимаемому. Это дозволило бы ему, имея все войска в сборе и сосредоточенными на одном пункте, отразить натиски неприятеля; он мог бы не разбрасывать войск для пропитания по зимним квартирам, как то случилось при нападении на него польской армии, Это в несчастью должно было неминуемо случиться, ибо на шоссе не было ни куска, ни обывательского, ни запасного казенного хлеба; во вторых, соображаясь с весеннею ростепелью и с положением дорог того времени, а вместе с тем и с заранее предвиденным уже отступлением корпуса Розена к Седлецу (что совершенно открывало тыл нашей армии, во время её движения из Шеницы, к углу, образуемому Вепржем и Вислою) следовало предварительно отправить вперед все парки, обозы и тяжелую артиллерию, дабы прикрыть эти тяжести армиею, а не армию прикрывать тяжестями. Мы были свидетелями сего чудесного распоряжения… Зависимость моя от генерала Крейца произвела обстоятельства, которые можно было предупредить, оставив меня независимым и подчинив лишь графу Толю; при этом мне следовало однако извещать немедленно обо всём происходящем, как генерала Крейца[38] так и генерала Ридигера[39], занимавшего границу нашу по Бугу, а головными колоннами самый Владимир. Прибыв в Красностав, я немедленно придвинул разъезды свои до Замостьской крепости для ближайшего наблюдения за Дверницким, которого я не должен был допускать к Висле, а потому я занимал дистанцию в 60 верст от Красностава до Высокого. Этот отличный и предприимчивый генерал в течении настоящей кампании разбил барона Гейсмара, взяв у него 8 пушек, Крейца, у которого взял 5 пушек и генерала Бавера, у которого взял 3 пушки; но за неимением у меня пушек, он не мог ими обогатиться. В тот же день по собственному побуждению послал я от себя разъезды для открытия сношений с Ридигером. Чрез два дня получил я от Крейца диспозицию на 25-е число, в которой сказано было: «отряд г.м. Давыдова располагается в Пяски». Исполняя это повеление, я немедленно известил о том Ридигера, который, от 27 марта за №524, уведомил Крейца, что так как по всем слухам Дверницкий думает идти на Волынь (чему он по слабости сил не может противиться, но будет вынужден отступить за реку Стырь для присоединения к войскам, к нему подходящим), то он убедительно просит оставить меня в Красноставе, прибавив: «даже я полагаю, что нахождение отряда Давыдова в Красноставе весьма много содействовало тому, что Дверницкий до сего времени оставался в Замостье». Но Крейц не только не возвратил меня в Красностав, но 29 марта прислал мне новую диспозицию, в коей было сказано: «г.м. Давыдову делать поиски на местечко Туробань до реки Гутта и далее; если же Дверницкий прошел уже на Медлиборжище и Закликов, то генерал-майор Давыдов быстро должен двигаться по следам его». Крейц в этом случае действовал наобум, ибо, отдалив меня от Красностава, он лишался средств получать верные сведения о движениях Дверницкого, который, по его мнению, должен был обратиться к Висле на соединение с Сераковским, о переправе коего на правый берег Вислы ходили уже слухи. На основании данного мне предписания я уже 1 апреля был на марше из Туробани на Щербжечин, открывая моими партиями Франсполь и Бельгерой. Дверницкий же, на другой день выступления моего из Красностава, сосредоточил свои войска у Замостья и, перейдя быстро Буг в Крылове, вступил в наши границы, на Волынь. Если бы я не был подчинен Крейцу, то ни в каком случае не двинулся бы в Пяски, и оттуда к Щербжечину; понимая, что главная моя обязанность состояла в том, чтобы наблюдать за Дверницким, я хотел даже 26-го двинуться в Ситанцу, деревне, отстоящей от Замостья в 10 верстах. Вскоре Крейц узнал о истинном направлении Дверницкого, об отступлении Ридигера, о восстании Волыни, и о том, что Подолия и Окрестности Киева также в сильном волнении. Крейц, обвиняя меня в том, что я проглядел Дверницкого, за которым обязан был наблюдать, предписал мне идти по его следам. Следуя мимо самого Замостья, гарнизон коего не только не делал вылазок, но даже не показывался, я, 4 апреля, находясь на сообщении Дверницкого с этою крепостью, захватил несколько курьеров и небольшие отряды его. Переправясь за Буг, я был поражен следующим зрелищем: на месте, где неприятель еще недавно располагался лагерем, водружены были довольно высокие шесты, на вершине коих были привязаны мешки. По осмотре мешков оказалось, что они вмещали в себе возмутительные прокламации. Поляки, не понимая высокой русской души Ермолова, которого они почитали глубоко оскорбленным и пылающим местью к своей родине, напечатали от его имени возмутительную прокламацию к русским[40]. Эти прокламации, пересланные в главную квартиру, были поспешно доставлены в Петербург. Ермолов, извещенный об этом происшествии, был глубоко оскорблен тем, что самые нелепые клеветы были столь легко и охотно удостоены внимания в Петербурге и, не имея возможности действовать оружием, он разил по крайней мере своих врагов насмешками. Он писал к брату моему Евдокиму: «Этого мало, вы верно услышите об одержанных мною победах, в которых жестокая судьба так долго отказывает фельдмаршалу Дибичу». Перейдя Буг в Крылове по мосту, по которому следовал Дверницкий, я предал его огню и взял 6 апреля приступом город Владимир. Бой живо кипел! Стар и млад, шляхта и духовенство, военные и мещане, всё стреляло из окон, из-за заборов и оград и, подобно лазам или лезгинам, не просило пощады. Бой продолжался непрерывно в продолжении 4-х часов; с моей стороны были спешены 3-й дивизион Финляндского драгунского полка, под командою полковника Кологривова, и большая часть полка Катасанова; все же прочие войска были на коне. Победа увенчала мою решительность; фельдмаршал и граф Толь, будучи весьма довольны мною, вошли обо мне с представлением о награждении орденом св. Георгия 3 класса, чего я однако никогда не удостоился получить. Движение мое на Владимир не было плодом необдуманного предприятия, но последствием обмана жителей Крылова, которые меня уверили что Дверницкий во Владимире, где я однако поставил всё верх дном и отбил навсегда охоту бунтовать. Я не мог поспеть 7 апреля, то есть в день сражения Ридигера с Дверницким, к Боромелю, но если бы я явился туда хотя на другой день, то был бы не лишним. Впрочем и Владимир был пунктом весьма важным, как средоточие одного из главных мятежнических ополчений, в Волынской губернии. В газете варшавской было сказано: «генерал Толь, узнав о выступлении генерала Дверницкого на Волынь, отрядил из своего корпуса часть войск для действия противу него. Когда этот отряд, под начальством генерала Давыдова, проходил близ Замостья, гарнизон крепости сделал счастливую вылазку. Письма из Замостья от 20 числа утвердительно удостоверяют, что корпус генерала Давыдова разбит Волынским ополчением во время переправы его через Буг». Невольно вспомнишь Наполеона, который узнав, что австрийцы, им совершенно разбитые, утверждают противное, сказал: «Laissez les faire, les rêves sont toujours la consolation des malheureux». Узнав во Владимире о поражении Дверницкого Ридигером под Боромелем, я обратился поспешно на путь сообщения его с Замостьем, пролегавший вдоль границы австрийской Галиции. Расчёт мой был верен, но Ридигер, искусным направлением своей кавалерии, оттеснил Дверницкого от этого пути и принудил его обратиться к Берестечку и Почаеву. Подойдя к Дружнополю, мои разъезды встретились с разъездами Ридигера, посланными для разведывания о Сераковском, который, по слухам, спешил на соединение с Дверницким. Узнав от них об истинном направлении Дверницкого, я обратился через Владимир к Ковелю, где сильное скопище мятежников производило страшные неистовства. Одно приближение мое к Ковелю заставило мятежников поспешно бежать и искать спасения в лесистых болотах. На основании предписаний Крейца, я, перейдя границу в Устилуге, расположился в Блонках для наблюдения за Замостьем. В самый день взятия Владимира Крейц разбил Сераковского под Казимиржем. Польские газеты того времени осуждали Сераковского за переход его через Вислу, тем более, что у него из 7000 человек едва 1000 человек были снабжены ружьями. Между тем корпус Дверницкого, теснимый Ридигером, бросился на австрийскую границу; Ридигер остановился и протестовал; австрийцы поспешили обезоружить Дверницкого. Узнав о неудачах Сераковского и Дверницкого, Скржинецкий, находившийся у Седлеца, отрядил из главных своих сил семи-тысячный отряд при 10 орудиях, под командою начальника главного штаба Хржановского, коему велено было спешить на выручку Дверницкого. Подойдя, никем незамеченный, к Коцку, Хржановский был однако открыт здесь партиею корпуса Крейца, который, отрядив против него отряд генерала Фези, сам двинулся к Любартову; Фези был разбит, но Крейц, соединясь с ним, настиг в Любартове отряд Хржановского, который, остановившись на левом берегу Вепржа, где не было ни мостов, ни бродов, беспечно варил кашу. Крейц, пришедший из Люблина, атаковал Любартов, занятый арьергардом неприятеля, и этим дал ему время опомниться, построиться и отступить с малой потерей на Ленчну, где сам Крейц остановился, пустив в погоню за Хржановским легкий отряд графа Алексея Петровича Толстого. Таким образом ускользнул от нас Хржановский, которого можно было превосходно покупать в реке Вепрже. Можно еще было поправить эту ошибку следующим образом: Крейцу следовало из Ленчны, усиленным маршем, следовать через Бискупице в Красностав и, перейдя здесь Вепрж по прекрасному мосту, пресечь дорогу в Замостье Хржановскому, который, двигаясь на Шедлище и Райовец описывал дугу, тогда как Крейц мог идти хордой. Дорога, по коей шел Хржановский пролегала болотами, лесами и плотинами, а Крейцу предстояло следовать по дороге гладкой и открытой. Муравьев[41] советовал предпринять это движение, но его не послушали. С своей стороны Хржановский тотчас понял опасность, которой подвергался, и, узнав о поражении Дверницкого, с неимоверной быстротой направился на Красностав; перейдя здесь реку, он сжег мост. Между тем Крейц воротился в Люблин и занялся составлением реляции, превосходящей всякое вероятие. О сражении под Любартовым, отстоявшем от меня во ста верстах, я ничего не знал; и в то время я находился в Блонках, верстах в 10-ти от дороги, по коей должен был следовать Хржановский. Если бы корпусный командир заблагорассудил предупредить меня о дальнейшем движении Хржановского, я мог бы легко преградить ему дорогу около Руколона, Краслыгина, Сургова, Заставы, где, изломав мосты и плотины, я бы его надолго задержал. Но обо мне забыли, и я был извещен о деле под Любартовым и о направлении неприятеля лишь за час пред рассветом 29 апреля. Я тотчас устремился к Избице, но неприятель, двигавшийся всю ночь, прошел уже это местечко и направлялся быстро к Старому Замостью. Я здесь соединился с графом Толстым, командовавшим авангардом нашего корпуса. Здесь сошлись четыре генерала: граф Толстой, Анреп, Шиллинг и я; так как я был старший, то граф Толстой подъехал ко мне с рапортом, но я сказал ему: «ваше дело слишком хорошо начато, чтобы я похитил у вас и начальство и успех: продолжайте, я же стану помогать вам». Если бы Замостье находилось не в 12-ти, а в 30-ти верстах, то вероятно весь неприятельский корпус, крайне утомленный, побросал бы оружие. Но Замостье было близко, и он остановился, хотя с большою потерею. Все мы разошлись, а мне вновь приказано было наблюдать за Замостьем. Тем кончился нахальный, можно сказать, поход Хржановского от Седлеца к Замостью посреди нашей армии. И здесь хотели обвинить меня и графа Толстого в том, что Хржановскому удалось спастись. К этому нужно прибавить, что за сутки до получения мною известия о появлении Хржановского в Коцке, Крейц без всякой надобности отобрал у меня финляндский драгунский полк, который потому не мог быть, ни со мною под Старым Замостьем, ни с Крейцом в Любартове. Спустя несколько дней, он отобрал у меня еще два полка казачьих и оставил меня с одним полком Киреева, в коем было не более трехсот человек. Я не жалуюсь на Крейца[42], человека доброго, но малодушного, как в отношении своих врагов, так и в отношении своих приятелей. Он был всегда со мною хорош, и впоследствии остался таковым же, но у него был начальник штаба, барон Деллингсгаузен, зародыш Макка будущих российских войн, имевший на него неограниченное влияние. Деллингсгаузен стал делать неудовольствия Муравьеву, Пашкову, Анрепу, графу Толстому и мне; Крейц же всё молчал, как мокрая курица и извинял его в письмах своих ко мне; короче, Крейц был у него как б… на содержании. Всё, мною здесь сказанное, основано на письменных официальных документах; сам великий Деллингсгаузен не имеет документов достаточно сильных, чтобы опровергнуть те, которые у меня за подписью Крейца и за его собственною подписью. Не могу понять почему, после остроленской победы, которую можно назвать первым кризисом в нашу пользу, вдруг оказалось столь необходимым присутствие в главной армии корпуса Крейца, коему приказано было, не ожидая смены своей Ридигером, оставить люблинское воеводство и спешить на соединение с армией? Ридигер же, который должен был сменить его, едва перешел еще границу в Устилуге и не прежде мог двинуться к Люблину, как по прибытии Кайсарова, который должен был заступить его место и иметь предметом охранение Волыни. Между тем около Замостья находился корпус Хржановского, в 80-ти верстах за Вислою корпус Дзеконского, коего передовые посты доходили до Курова и до Белжады; войсками его корпуса были сильно заняты Казимирж, Пулава и Голомб, где были мост и предмостное укрепление. Подобное повеление Крейцу могло быть объявлено ему до остроленского дела, когда готовы были всем жертвовать для усиления нашего главного корпуса, ожидавшего встречи с главными неприятельскими силами. Казалось, благоприятный исход дела должен был неминуемо изменить все обстоятельства, по крайней мере относительно поспешного выступления Крейца из Люблина до смены его Ридигером, который с своей стороны не щадил ни убеждений, ни просьб, чтобы склонить Крейца не уставлять берегов Вислы и Вепржа до своего появления в окрестностях Люблина. Если Дибич уже решился не оставлять корпуса Ридигера, состоявшего из 9000 человек при 48 орудиях, для защиты Волыни и удержания этого края от неминуемого восстания, то следовало бы ему по крайней мере присоединить его к главным силам своим, а не давать ему направления частью на Люблин, частью на Сточек и даже за Вислу, для рассеяния вновь формировавшихся неприятельских войск; эти войска, которые не могли быть сильными, должны были сами по себе рассеяться при одном известии о поражении главной польской армии, и для этой важной цели нам следовало напрягать все умственные и вещественные усилия наши. Крейц выступил 19 мая из люблинского воеводства, на защиту которого им была оставлена лишь 2-я конно-егерская дивизия, состоявшая из 1600 человек, не имевших ружей, с изнуренными лошадьми, хоперский казачий полк, Киреева полк в 300 человек, всего 2100 коней. Им надлежало наблюдать за Неприятелем на протяжении от Красностава до Завихвоста, отсюда до Бобровников, и отсюда до Коцка; кроме того надо было занять центральный пункт Люблин достаточным числом войск. Из города были вывезены Крейцом на подводах весь хлеб и овес; больных же, которых следовало перевезти в числе 1200 человек, оставили в госпиталях города, где кроме того брошено было на произвол судьбы много пороху, зарядов и оружия! Даже 48-му егерскому полку, выступившему в Россию для укомплектования себя людьми, которому ничего бы не стоило оставаться в Люблине хотя несколько лишних суток, приказано было Крейцом, невзирая на все просьбы Пашкова, остававшегося начальником в воеводстве и в городе, поспешнее выступать. Жители не помнили себя от радости и явно говорили, что на днях в город вступит польский корпус, который неминуемо возьмет в плен всех русских. Это было весьма правдоподобно. В это время, то есть 20 мая, Ридигер, под начальство, которого я поступил уже 8 дней, дал мне из Комарова следующее повеление: «оставить Киреева полк для наблюдения за Замостьем, спешить самому в Люблин и принять под свое главное начальство все войска воеводства». Я прибыл 24-го в Люблин, где узнал о победе под Остроленкою и о прибытии нашей главной армии к Пултуску. Поляки, почитая меня жестокосердым, трепетали при имени моем. Я, подобно знаменитому нашему Алексею Петровичу Ермолову, с намерением рассеивал эти слухи, чтобы не быть вынужденным часто карать непокорных. Я находился некоторое время в крайней опасности, от которой избавился лишь видимым милосердием божиим. Как было не воспользоваться Дзеконскому отдалением моим от главной армии, находившейся за Наревом, отдалением от Ридигера и наконец выступлением Крейца, которого он мог значительно удержать и не допустить до Пултуска? Кроме того, пользуясь малочисленностью моего отряда, он мог без больших усилий захватить 1200 больных, много пороху, зарядов и несколько сот ружей, в коих мы сильно нуждались; но и кроме того для него было всего важнее овладение Люблином, где он мог легко соединиться с Хржановским, который с своей стороны не замедлил бы прибыть туда, следуя через Красностав и Пяски. Сосредоточение сил неприятельских могло быть для нас тем более гибельным, что в то же время Скржинецкий готовился со всею армиею выступить из под Праги в Люблину. Движение это, предпринятое им лишь неделю спустя, не имело успеха только потому, что Ридигер находился в то время уже в Люблине. Зная мою слабость, он прислал во мне отряд генерала Плохова и вскоре сам сюда явился. Зная меня и Плохова со времени войны в Финляндии, Ридигер питал к нам большую дружбу и постоянно оказывал большое доверие. Мне было поручено начальство над 20 эскадронами кавалерии и казачьим полком при нескольких орудиях. Известясь о движении Свржинецкого, Ридигер быстрым движением за Вепрж успел поразить часть его армии под Лисобиками или Будзиском. В этом сражении, где Ридигер с 6-ю тысячами человек одержал блистательную победу над 20 000 польских войск, я, командуя авангардом, состоявшим из конно-егерской дивизии Пашкова и 2-х егерских полков 19-го и 20-го при 6-ти орудиях, выдерживал в продолжении 3-х часов напор неприятеля, значительно превосходившего меня числом. (Здесь сражалась противу меня польская гвардия.) Появление Ридигера, лично атаковавшего неприятеля за лесом, решило судьбу сражения. Благодаря Бога, я опрокинул неприятеля и соединился с Ридигером, который, слыша сильный с моей стороны огонь, весьма опасался за меня. После сражения он меня при всём корпусе благодарил. В этом деле Плоховым взяты были много офицеров и рядовых, обоз с артиллерийскими зарядами и ящик с казной, где найдено было до 5000 рублей. Возвратясь в Люблин и узнав о выступлении из Замостья Хржановского, Ридигер прогнал его за Вислу. Он поручил мне преследование неприятеля с 29-ю эскадронами, при которых находились генералы: Квитницкий, Ольшевский, Плохов, граф Тиман; он сам возвратился в Люблин. Неприятель бежал так быстро, что я не мог его догнать. Этим вполне блестящим и мало известным подвигом Ридигеру удалось отстоять Люблинское воеводство: это — единственная классическая операция в продолжении всей войны, которая достойна изучения, и Жомини не может не быть в восторге, узнав какую деятельность и энергию выказал здесь Ридигер. В Люблине Ридигер праздновал свои успехи; за обедом, за которым было до 60 человек (я был в отсутствии), он между прочим сказал: «когда я в Лисобиках услыхал ужасный огонь со стороны авангарда, трехчасным жестоким боем успевшего удержать стремление главных неприятельских сил, я, признаюсь, подумал, что если Давыдова собьют, мне будет плохо, но Давыдов блистательно опрокинул неприятеля». Я во время преследования сделал две ошибки, за которые, знаю, он весьма сердился. Когда я прибыл из авангарда и признался в них с первых слов, Ридигер, вместо того, чтобы по крайней мере сделать мне за то замечание, стал себя обвинять и уверять меня, что если я не сделал того, что следовало, то этому причиною он сам, с чем я однако никак согласиться не мог. Я никогда ни с одним начальником не был столь близок, как с Ридигером, который был обыкновенно не только мягок, но весьма серьезен и строг; но я кроме незаслуженного внимания, ничего от него не видал. Зная его с ротмистерского чина, потом полковником и генерал-майором, я никогда не мог думать, чтобы он был одарен столь замечательными военными способностями и столь самостоятельным характером. Он мне позволил и даже просил сообщать ему письменно и словесно всё, что мне придет в голову. Я часто позволял себе давать ему советы, за которые он не знал как меня достаточно благодарить. Я весьма радуюсь и горжусь тем, что в этом подвиге был ему главным помощником, в особенности в Лисобиках, где принял на свой щит главный удар неприятеля, о чём он беспрестанно говорил и за что баловал меня самым дружеским обращением. У нас с ним не было секретов; едва получал он какое-либо известие или важную бумагу, тотчас посылал за мною, сообщал мне всё и мы с ним по нескольку часов сидели вместе. По представлению моему, принятому с благодарностью Ридигером, сделана была по люблинскому воеводству публикация; мною написанные правила для аванпостной службы отданы были по его желанию в приказе. Видя его военные дарования, решительность и деликатное со мною обращение, я глубоко уважаю его как одного из отличнейших, благороднейших и добродушнейших генералов наших. Если бы корпуса Дзеконского из-за Вислы, Хржановского из Замостья и главная неприятельская армия, оставив достаточные гарнизоны в Люблине и Праге и наблюдательные отряды против Ридигера и Розена, сосредоточились у брестского шоссе лицом к Пултуску и Остроленке, и развернули свои колонны от Брок к Ружиполю и Остроленке в тылу нашей армии, мы неминуемо понесли бы жесточайшее поражение. В июне граф Паскевич-Эриванский[43] вступил в командование армиею. Я не мог питать уважения к этому человеку, потому что гнусные его доносы на Ермолова мне были слишком известны. Он принадлежал к числу безграмотных; Грибоедов сочинял ему приказы и даже частные письма. Он, не довольствуясь уже отправленными в Петербург доносами, приказал написать от имени Аббас-Мирзы письмо, в коем Ермолов был обвинен в вероломном нарушении мира.[44] По его приказанию была вырезана армянином печать, весьма походившая на печать, которую Аббас-Мирза обыкновенно прикладывал в своим грамотам и письмам; это подложное письмо, снабженное этою печатью, было отправлено в Петербург с адъютантом главнокомандующего графом Опперманом. Этот факт известен всем лицам, состоявшим в то время при Паскевиче. Невзирая на всё это, я, как русский, желал ему от души быть генералиссимусом, даже принцем крови, лишь бы война могла быть им окончена скоро и молодецки. Я опять с 25 июля в Красноставе и вновь наблюдал за Замостьем, откуда нельзя было ожидать никакого нападения с тех пор, как Хржановский удалился в Варшаву. В Люблине жители повесили носы, говоря, что вскоре наступит мир; хотя этого и нельзя было предвидеть так скоро, но слухи эти ясно доказывали, что поляки почитали свое дело окончательно проигранным. У поляков еще до этого времени началась ужасная анархия; начальник существовал лишь для командования войсками в военное время; вне поля сражения войска не признавали властей, и отбирали у жителей последнее, говоря, что это для отчизны. Война эта мне казалась даже невыносимою, ибо я часто со слезами на глазах находился вынужденным отрывать родителей от детей и отсылать их. Но к утешению моему Крейц и в особенности Ридигер весьма строго наблюдали за тем, чтобы солдаты наши не дозволяли себе грабить жителей. 19-го июля я, командуя отрядом на Висле, делал фальшивую переправу, стрелял из орудий и ружей в Пулаве и это одно из последних действий моих в течении кампании. Корпусу нашему велено было переходить Вислу и в диспозиции было сказано: «весь корпус переходит Вислу по мосту в Юзефове 25 июля, а отряд генерал-майора Давыдова в Пулаве с 24 на 25-е». Там моста не было, но я успел построить и поставить две барки, которые могли вместить 50 человек пехоты, и два плота, на коих можно было поставить человек 10 с лошадьми. Отряд мой состоял из 100 человек стрелков, 1-го казачьего полки и 7-ми эскадронов конных егерей. Весь противоположный берег был взрыт длинным валом, за коим сидели неприятельские стрелки, которые стреляли по всякому подходившему с нашей стороны. И так мне надлежало с сотней стрелков держаться противу превосходного числом неприятеля более суток, ибо ранее, и то с большим трудом, нельзя было перевезти моей конницы, потому что река широка и быстра, плоты же были сделаны на-скоро, гребцы нашлись с трудом, к тому же всё это должно было совершаться под выстрелами неприятеля. Все мы видели явную гибель, к которой стремились, но я, 30-тилетний солдат, хотя и сознавал вполне свое опасное положение, должен был беспрекословно исполнить повеление. Целый день трудились мы над исправлением плотов и паромов, подвергаясь во всё время неприятельским выстрелам. При наступлении ночи я стал готовиться к переправе; так как офицеры и стрелки обнаруживали большую робость, я решился сесть на первую барку и ехать с ними, можно сказать, на убой. Когда уже совершенно стемнело, я начал садиться в первую барку с 50-ю стрелками; по всему противоположному берегу затрещали выстрелы, град пуль стал осыпать нас и в самое короткое время ряды солдат убитых и раненых пали вокруг меня. Едва только хотели мы отчалить, как послышались с нашей стороны крики: «ваше превосходительство, курьер». Я выскочил из барки и при огне фонарей прочел: «отменить переправу и идти к мосту на Юзефов». Еще секунда, мы бы отчалили, полетели бы по быстрой Висле и уже никакой курьер не мог бы нас спасти. Огонь неприятельский был так силен, что в Пулаве ранен был мой человек. Тут человеческого ничего не было: один Бог был виновником нашего спасения; я от полноты душевной принес ему самую жаркую молитву за столь чудное спасение! Полковник польский, командовавший на противоположном берегу, будучи впоследствии взят в плен, говорил мне что он, зная о нашей переправе, ожидал нас с нетерпением, чтобы всех нас истребить.

Сражение при Грохове

В двадцатых числах августа я командовал отрядом в предмостном укреплении на Висле, близ Казимиржа. Варшава была еще в руках неприятельских. Вдруг неприятель в довольно больших силах, приблизившись в нам, выслал на приступ две колонны; так как я знал, что это были толпы мужиков, предводимых Ружицким, я открыл по ним сильный огонь, от которого они рассеялись, Ридигер, бывший постоянно моим ангелом-хранителем, бодрствовал по своему обыкновению; он явился, и преследовал на расстоянии 30 верст неприятеля, который при этом лишился 1000 человек убитыми и пленными — 15 офицеров и 500 рядовых. Чрез два дня я узнал, что 10 000-ый корпус генерала Ромарино, преследуемый Розеном, направляется на меня; так как у нас было всего 1200 человек, я потому поспешил известить о том Ридигера, находящегося в 50 верстах. До получения моей бумаги, он мне предписал с одним батальоном и четырьмя орудиями спешить в Радом на подкрепление принца Адама Виртембергского[45]. Я послал к нему другого курьера, причём писал, что полагаю свое присутствие в укреплении более необходимым. Получив повторительное приказание выступить, я на рассвете 1 сентября двинулся, но на половине дороги меня настиг новый курьер с приказанием ночевать и возвратиться назад. Утром получил я следующее донесение от генерала Слатвинского, остававшегося в укреплении: «Видя пред собой неприятеля в весьма больших силах, я нашелся вынужденным оставить укрепление правого берега и, перейдя реку, сжег мост». Он поступил весьма благоразумно и основательно; неприятель, за неимением моста, двинулся к австрийской границе, где, преследуемый русскими, положил оружие. Так как Слатвинский не успел кой-чего перевезти на тот берег, он подвергся сильным нареканиям[46]. Я бы испытал тоже самое, но к счастью Бог меня от того спас. К нам стало возвращаться много офицеров, бывших в плену, которые были свидетелями ужасных неистовств варшавской черни. Некто ксендз Пулавский ходил в полном облачении и с крестом в руках, со слезами умоляя народ истребить всех пленных русских и евреев. Несколько десятков евреев было повешено на фонарных столбах. Генерал Янковский за неудачу свою под Лисобиками (или Будзиском), генерал Буковский и каммергер Фенш были изрублены и повешены. Графиня Гауке была также изрублена и повешена. Полковница Баханова, изуродованная сабельными ударами, была повешена в глазах своей дочери, тщетно умолявшей о пощаде и получившей удар штыком в бок. Пленный офицер наш Кетлер был повешен вследствие просьбы какой то женщины, которая просила народ, в случае несогласия на то, повесить ее. Офицеры наши, возвратившиеся из плена, рассказывали, что чернь варшавская и войска всенародно объявили, что если меня возьмут в плен, то тотчас повесят. При них объявлено было несколько раз, что Ридигер и я взяты и что нас везут в Варшаву, где нам потому заготовлялись почетные квартиры и на другой день мы должны были быть повешенными; «слышите ли, — говорили поляки, — что партизан Давыдко (это было мое прозвище) идет на нас, жжет и рубит всё без пощады; смотрите, будьте пока осторожны, но мы его скоро возьмем и повесим». На аванпостах спрашивали часто о принце Адаме Виртембергском, коего ненавидели за то, что его мать была княжна Чарторыжская и он сам прежде служил в польских войсках, о Ридигере, который своими славными победами навел на них страх, и обо мне недостойном. Читать по теме:

• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть I
• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть II
• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть III
• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть IV

Вот тут публика жаждет высказывания по поводу грозящей пенсионной реформы. Можно подумать, мне самой не интересно, с какого бодуна она зародилась в головах наших самых передовых, красивых и умных…

Я вот тут болела… Кстати, до сих пор ещё в себя не пришла, поэтому …не то что злая, а недобрая. Так вот, пока была дома насмотрелась всяких роликов, футурологов каких-то наслушалась. А ещё мне Ирина Анатольевна (явно исключительно по доброте душевной) ссылку на фильм о «плоской земле» кинула (в Бразилии такой сняли). Так после него меня окончательно «накрыло». Поскольку, если кто-нибудь мне ещё скажет, что земля НЕ круглая, то пошлю этого гада выравнивать мне схему, которая при переходе в другой район дает мне ошибку в один градус, который косячит мне на дальних границах схемы метров на шестьдесят при требуемой погрешности в тридцать сантиметров, а приличной топосновы нет, ибо она денег стоит, да ещё её никто и не сделал. Короче, … «готова рвать и метать». Это Россия, дружок, а не какая-то сраная Бразилия, не имеющая развитой технической инфраструктуры, поэтому в ней может быть …и земля плоская, и племена юмбы-мумбы… Дикари недоразвитые… Это я ругаюсь…

И не только на них.  Ещё на футурологов всяких, которые губы раскатали про новые технологии, искусственный интеллект и прочие крем-брюле… А сами недоразвитые схоласты и производители интеллектуального продукта навроде приведенного выше «белого шума»…

Вот вам образчик. Это, между прочим, не какой-то бразилец, а типа ученый. Человек в теме не одно десятилетие работает. Его публикуют, деньги за такое платят. И по его наработочкам нам будущее организовывается, пока мы тут вкалываем/выживаем. А широкая публика и не в курсе, кому мы имеющимися перспективами развития обязаны. И, ведь, обратите внимание, что о будущем говориться, не как о планируемом (с конкретными стратегическими задачами и целями), а как о чем-то стихийно складывающемся, на что можно повлиять в малой степени. Будущее в предлагаемом исполнении — это некая стихия, мало подвластная разуму человеческому …или, все же, только интеллектуальным возможностям подобных футурологов?

9 Января 2017 18:36
«Это не просто безработица, а лишение человечества принципиального смысла существования»
Футуролог Сергей Переслегин: ныне живущие погибнут в войне людей и киборгов

Сергей Переслегин

— Сергей Борисович, начнем с вашего видения: в какой фазе находится человечество, в частности, его деятельная и передовая часть? 

— Мы находимся в конце индустриальной фазы развития. Конкретный этап, в котором сейчас находится авангардная часть человечества, это трансиндустриализм. Еще совсем недавно эта часть человечества находилась на этапе постиндустриализма. Постиндустриальный кризис начался примерно с 1970-х годов и сейчас продолжает углубляться.

— В чем основное отличие трансиндустриализма от постиндустриализма?

— Постиндустриализм — это преодоление индустриализма. Это экономика потребления, экономика услуг, экономика впечатлений. Это кредитная экономика с развитым банковским сектором. Это «зоосад капиталов» (знаниевого, человеческого, репутационного и так далее), политкорректность и гей-парады, превращение индустриальных пространств городов в рекреационные зоны. Это экология, охрана природы, энергосберегающие технологии.

Трансиндустриализм — это преодоление постиндустриализма. Это производящая экономика, основанная на робототехнике и аддитивных технологиях (когда объекты создаются с помощью 3D-модели и послойного соединения материалов — прим. ред.). Это кризис банков и финансовых технологий, отчасти и кризис экономики услуг. Это возникновение «планетарных» форм капитала и переход от охраны природы к рациональному природопользованию, основанному на замыкании производственных циклов.

Трансиндустриализм включает в себя этап перехода к шестому и, возможно, седьмому технологическому укладу. Если шестой уклад — это аддитивные технологии, квантовые копиры, робототехника, производство, возглавляемое искусственным интеллектом, то седьмой — это программирование на естественных языках. То есть будут технологии, основанные на объединении искусственных и органических, «живых» систем. Официально этого в планах пока еще нет, но многие айтишники говорят, что это вопрос недалекого времени. Кстати, нужно отметить, что, раз будет происходить быстрая коэволюция (совместная эволюция) естественных и искусственных языков, начнет меняться и картина мира. Эволюция естественного языка — это всегда изменения в картинах мира.

— Когда же изживет себя постиндустриальная фаза?

— Индустриальная фаза изжила себя еще в начале 1970-х, сегодня изживает себя и постиндустриальный ее этап. Четкой даты вам никто не скажет. Другой вопрос, что кризис с большой вероятностью заканчивается фазовым откатом, и тогда мы возвращаемся в достаточно глубокое прошлое, грубо говоря, в технологическое варварство. А потом из этого варварства снова попытаемся выйти, возможно, в следующую фазу. С другой стороны, кризис может заканчиваться и созданием следующей фазы. Мы ее называем когнитивной, хотя в действительности мы немного о ней знаем и плохо понимаем, что это такое. Мы понимаем, что она будет принципиально отличаться от индустриальной. Будут принципиально иные механизмы познания, управления, производства и так далее. Кризис должен так или иначе разрешиться приблизительно в течение полувека, то есть в районе 2030-40-х годов будет понятно, где мы находимся — в зоне фазового отката или в зоне фазового перехода.

— Какие события ушедшего года подтверждают ваши выводы о переходе из одной фазы индустриальной эпохи в другую, из постиндустриальности в трансиндустриальность? Россия движется в рамках этого тренда или у нее «особый путь», как любят говорить «почвенники»?

— А куда она денется? Хотя двигается она в нем не так быстро, как бы хотелось. Опять же, как посмотреть. По робототехнике мы здорово отстаем, зато по дронам двигаемся вполне уверенно. Примером служит российский проект «Статус 6» — самоходная, беспилотная, многоцелевая система, предназначенная для поражения объектов экономики противника в районе побережья. Ее разработало ЦКБ МТ «Рубин». Интересно не то, что это военная торпеда, а то, что это дрон, а значит, искусственный интеллект. Тот факт, что ФСО и ФСБ все время вносили законопроекты о полном контроле над дронами, означает, что эти аппараты постепенно становятся социальным явлением, важными элементами жизни, с помощью которых можно много чего добиться.

Если говорить в «мировых масштабах», то из области науки могу отметить значимые результаты, полученные космической станцией NASA «Новые горизонты». Напомню, что этот аппарат был запущен еще в 2006 году для изучения Плутона, его спутника Харона и пояса Койпера, но результат дал только сейчас. На данный момент самым важным результатом этой миссии стало открытие геологической активности Плутона и его планетоподобия. И то, и другое, мягко говоря, не то что неочевидно, а в свете сегодняшних астрономических представлений почти невозможно. Соответственно, результат здесь в том, что Вселенная оказалась заметно сложнее наших моделей — даже в таких «мелочах», как Плутон, которому не так давно отказали в статусе планеты. И вдруг выясняется, что у него сложное внутреннее строение, какая-то «геология»…

В целом в ушедшем году, в отличие от позапрошлого, когда были открыты нейтринные осцилляции, что поставило под сомнение многие устоявшиеся и общепринятые теоретические модели, ничего столь же значимого не произошло. Год продолжал тренды предыдущего: роботизация, аддитивные технологии и искусственный интеллект. В том году было много выставок робототехники. Я с удовольствием пообщался с роботами, они вполне могут вести разговор. Не знаю, могут ли пройти тест Тьюринга (на способность машины убедить человека, что перед ним не машина, а человек — прим. ред.), скорее всего, могут.

Стоит сказать и о двух важных прогнозах 2016 года. Первый — отказ в аддитивных технологиях от 3D-принтинга. Будет создаваться следующая версия — то, что называется квантовым копированием. В двух словах: обычная голограмма создает оптическую копию объекта, голограмма же, полученная с помощью гамма-лазера (то есть сверхультракоротких лучей), будет создавать не только оптический, но и электромагнитный образ объекта. Иными словами, его можно будет «потрогать». Гамма-лазер в среде будет создавать точный образ объекта — до молекулярной и даже атомной структуры. Это и есть квантовое копирование. Второй прогноз: мы допускаем (хотя решающих подтверждений этому пока нет) сильные изменения в области электротехники, включая беспроводную передачу больших энергий. «Либо будущее для всех, либо для немногих избранных»

— В книге нобелевских лауреатов по экономике Ангуса Дитона, Элвина Э. Рота, Роберта Шиллера, Роберта М. Солоу «Через 100 лет. Ведущие экономисты предсказывают будущее» говорится о росте безработицы в связи с роботизацией производства. Что вы думаете на этот счет?

— Они правильно боятся роботизации. Начался интенсивный процесс замены рабочих роботами в Китае. Это означает, что роботы стали лучше, чем дешевый китайский рабочий. Они дешевле, а работают более качественно. Уже сейчас искусственному интеллекту может быть передана значительная часть научной деятельности, вряд ли 100%, но 99% — без проблем. А оставшийся один процент можно объявить никому не нужным, не интересным и так далее.

У нас складывается принципиально страшная ситуация. Для производства, вообще для любой сферы деятельности — будь то управление, образование или медицина — оказываются ненужными 6,9 млрд из 7 млрд всего человечества. Это не просто безработица, это лишение человечества принципиального смысла существования. Да, конечно, можно обманывать людей разными формами волонтерской деятельности, якобы креативной работой, которая, дескать, не под силу роботам. Но это воссоздает абсолютно неприемлемые социальные риски. Мы сталкиваемся с вызовом, к которому в конечном счете сводятся вызовы будущего и о котором много раз говорили: либо будущее для всех, либо для немногих избранных.

До сих пор мировая элита видела спасение мировой экономики в идее трансиндустриального перехода, прекрасно сознавая, что на следующем этапе это приведет к колоссальному социальному кризису.

— Как он может выглядеть?

— Трансиндустриальный переход приводит к широчайшей роботизации не только производства, но также управления, образования и познания. Это приводит к ненужности людей, и это первый громадный риск. Даже не столь важно, будут ли они «выброшены на улицу», или им будут назначены вполне приемлемые пособия, от 500 до 2000 евро на современные деньги. Миллиарды людей, выброшенных из реальной экономической (а стало быть, и из социальной, из политической жизни), — это и есть социальный кризис. Причем, совсем не обязательно, что кризис примет формы массовых волнений или луддизма (движение протеста против автоматизации производства в первой четверти XIX века, отличалось погромами и разрушением машин — прим. ред.), он может принять и совершенно другие формы. Мы не можем сейчас сказать, какие именно.

Нынешняя элита полагает, что вопрос выхода из кризиса будет проблемой следующего поколения. Как быть? Создать систему тотального контроля? Уже сейчас за счет разного рода систем наблюдения можно установить полный контроль над физическим пространством. Более того, очень скоро за счет жесткой интеграции всего в сеть появится контроль и за поведением. Это система нейронет. И все это стандартно оправдывается борьбой с терроризмом. Надеюсь, не надо напоминать, что гибель Римской республики началась как раз с того, что в целях борьбы с пиратством были упразднены некоторые положения конституции и Помпею были переданы полномочия, превосходящие все разумные пределы.

И все же надо понимать: какую бы систему контроля вы ни создали, пусть тот же нейронет или еще что-то, ситуация с 7 миллиардами, которые остались ни с чем, может пошатнуть любую, даже самую устойчивую систему. Это второй значимый риск на сегодня. Кстати, опыты, проведенные в прошлом году, показали, что для нормального развития общества некоторая доля преступности необходима. Понимание этого есть почти у всех философов, раньше или позже дойдет и до власть имущих. Я склонен полагать, что крушение системы слежения и контроля рано или поздно произойдет. Например, с помощью квантовой криптографии, то есть совокупности методов конфиденциальности.

Ну, зашибись! Оказывается работать в производстве будут роботы. Да я об этом с 70-х мечтаю, начитавшись А.Азимова с его тремя правилами робототехники. У меня даже специальность «АСУ ТП и РТК». Правда, станок с ЧПУ только в институте и видела. Жизнь (трудовая) почти прошла, половина которой была потрачена на примитивную, в сущности, арифметическую задачку (работа с бухгалтерией). Я испытывала практически катарсис, когда смогла послать эту деятельность …подальше. А мне тут про роботов заливают на фоне колоссальных разрушений в промышленности. Кстати, в своих статьях Переслегин в качестве авторитетов футурологии ссылается на Стругацких. Так вот, мы с Дианой только слегка поковыряли навозную кучку их футурологической деятельности относительно детей, так до сих пор дурно от выявленной безнравственности и интеллектуальной убогости.

Особенно меня радует в мечтаньях футурологов, что эти новейшие технологии сами зародятся, сами начнут действовать и взаимодействовать в стихии мирового рынка. И технологические цепочки сами выстроятся и отладятся. А?! Их же ИИ (искусственный интеллект) выстроит. Одна надёжа на него, когда своего-то нет.

И, конечно же, нашим футурологам даже древняя «Утопия» не указ, где планировалась хоть какая-то гармония совместного человеческого общежития, пусть и убогая. Я ж молчу, что есть и идеал религиозный — построения рая на земле для всех. Но это же сложно. Даже перед ИИ такую задачу не планируют ставить.

А как же — «вкалывают роботы — счастлив человек»?

Разведопрос: Сергей Марков об искусственном интеллекте

Да, раз у нас такой собеседник премудрый, и бухгалтеров больше не будет, то пусть он обеспечит в первую очередь сокращение сотрудников ПФ. Поскольку вся информация о трудовой деятельности нынешнего поколения пенсионеров должна быть уже оцифрована. Все архивы должны быть занесены на электронные носители, и взаимодействие между БД в госуправлении должно работать бесперебойно.
Не понимаю, для чего современный пенсионер должен САМ собирать и подавать документы в ПФ? Всё должно  уже быть автоматизировано. Какая же при этом должна быть бешеная экономия (мечтательно)… Я думаю, как раз потребная для того, чтобы пенсионный возраст не увеличивать…

Но тем не менее… Ну, вы поняли. Работы нет и не будет потому, что работать будут роботы. А мы-то тупые такие считали, что работы нет из-за разрушенного производства и вывода капиталов. А роботов нам привезут сюда на эти выведенные средства? Почти как в фильме «Ширли-мырли» (правда, вместо алмаза будут роботы) мы всей страной рванем на Мальдивы (ещё раз мечтательно). Или роботы будут только на избранных вкалывать (в «мировом городе»), а весь основной балласт кинут в «мировую деревню» (есть ведь у футурологов и такие модели)?

 

Сергей Переслегин: «Россия слабее США, но, безусловно, сильнее Евросоюза»
Известный футуролог о том, как РФ успешно решила задачу стать «главной угрозой мировому порядку», и о насущности «русской реформации»
02.01.2018

Только не забудьте, что концепция мира создается даже не каждое столетие. Фактически с конца XVIII века их всего-то и было четыре. Первая: концепция демократического мира, собственно говоря, демократия, народовластие и весь комплекс идей, пришедших в политическую реальность в период Французской буржуазной революции, начавшейся в 1789 году. Далее — марксистская идея о будущем, то, что началось в Европе с 1848 года, а закончилось 1968 годом («Красный май», последняя социалистическая революция во Франции — прим. ред.), работами и книгами Ефремова и Стругацких по стандартной модели будущего. Третье — экологические модели мира, концепция устойчивого развития (sustainable development) — это то, что начал Римский клуб в 1960-е и что уже к 1970-м годам превратилось в программу ООН по окружающей среде. Четвертое — концепция технологической сингулярности. Это начало 1990-х и начало нулевых годов в США, когда возникло представление о том, что идет взрывообразное развитие технологий, которое завершится точкой вертикального аэротехнологического прогресса и так называемого перехода (господство искусственного интеллекта и самовоспроизводящихся машин — прим. ред.).
…

Есть еще англо-американская или скорее английская, концепция, согласно которой все равно неизбежна социальная революция, но в этой концепции социальная революция делается в языке и мышлении. А вообще получает развитие концепция, согласно которой любая революция происходит в мышлении, а все остальное — это просто подстройка (институтов, инфраструктур  и пр.) под изменение мышления. Это тоже очень сильная  позиция, поэтому такие варианты возможны.

Обалдеть! Они сидят десятилетиями на нашей шее все из себя такие умные, а модельки ещё не сочинили. Вот дармоеды, даже похлеще Кары Марлы. Тот хоть коммунизмом заманивал, а эти проявляют здравый скептицизм и говорят, что «не жили хорошо, и нечего привыкать». Никаких перспектив, короче…

Сергей Переслегин: «Россия слабее США, но, безусловно, сильнее Евросоюза»

— Мы вообще сейчас находимся в довольно интересной ситуации. Во-первых, в России довольно быстро (хотя на это никто не обращает внимания, кроме тех, кто занят этим непосредственно) идет технологическое развитие. Конечно, стыд и позор ситуации, сложившейся с космическими запусками, и я склонен думать, что если где-то Владимиру Владимировичу и нужно принимать кадровые решения, и не только кадровые, то, наверное, здесь. Но в остальном у нас довольно успешно идет роботизация. Да, мы очень сильно отстаем от Южной Кореи и прочих стран, но в целом, как ни странно, задачи создания роботизированной экономики и соответствующих предприятий у нас очень даже неплохо решаются. Я имел возможность на нескольких предприятиях просто посмотреть, как прошла эта революция. У нас об этом не кричат во все стороны, но она прошла и привела к заметному повышению производительности труда. По официальным данным «Росатома», она, например, выросла за последние пять лет в 2,2 раза. Это, в общем, приличное число, а обещают сделать и в 6 раз.

Далее обращаю ваше внимание на очень быстрое развитие атомной отрасли. Кстати, в сравнении с нашими зарубежными партнерами в целом картина выглядит более чем благоприятно. Началось неплохое развитие в области авиации. По ракетостроению мы как опережали мир, так и опережаем до сих пор. В этом отношении технологические преобразования у нас идут — это просто не очень громко слышно. Например, современные двигатели Пермского моторного завода являются на сегодня по всем параметрам одними из лучших в мире, а по некоторым — просто лучшими.

Здесь стоит скорее другой вопрос. Дело в том, что в стране — крайне жесткое противоречие между технологическими министерствами и финансовым. Можно выразиться и более резко: наш отечественный финансовый блок находится все еще на уровне четвертого технологического уклада, то есть постиндустриальной экономики, в то время как весь мир — и Россия в том числе — строит трансиндустриальную экономику, или шестой технологический уклад. Но при этом если во всем мире процентные ставки ниже уровня инфляции, потому что все великолепно понимают, что в условиях технологического перехода предприятия отчаянно нуждаются в деньгах, то в России самые высокие процентные ставки и самое высокое в мире соотношение реальных и виртуальных активов. То есть наши активы гораздо более реальные, чем китайские, не говоря уже про американские и прочие. В этом отношении Центральный банк и соответствующее министерство ведут политику предельного монетаризма, которая сейчас находится в прямом противоречии с необходимостью технологического и институционального развития. Это жесткий конфликт, ибо не совсем понятно, что в этих условиях может быть сделано. 2017 год, как я предполагал, приведет к тому, что этот нарыв каким-то образом будет вскрыт. А это и есть нарыв, потому что две сильные группировки имеют противоположные позиции, напряжение между ними нарастает, время идет, и ничего не делается.

Второй момент. Сейчас начинает формироваться новое противоречие — это противоречие между идеями шестого технологического уклада (что на Западе называют четвертой промышленной революцией) и недавно высказанной президентом РФ концепцией цифровой экономики. Проблема в том, что президент считает, что цифровая экономика и шестой уклад — это одно и то же. В принципе, их можно сделать одним и тем же. Но так как эти модели развиваются здесь и сейчас, шестой уклад — это создание новых средств производства, а цифровая экономика — это создание новых моделей управления без создания новых средств производства. И это, собственно, одно из решений — как попытаться все-таки не проводить в России инфраструктурную революцию. Поэтому здесь тоже будет очень сильное напряжение. Конечно, можно сделать и так, что и волки будут сыты и овцы целы, но никто это решение искать не собирается, так как все планируют в этом конфликте (а это все-таки конфликт) поставить на одну из двух сторон.

Замечу по этому поводу, что на сегодняшний день в России сложилась ситуация, с одной стороны, очень хорошая, а с другой — очень опасная. Каждый рубль, вложенный нами в армию, является в четыре-пять раз более эффективным, чем рубль, вложенный в науку и образование, и в два-три раза более эффективным, чем рубль, вложенный в промышленность, что, между прочим, провоцирует Россию на открыто милитаристскую политику.

Вот же ж! Оказывается, у нас армия на самоокупаемости, эффективный вид деятельности. …А мы и не знали. Значит можно перестать её из бюджета финансировать. И пусть она сама выплачивает пенсии своим пенсионерам, пусть Шойгу тендер объявит. Глядишь, всем остальным послабление выйдет.

Сергей Переслегин: «Россия слабее США, но, безусловно, сильнее Евросоюза»

ЧВК Вагнера

— А почему именно армия так эффективна?

— Потому что Шойгу провел у себя реформы. И у него возникла система, которая способна эффективно использовать получаемые средства. В то время как даже нашему президенту, которого мы все любим и уважаем и который много чего умеет, не удалось провести реформу Академии наук, хотя он предпринимал для этого усилия, причем колоссальные. Но ничего не получилось. Поэтому наука по-прежнему пользуется абсолютно устаревшим, созданным в XVII столетии (на Западе) и в XVIII столетии (в России) инструментами управления. Естественно, вложенные туда деньги просто не могут быть эффективно использованы. И когда мы говорим о цифровом обществе, мы должны думать о двух вещах — прежде всего об оцифровке права и об оцифровке науки. Причем, когда я говорю об оцифровке права, я не имею в виду, что у нас все правовые акты будут в электронной форме, что, кстати, давным-давно и так сделано; я говорю совершенно о другом. Вы знаете, сколько в России юридических актов?

Ну дальше там опять началась песТня, что в эНтих их законах, которые Дума напринимала, черт ногу сломит. А то мы не знали? Автор, правда побоялся открыто сказать, что получилось заведомо внутренне противоречивое законодательство. И поэтому опять пытается спихнуть эту задачу на ИИ…

Но это не является лейтмотивом данной статьи, который заявлен в названии. Я, конечно же, про пенсии. Нафига людей не пускать на заслуженный отдых, когда и сейчас работы нет, и в преддверии роботизированного будущего вообще не предвидится? А?!…

Знаете, у меня крамольная мысль зародилась. Дело в том, что последние годы страна выпускала 70% специалистов в гуманитарных областях, а из остальных 30% технарей самых умных забирал (условный) Запад. В науке и оставшихся промышленных областях карячились старички. Последнее поколение, получившее советскую подготовку и пусть небольшой, но советский опыт работы, как раз, сейчас и должно выйти на пенсию…

Уже заметны потери в реальной работе существующих организаций с потерей старых специалистов.

…Так что, пока ещё не все деньги на наркоту спустили в своих оффшорах, покупайте роботов…

Муляр Владимир Иванович «Хрустальные улитки»

Сергей Ткачев: Да что у вас тут? Что это вы затеяли, Аделаида? А вы, Натали, опять ей поддались? Потом не жалуйтесь, что вас запрягли. Помните, вы — не лошадь! Сами не запрягайтесь!

Аделаида: Мы хрусталь купаем, Сережа! Проходите, располагайтесь… С пионами? Как мило! Вот сейчас в вазу и пристроим!

Натали: Мне Аделаида пообещала за участие в этом процессе улитку на счастье подарить. Хрустальные улитки приносят удачу, но только дареные. Заодно научусь хрусталь купать.

Сергей Ткачев: Кончайте вы эту тягомотину, хрусталь все перед Новым годом моют. Да и что это за ностальгия по совку? Нынче не до хрусталя! Наши вот… хорватам продули. Хотя, конечно, какие они нам «наши» теперь, но все равно… Точнее, без разницы.

Аделаида: А мне наплевать на футбол, а хрусталь я люблю! И люблю, чтобы он блестел! И обожаю пионы в хрустальной вазе! Помните строчки Зинаиды Гиппиус?..

Боржиевская Т.В.

Люблю — хрусталь бесценный и старинный,
Обычаи невозвратимых дней,
Благоприятны старые картины
И старое вино душе моей.
Всегда, всегда любила я седины,
И, наконец, пришла моя пора:
Не устояло сердце робкой Зины
Перед цветами Вейнберга Петра!

Сергей Ткачев: Сейчас расплачусь от умиления. Хрусталь они купают, стишки читают… змеищи! Лучше бы сразу признались, чего опять замышляете! А то ведь как изобразят из себя таких возвышенных и духовных…

Натали: Вы что это так разошлись, сударь?

Сергей Ткачев: Вот только со мной этих сударей не надо! Не прокатит! Состроят моську губки-бантиком и всех кроют направо и налево: «Сударыня, наклонитесь, я вам сапожком в подбородок дам!»

Аделаида: Заканчиваем уже, не кипятитесь! И у нас все готово, сразу подаем, в духовке томится.

Сергей Ткачев: Так бы сразу и сказали… А то типа Сережа проходи. а они тут хрусталь купают… за улитку на удачу.

Аделаида: Смотрите, какого чудного петуха мне ваша сестрица подарила на Год Петуха! Так что нечего делать вид, будто вам совсем уж чуждо такое женское пристрастие.

Сергей Ткачев: Опять стишок про звон бокалов прочтете? Не стоит! Я ваших пристрастий опасаюсь… в трезвом виде. Я желаю с ними знакомиться под соленый огурчик, рюмочку и то, что у вас там вкусно пахнет. Тогда все стерплю, даже если вы мне начнете рассказывать истории приобретения каждой вашей… фиговины. Смотрите, какая тут у вас вещь не функциональная! И цветы не поставишь, и место занимает!

Аделаида: Сергей! Это же хрустальная мечта! Crystal dream! Уникальное изделие из горного хрусталя — самый лучший подарок, сувенир, приз для конкурса… Мне, конечно, такой приз ни разу не достался, но решила иметь воплощенную мечту…

«Хрустальная мечта» Юрий Ерыкалин

Сергей Ткачев: Да вижу… А чего вы все же решили выкупать свою хрустальную мечту именно сейчас? Или каждый раз моете, когда чужие мечты вдребезги расшибаете?

Аделаида: То есть?..

Натали: А какие мечты мы у кого побили, спрашивается?

Сергей Ткачев: Мне это положительно нравится! Да вы у всех все бьёте… просто как слонихи в магазине «Дом хрусталя». Вот сейчас сестрице позвонил… той самой, которая вам зачем-то хрустального петуха презентовала… Зачем интересно? У вас ведь все с подтекстом, по простому не можете…

Аделаида: Да Год Петуха тогда был… говорю же! Ну, позвонили ИАД и что?

Сергей Ткачев: А ей Елена Бертрановна написала «прошу убрать мою статью», а она  ей ответила, что статья после редактирования и оформления давно уже не ее, а чужой труд надо все же научиться хоть немного уважать.

Натали: Ага… Значит, Год Петуха будет продолжен! Речь, конечно, идет о статье С триумфальным возвращением в Большой..

Сергей Ткачев: Да не столько о самой статье, сколько о комментариях к ней… Кто бы мог подумать, что дамы, которые так лелеют хрустальные розочки, могут устроить такую вздрючку… У моей же сестрицы еще и сопрано было всю дорогу, да и сама она метр с кепкой… Тоже никто подумать не может, все думают, что сойдет для сельской местности. У вас где огурчики малосольные?

Аделаида: Да вот! И грибочков положите, они прошлого года, но отличные, как раз к курочке с картофелем… Лично я пошла на те комментарии как раз из-за своих вдребезги разбитых надежд. И готова была ко всеобщей обструкции.

Натали: А я до упора помалкивала! Но как ИАД вышла после того, как Елена Бертрановна смолчать не могла и решила дверьми хлопать… это ж просто хрустальная мечта на такое посмотреть. Просто прелесть какая-то! Это же 420 мм гаубица… После этого всякого набежало, конечно… Но не стану скрывать, люблю я смаковать каждый такой выход ИАД на мировую арену. Страшно люблю! В смысле и восторг такой и страшно до ужаса.

Аделаида: Вам тоже стало страшно, Натали? А мне и страшно было и страшно приятно, что из-за моей спины такое лупит. В какой-то момент я даже поняла, что испытать поддержку такой огневой мощи — это самая настоящая хрустальная мечта… А некоторые считают такое… «проехали!» Что ж они, разницы не понимают, что ли?

Натали: Думаю, когда против них такое прямой наводкой разворачивается, так могут и оценить по достоинству… Помните, у Данте в девятом, самом страшном кругу ада содержались… неблагодарные? А у нас нынче это вошло в привычку…

Аделаида: Ну, Сережа, подобрели? Может, еще по одной?

Сергей Ткачев: Да пока не стоит! А то Натали буянить начнет…  Раз уж Дантов ад вспомнила…

Натали: А что опять я? Я, как всегда, категорически ни при чем!

Сергей Ткачев: Ну, кто бы говорил… Да вы сами-то помните, с какими напутствиями вас, девушки, из Книжной лавки выпроваживали? Вы ж изначально там зародились и заматерели… чтобы хрустальные мечты крушить. Прикидываетесь только.

Аделаида: Да что вы такое говорите? Да вы опять шутите, Сережа!

Натали: Нет,  прикидываться не стану, но саму «кислотную атаку» откровенно предпочла пережить под крылом ИАД в Книжной лавке, а не в качестве отдельного ресурса. Но вы не могли бы немного освежить мою девичью память… кого это вы сейчас имеете в виду?

Сергей Ткачев: Да Ирину Прохорову и имею в виду! У нее же было какое-то Новое литературное обозрение, а тут вы выходите…

Аделаида: А… эту… Слушайте, а я уже ее совершенно забыла!

Натали: И это правильно! Вы помните, что у всех, кто сделал карьерку на развале страны и уничтожении жизней сограждан при гарантии вседозволенности и полной безнаказанности, — есть право за забвение?

Сергей Ткачев: А точности, как в дантовом аду… Мне вот интересно, а сама-то Ирина Прохорова сейчас помнит, как решила на ворованные деньги своего братца олицетворять процесс прививания нам чуждой местечковой культурки? И вроде бы все уже получилось, а ведь… как будто ее и не было вовсе! Смотрите, сколько ее было еще недавно… прямо на всех углах!..

Источник: Ирина Прохорова
Ирина Прохорова. Биография

Ирина Прохорова

Редактор и издатель Ирина Прохорова — одна из тех, чьими стараниями формировалась гуманитарная мысль современной России. К основанному ею в 1992 году первому независимому филологическому журналу «Новое литературное обозрение» за полтора десятка лет прибавились книжное издательство, два других журнала — «Неприкосновенный запас» и «Теория моды», ежегодная конференция «Банные чтения» и ряд других проектов. Ее труд на ниве гуманитарного знания оценен по достоинству не только узким кругом коллег, но и широкой общественностью по обе стороны российской границы. Прохорова крайне энергична и артистична: когда ей вручали Госпремию, читала частушки собственного сочинения, на открытии книжной ярмарки во Франкфурте не побоялась выйти в костюме пионерки, а на последней НЛО-шной встрече Нового года сыграла Настасью Филипповну из «Идиота» Достоевского. Участник проекта «Сноб» с 2008 года

Натали: Да всякое было-то! Многие, кстати, на нее зуб имели… как раз из-за того, на какие деньги она решила изображать самую культурную.

Аделаида: А сам процесс аккумуляции денежных средств, знаете ли, определяет и порядок их расходования, как доказала наша Дианочка в своих глобальных трудах по вывозу капиталов в офшоры. Сестрица по фамилии Прохорова ведь тоже вылезла совершенно бесстыдно, чтобы все вдруг забыли, на какие средства она решила изобразить здесь самую культурную и начать «интегрировать Россию в цивилизованный мир».

Анна Субботина рассказывает по НТВ, как Михаил Прохоров запросто в Куршевеле спрашивает «свысока, по-царски» у молодой женщины: «Ты че не дала моему другу?»
До какой степени нужно стать животным, выродиться, чтобы так пасть? Чтобы стать таким ничтожеством? Духовным уродом? — Чтобы женщину использовать, как вещь для пользования?…При этом — родная сестра — Ирина Прохорова- «вещает» на канале брата-миллиардера- ни разу не женатого-развратника «о культуре» и о «системе ценностей»! Абсурд! Дикость! Источник
(При копировании материалов с сайта, активная ссылка на оригинальный материал обязательна.
Все права защищены © chitalnya.ru)

Сергей Ткачев: И мне, честно говоря, так нравилось, что мы, как вполне культурные люди, доказываем, что все эти фонды служат лишь для распыления средств и так называемого процесса «отмывания капиталов, приобретенных преступным путем», то есть старательному уничтожению источников аккумуляции самих капиталов, а они эти фонды создают… методом почкования простейших организмов.

Аделаида: Да сама организация таких фондов — это процесс, характерный для людей без правового сознания, то есть заведомо чуждых любой культуре!

Возглавляемый ею Фонд Михаила Прохорова ведёт активнейшую деятельность в области культуры, медиа и всего того, что принято сейчас называть soft power. Задача этого фонда не скрывается и анонсирована в «шапке» официального сайта — » интеграция российской культуры в общемировое культурное пространство». Под общемировым культурным пространством подразумевается так называемая «новая культура», «творческие эксперименты», то есть на самом деле агрессивное бескультурье, насаживаемое прогрессивным западными элитами всему человечеству. Фонд щедро спонсирует известного пропагандиста педерастии Льва Додина, помогает экспериментам «Театра наций» и за никелевский счёт возит по городам и весям страны так называемый «Новый европейский театр (NET)», высокохудожественные спектакли которого вызывают оторопь у русских аборигенов. Но это не беда, Ирина Прохорова постепенно перевоспитает нас и спасёт русских от вечной тирании.

Именно так. В последнее время Ирина Дмитриевна стала раскрываться именно как идеолог и политический манипулятор, Прометей, несущий светоч знаний тёмному народу. С каждым новым интервью она формулирует свои взгляды всё откровеннее и чётче, тем самым частично отбрасывая маску скромного интеллигентного филолога. Одно из самораскрытий Ирины Прохоровой произошло в программе Соловьёва «Воскресный вечер» , когда она сделала ряд заявлений из репертуара махрового русофоба-либераста: «Иван Грозный, порезавший полстраны», «Россия — жестокая страна, где нет уважения к людям и всё решается жестокостью и бесправием», «история с геями — абсолютно высосанная из пальца проблема», «государственный террор, который пытается решать все общественные проблемы автоматом Калашникова» и многое другое. На что отец Дмитрий Смирнов, обвинив Прохорову во вранье, бросил ей в лицо, что у него с ней «разные корни». И попал в самое яблочко. При ближайшем рассмотрении взглядов Ирины Прохоровой становится очевидным, что это Гельман в юбке, то есть отъявленный русофоб и враг российского государства.

Натали: Как все же верно назвали ее идеологом и политическим манипулятором…  Замечу, что издательский дом у них там числится с 1992 года…

Сергей Ткачев: Ну, здесь Николай Стариков мелочно и склочно злобствует…  Он же все хотел возглавить движение русских-прерусских. И даже в своих нападках истинного сознания нации не проявляет.

Дефолт 1998 года, катастрофическое банкротство государства, падение национальной валюты в почти четыре раза за неделю (с 6,26 до 24 руб. за доллар) с соответствующим ростом цен на всё. Не напомните, уважаемая Ирина Прохорова, когда Россия вышла из этого кризиса при Ельцине? Отвечу за вас – экономические провалы Ельцина «залатывал» уже Путин. И рост доходов страны и её граждан начался при его правлении, что стало одним из краеугольных камней фундамента путинской популярности.

11 цитат: ложь и манипуляции Ирины Прохоровой, 16.12.2016  г. 

Аделаида: Фу, какое холуйство со стороны самого этого Николая Старикова! И врет, будто сам не помнит, кто на самом деле вытягивал страну из дефолта 1998 года…

Натали: Во-первых, некрасиво не Михаилу Прохорову задавать вопросы с дефолтом, а его безмозглой сестрице, вообразившей себя «идеологом». Все же роли мужчины и женщины не должны перемешиваться с такой педерастической простотой.

Аделаида: С другой стороны… так подсовывать своего протеже, бесславно досиживающего совершенно неконституционный третий срок в президентах, по причине патологической лживости уже внесшего неправовые изменения в конституцию… просто отвратительно!

Сергей Ткачев: Но заметим, что ведь это все уже после уничтожения в 2015 году их единого кандидата, которого они начали готовить на выборы нынешнего года, Бориса Немцова (см. Один год), повторное расследование гибели которого опять начали уже после нынешних выборов, хотя каких-то чеченских статистов все же осудили…

Натали: Да заврались по полной программе! Конечно, вспомнить, как правительство Примакова-Маслюкова ликвидировало последствия дефолта, организованного такими вот прохоровыми

Аделаида: Самому Старикову так и хочется напомнить, что про  оценку дефолта 1998 года после статей Дедюховой на эту тему надо все же ссылку давать на источник нравственного просветления. А в полемике со спойлером Прохоровой никакого развития, прежде всего, нравственного не получается.

Сергей Ткачев: Так… а перчики у вас еще не наросли? А то грибочки прошлогодние, огурчики… Без перчика скучновато! Ага, спасибо! Я же вас под перчик больше воспринимаю! Кстати, мне кажется, что можно еще по капельке! Видите, какая у нас Натали примерного поведения? Хотя ведь и Стариков этот вылез два года назад уж точно… с разбитыми мечтами вдребезги… Ваше здоровье, дамы!

Натали: А я считаю, что они всерьез думали, будто Ирина Прохорова что-то достигла в качестве политического манипулятора, а ее брат будет представлять какую-то опасность на недавно прошедших выборах…

Аделаида: Ну, все же на выборах 2012 года, где он шел обычным спойлером, ему именно те 7% отвалили, на которые расщедрились на нынешних выборах Павлу Грудинину.

Натали: Слушайте… какое странное совпадение! Но так им всем и надо, поскольку правильно говорит ИАД: «все надо делать вовремя!»

Сергей Ткачев: Были бы у всех этих деятелей зачатки культуры, они бы в 2012 году не внимание общественности отвлекали своими мелочными склоками, а поставили бы вопрос перед прокуратурой о незаконности выдвижения Владимира Путина на пост президента страны в третий раз и только потому, что Дмитрий Анатольич оказался настолько никчемным ничтожеством, что точно вылетел бы не только с выборов, но и вовсе из страны.

Аделаида: Если говорить про вранье всех этих спойлеров, так и хочется вернуть в февраль нынешнего года, вспомнив все эти лживые рейтинги, рухнувшие на глазах всех этих политических манипуляторов.

Аделаида: То, что братец Ирины Прохоровой был всего лишь спойлером, отвлекающим внимание общества от некультурной и неправовой ситуации с очередным выдвижением Владимира Путина с подачи скотопригоньевской дуры, подчеркнул ее наглый наезд на хрупкую общественную культуру..

Сергей Ткачев: Нет, здесь не соглашусь! Пиарить свои наезды на общественную культуру (и традиционные моральные ценности) она начала в период президентского срока Дмитрия Медведева, сразу, как только тот стал приглашать олигархов на обеды в Кремле: И. Д. ПРОХОРОВА Новая антропология культуры,  Вступление на правах манифеста, Опубликовано в журнале: НЛО 2009, 100.

Аделаида: И что бы здесь и сразу Николаю Старикову не выступить? Выступил бы еще в 2009 году, так ничего бы объяснять ей в 2016 году не надо было.

Сергей Ткачев: Да все это заумно, никчемно и скучно. Непойми чего ее «манифест»… Даже филологам было понятно, что прививается новый способ денежного распила, объявляется «культурным»… а не спрорили с ней, потому что вряд ли она сама соображала, что, собственно, несла вслух. В целом это такое… как бы… оправдание уголовного беспредела с одной стороны, попытка доказать, будто…

Аделаида: Будто правда на их стороне?..

Сергей Ткачев: Ну, не то, чтобы правда… А типа какая-то «новая культура». А культура без традиций не бывает. И без старых как мир традиционных нравственных ценностей. Вот она и пыталась этому противоречить. Ну, о-очень занудно! Больно ее правда интересовала… Давайте еще… под грибочки, дамы!

Натали: А какие она вдруг лекции начала читать… помните? И все происходит после того, как она выступала в качестве доверенного лица своего братца на президентских выборах 2012 года.

Аделаида: Слушайте, вот там именно она была спойлером вместо нынешних спойлеров Ксении Собчак и Владимира Жириновского!

Натали: Да потому, что ее братец по культурному развитию и на спойлера не потянул… Причем, в этот момент людям с истинной культурой было явно не до ее «октябрьских тезисов». Да и перед всем обществом стояли совершенно иные проблемы, явно не те, которые она себе выдумывала в качестве политического манипулятора.

16.10.2014 г. Светское общество и клерикальное сознание. 6 цитат из лекции Ирины Прохоровой

В гостинице «Украина» прошла пятая лекция из научного цикла, организованного Правительством Москвы, Департаментом науки, промышленной политики и предпринимательства города Москвы и проектом «Сноб». Литературовед, главный редактор журнала «Новое литературное обозрение» Ирина Прохорова рассказала о том, чем отличается светская этика от традиционалистской

Участники дискуссии: Катерина Мурашова, Лена Де Винне, Алексей Федосеев, Светлана Пчельникова, Владимир Генин, Иосиф Раскин, Михаил Спокойный, Эдуард Гурвич, Алексей Юсфин, Liliana Loss, Alexei Tsvelik, Татьяна Сергеева, Слава Цукерман, Михаил Аркадьев, Iouri Samonov, Сергей Громак, Ирина Неделяй, Сергей Мурашов, Christina Brandes-Barbier de Boymont, Наталья Сафронова, Ирина Груздева, Алексей Буров, Aurelia Gheorghieva, Алекс Лосетт, Artem Sarafanov, Гузель Махортова, Марина Романенко, Ира Зорькина

Фото: Юлия МайороваИрина Прохорова

1. «Общество, существующее вне диктата церкви, сталкивается с проблемой локализации агрессии»

В светском обществе церковь отделена от государства, и все вопросы решаются путем взаимоотношений гражданских институтов. Нередко, говоря о светском государстве, мы ставим знак равенства с гражданским обществом. Отчасти это правильно, так как сама идея гражданского общества вытекает из идеи светского государства. В XVII–XVIII веках огромное количество западных ученых разрабатывали концепцию светского государства, пытались сформулировать его философскую базу, которая противоречила идее традиционалистского клерикального общества, где все было основано на примате церкви. Традиционалистское общество имело давнюю историю, уклад и, главное, систему контролирования агрессии. Авторитет церкви работал на подавление агрессии, и сама жесткая иерархия общества ее локализовала.

Фото: Юлия Майорова:  Ирина Прохорова, Николай Усков

Проблема канализации насилия в современном обществе острее, чем в обществе патриархальном. Драма модернизации связана с тем, что между социальными слоями начали рушиться перегородки. Появилась социальная мобильность, что дало невероятный взрыв агрессии. В XVI веке это привело к страшным религиозным противостояниям. Сначала возникли новые теории об отношении человека к Богу, началась реформация и необходимость в церкви как посреднике между человеком и Богом пропала. За этим стояла философская революция, что было шагом вперед, но, с другой стороны, весь век шли чудовищные религиозные войны. Начался серьезный разговор о том, каким образом общество может существовать вне религиозного диктата.

 

Фото: Юлия Майорова: Анастасия Мальцева, Николай Усков, Гюльнара Алиярова, Константин Панов

Аделаида: Боже мой… Ну, разве можно так говорить на русском? «Проблема канализации насилия в современном обществе острее…» За такое по губам надо бить грязной тряпкой!

Натали: И обратим внимание на все это патологическое вранье! Все это продолжается в русле провокации  Pussy Riot, которые ведь тоже скакали в рамках отвлечения внимания от правовой сути проблемы выдвижения Владимира Путина на третий неконституционный срок.

Сергей Ткачев: И можно подумать, что советское общество не наследовало традиционные ценности! Она даже не соображает, что весь советский период развития как раз доказывает, что всем доморощенным «идеологам» надо будет считаться с этими ценностями, а не навязывать что-то из пустой головы. И отвечать за сказанное и сделанное придется в русле этих традиционных ценностей, к которым, кстати, и Православие подбиралось, а отнюдь не наоборот.

Аделаида: А вообще религиозность относится к свободе совести, куда не Ирине Прохоровой соваться с ее уровнем амебы и паразитки на ворованном ее братце в качестве уголовной шестерки…

Сергей Ткачев: Да хотя бы сознавала, что де факто у нас разделение церкви и государства произошло еще при Петре I! А уж далее такое де юре было, что несет вслух достаточно оскорбительные вещи в многоконфессиональной стране, на что точно не имеет никакого права.

2. «В России идеи либерального общества дискредитировались традиционалистами»

Весь XIX век Россия пыталась найти философские основания и язык для зарождающегося светского общества. Вспомните «лишних людей», которых мы бесконечно проходили в школе. В России в силу ее консерватизма и замкнутости все шло через литературу и искусство, а не через философию. У нас не было политического языка. В моменты социальных подъемов — в конце XIX  века и в конце XX  века — вся политическая риторика и разговоры о гражданском обществе шли на заимствованном, иностранном языке. Мы были вынуждены брать чужие слова и переводить чужие метафоры на наш политический язык.

Фото: Юлия Майорова: Александр Просвиряков

Но этот политический язык стал игрушкой в руках традиционалистов. В России идеи либерального общества дискредитировались традиционалистской частью общества. Риторика советской власти — это узурпирование чужой риторики освободительного движения, выстраивание всей истории освободительной борьбы, где берутся реальные освободительные фигуры и привлекаются к оправданию режима, не имеющего ничего общего ни с демократией, ни со светским обществом. Наше отторжение советской власти, мнение, что ее режим был катастрофой, оказываются без языка, потому что образы людей, которые боролись за свободу, уже были дискредитированы и искажены.

В риторике путинского режима и современного консервативного сегмента общества происходит то же самое. Варится неприятный бульон из разговоров о великой империи и идеальном государстве, у которого есть враги. А в философских течениях в Западной Европе после Второй мировой войны, наоборот, происходит пересмотр прошлого и структуры коллективной памяти. В Германии отказываются от героического эпоса, от идеи великой империи, Третьего рейха, происходит покаяние и разоблачение преступлений.

Фото: Юлия Майорова: Марина Романенко

Натали: Это ведь уже после начала вебинаров Книжной лавки! После того, как уж все «либеральные ценности» были подробно рассмотрены на подлинной научной основе…

Аделаида: С доказательством, что так называемые «либералы» отчего-то с советского периода так и не усвоили, о какой «невидимой руке рынка» говорил Адам Смит!

Сергей Ткачев: И правильно заметил Теодор Драйзер, что речь всегда идет о деньгах. Здесь, конечно, Ирина Прохорова пытается выступить против традиционной культуры нашего общества… Ну, как бы под предлогом необходимости хоть как-то вписать нас, сирых и убогих, в мировой культурный процесс.

Натали: При этом не соображает, что вся мировая культура уже трещит по швам от организованного нашим ворьем вывоза капиталов… Недавно смотрела старые американские мелодрамы 90-х… удивляясь, насколько хрупкой оказалась традиционная американская мечта, все их стекляшки нравственных ценностей перед напором ворованного в России бабла.

Аделаида: Да, моментально всю культуру сдуло! Сейчас вместо человеческих мелодрам отмывают этот кокаиновое бабло на блокбастерах на уровне недоразвитых из питерского десанта, им на потребу… Странно, что сама Прохорова этого не замечает.

Возвращение Помидоров-Убийц, 1988

Сергей Ткачев: Слушайте! Вспомнил ржачные американские фильмы еще 80-х про помидоров-людоедов! Там один борец с этими томатами замаскировался под помидор, чтобы затесаться в эти томаты в качестве шпиона. Подходит к ним, а они опять кого-то жрут… И он решил пошуть: «Вам,

наверно, вкуснее будет с кэтчупом?.. Ой, я пошутил!»

Аделаида: Вот вам лечо, Сергей! Могли бы просто попросить… Но в этих ваших зубастых помидорах хоть смысл был и юмор какой-то… Потом шли фильмы про зомби, конечно…

Натали: Да-да! Я, кстати, думаю, что Ирина Прохорова съехала крышей именно на них, решив, будто ведь так просто всех зомбировать.

Сергей Ткачев: А когда там начали на голливудских блокбастерах российское бабло на блокбастерах отмывать, там все стало просто невыносимо… Как вывалили все эти комиксовые герои мир спасать, так уже поздно пить боржом! Что выступать в качестве очередного супергероя среди помидоров-убийц?

Из кинофильма «Нападение помидоров-убийц»

Аделаида: Тут ведь еще один прикол с ее «либеральными ценностями», под которыми она лично понимает бездействие нормального законодательства против фарцы и воров государственной собственности и достояния, воспринимая все общество враждебным, явно пожрав на уголовные деньги братца…

Натали: Без кэтчупа, в качестве помидорки-людоедки!

Аделаида: Спасибо, Натали! Сережа, нашему славному редактору больше не наливайте с верхом, прошу вас!  Там ведь мало законодательство отключить, там еще надо перепутать добавленную стоимость с себестоимостью! А такое ни в какие либеральные ценности не впишешь и на голову не наденешь…

Сергей Ткачев: Это как раз и доказывает, что мы имеем дело с перекормленными финансовым навозом помидорами-мутантами!

Аделаида: Все, графинчик, я пожалуй приберу у вас, дорогие пожиратели помидоров!

3. «Русский человек тоскует по русским березкам, русскому полю и другим пейзажам»

История с Крымом показательна. Много людей, с которыми я была согласна по очень многим вопросам, стали горячими поклонниками присоединения Крыма. А я всегда искренне была против. Мне было очень трудно найти убедительные аргументы: обращение к международному праву, к нерушимости границ — это все совершенно не работает на эмоциональном уровне. Люди слушают, но не слышат. Но я не склонна думать, что мои знакомые ретрограды и совершенно ничего не понимают в жизни.

Объяснение этому феномену блестяще дал философ Александр Пятигорский, который во многих своих лекциях и статьях говорил, что специфика российской культуры и самосознания заключена в том, что страна мыслится не как население, а как пространство. Любить страну — это любить не людей, а территорию. Если посмотреть художественные тексты, то увидим, что если человек по каким-то причинам уехал из России, то он страдает по русским березкам, русскому полю и другим пейзажам. У нас этнос подменяется территорией. Идея границы как магической линии, которая очерчивает священное пространство, выходя за которое ты оказываешься на территории врагов — это мощная базовая метафора российского самосознания. Поэтому мысль о потере какой-то части территории становится невыносимой.

Фото: Юлия Майорова: Ирина Прохорова

Территория — это стержень самосознания для огромного количества людей. Это объясняет, почему только в России считается, что уехать из страны — это предать родину. Ни в какой другой стране последние 300 лет такого отношения не существует.

Это же объясняет логику Сталина, который во время Великой Отечественной войны не пускал к пленным Красный Крест, потому что они покинули родину и не пожелали умереть на ней, а остались живы. Это кажется безумным с точки зрения здоровой логики, но объяснение — в такой концепции родины. Мы всегда должны учитывать, как силен традиционализм в сознании людей. Идея великой страны — мощная метафора, которую трудно преодолеть.

Сторонники светского государства и гражданского общества оказываются в России нелегитимными. Если человек не подписывается под идеей священной империи, если он говорит о государстве современного типа, о торжестве законов над устоями и традициями, то выясняется, что никакой национальной философской базы под этим нет: не к кому апеллировать и нечего цитировать. Англичане могут обратиться к Локку, Гоббсу, американцы — к Пейну. А россиянам обратиться практически не к кому.

Фото: Юлия Майорова: Маргарита Панферова

Сергей Ткачев: А вот какого кэтчупа сама эта Ирина Прохорова объелась? Вообще полезно вспомнить, что полезло из бывшей советской гуманитарной «интеллигенции», жившей в советский период обычными социальными иждивенцами и мутировавшими в социальных экспериментаторов, с присоединением Крыма.

Аделаида: Здесь уже фиолетово на саму простоту предательства Родины и неуклюжую попытку закрепления вранья на счет развала СССР в стереотипе «народ сам этого захотел». Но мы тогда старались привлечь внимание к предательству референдумов на Донбассе и Луганщине… Боже мой! Какой же по своей сути надо быть некультурной особой с циничным уголовным мышлением…

Натали: У меня, значит, графинчик отняли, хотя мне необходимо расширение сосудов… А эта лепит по трезваку, нагло попирая все результаты Великой Отечественной войны, так такое у нас за «новую культуру» покатит! А как у самой братец со «священной территории» свалил, так сразу стало не о чем лекции в гостиница «Украина» читать!

Аделаида: Ну, тогда же она не знала, что ее братик свалит перед выборами!

Натали: А это нисколько не оправдывает ту мерзость, которую она несла вслух!

4. «Государство, управляющее священной территорией, нельзя критиковать»

Если территория священна, то и государство, управляющее этой территорией, сакрально. Подвергать сомнению действия богоподобного начальства — преступление с точки зрения традиционалистского сознания. Попытки сакрализации власти происходят постоянно.

Надо разобраться, что такое радение об отечестве? После Ивана Грозного обезлюдела вся центральная Россия, но если он взял Казань, то мы ему это простим. Это и есть мораль нашего общества. Что делается с людьми — неважно, важно только расширение территории.

В курсе отечественной истории дети изучают, что Россия всегда была в кругу врагов, что все на нас нападали, а мы только отбивались. Если бы мы были размером с Данию, это было бы можно понять: мы маленькая страна, а вокруг нас мощные державы. Но мы самая большая страна в мире. Мы занимаем огромные территории. Какие же мы жертвы? Судя по территориям и нашим завоевательным походам, это мы — самая опасная и агрессивная страна.

Фото: Юлия Майорова: Алина Пантелеева, Филипп Серажетдинов

Сергей Ткачев: Девочки, не ругайтесь! Все равно не она, а именно вы выполнили «миссию интеллектуала нашего времени»! Она уж больно какую-то недоразвитую миссию выполняла… Хм, помните, идиотский блокбастер «Миссия невыполнима»?

Натали: Разве у самой Прохоровой была хоть одна статья на поднимаемую тему, вроде идущего сейчас в «Ежедневном пророке» публицистического сериала Бесовщина?

Аделаида: Да она всегда примазывалась, стараясь перехватить все темы и идеи! Помню, как в конце 2013 года, того самого, когда мы переехали на новую отдельную площадку, став не «новым», а простым Литературным обозрением, она попыталась все наши темы галопом обскакать, будто это она их в течение года поднимала и рассматривала!

Том Круз, «Миссия невыполнима»

5. «Миссия интеллектуала нашего времени — описывать модель общества, свободную от религиозного давления»

Что светское общество может противопоставить очень сильному в нашей стране тридиционалистскому сознанию? На этот вопрос нет ответа. Последние 20 лет он не воспринимался как важный вопрос для интеллигенции. История свободы в России существует, но она не выстроена. Как только начинается оперирование историческими личностями, возникают одни и те же фигуры: Петр Первый, Иван Грозный, Сталин. Фигуры самодержцев, которые собой знаменуют великую империю.  Таким козырным фигурам трудно что-то противопоставить.

Критической массы имен людей, которые бы позволили легитимизировать идею светского государства, не набирается, хотя большое количество людей в нашей стране поддерживают ее. Главная задача интеллектуалов, если мы хотим существовать в стране не авторитарного и не тоталитарного сознания, — вернуться в прошлое, переосмыслить историю собственной страны и выработать для себя не менее яркую метафору, нежели идея великой священной империи. Миссия интеллектуала нашего времени — описывать модель общества, свободную от религиозного давления. Сама идея будущего, где люди равноправны и свободны, — это такая же утопия, как великая священная империя, которая якобы всегда была непобедимой. Вопрос в том, можем ли мы в нашей стране развивать идею светского государства дальше, или она была совершенно дискредитирована в прошлом? Играясь с империей, мы попадаем в тупик. Как только империя чуть подразрушилась, у населения появилась идея национального унижения. Вопрос в том, как идея империи может быть замещена какой-то другой привлекательной метафорой.

Фото: Юлия Майорова: Ирина Прохорова

Сергей Ткачев: Игрались с империей как раз они с братцем, полагая, будто государство — единственный конкурент возникновения их частной карманной империи…

Аделаида: И традиционные нравственные ценности, которые она ошибочно относила к какому-то «клерикализму». Вот дура!

6. «В общественном сознании церковь служит не Богу, а кесарю»

Мы сидим в этическом болоте. Общество дезориентировано и обеспокоено. Люди не понимают, что хорошо, а что плохо. Они понимают, что происходит что-то не то, но от этого у них нет никакого противоядия. Людям постоянно говорят: «Все хорошо, все хорошо», — и они отвечают: «Ну, наверное».

Я не говорю о том, что в государстве не должно быть церкви. Я говорю о том, что она должна быть отделена от государства. В наши дни она могла бы быть заступником, медиатором между обществом и государством. Есть священники, которые этим и занимаются, но у них происходит конфликт с церковью. Церковь сейчас подминают под государство. Она становится частью идеологического отдела. Русскую церковь это уже однажды погубило. В советское время церковь как социальный институт была дискредитирована, потому что была частью государственной машины, а не отдельным влиятельным органом. А в Польше, например, в советское время церковь была одним из бастионов сопротивления.

Фото: Юлия Майорова: Наталья Сафронова (слева)

Когда церковь отделяется от государства, появляется вера как глубоко индивидуальное чувство. Когда же церковь становится частью идеологического аппарата ЦК, о вере уже речи нет, на ее место приходит бизнес вперемежку с идеологией. В общественном сознании церковь служит не Богу, а кесарю, и это большая драма.

Сергей Ткачев: Да, это уж вовсе беспомощно в интеллектуальном плане, на уровне школьной политинформации… Так, Аделаида, давайте запьем большую драму Ирины Прохоровой… этим самым! У нас с Натали просто трубы горят, верно, Натусик? Дуйте обратно за графинчиком!..

Продолжение следует…

Читать по теме:

• Хрустальная мечта. Часть I
• Хрустальная мечта. Часть II
• Хрустальная мечта. Часть III

Давайте поговорим о деньгах. Помню была у меня в детстве книжечка про деньги. На обложке были нарисованы 10 копеек ещё советских, да и сама она (книжица) стоила не дороже. Там простенько так было изложено, что деньги — это средство для обмена товарами. Припоминаете формулку: «товар-деньги- товар»? Ещё мужчины по этому поводу очень часто сетуют на женщин: «сколько ей денег не дай — все потратит». То есть быстренько преобразует в товар. Очень вдобавок любят девушки превращать деньги в «лучших своих друзей», то есть бриллианты.

Помнится, когда передо мной ещё стоял этот вопрос: «во что лучше вложить деньги?», я попав под легкое влияние сетевого проекта Мародер (спасибо Ирина Анатольевна его развенчала, см. Атомизация беркемов), прикидывала, что разумнее вкладываться в серебро. Во-первых средств только на него и хватало. Во-вторых, серебро помимо декоративных качеств обладает обеззараживающими свойствами, то есть в случае гуманитарной катастрофы может выполнять вполне себе определенный функционал.

Вспомним Александра Македонского, который не страдал от кишечных инфекций в походе на Индию, благодаря тому, что его рацион от солдатского отличался только использованием серебряной посуды.

Золотой Телец Библия

Козимо Росселли

Пуссен поклонение Золотому тельцу

Ещё тут довелось послушать про новые технологии и прогнозы на будущее. Рассказывали про майнинг криптовалюты. Сразу вспомнила про бусы, которые европейцы использовали в торговле с туземцами. А надо сказать, что то ли на Ладоге, то ли на Онеге (короче где-то там) нашли старое городище, берег которого был усыпан стеклянными бусинками. Дело было ещё, возможно, в дорюриковскую эпоху. И археологи предполагают, что те бусины использовались тоже в качестве денег. Есть у них такая гипотеза.

Сами понимаете, что в стоимости стекла самое главное это — энергия, то есть топливо. Так вот, стоимость бусин — это была стоимость дров, пошедших на их производство. Любимая ИАД основа ресурсной сметы. Да, вещь широко известная, что этапы цивилизационного развития человечества определяются скачками в развитии энергетики. Условно: дрова, уголь, нефть. Следовательно, европейские купцы при разорении туземцев пользовались ценовой разницей между дровами и углем (грубо, конечно, но все же).

Так вот, этот самый майнинг — это что? Те же бусы. На производство одного биткоина уходит N-нное количество энергии, которое, если я ничего не путаю, растет в какой-то прогрессии. Даже уточнять не хочу, чтобы ещё больше не расстраиваться.

Про широко применяемые сейчас электронные деньги, которые на карточках, все уже давно знают, что это битики (пресловутые нолики и единички) в компьютере. На функционирование этой системы тоже тратиться некоторое количество электроэнергии, но это на функционирование, на транзакции, то есть на операции расчета/обмена. И в этом случае осуществляется обмен товарами и услугами, а сама единица обмена (с учетом оборота) имеет весьма скромную себестоимость в отличие от того же биткоина.

Имеющиеся нынче деньги больны кризисом. На ресурсах у того же М.Хазина ещё более десяти лет назад звучало, что суммарная стоимость существующих денег превышает стоимость существующих материальных активов чуть ли не в 100 раз. Избыточную денежную массу связывали игрой на бирже и во всяческих ценных бумагах, которые потом оказались мусорными активами.

Ещё в книжке Д.Неведимого, которая частично публиковалась в ЕП расписывается механизм создания этих самых мусорных ценных бумаг. Особенно мне нравится момент, что эти бумаги и игры с ними на бирже — всего лишь, первые, вторые и прочие производные от реальных активов, точнее от колебания стоимости этих активов. Ладно, не суть…

То есть, если для обслуживания реальных активов развели (то есть, перепроизвели — от слова перепроизводства) денег в качестве средств обмена, то что уж говорить о биткоинах, на производство которых паразитически тратится энергия, то есть нефть, газ, труд, производственные мощности, вместо того, чтобы создать нормальные материальные активы пригодные для обеспечения потребностей человечества. Получается, что добро изводится на откровенное г@вно (пардон, зачеркнуто), ничто. Эти биткоины не имеют материального выражения даже в виде бус.

Ещё раз вспомню ресурс М.Хазина, на котором долгое время тусовалась очень нетривиальная публика. Было много мфти-стов. Обожаю их со времен учебы в институте, да и на работе доводилось сотрудничать. Очень мне нравится их манера изложения. Умницы, короче. Так вот, от кого-то из них звучало, что в качестве денег, как единицы измерения для определения стоимости, неплохо бы использовать джоуль. То есть измерять все товары в джоулях, потребных для их производства. Это я, конечно, упрощенно излагаю. Но, похоже, особо наглые и тупые айтишники восприняли эту мысль буквально и погнали джоули в биткоины.

Вот именно за это не переношу чистых айтишников, которых физике не учили. Они ж просто прикладники, как  экономисты и математики. Ведь, общеизвестно, что математика — это не наука, а прикладная дисциплина, то есть инструмент, которым пользуются науки для изучения действительности.

А сам майнинг — это практически доведенное до абсолюта паразитирование на материальных активах физического мира. Создание абсолютной единицы накопления.

Немного вернемся к психологии. На этот раз мужской. Это, когда мужчины ругают женщин за их траты. Мужчина предпочитает сконцентрировать средства. Одно дело, когда осуществляется концентрация государственных средств и активов для осуществления глобальной государственной задачи. Особенно, например, для качественного скачка в развитии инфраструктуры. Об этом нам постоянно напоминает И.А.Дедюхова. Тогда в этих накопленных средствах содержится мощь, сила и энергия для развития страны, общества. Мужчинам необходима сила. Они её любят. Это их суть.  Поэтому они и концентрируют средства, хотя бы в рамках одного домохозяйства. Но, как любит напоминать ИАД, деньги только до определенной суммы служат хозяину, а с некоторой цифры он может стать их рабом. Поэтому при плановой системе в СССР очень любили материальные активы. А что? Если деньги трансформировать, хотя бы, в запас стройматериалов, то задача построения домика становится все более неизбежной.

Кстати, даже в Вики написано, что функцию денег зачастую весьма успешно выполняли произвольные предметы потребления. Кто не помнит про «валюту» советского времени — бутылку водки? А если копнуть поглубже  и в историю, то у проворовавшихся (в зависимости от временного периода) конфисковывали отрезы, хрусталь, ковры, золотые изделия. В бумажках хранить средства идиотов было мало.

Кстати, раньше к материи и труду относились уважительно. Плоды человеческого труда большей частью были долговечными. Сейчас слишком много одноразовых вещей. Рассказывали в советское время байку. На некое предприятие прибыла иностранная делегация. Закурили. У одного из гостей зажигалка не сработала. Наш специалист быстро взял её и не менее быстро починил, улыбаясь возвратил хозяину. В ответ получил недоуменную снисходительную улыбку, типа, к чему было утруждаться — зажигалка одноразовая. Наш советский человек в свою очередь удивился не меньше: а зачем нужны одноразовые вещи — это же неуважение к человеческому труду…

Вот и сейчас у нас в качестве развивающегося производства пытаются представить заводы по производству полиэтиленовых пакетов и пластиковой тары. А потом начинается экологическая катастрофа и мусорная мафия… получаем перевод материи в мусор…

А ещё нам предъявляют олигархов, которые уничтожают производственные мощности на астрономические суммы, выводят их за рубеж миллиардами, а …приобретают там активы на …миллионы. Ну что там может стоить даже раззолоченый домик именуемый виллой)? Ну десяток миллионов. Колье какое-нибудь (оно еще ладно, может долго храниться и не портиться)? Предметы искусства, которые замумукаешься корректно хранить, если вообще не нарвешься на подделку?

Улавливаете разницу между выводимыми суммами и приобретаемыми активами? На несколько порядков. Причем, если разрушенные производства производили нечто и прибыль в том числе (в слове же даже звучит — производство), то приобретаемые активы требуют «сопровождения», то есть расходов.

Это к чему? Это к тому, что опять имеем «перевод добра в дерьмо». Поскольку основная часть выведенных активов трансформируется опять в те же циферки в компьютерах.

Чтобы они не обесценились их пытаются «вложить в дело». «Дело» потребно такое, какое дает максимальный процент прибыли. Получаем наркотики и торговля (всяческая) людьми. То есть, концентрация таким образом выведенных средств (» Криминальный характер получения средств диктует и криминальный характер их использования.» И.А.Дедюхова), дает власть и силу, но …преступную, то есть ведет к деградации и разрушению.

Но даже эта криминальная деятельность требует каких-либо рисков и трудозатрат. А в случае майнинга сиди — кури бамбук и изводи человеческий труд в чистое средство накопления…

Знаете, если за майнинг примут в качестве меры пресечения расстрел, то …я не буду против… Зло же абсолютное…

Nicolas Poussin, The Adoration of the Golden Calf

François Perrier — Adoration of the Golden Calf

Молинари, Антонио — Поклонение золотому тельцу

ДОМЕНИКО ГАРДЖУЛО — Поклонение золотому тельцу

ollower of Filippino Lippi, the worship of the egyptian bull god

jan-steen-the-worship-of-the-golden-calf

Andrea_Vaccaro-Adoration_of_the_Golden_Calf_Museo_di_Capodimonte

BOYD Arthur — Golden calf — 1995

Поклонение золотому тельцу. Рафаэль Санти

Карел ван Мандер Танец вокруг золотого тельца

LucasVanLeyden-Paintings-WorshippingoftheGoldenCalf(detail)

Денис Давыдов
Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные Глава третья
О польских событиях 1830 года

Варшава

В 1830 году, патриотическое общество, видя решительные действия Императора Николая со времени 14 декабря, требовало немедленного приступления к делу. Вследствие того образовались два новые тайные общества: одно военное, другое гражданское, целью коих было возбуждение к скорейшему восстанию. Потому и определили: что сорок решительных и вооруженных юношей в плащах, явившись поодиночке на Саксонскую площадь до развода, должны были скрыться в толпе народа до прибытия цесаревича, которого им надлежало тотчас убить. Это должно было служить сигналом для пятидесяти подпрапорщиков к нападению на русских генералов и взятию их в плен. Войска, собранные для развода на площади, должны были, провозгласив независимость Польши, немедленно устремиться в казармы, занимаемые русскими войсками и обезоружить их. Для того, чтобы поддержать это движение было назначено несколько сотен учеников из военных училищ, много студентов и саперный батальон, на коем основывалась главная надежда заговорщиков. По словам Салтыка, усердие и преданность к пользам России русской гвардейской дивизии, силою в 7000 человек, составленной из уроженцев польско-российских губерний, были весьма сомнительными. 8-е октября было назначено днем восстания в Варшаве по той причине, что 7-е и 8-е были днями, в которых польские гвардейские гренадеры должны были содержать караулы. Порядок гарнизонной службы, заведенный цесаревичем, был следующий: эта обязанность должна была быть исполняема в течении двух дней сряду русскими, а в течении двух следующих дней — поляками. В течении этого времени было взято под стражу несколько молодых людей; цесаревич стал, без всякого намерения, изменять довольно часто порядок очередей по гарнизонной службе и реже присутствовать на разводах; Это побудило мятежников отложить восстание до 29-го/17 ноября. В это время заговорщики, не желая терять времени, послали в разные воеводства для возбуждения восстания между гражданами и войсками, и для приведения всего в надлежащую готовность:[24] Звиерковского, Салтыка и других важнейших членов тайного общества. Но в половине ноября стали распространяться следующие слухи: будто бы русское правительство высылает в Бельгию особую армию, которой приказано на походе обезоружить польскую; австрийцы будто бы выводят из Галиции польские войска в Венгрию и заменяют их там венгерскими, будто они свозят все ружья и сабли польской милиции в крепости Моравии и наконец будто бы тридцатитысячный ландвер, выведенный из Познании, размещен пруссаками по крепостям Силезии, где ему предстоит нести гарнизонную службу. И так 17/29 ноября в 7 часов вечера, покушение нескольких польских подпрапорщиков убить цесаревича в Бельведерском дворце послужило сигналом ко всеобщему восстанию.

Взятие арсенала в Варшаве 29 ноября 1830 г. Художник Ф.-Х. Дитрих.

Цесаревич, едва спасшийся, выступил в ту же ночь с русскими и некоторыми оставшимися верными польскими войсками в деревню Виржбу, по дороге в Гуры находящуюся в 3-х верстах от заставы (здесь собралось до 8000 человек при 28-ми орудиях). Совет правительственный, установленный еще в 1815 году, принял в ту же ночь бразды правления; президентом его был граф Соболевский, членами — гр. Мостовский, граф Грабовский, генералы Раутенштраух и Косецкий, граф Фредро и князь Любецкий. Это было предприятие весьма отважное со стороны совета, обязанного своим значением той власти, против которой возбуждено было восстание. Члены совета, обнаружившие тут ловкость и смелость, имели вероятно в виду удержать за собою преимущества, сопряженные с званиями, ими до сего времени носимыми.

Графъ Соболевскій, Министръ Штатсъ-Секретарь Царства Польскаго.

Граф Тадеуш Антоний Мостовский

Грабовский (Stefan Grabowski)

Раутенштраух Осип Иванович

Они избрали еще новых членов из лиц, наиболее популярных: князя Адама Чарторыжского, князя Михаила Радзивилла, Кохановского, генерала Паца, Немцевича и генерала Хлопицкого. Этот последний предвидел гибельные последствия восстания и, не желая стать во главе правления, как того желали все, скрывался в продолжении некоторого времени в городе и его окрестностях. Совет, предписав образование национальной гвардии, назначил генерала Паца (с оговоркой: до прибытия Хлопицкого) начальником польских войск, коих число не превосходило в то время 4500 человек, ибо некоторые еще колебались приступить к восстанию, другие же последовали за цесаревичем.

Чарторыский Адам-Ежи

Князь Михаил Гедеон Радзивилл

Нашим войскам, как видим, легко было, вступив на следующий день обратно в Варшаву, потушить восстание в самом его зародыше. Предложение о том было отвергнуто лишь вследствие воспоминания о событиях 1794 года. Войска Игельштрема понесли тогда жестокое поражение, не по причине пребывания своего посреди возмутившегося города, но потому, что они, будучи рассеяны в нём, и вовсе не готовы к принятию боя, нашлись вынужденными пробиваться малыми частями сквозь огромные толпы войска и вооруженных жителей. Ничего подобного не могло здесь случиться, — если бы войска наши решились вступить в город через Мокотовскую заставу, 18-го ноября поутру, одною колонною. Независимо от нашего материального превосходства в силах, смелость и решительность с нашей стороны могли дать большие результаты. — Если бы даже это предприятие и не удалось, то мы могли, очистив еще раз город, вступить уже не через Мокотовскую заставу, а через Вислу в Прагу, следуя самым естественным, прямым и удобным путем сообщения с Россиею, что одно уже представляло огромные выгоды. Хлопицкий, бывший весьма честным, но бедным человеком, удостоился чести командовать французскими войсками во время Наполеона, который пожаловал ему титул барона Французской империи, и майорат в 6000 франков ежегодного дохода. Ермолов, вернувшись из Варшавы в Петербург в 1821 году, сказал Государю: «я вполне удивляюсь, как могли выпустить в отставку Хлопицкого?» На что Е.В. отвечал: «я вынужден был уволить его потому, что он позволял себе явно насмехаться над некоторыми подробностями нашей фронтовой службы».

Иосиф Хлопицкий

В самом начале восстания Хлопицкий, явившись к цесаревичу, вызывался занять гвардейским полком арсенал наполненный оружием и не допускать мятежников овладеть им, но великий князь не решился воспользоваться этим предложением. Впоследствии император Николай имел одно время в виду наказать его ссылкою, но когда ему объяснили, что мы обязаны Хлопицкому тем, что мятеж не охватил всей Литвы, то он назначил ему пожизненный пенсион. 10 ноября Хлопицкий принял на себя, после продолжительных отговорок, звание главнокомандующего всеми польскими войсками. Возникший между тем клуб, под председательством знаменитого Лелевеля, приобрел огромное влияние. Вынужденный уступить требованиям большинства, правительственный совет исключил из среды своей Соболевского, Грабовского, Раутенштрауха, Косецкого и Фредро, почитавшихся слишком умеренными, и заменил их Дембовским, графом Островским, графом Малаховским и Лелевелем, который в свою очередь уступил председательство в клубе Брониковскому. Вследствие объявленного цесаревичем желания, видеться с некоторыми из членов совета для узнания истинных требований Польши, кои он желал по возможности удовлетворить, присланы были в Виржбу: князья Чарторыжский и Любецкий, граф Островский и Лелевель; им было предписано требовать прежде всего возвращения царству конституции, дарованной ему в 1815 году и присоединения к нему западных русских губерний.

Иоахим Лелевель

Сверх того им было поручено выведать, косвенными путями, об истинных намерениях цесаревича, у которого надлежало также исторгнуть решительный ответ о назначении Литовского корпуса: предписано ли ему вступить в царство польское или нет? После пятичасовой конференции цесаревич, принявший весьма благосклонно депутатов, вручил им следующее письменное объявление. «1. Е.И.В. объявляет, что не имея намерения атаковать город войсками, находящимися под его начальством, он в случае начатия военных действий обязуется известить о том правительство за 48-м часов. 2. Е.И.В. принимает на себя ходатайство у престола Е.В. императора и царя о милосердном забвении всего прошлого. 3. Е.И.В. объявляет, что он не давал повеления Литовскому корпусу вступить в царство Польское. 4. Пленные будут освобождены». Чрез три дня Варшава представляла совершенно иной вид. Совет правления пал и был заменен временным правлением; членами коего были князь Чарторыжский, Лелевель, Островский, Кохановский, Пац, Дембовский и Немцевич. Сейм должен был быть собран к 6-му декабрю; полки Шембека и Скржинецкого вступили в город. Сверх того были посланы приказания Гельгуду в Радом и Круковецкому в Раву о направлении вверенных им войск к Варшаве, для того чтобы угрожать этим движением единственному пути отступления цесаревича на Гуры и Пулаву. Это последнее обстоятельство побудило великого князя, оставив левый берег Вислы, направить свой путь в границе Империи. Цесаревич почел нужным переслать во временное правление следующее объявление: «Дозволяю польским войскам, оставшимся мне до сей минуты верными, присоединиться к своим. Я выступаю с императорскими войсками и удаляюсь от столицы. Я надеюсь на великодушие польской нации, и уверен, что мои войска не будут, во время движения их в границам, тревожимы. Я вверяю покровительству нации охранение зданий, собственность разных лиц и особ». По мнению некоторых, цесаревич послал приказание русским войскам, занимавшим Модлин, очистить эту крепость, которую поляки поспешили занять. Не опровергая этих слухов, я однако не могу поручиться за их достоверность. Цесаревич, успокоенный циркулярным приказанием Хлопицкого, запрещавшего полякам тревожить наши войска во время их движения к границам Империи, выступил из Виржбы на Гуры. Между тем Хлопицкий убедил, 23-го ноября (5 декабря) временное правительство облечь его диктаторскою властью. Это было утверждено Сеймом 8-го декабря на следующих основаниях: Диктатор, Надзирательная комиссия, избираемая из членов Сейма и имевшая право, по своему усмотрению, лишать Диктатора власти, и министры, ответственные пред Сеймом. Хлопицкий умел уладить дело таким образом, что Надзирательная Комиссия находилась вполне под его влиянием, ибо значительнейшие члены её были им включены в какую то национальную Комиссию, которая была ему непосредственно подчинена. Хлопицкий, вступив в свои права, отправил в Петербург князя Любецкого и графа Езерского с всеподданнейшим донесением о прекращении им безначалия и всеподданнейшею просьбою возвратить царству конституцию 1815 года, и даровать подобную же польско-российским губерниям. Хлопицкий выразил при этом собственные чувства преданности, питаемые им к особе Его Величества. Отправив эту депутацию в Петербург, он строго запретил, под опасением лишения жизни, лицам, вызвавшимся, подобно графу Роману Салтыку, истребить войска цесаревича, сметь предпринимать что-нибудь противу наших войск. Приказав закрыть все клубы, возникшие в Варшаве, он стал строго наблюдать за тайными обществами и сходками всякого рода. Он говорил явно всем, что действуя лишь как верноподданный короля своего (Императора Николая), он продолжает совершать акты именем Е.И.В.; замечательно то, что во время Диктаторства Хлопицкого, имя нашего государя не преставало раздаваться в храмах во время Богослужения. Он послал адъютанта своего графа Замойского к командиру Литовского корпуса барону Розену с объявлением, что по случаю отъезда депутатов в Петербург и в надежде умиротворить край без пролития крови, он требует, чтобы не было предпринято со стороны Розена каких-либо военных действий; в противном случае Розен должен будет отвечать самому Государю за пролитие единой капли крови до получения высочайшего на то повеления. Не взирая на предложение, сделанное ему князем Любецким до отъезда сего последнего из Варшавы, о распространении восстания в Польско-Российских губерниях, и мнений Салтыка и Кицкого, вызывавшихся привести это в исполнение, Хлопицкий, не согласившись с ними, объявил даже прибывшим депутатам Волыни, Литвы и Подолии, что у него нет ни одного патрона к их услугам. Очевидно было, что диктатор, ожидавший со стороны России единства в усилиях, и не надеявшийся на счастливый исход восстания, думал спасти свое отечество, не прибегая к оружию и стараясь, до полного подчинения Польши Россиею, привести ее предварительно в совершенную от себя зависимость. Поляки, понимая по своему характер Хлопицкого, не могли допустить, чтобы этот человек был бы способен заглушить в себе голос честолюбия и мщения, после продолжительного и оскорбительного к нему невнимания цесаревича и ряда личных неудовольствий, испытанных им в течении нескольких лет; большинство, мечтавшее лишь о войне, возлагало все свои надежды на одного Хлопицкого. За недостатком лучших генералов, все превозносили военные дарования Хлопицкого, не имевшего однако случая командовать большими массами войск. Как бы ни было, но в настоящих затруднительных обстоятельствах Хлопицкий, не имел соперников, был потому человеком необходимым, которого поддерживали даже те, против желания коих он явно действовал. Однако благоразумие требовало, чтобы он сделал некоторые уступки лицам, управлявшим общественным мнением, без чего ему было невозможно достигнуть избранной цели. Занявшись устройством армии, он отправил двух региментаржей или главных наборщиков и обучителей ополчения: одного, Салтыка, в воеводства, лежащие на правом берегу Вислы, а другого — Малаховского — в воеводства левого берега. Поручив князю Чарторыжскому вступить в письменные сношения с Австрией, он отправил Валевского — в Париж, Белопольского — в Лондон, Мостовского в Берлин. Все меры, принимаемые региментаржами, не только не встречали одобрения и поощрения со стороны диктатора, но он явно стремился затруднить приведение их в исполнение. Наставления дипломатическим агентам заключались лишь в том, чтобы склонить дворы к посредничеству между Польшей и Россией, исходатайствованию у нашего государя возвращения царству конституции 1815-го года и дарованию подобных же учреждений польско-российским губерниям: в этих наставлениях не было упомянуто об отторжении этого царства и польско-российских губерний от России. Между тем цесаревич отступал благополучно на Гуры и Пулаву, но здесь одна польская артиллерийская рота, не извещенная еще о том, что Хлопицкий строго запретил беспокоить наши войска, приготовилась, вместе с жителями местечка, преградить нам переправу через Вислу. Но к нашему благополучию повеление Хлопицкого пришло еще вовремя, и потому эта рота, двинувшись в Варшаву, не помешала нашим вступить в Пулаву. Это приказание было сообщено роте генералом Вейсфлоком, квартировавшим с одним из уланских полков своей бригады в Люблине. Цесаревич, прибыв в Пулаву, посетил престарелую княгиню Чарторыжскую, мать князя Адама, которую цесаревич терпеть не мог, и называл бабой ягой. — Цесаревич, на которого, как и на всех русских явно сыпались везде страшные ругательства, не мог не заметить, что шапки и шляпы всей дворни княгини и вообще всех пулавских жителей были украшены национальными кокардами;

Польское Восстание 1830 годаПольские Восстания в Российск

выступив из Пулавы, он двинулся на Куров, Маркушев и Каменку с намерением миновать Люблин, занятый одним польским уланским полком. Войска наши следовали до самого Любартова по крайне дурным проселочным дорогам, совершенно испортившимся вследствие продолжительной дурной погоды; главная забота цесаревича состояла в том, чтобы избежать встречи с польскими войсками, коих невозможно было опасаться: во 1-х вследствие приказания отданного Хлопицким, и во 2-х по причине значительного превосходства нашего корпуса над разбросанными, небольшими отрядами польскими. Цесаревич хотел двинуться из Любартова, через Коцк, на Брестское шоссе около Биялы, но так как по слухам Бияла была уже занята войсками, присланными сюда из Варшавы для наблюдения за литовским корпусом, сосредоточенным между Брестом и Белостоком, то цесаревич предпочел, пробравшись вправо на Влодаву, вступить в границы нашей империи, где и расположился в окрестностях Ружон и Слонима позади нашего Литовского корпуса. В этом быстром и вместе чрезмерно осторожном отступлении видна господствующая мысль цесаревича: избегать по возможности встречи с мятежными войсками. Он вероятно, не желая подавать повода к решительному разрыву с царством, думал, что пока между нашими и польскими войсками еще не воспоследовало кровавой встречи, всегда было возможно приступить к возобновлению мирных переговоров, не унижая тем величия России: если бы даже и нельзя было избежать стычки, он имел в виду не допускать большего кровопролития, что могло лишь ожесточить друг против друга оба сражавшиеся народа. Такова была, по-видимому, мысль цесаревича, которой он остался вполне верным во всё продолжение войны. Малейшая капля крови, пролитая войсками цесаревича в битве с поляками, могла отдалить на самое неопределенное время умиротворение края; с одной стороны исчезла бы навсегда возможность выйти с честью из дела, предпринятого весьма легкомысленно; — с другой-великодушное забвение о прошлом становилось невозможным, и надлежало прибегнуть к силе оружия.

Джордж Крукшенк. Константин I 12 января 1826 Офорт появился в ожидании воцарения Константина Павловича английская карикатура

Вообще все действия цесаревича в эту эпоху столь таинственны, что значительное большинство его подчиненных, никогда ему ни в чём не сочувствовавшее, явно обвиняло его в измене. Хотя я глубоко убежден, что русский великий князь не мог забыть обязанностей своих, но я должен с прискорбием сказать, что поведете цесаревича, к личным качествам коего никогда не питали большего уважения, подало повод к нареканиям страшным и неотразимым. Этот своенравный, дерзкий, но далеко не мужественный человек, не привыкший с самого детства своего обуздывать порывов своего крутого и своевольного характера, требовавший от всех лишь безусловного исполнения малейших своих прихотей, был вынужден терпеливо выслушивать надменные и дерзкие требования лиц, незадолго перед тем распростертых у ног его. Он делал, вероятно, всё это, имея в виду пользу России: так по крайней мере полагаю я, но не не так думали поляки. И подлинно: уважение, оказываемое цесаревичем варшавскому правительству во время официальных с ним сношений, поистине непостижимо! Он, казалось, охотно признавал законность этого правительства, и тем будто поощрял европейские дворы к признанию независимости Польши. Цесаревич, постоянно взыскательный и малоприветливый с своими подчиненными, совершенно изменился теперь в этом отношении в полякам, благосклонно выслушивая их предложения, иногда оскорбительные для русского воинства. На вопрос, сделанный ему начальниками оставшихся верными польских войск «куда Е.И.В. прикажет им идти?», цесаревич, брат русского Императора, отвечал: «повинуйтесь уже не мне, а вашему новому правительству!» Войска Польские, не умея объяснить себе поведения цесаревича, которое они приписывали не желанию решить вопрос миролюбивым путем, но лишь чувству робости, потеряли к нему всякое уважение, а с утратой уважения исчезло и всякое к нему повиновение. Меня уверяли очевидцы, как поляки так и русские, проживавшие в то время в Варшаве, что после выступления наших войск в Виржбу 17-го ноября можно было потушить народное волнение в самом городе, на другой день утром с шестью батальонами, к вечеру того же дня десятью, но на третий день и двадцати тысяч человек было бы уже недостаточно, тем более, что в город уже вступили несколько польских полков, собралось из окрестностей много шляхтичей и тогда уже характер восстания ясно обозначился. Это было весьма правдоподобно, ибо, как мы выше видели, Варшава заключала в себе еще 18-го числа утром не более 4500 человек войска. Поляки утверждали, что официальный характер сношений цесаревича с временным правительством придал ему вид законности, а изъявленное его высочеством полное согласие на статьи, поднесенные ему этим правительством, равносильно торжественному признанию независимости, царства Польского. Они еще более выводили подобное заключение из следующего: известно, что цесаревич приказал некоторым полковым командирам польских войск, в числе коих находились командир полка Скржинецкий и Гельгуд, командовавший одной пехотной бригадой, повиноваться уже не ему, а народному правлению; это приказание было вероятно дано Е.И.В. из опасения измены сих полков и собственного плена. Как бы то ни было, но эти полки превзошли напротив все прочие в ненависти к русским и в старании раздуть по возможности пламя восстания. Предоставляю моим читателям выводить из всего мною сказанного свои собственные заключения; что же касается лично до меня, то я, как исключительно военный человек не могу надивиться следующему обстоятельству: пренебрежению цесаревича захватить Замостьскую и Модлинскую крепости, которые он бы мог удержать за собой до прибытия наших главных сил. В Модлине находился немногочисленный и неготовый к обороне гарнизон, коего часть, услыхав о восстании столицы, еще недоумевала на что решиться, но большая его часть ничего еще о том не знала. Как много выиграли бы наши военные действия в самом начале войны, если бы наши главные силы нашли эти крепости занятыми своими войсками. Да не додумают, что войскам, оставленным в этих крепостях, предстояла какая-либо опасность со стороны противной армии; Модлин был сильно укреплен и снабжен всем необходимым. Что касается до обороны крепости после овладения ею, то это не могло представлять нам больших затруднений, тем более, что в польской армии не было ни одного осадного орудия; если бы она имела у себя несколько осадных парков, то и в таком случае она не решилась бы отдалиться от Варшавы, куда ежеминутно ожидали прибытия нашей главной армии. Диктатору пришлось бы потому ограничиться одной блокадой, которая, как известно, зависит от многих обстоятельств: осаждающие, при первом известии о приближении нашей армии, поспешили бы отступить к Варшаве. Надобно присовокупить, что цесаревич, отступая на Гуры и Пулаву, мог тем легче занять Замостье. Чтобы захватить Модлин ему надлежало, оставив Пулаву, следовать почти мимо пражского предместья, откуда поляки, собравшиеся в Варшаве, могли атаковать его; это могло подать повод к битве, чего цесаревич тщательно и явно избегал. Во всяком случае ему надлежало достигнуть поспешнее брестского шоссе и тогда бы Модлин мог быть легко занят нашими войсками. Сношения цесаревича с народным правлением приняли бы совершенно иной характер. Удержав за собой Модлин, мы могли бы господствовать над обоими берегами Вислы, что значительно облегчило бы нашей главной армии атаку Варшавы, обнесенной лишь небольшим валом. В случае, если бы мятежники решились отдалиться от Праги, не имевшей еще предмостного укрепления, мы могли бы действовать против них с фланга, с тыла или наперерез. Нет сомнения, что в этом случае поляки не замедлили бы изъявить полную покорность. Занятие нашими войсками Замостья, не представляя для нас тех же выгод, значительно способствовало бы успеху войны. Это охранило бы Волынскую, Подольскую и Киевскую губернии от вторжения поляков и исчезли бы выгоды, доставляемые им этою крепостью, которая находится на прямейшем сообщении с Галицией, откуда поляки в течении войны получали за деньги порох, оружие и съестные припасы. Обмундированные, вооруженные и обученные военному ремеслу выходцы галицийские, соединившись со многими беглецами из Волыни, Подолии и Киевской губернии, отправлялись вдоль Австрийской Галиции к Завихвосту; перейдя здесь Вислу, они следовали левым её берегом в Варшаву. Обладание сею крепостью избавило бы нас от необходимости ослабить нашу армию, которой во всё время войны угрожали с левого фланга и почти с тыла, сперва Дверницкий, потом Хржановский, находившийся близ Замостья. Мы нашлись впоследствии вынужденными обеспечить свой левый фланг корпусами Крейца и Ридигера. — Когда уже было явно, что Варшаву невозможно было усмирить, 19-го ноября по утру, мы могли выступить из Виржбы, и следуя быстро сквозь рассеянные, малочисленные мятежные отряды, достигнуть Замостья, отстоящего от Варшавы в 260 верстах, не более как в 8 дней. Если ореол власти, озарявший цесаревича, померк уже в самой Варшаве, то он был еще в полном блеске в отдаленных краях царства; внезапное прибытие великого князя с войсками к малосильному и ни о чём еще не извещенному гарнизону, привыкшему трепетать при одном слове Е.И.В, возымело бы на него сильное действие, и без сомнения ворота крепости тотчас бы растворились пред нами. Мы во всяком случае рисковали весьма немногим; если бы нам это предприятие не удалось, мы, подвергшись нескольким выстрелам из крепости, и пройдя с небольшим милю, могли вступить в свои пределы, но уже не в Влодаве, а в Устилуге. В начале декабря литовский корпус, в соединении с войсками цесаревича и в ожидании прибытия главной армии, находился уже на нашей границе. Надобно отдать полную справедливость, что цесаревич и его окружающие совершенно растеряли головы.

Уильям Хит Медведи в безвыходном положении. (задумано как одна из иллюстраций серии «Система невмешательства») 27 марта 1831
английская карикатура

Здесь является вопрос: надлежало ли ожидать прибытия главной армии, или, немедленно соединясь с литовским корпусом, что составило бы 50 000 войска, тотчас атаковать 30 000 польскую армию, еще не приведенную в надлежащий порядок. Если бы офицеры и нижние чины литовского корпуса были природные русские, то без сомнения надлежало бы воспользоваться превосходством наших сил над неприятелем, коего силы, будучи развеяны, не могли бы выдержать наших ударов. На литовский корпус, сформированный большею частью из уроженцев западных губерний, невозможно было полагаться в таком деле, в коем успех и неудача много зависели от первого удара. Хотя отсрочка в действиях представляла много выгод полякам, способствуя полному развитию их средств, но при взаимной неготовности обеих враждующих сторон, она дозволяла нам одержать с большею вероятностью решительные успехи над неприятелем. Средства, коими могли располагать поляки, возросли бы без сомнения в течении первых трех месяцев, но не далее; напротив средства России были можно сказать неистощимы. Основываясь на этом, было решено с нашей стороны отложить наступление до прибытия главной армии. Теперь возникает другого рода вопрос: если литовскому корпусу и войскам, приведенным цесаревичем, надлежало воздержаться до прибытия главных наших сил от наступления, следовало ли полякам до этого времени приблизиться к месту расположения литовского корпуса. Хлопицкий воздержался от этого, не потому, чтобы польза этого движения ускользнула от его проницательности, но потому лишь, что он ожидал спасения Польши, не от битв, а от мирных переговоров. Я только этим объясняю себе пренебрежение его к подобного рода действиям. Но неужели он надеялся на успешный исход переговоров, начатых Любецким и Езерским? Невольно вопрошаю себя: неужели надеялся он, в награду за обуздание безначалия в Варшаве и за несогласие на распространение мятежа в польско-российских губерниях, что государь изъявит свое согласие на предложения, присланные ему через депутатов? Пятилетнее царствование императора Николая должно было бы открыть глаза Хлопицкому. Притом требования его различествовали от требований прочих поляков лишь тем, что были облечены в формы более мягкие, тогда как требования других были объявлены надменно и с оружием в руках. В сущности требования их были одни и те же, а потому уступки со стороны государя ожидать было нельзя. После этого непростительно заблуждения Хлопицкого, пренебрегшего принять меры к скорейшему приготовлению Польши для продолжительной борьбы на жизнь и смерть, и замедлявшему развитие всех необходимых для того средств, в надежде на заключение выгодного с Россиею мира! Жребий был брошен, и потому Хлопицкому надобно было избрать одно из двух: либо не принимать на себя звания диктатора, и уклониться от участия в восстании; либо принять это звание с явным и решительным намерением вести борьбу с Россиею до полного изнеможения сил. Это было бы по крайней мере вполне согласным с логикой; первая система могла возбудить против него ненависть и негодование поляков и подвергнуть его большой опасности; вторая же должна была навлечь на него полное неблаговоление государя. Но делать было нечего; он должен был, приняв на себя звание диктатора, действовать решительно в пользу избравших его, и не верить в возможность восстановления мира в самом разгаре войны. Едва ли сам Хлопицкий, в минуты, когда он не увлекался несбыточными фантазиями, не отчаивался в успехе начатого дела? И так если он решился захватить диктаторскую власть у временного правительства, то должен был не замедлять и не затруднять развития боевых средств своего отечества, но напротив не щадить усилий для успешнейшего и скорейшего вооружения и образования наибольшего количества войск, что нисколько не помешало бы ему продолжать начатые мирные переговоры. Тому могло значительно содействовать движение польской армии к нашей границе; она этим могла усилиться вследствие побегов, которые не могли не оказаться в корпусе, состоящем из её соотечественников. Таким образом силы польские при самом начале восстания могли, независимо от резервов и от поголовного ополчения, возрасти до 80 000 человек. Конечно, это предприятие и могло не иметь никакого успеха, ибо в течении войны литовский корпус не изменял России, но при всём том дух этого корпуса был весьма ненадежным. Если литовский корпус остался верным, то это может статься произошло лишь от того, что он вошел в общий состав нашей армии; этого бы не случилось, если бы он оставался в одиночестве, порознь от нашей армии, тем более, что сам Салтык утверждает, что третья часть офицеров принадлежала к Варшавскому патриотическому обществу. Это еще более убеждает меня в том, что Хлопицкому надлежало, двинув свою армию к нашим границам, приказать немедленно своим офицерам и солдатам войти в сношения с чинами литовского корпуса, который без всякого сомнения присоединился бы к своим соотечественникам. Хлопицкий бы таким образом, появившись с 80 000 армиею в Белостоке, возбудил против нас Литву, где он присоединил бы к себе всё местное ополчение. Примеру Литвы последовали бы Волынь и Подолия, обнаженные от наших войск. Если бы оно и не удалось, он не подвергнулся бы ни малейшей опасности; мы в то время не могли еще ни угрожать его тылу, ни наступать на него с переду, тем более что литовскому корпусу было строго воспрещено, до сосредоточения всех наших сил на границе Польши, предпринимать малейшее наступательное движение. Вместо всего этого, какой имела результат политика Хлопицкого? Мир не состоялся и не мог состояться, а когда надобно было прибегнуть к оружию, то поляки не располагали, для продолжения войны, тем количеством войск, каким они могли бы обладать, если бы присоединили к себе литовский корпус, и возбудили бы к восстанию Литву, Белоруссию, Волынь и Подолию. Поляки были принуждены принять наши удары на свой щит, не будучи поддержаны жителями польско-российских губерний и имея уже против себя литовский корпус.

Marcin Zaleski, Powrót oddziałów wojska z Wierzbna do Warszawy, 1831

Мы пришли теперь к любопытному событию: к падению Хлопицкого; хотя диктаторство его продолжалось лишь около сорока дней, но оно имело решительное влияние на весь характер военных действий. В начале сорока двух дневного владычества своего Хлопицкий был кумиром армии и всего народонаселения царства, но принятые им строгие меры, явное его противодействие усилению военных сил и стремление к прекращению возникшего между Россиею и Польшей разрыва, не прибегая к оружию, восстановили всех против него. Ненависть в Хлопицкому, вскипевшая втайне, сперва не смела еще нигде явно обнаружиться, но вскоре накопившаяся гроза разразилась: комиссия, учрежденная для составления манифеста, поднесла его на утверждение Надзирательной Комиссии; хотя эта последняя и утвердила проект манифеста, но Хлопицкий восстал против некоторых выражений, которые показались ему слишком резкими и строго запретил обнародовать манифест. Невзирая на запрещение, манифест, не скрепленный подписью Хлопицкого, был тайно отлитографирован и разослан по всему царству. Это обстоятельство усилило вражду между диктатором и патриотами, которые стали разглашать, будто он изменник, что побудило Хлопицкого увеличить национальную стражу для подавления недовольных, если бы они вздумали явно восстать против него. К этому времени, т.е. к 3-му январю 1831 года прибыл из С.-Петербурга посланный туда курьером подполковник Величинский, привезший между прочим известие о движении нашей армии к границам царства и следовательно о неизбежности войны. Он также привез от статс-секретаря польских дел графа Грабовского официальное письмо на имя Хлопицкого, коему было объявлено: высочайшее благоволение за изъявленные им верно-подданнические чувства и настоятельное требование о буквальном исполнении всех статей прокламации, обнародованной государем 6-го декабря. Диктатор, поспешно собрав всех членов национальной комиссии, передал полученные бумаги на их обсуждение. По мнению меньшинства надобно было продолжать начатые переговоры, и, пользуясь тем, вознаградить потерянное время поспешным приведением в порядок всех сил до открытия военных действий; большинство же требовало, чтобы немедленно атаковали литовский корпус до прибытия русской армии. Хлопицкий приказал созвать Сейм к 7-му январю; хотя власть его видимо поколебалась, но враги его, не удовольствовавшись тем, решились нанести ему окончательный удар. Тотчас после удаления членов национальной комиссии явились к Хлопицкому члены надзирательной комиссии под предводительством президента сената и маршала сейма. Хлопицкий, хладнокровно изложив им весь ход дел, указал им на необходимость единства в усилиях, которое не могло иметь места при великом разногласии во мнениях. Представив им несоразмерность материальных средств Польши относительно сил, коими могла располагать Россия, он предложил принять безусловно все статьи, изложенные в вышесказанной прокламации. Это возбудило всеобщее негодование всех членов, которые осыпали упреками Хлопицкого, и на слова его, что он действует лишь именем царя Николая объявили ему, что он уже более не диктатор. В ответ на это Хлопицкий закричал в исступлении: «Я сам слагаю с себя диктаторство и упрекаю всех вас в якобинстве, в возбуждении народа и войска к безначалию, и через это в вовлечении отечества в неминуемую гибель». Когда умы несколько успокоились, князь Чарторыжский сделал Хлопицкому следующее предложение, облеченное в весьма ласковые формы: «мы надеемся, генерал, что вы по крайней мере не откажетесь принять на себя командование армией». — «Ни за что, — гневно закричал Хлопицкий, — будь я шельма, если я приму какое-либо начальство, но как верный сын отечества, я гостов жертвовать жизнью на поле брани». Тем заключилось диктаторство Хлопицкого, в прежние годы доказавшего любовь свою к отечеству своею сорокалетнею боевою службою и ранами, полученными на полях чести. На конце своего поприща Хлопицкий, будучи временным главою Польши, причинил делу, ему вверенному, едва ли не более зла, чем самый коренной россиянин которому было бы поручено потушить возникший против России мятеж. Он принес зато нашему делу едва ли не большую пользу, чем сам Дибич во всё время своего начальствования армиею. Это — факт неопровержимый. Лишенный диктаторской власти, он ходил по городу в партикулярном платье и в круглой шляпе, смело и бодро. Все смотрели с уважением на седины маститого воина, не раз отличавшегося подвигами мужества; почитая себя правым, он вполне заблуждался; умственные способности его далеко не соответствовали его мужеству. После его падения поступили, в отлично обученную 30 000 армию, рядовые получившие отставки лишь за несколько лет пред тем, и множество волонтеров, что возвысило численность армии до 80 000 человек, кроме того образовалась 9000 резервная армия; многие магнаты и помещики, в числе коих находились в окрестностях Остроленки — Хородецкий; Седлеца — Кучинский и Кушель; Ломзы — Улан; Люблина — Яросовский, Варшавы — Замойский, возбуждая крестьян своих к восстанию, устраивали на свое иждивение эскадроны, батальоны, отряды, исключительно предназначенные для партизанского рода службы. Одно Августовское воеводство выставило в течении десяти дней 5000 вооруженных всадников, Варшава — полк пехоты и полк кавалерии и так далее. Молодежь Познани и Галиции, оставив дома родителей, университеты и ремесла, спешила в Варшаву. В течении пятнадцатилетнего владычества России арсеналы были снабжены оружием, изготовленным на российских оружейных заводах; народное правление приказало спешить выделкой оружия на литейных и оружейных заводах Варшавы, Кракова и окрестностей Кельца; повелено возвести Пражское предмостное укрепление, усилить оборону Модлина и Замостья, и окружить Варшаву внешними укреплениями. Пороховой завод в Кракове был увеличен; новый устроен был в Маримонте. Магнаты, шляхетство и духовенство взнесли сто двадцать миллионов рублей, наконец новое правительство стало возбуждать нравственные силы поляков разными выдуманными обнародованиями о помощи Франции и Англии и о скором прибытии союзных армий на театр военных действий. Поляки верили всему этому; первая забота Сейма, открывшегося 7-го января, состояла в том, чтобы избрать главнокомандующего. Недостаток в способных генералах был столь велик, что Сейм внес в число кандидатов несколько молодых штаб-офицеров. Генерал Вейссенгоф был человек лишенный опытности и дарования; — полковник Шембек, пользовавшийся покровительством народного клуба, был человек умный, но не могущий распоряжаться большими массами войск; генерал Круковецкий дерзкий, хвастливый и надменный, но хитрый и искательный, когда того требовали обстоятельства, желал провозгласить себя диктатором, но он был неспособен ни к военному, ни в гражданскому делу. Генерал Пац[25] также любимый народным клубом, человек красивой наружности, отличался ограниченным умом, нерешительностью и весьма небольшими сведениями.

генерал Людвик Михал Пац

В числе кандидатов находились князь Михаил Радзивилл и Свржинецкий; князь Радзивилл был избран восемью голосами главнокомандующим; он при избрании своем объявил, что готов передать власть и звание тому из генералов, который в течении войны окажется достойнейшим; наибольшее число голосов, после него, получил Пац. Выбор Радзивилла, бывшего уже полковником в 1808 году во время осады Данцига, и с того времени не слыхавшего боевого выстрела, удивил многих, но он объясняется следующим образом: Радзивилл был родным братом князя Антония Радзивилла, женатого на принцессе Луизе Прусской, двоюродной тетке короля Прусского, и бывшего в то время наместником Познанским. Хлопицкий, еще до избрания Радзивилла, сказал членам Сейма, что без сомнения князь Антоний, по дружбе своей к брату своему, не откажется помогать ему. И так избранием Радзивилла члены Сейма думали, сделав угодное королю Прусскому, привлечь к себе если не Пруссию, то по крайней мере наместника Познанского. В 1807 году мы видели князя Антония Радзивилла в нашей главной квартире; он был тогда предан делу, за которое стояли Пруссия и Россия против Наполеона, у коего, в корпусе польских войск, служил в то время брат его князь Михаил, о коем шла здесь речь. (Продолжение следует) Читать по теме:

• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть I
• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть II
• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть III
• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть IV

 

Болею я… Настроение поэтому рассеянное и меланхолическое…

Смотрю чужие ролики, в которых авторы идут аккуратно по следам публикаций ресурсов «Сетевого содружества «Технарь».  Обдирать впрямую уже стесняются, но пытаются осмыслить затронутые темы со своих позиций. Получается …не очень, поэтому копают мелочи и детали прорабатывают…

Ладно… Это неважно… Зато, сейчас попру оттуда старую байку про К.С. Станиславского, который объяснял, что на сцене визуализировать чувство любви следует, демонстрируя желание постоянно касаться любимого человека.

Ничего не могу сказать. Может для театра это и верно? Но в кино с его крупными планами, по моему, можно ограничиться и взглядами…

Вот только ржать не надо. Да, я знаю, что существует целый жанр «о любви», где не до взглядов — одни касания… Но, я ж не про порнографию хочу говорить, я ж про любовь…

Да, и не надо поражаться моей наивности. Я не для себя — я для молодого поколения, которого лишили волшебной сказки любви. И они ищут чистоту чувств в этих ошметках современного искусства. …Никакой романтики детям не оставили!

«Господа, вы -звери. Вы- звери, господа»(с) В том смысле, что низвели самое прекрасное человеческое чувство до животного уровня… (это я к современному искусству и средствам массовой информации).

А где место для души? Где её восторг и упоение? И где её место в человеческом теле?…

Я понимаю, что вы поняли. Да, пресловутое «глаза — зеркало души». Ничего нового. Старо, как мир. Так и человек с тех пор особо не изменился.

Глаза — зеркало души. Особенно тех, у кого души много…

Грета Гарбо

Грета Гарбо на своих глазах великую кинокарьеру сделала.

Кинематограф создал трагическую маску Греты Гарбо: высокомерно поднятые тонкие брови, полуприкрытые тяжелыми веками глаза, взгляд – одновременно и усталый, и страстный, и безнадежно-грустный, овал лица – безупречный и холодный. (Источник)

Пожалуй, если вспомнить про статусные вещи, то, зачастую, для позиционирования своего статуса достаточно и взгляда…

И.А.Дедюхова

Хотя, у меня есть подруга с прекрасными глазами, по отстраненному взгляду которой подрывались все официанты в тогда ещё советской Прибалтики. А надо сказать, что более высокомерных и статусных лиц в те времена ещё надо было поискать (фарца и обслуга в советское время — были очень наглые персоналии). Но, фишка заключалась в том, что моя подруга о своей особенности и не подозревала (боюсь, и до сих пор не догадывается) — она очень правильная и в чем-то очень застенчивая, поэтому прячется за своим слегка отстраненным взглядом. Да, он ровно ничего не значит. Прям, как у Сомерсета Моэма

К тому же стоило побранить Роджера, у него сразу делался глубоко
обиженный вид, глаза — как у раненого олененка, и вы чувствовали, что были жестоки и несправедливы к нему. Это доводило Джулию до исступления. Джулия и сама так умела, это выражение глаз Роджер унаследовал от нее, она тысячу раз пользовалась им на сцене с соответствующим эффектом и знала, что оно ровно ничего не значит, но когда оно появлялось в глазах сына, это страшно расстраивало ее.

(«Тетр» Сомерсет Моэм)

Взгляд — штука коварная. Иногда он слишком откровенен. Доводилось слышать в свой адрес в ситуации более чем невинной: «Ваш бесстыжий взгляд». Поперхнувшись от неожиданности парировала: «Я ваш не менее бесстыжий взгляд сморгну»…

Эх! Помню времена, когда мы пили с приятелем моей подруги «Черные глаза» за синие глаза…

Очи чёрные — Николай Сличенко — 1965 — With lyrics

 

Pyotr Leshchenko «Черные глаза» (редкая запись 1947) Петр Лещенко

На обмене взглядами построен мой любимый фильм «Анна и король».

«Пнна и король»

Естественно, самая популярная песня на данную тему это:

Валерий Ободзинский — Эти глаза напротив

Понятно, что статусность взгляда — это фигня на фоне того, что может сделать определенный взгляд с человеком. О таком только и петь можно…

Вадим Мулерман — Колдовство

Потом остается распевать только про беды и напасти…

Сергей Беликов — У беды глаза зелёные

И куда ж мы без классики жанра. Даром, что театром занимался, но даже в сонетах обходился без касаний, воспевая земную женщину.

Александр Суханов Сонет №130 У.Шекспира

Ладно, в финале можно что-нибудь пободрее.

Юрий Гуляев Ария Роберта из оперы «Иоланта» П.И.Чайковского

Наталья Милашевич

Натали: Диана! А тут забавная статья практикующего педагога Свобода пятнадцатилетних — свобода в кредит 20.06.2018 Странные выводы, но наблюдения ценные.

Свобода пятнадцатилетних — свобода в кредит 20.06.2018

Еще до работы в школе я писала, что у нас народились новые люди — свободные, смелые, открытые, искренние, талантливые. Я писала, что таких довольно много — не менее четверти. Работая в школе, я в этом только сильнее убедилась, а еще увидела, что и оставшиеся вовсе не безнадежны, им тоже можно приписать немало замечательных свойств. Единственное, чего я не подозревала, что все эти замечательные качества порой могут выворачиваться самым неожиданным образом.

Вот, например, открытость, искренность, честность. Прекрасные качества. Если бы только абсолютно открыто и совершенно искренне подростки не делали странные вещи. Если бы не вызывались, например, сбегать за завучем, когда кто-нибудь в классе расшумится, не предлагали собрать дневники у отвлекающихся, не навязывали помощь в выведении на чистую воду списывающих. Нет, они не наушничают, они не подходят с предложением такой помощи по одиночке, они разоблачают друг друга, не таясь. Причем «друг друга» не просто речевой оборот — приятельские отношения именно что ничему не препятствуют.

Маленькая сценка. На перемене меня облепляют шестиклассники, которым не терпится узнать оценки за сочинения. А больше других суетится, ну, допустим, Петя.

— А мое проверили, проверили? Круто получилось, да? — ликует Петя в предвкушении похвалы. — Пятерку поставили?
— Двойку поставила, — охлаждаю я Петин пыл.
— Как?! Не может быть! — Петя не понимает, он был уверен в успехе.
— Так, — говорю. — Раз списал, то что оценивать-то?
— Я не списывал! — и глаза у Пети честные-честные.
— А у Маши, — я киваю на Петину одноклассницу, которая топчется тут же, — написано так же, как у тебя, только слова переставлены.
— Ну, так Маша и списала, — невозмутимо отвечает тот.
— Она выкрала у тебя тетрадку? — удивляюсь я, попутно бросая на Машу осуждающий взгляд, ай-яй-яй, дескать. — А, может, она тебе угрожала? Шантажировала?
— Да я сам ей дал на математике переписать!
И тут Петя полный искренней серьезности (но ни капли раскаяния) мне непонимающей разъясняет:

— Маша — моя подруга, я не мог ей не помочь. Сами посудите, она бы тогда на меня обиделась.
— А за то, что ты ее сейчас без всякого зазрения совести закладываешь, не обидится? — спрашиваю я, совсем уже перестав что-либо понимать.
— Ну не могу же я ее выгораживать, если сам рискую получить двойку, должна же она понимать?

В общем, по двойке схлопотали оба. И да, после этого инцидента они даже не поссорились. Маша не обиделась. Да и чего бы ей обижаться, когда сама она не раз громко и при всех советовала мне «обратить пристальное внимание на…» И таких Маш и Петь, сегодня ох как много.

Диана: Ага, прочитала… вначале мне совсем не понравилось, а потом прочла две ее предыдущие статьи, и показалось, что есть мысли дельные, а как вам?
нашла ее предыдущую статью Школа как супермаркет 07.06.2018 
и еще как вам —  В мире розовых единорогов  03.02.2018
бегло пересмотрела несколько ее статей. Почему-то ощущение, что черпает она вдохновение на ресурсах ИА.

Наталья Милашевич

Натали: Да, они все пасутся на ресурсах ИАД. Только, не могут даже усвоить основные, точнее основополагающие концепции и тезисы. Темку схватят и приляпают свои замызганные шаблоны. Она не в состоянии усвоить главное — инструментарий. Она и к детям цепляется с претензией поскольку саму её толком не учили. Это недостаток гуманитарного образования. Нас натаскивали на освоение инструментария. Формулу не просто учат — её применяют. Спрашивают не теорию, а решение задачек. В процессе и выясняется, знаешь ли формулу. Раз применил, значит знаешь. Она должна ставить задачки на изучение сюжета. Учить делать выводы, применяя нравственные критерии. А то, она такая умная, поражает детей своими познаниями. А ей платят за то, чтобы она учила этим навыкам детей. «Как детей», точнее ребенка, мы с вами её можем легко разделать. Если ума хватит, она свои ошибки учтет. Но мы-то ей не нанимались её учить. А учиться на ресурсах она не может. Может так же, как её дети только обдирать без понимания. Диана:  Я в совершеннейшем восторге от вашего разбора и логических построений, чувствуется вас-то хорошо учили! Дама 85 годах рождения, на странице в ФБ у нее указан вуз, по-моему пед, то есть она — результат выпуска как раз 2000-х. И методикой обучения и воспитания она уже не очень-то и владеет, у нее самой есть ребенок почти подросток. С вашим разбором поняла, что все же не понравилось в ее статье — требовательность к детям без еще большей требовательности к себе, как к педагогу. Меня зацепил приведённый ею случай со списавшей девочкой… думаю, что мальчик так и не понял почему она поставила ему-то 2. А справедливость… разве она сама ее не искала в детстве, когда не так еще вбито понимание, что ждать бывает  тщетно, а дети то верят, что торжество  справедливости естественно и обязательно  должно быть.

Наталья Милашевич

Натали: Да, вы точно подметили про требовательность. Такая требовательность нетипична для педагога. Она же требует ответственности от детей, а где её собственная ответственность за них? И, правда, а почему она не поясняет своих решений детям? Прям, как современные судьи, отказавшиеся писать мотивировочную часть. Понятно, что они возложили на себя слишком много обязанностей (приняв их преференции, но не обладая навыками их выполнения), предав собственную профессию, не выполняя своих прямых обязанностей. Все, как говорит ИАД. Схема та же. Вот, что значит правильная теория. Корректно выявленный механизм работает и в другой сфере. А то девушка, вместо того, чтобы нормально учить и воспитывать детей, пишет про них обличительные статейки, не справившись со своими прямыми обязанностями.

Диана: Все-таки залезла проверить ее образование, видела не в фб а в контакте:

Марина Ярдаева ПГУ ’10

ПГУ — это «Пермский государственный университет», так что, возможно, никакой методологии и психологии (соответствующей различным возрастам) ей и не преподавали… а мы тут хотим от нее поведения советского классического учителя)

Натали: Вот он очередной пример, что прикладник, будь то экономист, программист, филолог, без знания предметной области — вещь бесполезная и даже вредная. Поскольку владеет лишь инструментарием. Я помню, что на курсах пионервожатых (даже!) нам давали азы детской психологии в рамках первого курса педагогического института. А тут пустили филолога к детям, а она элементарных вещей не знает-не понимает.

Наталья Милашевич

Диана: Вообще-то эту статейку надо разобрать прям по пунктам:

Свобода пятнадцатилетних — свобода в кредит 20.06.2018

«Еще до работы в школе я писала, что у нас народились новые люди — свободные, смелые, открытые, искренние, талантливые. Я писала, что таких довольно много — не менее четверти. Работая в школе, я в этом только сильнее убедилась, а еще увидела, что и оставшиеся вовсе не безнадежны, им тоже можно приписать немало замечательных свойств.»

— нет безнадежных детей, есть непрофессионалы — учителя и пофигисты родители.

Свобода пятнадцатилетних — свобода в кредит 20.06.2018
«Вот, например, открытость, искренность, честность. Прекрасные качества. Если бы только абсолютно открыто и совершенно искренне подростки не делали странные вещи. Если бы не вызывались, например, сбегать за завучем, когда кто-нибудь в классе расшумится, не предлагали собрать дневники у отвлекающихся, не навязывали помощь в выведении на чистую воду списывающих. Нет, они не наушничают, они не подходят с предложением такой помощи по одиночке, они разоблачают друг друга, не таясь. Причем «друг друга» не просто речевой оборот — приятельские отношения именно что ничему не препятствуют.»

— так это здорово! дети не тишком, а открыто говорят, когда видят несправедливость или беспомощность учителя, предлагая помощь.

Свобода пятнадцатилетних — свобода в кредит 20.06.2018

«— Маша — моя подруга, я не мог ей не помочь. Сами посудите, она бы тогда на меня обиделась.

— А за то, что ты ее сейчас без всякого зазрения совести закладываешь, не обидится? — спрашиваю я, совсем уже перестав что-либо понимать.

— Ну не могу же я ее выгораживать, если сам рискую получить двойку, должна же она понимать?
В общем, по двойке схлопотали оба. И да, после этого инцидента они даже не поссорились. Маша не обиделась. Да и чего бы ей обижаться, когда сама она не раз громко и при всех советовала мне «обратить пристальное внимание на…» И таких Маш и Петь, сегодня ох как много.»

— Безусловно — это предательство, и, как раз, поиск справедливости, только превратно понимаемой мальчиком.

Натали: Вот и должен педагог методологически корректно, психологически выверено, с безусловных нравственных позиций разъяснить учащимся их, пока ещё, ошибку. А не разводить беспомощно руками и кропать доносительские статейки в СМИ, расписываясь в личном ярко выраженном непрофессионализме. Она деньги в школе получает, а работу свою не выполняет

Диана: А она сейчас, кстати, не обязана осуществлять воспитательную работу. Педагоги сейчас выполняют образовательные услуги и не более того.

Натали: Они сейчас ещё и прочие услуги оказывают.

Диана: Вы опять про пин-ап?

Натали: Нет, я про «услуги» на выборах, когда они решили, что могут за нас решать, как нам жить.
И, вообще, пусть про «образовательные услуги», вспомнят, когда к врачу придут — он им тоже услуги окажет и напомнит, что клятву Гиппократа не давал…

Наталья Милашевич

Диана: Ой, ладно, не распаляйтесь. Давайте дальше разбирать.

Свобода пятнадцатилетних — свобода в кредит 20.06.2018

«Сегодняшние условия, может быть, далеки до идеала, но возможностей для раскрытия потенциала талантливой молодежи все же хватает, так почему они такие?
Может, потому что YouTube переполнен роликами в духе разоблачений: «Марьяна Ро лжет», «Фейс украл все треки», «Что не так с Оксимироном», «Как на самом деле снимает свои видео Дудь»?
Может, потому что и главный кумир молодежи Алексей Навальный работает по той же схеме — привлекает не продуманной политической программой, а тем, что обличает и топит других? Может быть.
Но главное, подростки считают, что они служат делу справедливости! Показать пальцем на того, кто хитрит, изворачивается, кто не прав, — справедливо. А раз справедливо, чего сомневаться?Справедливость для подростков заняла место религии. Ничего не готовы они отстаивать так исступленно, как «правду», ничто не задевает их так болезненно, как несправедливость. Наверное, ни у одного учителя ни один урок не проходит сегодня без возгласов: «Это нечестно!», «Это несправедливо!».Есть только один нюанс: «правда» почему-то всегда касается другого, «несправедливость» почему-то всегда касается себя.»

— с чего бы только главным кумиром стал Навальный? По сути поиски справедливости, это естественно для человека… у нее тут оговорка » «несправедливость» почему-то всегда касается себя» — а всегда ли это так, видит ли учитель полную картину.

Свобода пятнадцатилетних — свобода в кредит 20.06.2018

«Говорю им, что идея справедливости не может расходиться с понятием ответственности. Каждый несет ответственность за то, насколько хорошо он делает свое дело, и за то сколько на самом деле он может противопоставить «незаслуженной оценке».  А они чудовищно безответственны. Безответственны, неорганизованны и инфантильны.»

— вот, это требовательность к детям, но учат не моралями, а своим примером и родители, и учителя.

Свобода пятнадцатилетних — свобода в кредит 20.06.2018

«Интересно и даже несколько шокирует то, как инфантилизм и безответственность сочетается у них с акселерацией: их еще отводят в школу за ручку, им еще собирают портфели, но на переменах они уже устраивают настоящие брачные игрища, а отдельные пятиклассники и шестиклассники порой норовят рассказать о своих любовных победах во всех интимных подробностях педагогам!»

— а это большой привет средствам массой информации с их дурацкими сериалами.

«Безответственность современных подростков проявляется в том, что они разрешают себе ни в чем не напрягаться. Даже тогда, когда им по-настоящему интересно.»

— а может потому что видят бесперспективность усилий, хотя бы на примере своих родителей, не у всех же мамы-папы депутаты/ олигархи.

 Свобода пятнадцатилетних — свобода в кредит 20.06.2018

» Поражает скудость, однообразие и сомнительность источников, к которым они обращаются, удивляет их неспособность не то что к анализу и синтезу, а к простейшему конспектированию.»

— так задача учителя и состоит в том чтобы научить конспектировать и пользоваться не только вики (которая по сути заменила БЭС), и делать выводы анализируя разные источники.

Свобода пятнадцатилетних — свобода в кредит 20.06.2018

«Они многого не умеют, но странным образом все же ко многому имеют способности.»

— вот как раз учитель должен увидеть эти способности и сделать все для их развития, иначе для чего он нужен — статьи с наблюдениями писать, не делая выводов о своей работе?

Наталья Милашевич

Академия русского балета СПБ

4 мая 1738 года считается днем рождения русского балета. В этот день императрица Анна Иоанновна собственноручно подписала указ об открытии «Танцевальной Ея Величества школы» и определила в нее 12 девочек и 12 мальчиков, в два раза больше, чем указывал в челобитной французский балетмейстер Ланде — основатель училища.

Анна Иоанновна, императрица (1693-1740)

Jean-Baptiste Landé

4 мая 2018 года Академии русского балета исполнилось 280 лет. Пять лет назад прежнее руководство попыталось отпраздновать 275-летие прославленной кузницы кадров русского балета, включающей имена Анны Павловой, Тамары Карсавиной, Вацлава Нижинского, Ольги Спесивцевой, Марины Семеновой, Галины Улановой, Константина Сергеева, Ирины Колпаковой, Аллы Осипенко, Аллы Шелест, Михаила Барышникова, Рудольфа Нуриева, Галины Мезенцнвой, Юлии Махалиной, Дианы Вишневой,  Ульяны Лопаткиной, Светланы Захаровой, Евгении Образцовой и многих других. Юбилейный концерт состоялся в театре Станиславского и Немировича-Данченко в 2013 году и произвел на будущего ректора Академии гнетущее впечатление — зрелище выпускников было унылое. По признанию Николая Цискаридзе, он после спектакля перекрестился, что уже год упорно отказывался возглавить это учебное заведение для разгребания его проблем.

Но чему быть, того не миновать. Прославленный премьер Большого театра уже пятый год возглавляет старейшую балетную школу России. И он принимает решение провести два юбилейных вечера в Москве на сценах Большого театра и Кремлевского дворца съездов, чтобы достойно отметить юбилей Академии, которая без малого три столетия
служит во славу русского балета.

В 2018 году мир празднует юбилей великого балетмейстера, который теснейшим образомю связан с Академией — много лет преподавал там- Мариуса Петипа.

Мариус Петипа

Торжества прошли и в России, и в Марселе, где родился прославленный француз. Благодаря фильму «Третья молодость», который еще до школы смотрела раз пять, Мариус Петипа и Петр Ильч Чайковский, потрясающий творческий дуэт, стали моими любимыми героями детства. Поэтому когда на Рождество 1991 года во время знаменитого телемарафона собирали деньги на реставрацию могилы Петипа в Александро-Невской Лавре, я, не задумываясь, отправила почтой перевод. Потом, бывая в Питере и посещая Лавру, приносила цветы на могилу Петипа.

Поэтому моей радости не было предела, когда ректору Академии удалось сдвинуть с мертвой точки вопрос об открытии мемориальной доски на стене Академии. Присутствовавший на церемонии прославленный балетмейстер, многолетний руководитель ленинградского балета (ныне Мариинский театр) Олег Виноградов признался, что Цискаридзе удалось осуществить его давнюю мечту об этой доске.

Поэтому был логичен выбор программы юбилейных вечеров из произведений Мариуса Петипа.

Цискаридзе неоднократно говорил в интервью, что значит в современное время «танцевать Петипа» Свою точку зрения он озвучил и во вступительных словах перед спектаклями в Большом и Кремлевском дворце: «Когда мы говорим о хореографии Петипа, мы говорим о мифе. Ни один человек не имеет права говорить «Мы танцуем Петипа». Мы танцуем все а-ля Петипа. Но я очень хотел, чтобы все было в духе того времени». Эти слова — ответ тем, кто якобы «расшифровал» рукописи из Гарвардского университета. Это намек на тех, кто якобы «реставрирует» подлинного Петипа.

Цискаридзе охотно объясняет, что осталось от балетов Петипа. Это прежде всего композиция, главенствующая роль примы, вокруг которой разворачивается действие. Это кордебалет, двойки, тройки, четверки, восьмерки танцовщиц. Это взаимозаменяемые вариации, кочующие из одного балета в другой, это сочетание классического и характерного танца.

И дух Петипа сотворил чудо на вечерах Академии! Интернет взорвался восторженными отзывами. Слова «Триумф Цискаридзе» перелетали с одного форума на другой, подхватывались группами в контакте и на фейсбуке при гробовом молчании СМИ. Вышла одна статья в «Вечерней Москве». Ну и интервью самого Цискаридзе и педагога Людмилы Ковалевой.

Вольно или невольно, но два вечера балета от Цискаридзе составили конкуренцию пресловутому «Нурееву», стартовавшему в Большом через шесть дней. Цискаридзе напомнил, что и как должно идти на главной сцене страны. Дух Петипа включал и танцевальное соревнование, когда примы и солистки соревнуются друг с другом в мастерстве — в прыжках, вращениях, релеве. Он напомнил, что солистов прославленного театра можно использовать не только для дефиле трансвеститов в Булонском лесу, но по прямому профессиональному назначению — устраивать праздник танца и демонстрации мастерства.

«Нуреев»

Цискаридзе как организатору потрясающе удалось показать непрекращающуюся связь поколений, объединить в единый художественный организм учащихся младших классов, выпускников с прославленными примами Большого. А если еще учесть и выход на сцену педагогов, которыхобнимали бывшие ученицы, то балет предстанет живым, постоянно развивающимся и обновляющимся организмом.

Контраст с «Нуреевым» настолько сильный, что прямую трансляцию вечера в Большом прервали перед третьим актом, когда на сцену вышли прославленные примы. Но накал страстей был так силен, что канал «Культура» был вынужден выложить запись третьего акта вечера на своем сайте, что было очень своевременно на фоне разглагольствований завсегдатаев пресловутого форума «Друзей большого балета» про якобы плохо отрепетированные с примами номера. Все воочию могли убедиться в потрясающей слаженности всех участников, от младших до прим.

Юбилей академии имени Вагановой в Большом. Первое отделение

Меня всегда восхищал вкус и точность Цискаридзе в выборе номеров выпускных спектаклей. На сей раз мы увидели в первом акте знаменитый «розарий», то есть па де катр (танец четырех) олимпийских богинь Дианы (Светлана Савельева), Авроры (Мария Хорева), Гебы (Мария Буланова) и Флоры (Александра Хитяева) из балета Дриго «Пробуждение Флоры».

Розарий, фантазия на тему

Потом был другой шедевр Петипа Pas d’ action из балета «Наяда и рыбак», в танце молодых рыбаков чувствовалась выучка в классе Цискаридзе. Наконец-то, и мужской танец в Академии подтянулся.

Самым ярким стал «Танец часов» из оперы «Джоконда». Этой оперой дебютировала на сцене великая Мария Каллас, любимая певица Цискаридзе и его учителя Пестова. Николай Максимович называет своего педагога «классист».

Петр Антонович Пестов

Не этим ли объясняется выбор номера? Это изумительно красивая редакция. И по хореографии, и по костюмам, и по исполнению. Костюмы, цветами символизирующие ночь, вечер, утро и день удивительны! Пачки двуцветные, и это меня заставило вспомнить рассказ Цискаридзе о сьёмках «Унесенных ветром». Никто на съемочной площадке не понимал, зачем Селзник тратится на шелковые панталоны для всех актрис. Их же все равно не видно. Селзник объяснил: «У женщины в шелковых панталонах меняется походка». Вот и цветные слои материи под пачкой создают совершенно фантастическое впечатление во время танца. И это заставляет вспомнить о назначении костюма, его важнейшей роли в балете. Ну зрители в этом убедились во время поздравлений зарубежных училищ во втором акте. Все же тренники и белые майки- это не то, во что должна быть одета балерина на сцене Большого театра.

Легкий, искрящийся «Тананец часов » с его едва не ритмом канкана в быстрой части напомнил о тайной страсти Цискаридзе к оперетте и кабаре, которую мудро уловил Григорович, поставив вчерашнего выпускника с трудно выговариваемой грузинской фамилией на роль Конферансье в «Золотом веке».

Второе отделение было полностью посвящено балетным поздравлениям от ведущих мировых школ: Академии балета Ла Скала, МГАХ, Штутгартский балет Джона Кранко, Датская королевская школа, школа национального балета Токио. Отсутствовала школа из Гран опера по причине выпускных экзаменов. После представления руководители школ вышли на сцену вместе с учениками.
Юбилей академии имени Вагановой в Большом. Второе отделение

Ну и самый интересный третий акт, перед которым появился традиционный занавес Большого театра. Зрители увидели «Пахиту». Выбор удивительно точен. Премьеру спектакля в Париже 1 апреля 1846 года танцевал брат Петипа Люсьен вместе с легендарной Карлоттой Гризи, кузиной прославленных певиц Джулии и Джудитты Гризи. Петипа вместе с композитором Минкусом внес в балет значительные изменения, но именно его версия стала классической.

Карлотта Гризи

Французский балет имел солидную литературную основу – новеллу великого испанца Мигеля Сервантеса «Цыганочка» о том, как знатная дама узнала свою потерянную дочь в нищей цыганке. Авторы либретто в 19 веке изменили и осовременили сюжет. Действие происходит в Испании, но во времена наполеоновских войн. Французский генерал требует от испанцев расследования убийства своего брата и его жены с дочерью в 1795 году. Сын генерала, Люсьен, влюблен в цыганку Пахиту. Она оказывается дочерью брата генерала. Балет заканчивается грандиозным гран па со счастливым соединением влюбленных.

Но какой бал в России без полонеза и мазурки? Помните переживания Наташи Ростовой, что ее не взяли в польский, которым открывался каждый бал? А Китти Щербацкая была счастлива на балу до мазурки, на которую Вронский пригласил не ее, а Анну Каренину. А Печорин спас княжну Мэри, удалив пьяного господина, пытавшего «ангажировать ее на мазурку».

Петипа не мог представить бала без этих танцев и ввел их в балет. Гран па по русской традиции начинается с полонеза и мазурки. Цискаридзе несколько изменил костюмы и рисунок танца по сравнению с версией Большого театра, в которой танцевал сам. Во первых, костюмы в полонезе стали светлых пастельных тонов — белые и кремовые.

Жак Луи Давид Коронация Наполеона

В версии Большого театра исполняется помпезный танец в тяжелых бардовых бархатных платьях а ля Жозефина с картины Давида «Коронация Наполеона».
В представленной Цискаридзе редакции со сцены в зал пахнуло юностью, легкостью, светом. Светлые костюмы отлично гармонировали с бело-красными польскими одеяниями детей в мазурке. Эта детская мазурка — выше всяких похвал! Такой станцованности, слаженности, задора сцена Большого не видела. Сравните запись детской мазурки из Большого и версию юбилейного вечера. Небо и земля.

Но вот вслед за детьми появляется главная прима, Ассолюта, как прозвали ее в Ла Скала, Светлана Захарова.

Балерина номер один Большого театра была многолетней партнершей Цискаридзе и их дуэты как в классических балетах «Жизель» и «Лебединое озеро», так и в современных «Сне в летнюю ночь» Ноймайера, незабываемы. Особенно нравится дуэт Тезея и Ипполиты.

Николай Максимович сделал Светлану настоящей царицей бала, что особенно радует на фоне не прекращающихся попыток отодвинуть ее с первой линии в угоду «молодых и ранних». В «Пахите» всем определено место согласно табелю о рангах. И это хорошо. В своей золотой пачке с алой розой в волосах Захарова царила на сцене. Абсолютный контакт не только с партнером, но и потрясающая синхронность с кордебалетом. Кому показалось плохо отрепетировано — позор, не надо врать, лучше раскройте глаза. Ректор готовился к этому вечеру возвращения в родной дом долго и тщательно. Не случайно мучил учащихся вопросом о месте действия. Испанские гребни и розы в волосах, подобие мантилий в кружевах пачек, но главное — руки, в которых кастаньет! Балет пронизан звоном кастаньет! Зритель их слышит!
Под стать Захаровой был ее партнер Денис Родькин, которому Цискаридзе открыл многие секреты этой роли. Мундир с красно-золотым шитьем в точности повторял костюм Цискаридзе и великолепно гармонировал с золотом и алой розой Ассолюты. В Кремле с голубой Севенард Родькин предстанет в ослепительно белом с серебром костюме.

Выпускной АРБ в Кремле 2018 Пахита Э.Севенард -Д. Родькин (часть 1)

Все-таки балет — костюмное искусство. Уже давно пора понять, что творческий «минимализм» балетных тренников на сцене происхождением своим имеет не творческую креативность, но нехватку финансов. В России, как повелось с Анны Иоановны, на балет, славу страны, денег никогда не жалели. И парад вариаций прим и солисток Большого, родом из Академии русского балета, это подтвердил. Пачки одна другой ярче, наряднее, цвета настолько изысканные, что сложно описать сочетание нескольких цветов в каждом костюме. Глаз радуется и веселится от одного созерцания этого великолепия. Открыл парад вариаций Оскар Фрейм. После него появилась небесно-голубая Элеонора Севенард, внучатая племянница легендарной Кшесинской. Легчайшими, невесомыми прыжками она пересекла диагональ сцены Большого, вызвав шквал аплодисментов и восторженные крики восхищенной публики. За ней кантиленную партию, подчеркивающую совершенство ее линий, в фиолетовом пропела Алена Ковалева.

В игривой вариации с великолепными вращениями с переходом с одной ноги на другую и в нежно розовом платье появилась первая выпускница ректора Цискаридзе Ксения Жиганшина. Ну а после трех новых выпускниц Вагановки в бой пошла старая артиллерия прим и премьеров Большого. Вечер шел по нарастающей — от юности к зрелости. Всегда холодноватая и сдержанная Ольга Смирнова предстала пылкой испанкой. Страстью были проникнуты контрастные цвета ее красно-черно-золотого костюма с пышной юбкой и подчеркнутой осиной талией. Ну умеет Цискаридзе открыть и подчеркнуть все достоинства участниц. И станцевала Ольга отлично. Особый восторг публики вызвали ее релеве. В танцы прекрасных дам ворвался вариацией из «Дон Кихота» Михаил Лобухин. За ним вышла в красно-золотой пачке новая прима Большого Юлия Степанова, открытие худрука Махара Вазиева. Завершила парад див Большого Евгения Образцова своим хрустальным танцем.

И вариации короля и королевы этого роскошного бала Дениса Родькина, прошедшего в мазурке и Светланы Захаровой, показавшей публике эталонное релеве. Вы тут уже кому-то аплодировали? Посмотрите как надо. Вот он, эталон.

А темп, ритм, вихрь этого бала все нарастали. И в этом мощном крещендо — тоже дух Петипа. Построение ансамблей по нарастающей — от него. Вместе с выпускницами Вагановки этого года в двойках вышли и примы Большого. Ковалева станцевала со Степаноаой, а Смирнова – с Жиганшиной. Фантастической диагональю прыжков отметил Лобухин, а юная Севенар, пройдя в релеве всю диагональ огромной сцены Большого, бросила вызов двум примам Смирновой и Захаровой. Но так и должно быть! Гран па- это балетное соревнование, танцевальный турнир, где каждый показывает предел своего мастерства. И азарт тут не меньший, чем на проходящем в Москве чемпионате по футболу. Там команды соревнуются, а тут прима приму спрашивает танцем: «А ты так можешь?» Как говорится, кто кого перетанцует. Евгения Образцова завершила этот негласный турнир танцевальных способностей.

А действие неслось стремительно к своему финалу. После еще одного выхода младших воспитанников в мазурке на сцене появилась Захарова и вот, оно, это «око бури», ее мощные, вихревые, исполненные в невероятном темпе, но на почтовой марке, фуэте. Еще один эталон доя соперниц. Захарова была несомненной и неоспоримой победительницей этого потрясающего танцевального турнира и заставила зрителей поверить, что время повернуло вспять: они снова увидели дебют Захаровой в давнеф «Пахите» Большого. Об этом мне сказал сосед по креслу: «Так танцевать в 39 лет!» Время не властно над балериной номер один русского балета. Ее любимый партнер, а сейчас организатор вечера в своем родном доме Большом театре, смог подчеркнуть, что она — действительно Ассолюта. Назвавшие Каллас «божественной» завсегдатаи Ла Скала не ошиблись и на сей раз. Что творилось в зале во время этих золотых 32 фуэте, не описать. Зал ревел от восторга, что, увы, сейчас не часто бывает в его стенах.

Заключительный дуэт Пахиты с Люсьеном потонул в восторженных криках. Музыки практически не было слышно. Заключительная практически скульптурная композиция со всеми участниками была настолько красива, что публика разочарованно вздыхала из-за слишком быстро пошедшего занавеса. На это великолепие поз и буйство красок хотелось смотреть и смотреть.

Юбилей академии имени Вагановой в Большом. Третье отделение

На поклоны с участниками спектакля вышли и прославленные педагоги. Нынешние примы обнимали своих учителей, что было невероятно трогательно. Академию поздравили все зарубежные коллеги. Поэтому особенно резало глаз отсутствие руководства Большого театра, Это тем более удивительно, что художественный руководитель Большого балета Махар Вазиев — выпускник вагановского училища. Увы, ни одного доброго жеста в адрес альма матер на сцене Большого у него не нашлось. Между тем в буклете руководство Акалемии выразило благодарность и директору Большого Владимиру Урину, и Вазиеву за возможность проведения юбилейного вечера в Большом.

На сцену вынесли корзины роз и букеты, в том числе и мой. Во вложенной записке написала: «С возвращением в Большой театр!» Писалось это накануне представления, но после его завершения правильно было бы написать: «С триумфальным возвращением в Большой театр!»

Пресс-служба Академии русского балета им.А.Я.Вагановой

Долго этого ждала откликов, а они странные очень. Балетфренды злобой и желчью исходят. Первый признак от обратного, что все отлично прошло. Долго не хотели запись третьего акта выкладывать, трансляцию в инете прервали. А все равно юбилейный
вечер нанес непоправимый урон разрекламированному «Нурееву», на которого якобы билетов уже нет в продаже. Посмотрели будущие зрители «Нуреева» юбилейный вечер и фокус восприятия серебряковского «шедевра» у них сбился. И стали у балетфрендов на форуме разочарованные рецензии появляться. Вот ждал одного, а получил другое. Вот на репетициях на видео от дуэта Рудика с Эриком дух захватывало, а на сцене страсть куда то ушла, Эрик еле ползет, стремительность исчезла, И все в таком роде… Даже поклонники разочаровались в «Нурееве» и этого скрыть не могут. Открытым текстом пишут.

Денис Давыдов
Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные Глава вторая
Анекдоты о разных лицах, преимущественно об Алексее Петровиче Ермолове

С. Тончи. Портрет императора Павла I

В царствование сумасшедшей памяти императора Павла, командир одного из артиллерийских полков, генерал-майор Каннабих, читал лекции тактики во дворце; значительнейшие лица в государстве и в том числе фельдмаршал князь Николай Васильевич Репнин, желая угодить государю, являлись слушать эти лекции. Чтобы вернее изобразить нелепость читателя и читаемого, я здесь приведу несколько слов из них, причём неправильные ударения и произношения я буду изображать соответствующими им буквами: «Э, когда командуют: по взводно направо, офицер говорит коротко во; э, когда командуют: по взводно на лево, то просто на лево. Офицер, который тут стоял, так эспонтон держал и так маршировал; и только всего, и больше ничего», и т.д. Этот бессмысленный генерал подписывал следующим образом билеты увольняемых в отпуск рядовых: «всемилостивейшего государя моего генерал-майор, Св. Анны I-й степени и Анненской шпаги, табакерки с вензеловым изображением его величества, бриллиантами украшенной и тысячи душ кавалер».

В царствование этого государя комендантом шлиссельбургской крепости, куда ссылались важнейшие государственные преступники был почтенный, добрый и примерно благородный генерал Аникеев. Этот комендант, с трудом выучившийся подписывать свою фамилию, ободрял заключенных, в судьбе которых он принимал истинно-отеческое участие. Однажды прислан был к нему француз, которого надлежало предварительно высечь кнутом, а потом заключить в крепость. Почтенный Аникеев, приказав всем выйти из комнаты, кроме француза, сказал ему: «пока я буду ударять кнутом об пол, а ты кричи как можно жалостливее». По приведении в исполнение этой процедуры, Аникеев призвал подчиненных, до коих доходили крики француза, и сказал им: «преступник уже наказан, отведите его куда следует». Павел, узнав однажды что Дехтерев (впоследствии командир С.-Петербургского драгунского полка) намеревается бежать за границу, потребовал его к себе. На грозный вопрос государя: «справедлив ли этот слух?» смелый и умный Дехтерев отвечал: «правда, государь, но к несчастью кредиторы меня не пускают». Этот ответ так понравился государю, что он велел выдать ему значительную сумму денег и купить дорожную коляску.

Джордж Доу Уваров Фёдор Павлович (1773—1824)

Однажды государь, выходя из своего кабинета, и увидав свое семейство, с которым находился почтенный и доблестный Федор Петрович Уваров, сказал им, указывая на свою палку, называемую берлинкой: «этой берлинке хочется по чьим-то спинам прогуляться». Все присутствующие были неприятно поражены этими словами, но государь, подозвав к себе Уварова, передал весьма хладнокровно какое-то приказание. Император Павел оставшись недовольным великим Суворовым, отставил его от службы; приказ о том был доставлен великому полководцу близ Кобрина. Приказав всем войскам собраться в полной парадной форме, он сам предстал пред ними во всех своих орденах. Объявив им волю государя, он стал снимать с себя все знаки отличий, причём говорил: «этот орден дали вы мне, ребята, за такое-то сражение, этот за то», и т.д. Снятые ордена были положены им на барабан. Войска, растроганные до слез, воскликнули: «не можем мы жить без тебя, батюшка Александр Васильевич, веди нас в Питер». Обратившись к присланному с высочайшим повелением генералу (по мнению некоторых то был Линденер) Суворов сказал: «доложите государю о том, что я могу сделать с войсками». Когда же он снял с себя фельдмаршальский мундир и шпагу и заменил его кафтаном на меху, то раздались раздирающие вопли солдат. Один из приближенных, подойдя в нему, сказал ему что-то на ухо; Суворов, сотворив крестное знамение рукою, сказал: «что ты говоришь, как можно проливать кровь родную». Оставив армию, он прибыл в село Кончанское Новгородской губернии, где и поселился. Через несколько времени Павел, вследствие просьбы римского императора, писал Суворову замечательное письмо, в коем он просил его принять начальство над австрийскими войсками. Получив письмо, Суворов отвечал: «оно не ко мне, потому что адресовано на имя фельдмаршала, который не должен никогда покидать своей армии», и отправился в окрестные монастыри, где говел. Павел приказал между тем приготовить ему Шепелевский дворец; видя, что Суворов медлит приездом, он отправил к нему племянника его генерала князя Андрея Ивановича Горчакова с просьбой не откладывать более прибытия своего в столицу. На всех станциях ожидали Суворова офицеры, коим было приказано приветствовать фельдмаршала от имени государя и осведомиться о его здоровье. Государь лично осмотрел отведенный для Суворова дворец, откуда были вынесены часы и зеркала; тюфяки были заменены свежим сеном и соломою. Суворов, не любивший пышных приемов, прибыл в простой тележке к заставе, где и расписался; ожидавший его здесь генерал-адъютант не успел его приветствовать. По мнению некоторых, Суворов виделся ночью с государем и беседовал с ним довольно долго. На следующий день, когда все стали готовиться к разводу, государь спросил кн. Горчакова: «а где дядюшка остановился? попросите его к разводу». Кн. Горчаков отыскал его с трудом на Шестилавочной у какого-то кума, на антресолях; когда он передал ему приглашение государя, Суворов отвечал: «ты ничего не понимаешь: в чём же я поеду?» Когда Горчаков объявил ему, что за ним будет прислана придворная карета, упрямый старик возразил: «поезжай к государю и доложи ему, что я не знаю в чём мне ехать». Когда доведено было о том до сведения Павла, он воскликнул: «он прав, этот дурак (указывая на Обольянинова) мне не напомнил о том; приказать тотчас написать сенату указ о том, что отставленный от службы фельдмаршал граф Суворов-Рымникский паки принимается в службу со всеми его прерогативами». Получив указ, Суворов прибыл во дворец, где упав к ногам Павла, закричал: «ах, как здесь скользко». Государь, объявивший Суворову, что ему надлежало выбрать в свой штаб людей, знакомых с иностранными языками, пожелал видеть их; Суворов, принявший за правило противоречить во всём государю, представил ему тотчас коменданта своей главной квартиры Ставракова (человека весьма ограниченного и занимавшего ту же должность в 1812 году), который на вопрос государя, на каких языках он говорит, отвечал: «на великороссийском и на малороссийском». Когда Павел, обратясь к Суворову, сказал: «вы бы этого дурака заменили другим», он отвечал: «о помилуй Бог! это у меня первый человек!»

Карл Карлович ШТЕЙБЕН Александр Васильевич Суворов

Впоследствии были присланы от короля сардинского знаки св. Маврикия и Лазаря для раздачи отличившимся, и низшую степень этого ордена камердинеру его Прошке за сбережение здоровья фельдмаршала. Раздав их лицам, не выказавшим особого мужества и усердия, Суворов спросил Ставракова, что говорят в армии? На ответ Ставракова, что присланные ордена были им розданы плохим офицерам, Суворов сказал: «ведь и орден-то плох». Таким же образом поступил он в отношении к ордену Марии-Терезии. В день отъезда Суворова из Петербурга в армию, поданы были ему великолепная карета и ряд экипажей для его свиты, состоявшей, по воле государя, из камергеров и разных придворных чиновников. Перепрыгнув три раза через открытые дверцы кареты, Суворов сел в фельдъегерскую тележку и прибыл весьма скоро в Вену, где его неожиданный и быстрый приезд немало всех изумил. Сидя, в карете с австрийским генералом Кацом, Суворов на все его рассказы о предстоящих действиях, зажмурив глаза повторял: «штыки, штыки». Когда Кац объявил ему, что к концу года союзникам надлежит находиться в таком то пункте, Суворов резко отвечал: «кампания начнется на том пункте, где по мнению вашему союзники должны находиться к концу года, а окончится где Бог велит». К умирающему Суворову прислан был обер-шталмейстер граф Иван Павлович Кутайсов с требованием отчета в его действиях; он отвечал ему: «я готовлюсь отдать отчет Богу, а о государе я теперь и думать не хочу». Гроб сего великого человека, впавшего в немилость, сопровождали лишь три батальона; государь, не желая чтобы военные отдали последний долг усопшему герою, назначил во время его похорон развод.

Тарас Шевченко. Портрет Г.А. Потемкина

Хотя Суворов находился весьма часто в явной вражде с Потемкиным, но он отдавал ему полную справедливость, говоря: «ему бы повелевать, а нам бы только исполнять его приказания». Проезжая в тележке через Херсон, он всегда останавливался у собора, поклониться праху сего знаменитого мужа. Павел приказал разрушить все здания, мало-мальски напоминавшие Потемкина, коего прах велено было вынести из церкви, где он покоился, и перенести на общее кладбище. Хотя смотритель, коему было приказано привести это приказание в исполнение, был немец от рождения, но этот высокий человек, имя которого я к сожалению не упомню, не решился этого сделать; он оставил славный прах на месте, заложив лишь склеп камнями.

Фёдор Васильевич Ростопчин .Портрет работы Сальватора Тончи, 1800

Граф Ф. В. Ростопчин был человек замечательный во многих отношениях; переписка его со многими лицами может служить драгоценным материалом для историка. Получив однажды письмо Павла, который приказывал ему объявить великих князей Николая и Михаила Павловичей незаконнорожденными, он между прочим писал ему: «Вы властны приказать, но я обязан Вам сказать, что если это будет приведено в исполнение, в России не достанет грязи, чтобы скрыть под нею красноту щек Ваших». Государь приписал на этом письме: «Vous êtes terrible, mais pas moins trés juste»[4]. Эти любопытные письма были поднесены Николаю Павловичу, через графа Бенкендорфа, бестолковым и ничтожным сыном графа Федора Васильевича, графом Андреем. Павел сказал однажды графу Ростопчину: «так как наступают праздники, надобно раздать награды; начнем с андреевского ордена; кому следует его пожаловать?» Граф обратил внимание Павла на графа Андрея Кирилловича Разумовского, посла нашего в Вене.

Портрет князя Андрея Кирилловича Разумовского

Государь, с первой супругой коего великой княгинею Наталиею Алексеевною Разумовский был в связи, изобразив рога на голове, воскликнул: «разве ты не знаешь?» Ростопчин сделал тот же самый знак рукою и сказал: «потому-то в особенности и нужно, чтобы об этом не говорили!» Во время умерщвления Павла, князь Владимир Михайлович Яшвиль, человек весьма благородный, и Татаринов, задушили его, для чего шарф был с себя снят и подан Яковом Федоровичем Скарятиным. Беннингсен, боявшийся чтобы Павел не убедил своих убийц, ударил его в голову, сказав: «nous nous sommes trop avancés pour pouvoir reculer; quand on veut faire une omelette, il faut commencer par casser les oeufs»[5]. Граф Николай Александрович Зубов изрубил саблею высокого драбанта, стоявшего у двери; камердинер Павла был ранен саблею в щеку; он поступил впоследствии к цесаревичу. Фоку, придворному чиновнику, коего брат служил в артиллерии, проезжавшему в это время мимо дворца, кучер сказал: «ну! барин, там ужасная идет завируха». За два дня до того, вся молодежь говорила о том во всех гостиницах. Марию Федоровну, порывавшуюся играть роль Екатерины II, осадили. Подробности были мне сообщены братом Александром Михайловичем Каховским, которому в свою очередь рассказывали их сами Беннингсен и Фок.

Убийство императора Павла 1

По возвращений своем из Персидского похода, в 1797 году, Алексей Петрович Ермолов служил в четвертом артиллерийском полку, коим командовал горький пьяница Иванов, предместник князя Цицианова (брата знаменитого правителя Грузии). Этот Иванов, во время производимых им учений, имел обыкновение ставить позади себя денщика, снабженного флягою с водкой; но команде Иванова: зелена, ему подавалась фляга, которую он быстро осушивал. Он после того обращался к своим подчиненным с следующей командой: «физики, делать всё по старому, а новое — вздор». Рассердившись однажды на жителей города Пинска, где было нанесено оскорбление подчинённым ему артиллеристам, Иванов приказал бомбардировать город из 24-х орудий, но благодаря расторопности офицера Жеребцова снаряды были поспешно отвязаны и город ничего не потерпел. Пьяный Иванов, не заметивший этого обстоятельства, приказал по истечении некоторого времени прекратить пальбу; вступив торжественно в город и увидав в окне одного дома полицмейстера Лаудона, он велел его выбросить из окна.

ЕРМОЛОВ Алексей Петрович

Будучи произведен по возвращении из похода в Персию в подполковники, молодой Ермолов[6], командовавший артиллерийскою ротою, проживал в Несвиже; он квартировал вместе с доблестным князем Дмитрием Владимировичем Голицыным, братом его умным князем Борисом и двоюродным их братом князем Егором Алексеевичем. Ермолов был поручен еще в войну 1794 года командиру Низовского полка полковнику Ророку, который в свою очередь передал его капитану того же полка Пышницкому (впоследствии начальнику дивизии); он подружился здесь с подпоручиком Низовского полка князем Любецким, известным по своим высоким способностям и обширным сведениям[7]. Александр Михайлович Каховский, единоутробный брат А. П. Ермолова[8], столь замечательный по своему необыкновенному уму и сведениям, проживал спокойно в своей деревне Смолевичи, находившейся в 40 верстах от Смоленска, где был губернатором Тредьяковский, сын известного пиита, автора Телемахиды.

Дом Александра Михайловича

Богатая библиотека Каховского, его физический кабинет; наконец празднества даваемые им, привлекали много посетителей в Смолевичи, куда молодой Ермолов прислал шесть маленьких орудий, взятых им в Праге после штурма этого предместья и небольшое количество пороха, коим воспользовался хозяин для делания фейерверков. Независимое положение Каховского, любовь и уважение коими он везде пользовался, возбудили против него, против его родных и знакомых недостойного Тредьяковского, заключившего братский союз с презренным Линденером, любимцем императора Павла. Каховский и все его ближайшие знакомые были схвачены и посажены в различные крепости под тем предлогом, что будто бы они умышляли против правительства; село Смолевичи с библиотекою и физическим кабинетом было продано с публичного торга, причём каждый том сочинения и каждый инструмент были проданы порознь; Линденер удержал у себя из вырученной суммы 20 000 рублей, а Тредьяковский 15 000 рублей. Село Смолевичи досталось Реаду[9]. Во время отступления наших войск от западной границы в первую половину отечественной войны, Ермолов, проходивший со штабом первой армии через Смолевичи, нашел здесь много книг с гербом Каховских. Между тем гроза, разразившаяся над Каховским, не осталась без последствий и для Ермолова, которого было приказано арестовать. Отданный под наблюдение поручика Ограновича, он был заперт в своей квартире, причём все окна, обращенные на улицу, были наглухо забиты и к дверям был приставлен караул; одно лишь окно, к стороне двора, осталось отворенным. Вскоре последовало приказание о том, чтобы отвезти Ермолова на суд к Линденеру, проживавшему в Калуге; невзирая на жестокие морозы, Ермолов был посажен с Ограновичем в повозку, на облучке которой сидело двое солдат с обнаженными саблями, и отправлен через Смоленск в Калугу. Остановившись для отдыха в Смоленске, Ермолов был предупрежден губернским почтмейстером, давним приятелем его семейства, о презренных свойствах Линденера, не любившего щадить кого бы то ни было. Между тем прислано было из С. Петербурга высочайшее повеление о прощении подсудимых, вина которых была даже в Петербурге найдена ничтожною. Приезд Ермолова в Калугу, где он остановился у дома Линденера, возбудил всеобщее любопытство, Линденер, будучи в то время нездоров, приказал привести к себе в спальню Ермолова, которому было здесь объявлено высочайшее прощение. Линденер почел однако нужным сделать строгий выговор Ермолову, которого вся вина заключалась лишь в близком родстве и дружбе с Каховским; заметив удивление на лице Ермолова, Линденер присовокупил: «хотя видно, что ты многого не знаешь, но советую тебе отслужить пред отъездом молебен о здравии благодетеля твоего — нашего славного государя». Приняв во внимание советы многих, утверждавших, что если им не будет отслужен молебен, то он вновь неминуемо подвергнется новым преследованиям, Ермолов, исполнив против воли приказание Линденера, отправился с Ограновичем в обратный путь. Между тем коварный Линденер, донося государю о приведении в исполнение его воли, изъявлял однако сожаление, что его величество помиловал шайку разбойников заслуживающих лишь строжайшего наказания. Ермолов, возвратившись в своей роте, оставался спокойным в течении пятнадцати дней, но прибывшему после того фельдъегерю было приказано доставить его в С. Петербург со всеми его бумагами; так как опасались бегства обвиненного, то фельдъегерю было приказано оказывать ему дорогою всевозможное внимание. Прибыв в Царское Село, Ермолов и его спутник спокойно обедали и оставались здесь до наступления темноты; введенный в заблуждение ласковым обращением фельдъегеря, Ермолов полагал что государь имел намерение дать ему новое назначение, но когда ему было объявлено, что они прибудут в С. Петербург лишь ночью, дабы не быть никем узнанным, он убедился в том, что его здесь ожидало. Остановившись сперва у квартиры генерал-прокурора Лопухина на Гагаринской пристани, они были пересланы в дом занимаемый тайною канцеляриею — находившийся на английской набережной. Вследствие приказания старшего чиновника этой канцелярии, Ермолова повезли на время в Петропавловскую крепость, где заперли в каземат, находящийся под водою в Алексеевском равелине.

Алексеевский равелин

Комната, в которой он был заключен под именем преступника №9, имела 6 шагов в поперечнике и печку, издававшую сильный смрад во время топки; комната эта освещалась одним сальным огарком, которого треск, вследствие большой сырости, громко раздавался, и стены её от действия сильных морозов были покрыты плесенью. Наблюдение за заключенными было поручено Сенатского полка штабс-капитану Иглину и двум часовым, неотлучно находившимся в комнате. Весьма часто, когда Ермолов обращался с каким-либо вопросом к одному из них, наиболее добродушному, он получал в ответ: «не извольте разговаривать; нам это строго запрещено; не равно это услышит мой товарищ, который тотчас всё передает начальству». После трехнедельного заключения, он был повезен, в 7 часов утра, к Лопухину, у которого он застал несколько лиц в анненских лентах. Лопухин, строго приказав ему ничего не таить во время допроса, велел провести его в свою канцелярию; пройдя через ряд темных комнат, он вступил в ярко освещенный кабинет, где нашел чиновника Макарова, некогда коротко знакомого с отцом его, и встрече с коим в этом месте немало удивился. По совету Макарова, Ермолов написал на имя государя письмо, которое, будучи сообща исправлено, было им переписано начисто. Хотя оно было несколько раз прочитано и по возможности исправлено, но от внимания сочинителя и читателей ускользнуло одно выражение, которое, возбудив гнев Павла, имело для Ермолова самые плачевные последствия. В начале письма находилось следующее: «чем мог я заслужить гнев моего государя?» Прочитав письмо, государь приказал вновь заключить Ермолова в Алексеевский равелин, где он уже оставался около трех месяцев. По прошествии этого времени Ермолову было приказано одеться потеплее и готовиться к дальней дороге; ему были возвращены: отобранное платье, белье, тщательно вымытое и принадлежавшие ему 180 рублей. В подорожной курьера не было обозначено места ссылки, но сказано было лишь: «с будущим». На все вопросы Ермолова, курьер, который был родом турок, долго хранил упорное молчание; он был окрещен и благодетельствован дядею отца Ермолова. Узнав о том, что он едет с родственником своего благодетеля, курьер, сделавшись весьма ласковым с ним, уведомил его, что ему было приказано передать его костромскому губернатору, почтенному и доброму Николаю Ивановичу Кочетову, для дальнейшей отсылки в леса Макарьева на Унже.

Костромской кремль

Будучи доставлен к губернатору, Ермолов узнал в сыне его бывшего сотоварища своего по московскому университетскому пансиону; по просьбе своего сына благородный Кочетов представил в Петербург, что в видах лучшего наблюдения за присланным государственным преступником, он предпочел оставить его в Костроме. Это распоряжение костромского губернатора относительно Ермолова было одобрено в С. Петербурге. Здесь Алексей Петрович встретился и долго жил с знаменитым впоследствии Матвеем Ивановичем Платовым, имевшим уже восемь человек детей. Платов, уже украшенный знаками св. Анны 1 степени, Владимира 2 степени, св. Георгия 3 класса, был сослан по следующей причине: государь, прогневавшись однажды на генерал-майоров: Трегубова, князя Алексея Ивановича Горчакова и Платова, приказал посадить их на главную дворцовую гауптвахту, где они оставались в течении трех месяцев. Платов видел во время своего ареста следующий сон, который произвел на него сильное впечатление: «закинув будто бы невод в Неву, он вытащил тяжелый груз; осмотрев его, он нашел свою саблю, которая от действия сырости покрылась большою ржавчиною». Вскоре после того пришел к нему генерал-адъютант Ратьков (этот самый Ратьков, будучи бедным штаб-офицером, прибыл в Петербург, где узнал случайно одним из первых о кончине императрицы; тотчас поскакал с известием о том в Гатчину, но встретив уже на половине дороги императора Павла, поспешил поздравить его с восшествием на престол. Анненская лента, звание генерал-адъютанта и 1000 душ крестьян были наградами его усердия)

М-И-Платов. Ф. Вендармини

Ратьков принес, по высочайшему повелению, Платову, его саблю, которую Платов вынул из ножен, обтер об мундир свой и воскликнул; «она еще не заржавела, теперь она меня оправдает». Ратьков, видя в этом намерение бунтовать казаков против правительства, воспользовался первым встретившимся случаем чтобы донести о том государю, который приказал сослать Платова в Кострому. Между тем Платов, выхлопотавший себе отпуск, отправился через Москву на Дон, но посланный по высочайшему повелению курьер, нагнав его за Москвой, повез в Кострому. Однажды Платов, гуляя вместе с Ермоловым в этом городе, предложил ему, после освобождения своего, жениться на одной из своих дочерей; он в случае согласия обещал назначить его командиром атаманского полка. Платов, изумлявший всех своими практическими сведениями в астрономии, указывая Ермолову на различные звезды небосклона, говорил: «вот эта звезда находится над поворотом Волги к Югу; эта — над Кавказом, куда бы мы с тобой бежали, если бы у меня не было столько детей; вот эта над местом, откуда я еще мальчишкою гонял свиней на ярмарку». Ермолов, воспользовавшись своим заточением, приобрел большие сведения в военных и исторических науках; он также выучился весьма основательно латинскому языку у соборного протоиерея и ключаря Егора Арсеньевича Груздева, которого будил ежедневно рано словами: «пора, батюшка, вставать: Тит Ливий нас давно уже ждет». Вскоре Платов был прощен и вызван в Петербург. Так как он был доставлен в Петербург весьма поздно вечером, то его по приказанию Лопухина свезли на ночь в крепость, где он был посажен рядом с врагом своим графом Денисовым. Так как государь должен был принимать его на другой день, то он, за неимением собственного мундира, надел мундир Денисова, с которого спороли две звезды. Государь был весьма милостив к Платову, получившему приказание следовать через Оренбург в Индию. Между тем правитель дел инспектора артиллерии, майор Казадаев, женатый на дочери генерала Резвого, любя Ермолова, советовал ему написать жалобное письмо к свояку своему, графу Ивану Павловичу Кутайсову (женатому на другой дочери Резвого) который ручался в том, что выхлопочет ему полное прощение и возвращение всего потерянного. При этом случае упрямство, коим всегда отличался Ермолов, обнаружилось в полном блеске. Хотя он благодарил Казадаева за его дружеское участие, но вместе с тем отказался писать к графу Кутайсову. Таким образом он отказался от царского прощения, которое по ходатайству графа Кутайсова не замедлило бы последовать и тем обрекал себя на заточение, которое могло быть весьма продолжительным. В это время проживал в Костроме монах Авель, который был одарен способностью верно предсказывать будущее; находясь однажды за столом у губернатора, Авель предсказал день и час кончины императрицы Екатерины с необычайною верностью. Простившись с жителями Костромы, он объявил им о намерении своем поговорить с государем; он был, по приказанию Павла, посажен в крепость, но вскоре выпущен. Возвратившись в Кострому, он предсказал день и час кончины Павла. Добросовестный и благородный исправник подполковник Устин Семенович Ярлыков, бывший адъютантом у генерала Воина Васильевича Нащокина, поспешил известить о том Ермолова. Всё предсказанное Авелем буквально сбылось. Авель находился в Москве во время восшествия на престол Николая; он тогда сказал о нём: «змей проживет тридцать лет».

Портрет Александра I кисти неизвестного художника

По вступлении на престол императора Александра, формуляр Ермолова, который был вовсе исключен из службы, был найден с большим трудом в главной канцелярии артиллерии и фортификации. Граф Аракчеев пользовался всяким случаем, чтобы выказать свое к нему неблаговоление; имея в виду продержать его по возможности долее в подполковничьем чине, граф Аракчеев переводил в полевую артиллерию ему на голову, либо отставных, либо престарелых и неспособных подполковников. Однажды конная рота Ермолова, сделав переход в 28 верст по весьма грязной дороге, прибыла в Вильну, где в то время находился граф Аракчеев. Не дав времени людям и лошадям обчиститься и отдохнуть, он сделал смотр роте Ермолова, которая быстро вскакала на находящуюся вблизи высоту. Аракчеев, осмотрев конную выправку солдат, заметил беспорядок в расположении орудий. На вопрос его: «так ли поставлены орудия на случай наступления неприятеля?» Ермолов отвечал: «я имел лишь в виду доказать вашему сиятельству, как выдержаны лошади мои, которые крайне утомлены». — «Хорошо, — отвечал граф, — содержание лошадей в артиллерии весьма важно». Это вызвало следующий резкий ответ Ермолова в присутствии многих зрителей: «жаль, ваше сиятельство, что в артиллерии репутация офицеров зависит от скотов». Эти слова заставили взбешенного Аракчеева поспешно возвратиться в город. Это сообщено мне генералом Бухмейером. Во время отступления первой армии к Смоленску, Ермолов, увидя что многие отставшие солдаты дозволяли себе грабить встречаемые ими на пути церкви, требовал примерного наказания виновных. Вследствие отданного Барклаем приказания, главнейшие преступники были повешены. Так как приговор был приведен в исполнение 22-го июля, то цесаревич, не раз упрекавший за это Ермолова, говорил: «я никогда не прощу вам, что у вас в армии, в день именин моей матушки, было повешено пятнадцать человек». Это мне сообщено Ермоловым и Курутою. Отправляя князя Волконского в армию, Государь сказал ему: «узнай, отчего при сдаче Москвы не было сделано ни одного выстрела; спроси у Ермолова, он должен всё знать». Ермолов, избегая встречи с князем Волконским, уехал на время из штаба. Однажды Платов сказал, в 1812 году, Ермолову, называвшему Вольцогена wohl-gezogen: «пришли ты мне этого скверного немца-педанта; я берусь отправить его в авангардную цепь, откуда он конечно не вернется живым».

На картине Алексея Кившенко, ставшей знаменитой, среди участников военного совета в Филях, есть и генерал Ермолов, который отстаивал мнение не отдавать Москву Наполеону, а дать ему решительный встречный бой.

После сражения при Бриенне, государь, проезжая сквозь ряды войск, отдававших ему честь, сказал Ермолову следующие, замечательные слова: «в России все почитают меня весьма ограниченным и неспособным человеком; теперь они узнают, что у меня в голове есть что-нибудь». Когда его величество повторил это же самое в Париже, Ермолов возразил ему: «подобные слова редки в устах частных людей; но они несравненно реже встречаются у государей. Они тем более удивительны, что в настоящую великую эпоху слава вашего величества не уступает славе величайших монархов в истории». В Париже Ермолов увидал в числе представлявшихся нашему государю генерала Лекурба, человека исполинского роста, одетого в мундир времен республики. Он разговорился с ним о знаменитой кампании его в Граубиндене. Лекурб сказал ему громко, указывая на французских маршалов, тут находившихся: «je ne voudrais pas de ces pleutres-là pour des chefs de demi-brigades»[10]. В 1815 году Ермолов, возвращавшийся из Парижа, остановился в Эрфурте: он обласкал хозяина дома, где ему отведена была квартира. Хозяин, будучи тем тронут, дал ему письмо к главе иллюминатов Вейсгаупту, проживавшему в Готе. Пользуясь репутацией весьма либерального человека, Ермолов, не желая дать многочисленным врагам своим нового оружия, не поехал в Готу; посланный им туда генерал Писарев был обласкан Вейсгауптом, который не сказал ему однако ничего особенного. Однажды в 1815 году, государь, оставшись недовольным Ермоловым, за то что он не прибыл к обеденному столу его величества по причине большего количества бумаг, — оказывал ему в продолжении нескольких дней холодность; генерал-адъютант барон Федор Карлович Корф говорил по этому случаю: «Хотя государь теперь недоволен Ермоловым, но он ему скоро простит; быть ему нашим фельдмаршалом и пить нам от него горькую чашу». Первые неудовольствия между Ермоловым и Паскевичем начались в этом же 1815 году; Ермолов, находя дивизию Рота лучше обученною, чем дивизия Паскевича, призвал первую в Париж для содержания караулов, присоединив к ней прусский полк из дивизии Паскевича; так как он самого Паскевича не вызвал, то это глубоко оскорбило сего последнего. Аракчеев сказал однажды Ермолову: «много ляжет на меня незаслуженных проклятий». Ермолов, произведенный в генералы от инфантерии в 1818 году через десять лет после производства своего в генерал-майоры, не принадлежал однако никогда к числу особенных фаворитов государя. Граф Аракчеев, в поздравительном письме своем от 2 августа 1818 года по этому случаю, писал ему между прочим: «когда вы будете произведены в фельдмаршалы, не откажитесь принять меня в начальники главного штаба вашего». Ермолов сказал однажды государю: «мои поселения на Кавказе гораздо лучше ваших; мои необходимы для края, где по причине недостатка в женщинах развелось в больших размерах мужеложство. Моим придется разводить виноград и сарачинское пшено, а на долю ваших — придется разведение клюквы». По мере приближения к Кавказу этих рот, их оставляли в течении года на кавказской линии, где они приучались постепенно к жаркому климату, и зарабатывали себе деньги. Граф Аракчеев и князь Волконский, видя, что расположение государя к Ермолову возрастает со дня на день, воспользовались отъездом его в орловскую губернию, чтобы убедить его величество, что Ермолов желает получить назначение на Кавказ. Ермолов, вызванный фельдъегерем в Петербург, узнал о своем назначении; государь, объявив ему лично об этом, сказал ему: «я никак не думал, чтобы тебе такое назначение могло быть приятно, но я должен был поверить свидетельству графа Алексея Андреевича и князя Волконского. Я не назначил ни начальника штаба, ни обер-квартирмейстера, потому что ты вероятно возьмешь с собой Вельяминова и Иванова». Действительно оба эти генерала, из которых второй погиб преждевременно жертвою ипохондрии, были утверждены в этих должностях. Ермолов, опоздав однажды к обеденному столу на Каменном Острове, вопреки приглашения высланного придворного чиновника, возвратился домой. Государь, увидав его вскоре после того, сказал ему: «мы сели ранее за стол, по случаю отъезда матушки, но я велел тебя непременно звать». Ермолов отвечал на это: «я не люблю употреблять во зло чье бы то ни было внимание, и беспокоить кого бы то ни было; так как я знаю, что вы не дозволили бы себе не встать из за стола для того, чтобы меня встретить, я решился уехать». Государь отвечал: «я сделал бы тоже самое». Ермолов, страдая рожею на ноге в 1821 году, просил однажды государя назначить адъютанта своего, молодого и неимоверно-щедро одаренного природою графа Самойлова флигель-адъютантом; он просил Е.В. сделать это в память службы Потемкина и отца его. Тогда государь отвечал: «ты знаешь, что мне никто не дает адъютантов, а я сам их выбираю, но я сделаю это не для деда, не для отца, а для тебя». На Терекской линии, недалеко от Ставрополя, находилась шотландская колония анабаптистов-сепаратистов, которая значительно разбогатела продажею овощей. Ермолов, не желая терпеть здесь присутствия этих безнравственных людей, изгнал их и поселил вблизи Волжский казачий полк. Ермолов не разделял мнения графа Тормасова, некогда просившего в видах распространения просвещения, пригласить в Грузию католических миссионеров. Прибывшему сюда члену базельского евангелического общества, Зарамбе, Ермолов сказал: «вместо того, чтобы насаждать слово Божие, займитесь лучше насаждением табака». Основатель лондонского библейского общества Пинкертон, обласканный нашим министром духовных дел, прибыл в Грузию, но Ермолов поспешил его выслать. С 1745 года существовала миссия, имевшая целью обращать в христианскую веру осетин, коих привлекали к тому различными подарками. Эта миссия, которую Ермолов называл конной миссией, сопровождаемая 50 казаками, ежегодно стоила казне 50 000 рублей. Главою миссии был архиепископ Досифей из фамилии Пуркеладзе (принадлежавший некогда князю Эристову); этот архиерей, будучи архимандритом, предводительствовал разбойниками и был ранен. По просьбе Ермолова миссия была вызвана, а Досифей выслан. В 1820 году вспыхнуло в Имеретии возмущение вследствие противозаконных требований нашего духовенства; митрополит Феофилакт[11], человек отлично умный и способный, по приказанию князя Голицына[12] стал требовать у жителей возвращения земель, за 50 лет перед тем розданных им в аренду духовенством. Ермолов громко порицал это, говоря: «я слышу руку вора, распоряжающегося в моем кармане, но схватив ее, я увидел, что она творит крестное знамение и вынужден ее целовать». В отсутствие Ермолова, губернатор Тифлиса Роман Иванович Ховен допустил духовенство обратиться к жителям с этим требованием. Вспыхнул мятеж, митрополит бежал, будучи охраняем двумя ротами; прочее духовенство заперлось в соборе, из которого вышел епископ Софроний (из фамилии князей Цулукидзе) в полном облачении, с крестом в руках, и с трудом усмирил мятеж. Хотя епископ Софроний, напуганный возмутителями, и подписал одобрение их воззвания, но за мужество, выказанное им, впоследствии он был награжден анненскою лентою по ходатайству Ермолова, который приказал вывезти с фельдъегерем двух митрополитов Геннателя и Кукателя. При предместнике Ермолова, начальник кавказской линии Дельпоццо поселил близ Назрана и реки Сунжи воинственный и враждебный чеченцам народ ингушей, исповедывавших магометанскую веру. Находясь по торговым делам в Тифлисе, некоторые из их старшин приняли христианскую веру. Возвратясь к себе, они увидели себя поставленными в неприятное положение; прочие единоплеменные им ингуши стали их чуждаться. Вновь обращенные выехали на линию и стали просить Ермолова дозволить им вновь обратиться в магометанство, на что он отвечал им: «ступайте в священникам и поговорите с ними». Они вскоре вновь сделались магометанами. Ермолов просил выслать в Грузию 33 семейства немецких колонистов, хорошо изучивших земледелие; но вместо этого числа, ему прислали 500; один переезд их до Тифлиса стоил казне около миллиона рублей. Ермолов же приготовил на горе близ Мухровани лишь 33 дома; прибывшие немцы были анабаптисты, незнакомые с земледелием, которые менялись между собою женами; 200 из них входили некогда в состав германского контингента Наполеона. Они, не желая подчиняться местным властям, хотели быть под покровительством императрицы Марии Феодоровны; Ермолов потребовал их к себе, и объявил, что если они не дозволят себя наказывать за совершаемые ими преступления, то он немилосердно станет предавать суду виновных. Они, посоветовавшись с своими старшинами, дозволили наказывать тех из них, которых вины будут обнаружены. Вместе с тем Ермолов писал государю: «Прибывшие немцы неспособны к земледелию; переезд их в Грузию стоит весьма дорого, но пусть убыток падет на казну за неосмотрительный вызов иностранцев». Я это знаю от Ермолова, Марченки и некоторых приближенных государя. Большая часть наших писателей, несмотря на известное к Ермолову неблаговоление Николая Павловича, восхваляли Ермолова в прозе и в стихах. Незабвенный наш А. С. Пушкин посещал его несколько раз в Орле; Ермолов сказал ему однажды: «Хотя Карамзин есть историк дилетант, но нельзя не удивляться тому терпению, с каким он собирал все факты и создал из них рассказ, полный жизни». В ответ на это Пушкин сказал ему: «читая его труд, я был поражен тем детским, невинным удивлением, с каким он описывает казни, совершенные Иоанном Грозным, как будто для государей это не есть дело весьма обыкновенное».

Барельеф Встреча А.С. Пушкина с А.П. Ермоловым в Орле

Хотя Ермолов не был никогда облечен властью главнокомандующего, но он присвоил себе права, превышавшие власть этих уполномоченных лиц; он, например, сам назначал начальников на кавказскую линию, в Абхазии и в Дагестане. Оставшись вполне довольным образом действий Шамхала Тарковского, он, священным именем государя наградил его семью тысячами подданных; таким же образом он наградил Аслан-Хана Кюринского — ханством Казикумыхским, заключавшим в себе не менее 15 000 жителей, а Бековича и Татар-Хана наградил обширными землями в Кабарде. Он вместе с тем приобрел для казны почти миллион десятин земли. Находясь в 1821 году в Петербурге, Ермолов прибыл 30-го августа во дворец для принесения поздравлений государю в день его тезоименитства. Государь, сказавший ему по этому случаю: «ты во всё царствование мое в первый раз на моих именинах», хотел возвести его и Раевского в графское достоинство; Ермолов, не желавший того, громко говорил что оно ни к кому так мало не пристало, как к нему и что он в этом не нуждается. Вследствие этого, указа о том и не последовало. Известный статс-секретарь при Потемкине, Василий Степанович Попов упрекал его за то, что он отказался от пожалованной аренды в сорок тысяч рублей на 12 лет.[13] Ермолов не желал принять от Попова 100 десятин земли в Крыму, которые этот последний предлагал ему; Попов приказал даже выстроить дом для Ермолова, согласившегося принять лишь пять десятин земли. Граф Воронцов, находясь с ним также в коротких отношениях, и зная благоволение императора Александра к Ермолову, предлагал также выстроить ему дом на своей земле; но со вступлением на престол Николая, Воронцов вдруг прервал все свои с ним дружеские сношения и не упоминал более о своем прежнем предложении. Воронцов желал овладеть пограничным ему клоком земли, принадлежащим сыну В. С. Попова, где протекал ручей воды, в которой ощущается вообще большой недостаток в Крыму. Не успев склонить Попова (сына статс-секретаря и бывшего адъютанта Ермолова) к уступке этого участка, Воронцов написал его величеству донос, в коем он называл Попова крайне либеральным человеком. Попов был сослан в Вятку, где и оставался в продолжении нескольких лет. Вследствие просьб Ермолова и других лиц, граф Бенкендорф, воспользовавшись отъездом Воронцова за границу, и убедившись через жандармского офицера в несправедливости обвинений, исходатайствовал прощение Попову, который вскоре после умер. Император Александр, приказавший посылать Ермолову всю нашу дипломатическую переписку с прочими дворами, писал ему однажды между прочим: «quant à vos principes si larges». В бытность Ермолова в Султании, старшая жена Шаха передала ему письмо к императрице Марии Феодоровне, в коем находилось следующее: «ты вмещала в себе коробку, где находились первые перла твоей империи»; — Письмо её к императрице Елисавете Алексеевне заключало в себе: «пусть зефир дружбы моей навевает под широкие полы твоего пышного платья». Ермолов, самовольно отправивший Муравьева в Хиву, требовал от Хана чтобы он ему писал как старшему, прикладывал свою печать сверху. Ермолов рассказывал государю, что Хан Хивинский в бумагах своих к нему, величал его следующим образом: «великодушному и великому повелителю стран между Каспийским и Черным морями». Граф Сергий Кузьмич Вязмитинов был человек неглупый, но вялый и нерасторопный; Ермолов называл всегда Вязмитинова, не бывшего никогда военным человеком, тетушкой Кузминишной. Василий Степанович Попов и Дмитрий Прокофьевич Трощинский были люди замечательных способностей и обширного ума; по мнению их надлежало учредить департаменты сената не в столице, но в различных городах, через что значительно бы ускорилось течение дел. Граф Илларион Васильевич Васильчиков человек вполне благородный, благонамеренный, мужественный, но не отличающийся, в сожалению, ни большим умом, ни сведениями; Ермолов, отдававший всегда полную справедливость замечательным доблестям Васильчикова, называл всегда этого генерала, в эпоху его могущества, матушкой—мямлей. Во время войны 1812 года близ Вильны, Ермолов помирил Васильчикова с пылким, но благородным Сеславиным, который, не желая сносить начальнических выходов Васильчикова, наговорил ему много неприятностей. Командуя впоследствии гвардией, Васильчиков не умел предупредить истории семеновского полка, которая имела для многих столь плачевные последствия; извещенный в 1822 году библиотекарем гвардейского штаба Грибом, прозвавшимся Грибовским, человеком весьма умным, коварным и алчным, о существовании заговора, он пренебрег в начале этим известием. Узнав о том впоследствии обстоятельнее от брата своего, бесстрашного Дмитрия Васильчикова, Илларион Васильевич просил зятя своего, князя Дмитрия Владимировича Голицына, известить его тотчас: находятся ли подозреваемые лица в Москве? По получении удовлетворительного ответа, Васильчиков, приказав Грибовскому изложить всё им рассказанное на бумаге, отправил всё к государю, который находился в это время на конгрессе в Вероне. После кончины его величества этот список найден в шкатулке государя, который сделал на нём свои замечания карандашом. — Нынешний государь, вопреки представлениям Васильчикова, назначил Грибовского губернатором; но будучи обвинен в страшных злоупотреблениях, тот вскоре был удален со срамом.

Джордж Доу Портрет Иллариона Васильевича Васильчикова

Граф Аракчеев находился с 1808 года в весьма хороших сношениях с Ермоловым; оставшись недоволен отзывом Ермолова о военных поселениях, впервые устроенных близ Могилева, он немного охладел к нему. Незаконный сын Аракчеева, Шумский, одаренный необыкновенными способностями, был к сожалению горьким пьяницею; эта болезнь развилась в нём, по показанию медиков, вследствие болезни солитера. Император Николай, разжаловав его из флигель-адъютантов, прислал в Грузию, где Ермолов имел о нём большое попечение. Граф Аракчеев, называемый Закревским «змеей, что на Литейной живет», прислал последний поклон Ермолову через губернатора Тюфяева. Он велел ему передать; «весьма желал бы с вами видеться, но в обстоятельствах, в коих мы с вами находимся, это невозможно». Этот отлично-умный, хотя грубый и кровожадный солдат, нередко пугал военные поселения именем достойного своего адъютанта Клейнмихеля. Найдя после смерти своей любовницы Настасьи много писем с подарками, он собрал их в одну комнату; пригласив к себе всех просителей, имена которых находились в конце писем, он сказал им: «это ваши вещи, пусть каждый возьмет свое». Министр финансов граф Канкрин говорил Николаю Павловичу: «хотя Ермолов никогда не воображал быть администратором, но он вник в нужды края и многое им сделанное на Кавказе, очень хорошо; не надобно было разрушать того, что было им сделано, а лишь дополнить». Ермолов предложил в государственном совете уничтожить в сенатских департаментах звание первоприсутствующих, кои по его мнению могли иметь в виду лишь одно — угождать министру юстиции. Он находился вполне в отличных сношениях с нашим знаменитым адмиралом графом Мордвиновым, у которого граф А. И. Чернышев, столь способный на всякий благородный подвиг, именем рассудительного Николая, похитил в его присутствии все бумаги; Ермолов защищал в совете дело его о байдарской долине (купленной им у Высоцкого, которому она досталась в наследство после князя Потемкина) и которую самым незаконным образом оспаривал Воронцов именем татар крымских. Престарелый адмирал, редко являвшийся в совет, лишь тогда подписывал приносимые ему на дом дела, когда встречал подпись Ермолова. Ермолов был всегда в отличных сношениях с адмиралом Шишковым; когда он ослеп и оставил министерство, то жена его, родом полька, говаривала: «один Ермолов остался нам верным». Ермолов, выехавший с Кавказа в 1821 году, узнав в земле Донских Казаков что генерал А. И. Чернышев, известный по своему примерному хвастовству и презренным душевным свойствам, отдал под суд генерала А. К. Денисова, решился спасти его. Чернышев, о котором Александр Львович Нарышкин сказал государю, вскоре после возвращения его с Дона: «si le général n’a pas le don de la parole, il a au moins la parole du Don»[14], нашелся вынужденным, вследствие разговора своего с Ермоловым, освободить Денисова от суда. Хотя Денисов, увидав после того Ермолова, благодарил за его ходатайство, но он при этом сказал следующее: «я благодарю Вас за себя, но не за казаков, потому что если б суд состоялся, я не преминул бы выставить все глупости и злоупотребления Чернышева, о коих я теперь вынужден молчать». Генералу Чернышеву удалось совершить замечательные подвиги в 1812 и 1813 годах, слишком преувеличенные и превознесенные его презренным холопом Михайловским-Данилевским; Чернышев омрачил к сожалению все свои подвиги непомерным хвастовством и полным отсутствием скромности. Ермолов прибыл в 1821 году в Петербург, куда ожидали государя из Германии; в это время возвратился из Сибири знаменитый Мих. Мих. Сперанский.

Василий Андреевич Тропинин Портрет М. М. Сперанског

Так как большинство придворных было враждебно расположено к Сперанскому, то Ермолов при посредничестве отлично-способного чиновника своего Рыхлевского (назначенного государем, вскоре после того, Олонецким губернатором) сошелся с ним. Вскоре пришло известие о новом конгрессе и о том, что государь вернется лишь через восемь месяцев. Ермолов, желая видеть государя, писал князю Волконскому письмо, в котором он между прочим говорил, что непринятие его государем будет почтено в Грузии знаком неблаговоления к нему, а потому курс его в этой стране значительно упадет. Он был вскоре после того вызван и назначен главнокомандующим союзною армиею в Италии. Когда он представлялся государю, его величество спросил его: «ты верно знал о своем назначении; я знаю это из письма твоего к кн. Волконскому». На это Ермолов отвечал: «я имел нужду видеть ваше величество, но нисколько не ожидал получить это назначение, тем более что у вас есть много генералов, несравненно более меня достойных и знаменитых». На вопрос его величества: «знаешь ли ты Сперанского?» он отвечал: «я был слишком ничтожен, чтобы обратить на себя внимание столь значительного лица, но узнав его теперь короче, я имел случай оценить его достоинства». Государь сказал на это: «он действительно усердный, способный и полезный человек; если б война не началась так внезапно, многого бы не случилось. Хотя я во многом перед ним виноват, но я не пропускал ни одного случая, чтобы не посылать ему поклонов в ссылку». Когда Ермолов передал впоследствии эти слова Сперанскому, тот отвечал ему: «государь никогда не почитал себя виновным относительно меня, а я получал его поклоны лишь весьма редко; если бы я уступил и поддался внушениям некоторых лиц (которых он не хотел назвать) многое бы изменилось». Почтенный Федор Петрович Уваров советовал Ермолову представить государю необходимость уменьшения состава нашей армии, требующей огромных издержек. Государь, любивший употреблять слова: prépondérance politique[15], прогнал от себя графа Петра Александровича Толстого, который решился ему о том говорить. Вследствие настоятельных советов Уварова, говорившего ему: «Хотя государь выгнал от себя графа Толстого, но он тебя выслушает», Ермолов навел незаметно разговор на этот предмет, но государь возразил на это: «Я с тобой вполне согласен, что надлежит уменьшить число войск, но ты вероятно не посоветуешь мне сделать это теперь, когда умы еще не совсем успокоились и армия нам нужна pour notre prépondérance politique». Ермолов предложил государю, в Лайбахе, допустить гласность в военных судах, на что его величество отвечал: «надо об этом подумать; надо бы допустить гласность и в гражданских судах, где она может быть еще полезнее».

австрийский Император Франц I

Князь Любецкий, оканчивавший в 1821 году, в Вене, счеты между Россией и Австрией, сказал Ермолову: «ты думаешь, что ты прибыл сюда лишь для содействия австрийцам: нисколько; твой приезд для меня необходим и крайне выгоден. Мы остаемся должны Австрии за прошлые кампании, но с твоим приездом я поверну дела в нашу пользу». И точно дела были поведены Любецким таким образом, что император Франц нашелся вынужденным прибегнуть к великодушию нашего государя. Во всё время царствования императора Александра, Ермолов, никогда не просивший его о себе, любил ходатайствовать о других; он излагал подобного рода просьбы в письмах своих в князю Волконскому, Кивину и Меллер-Закомельскому. Зная, как много пострадало во время вторжения французов от заразительных болезней имение А. М. Каховского, и так как на основании существующих правил надлежало ему заплатить кварту или четвертую часть доходов, равно как и недоимки за несколько лет, Ермолов просил графа Гурьева об уничтожении всего долга. Вследствие отказа графа Гурьева, отвечавшего, что он не смеет утруждать о том его величества, Ермолов написал одному из своих приятелей письмо, которое было прочитано государем. Это письмо оканчивалось словами: «граф Гурьев почел нужным поручиться в том, что его величество недоступен чувству великодушия и справедливости, и просил меня потому не входить впредь с подобными просьбами». Государь, много смеявшийся во время чтения письма, повелел сложить с Каховского все недоимки и уничтожить все кварты. Генерал Пестель, невзирая на неудачу свою под Багилами, в 1819 году, донес в Тифлис, что он одержал победу над горцами; так как он давно не получал наград, Ермолов ходатайствовал о награждении его знаками Св. Анны 1 степени. Когда истина обнаружилась и надлежало выслать Муравьева, который поправил дела, Ермолов советовал Пестелю отбыть в Россию. В письме своем к государю Ермолов, прося извинения в том, что он ввел его в заблуждение, присовокупил: «Пестель скоро будет иметь счастье лично представить вашему величеству свою неспособность». Оставив недостроенную крепость Грозную, Ермолов двинулся к Карабудахкенту, близ которого находились огромные массы неприятелей; благодаря внезапной ночной атаке, неприятель, занимавший сильную позицию, был обращен в бегство. Высланные из Акушинского селения Меге 5 представителей, увидав малочисленность русского отряда, наделали дерзостей Шамхалу, угощавшему их обедом. Ермолов, советовавший Шамхалу не выказывать своего неудовольствия, приказал после победы своей под Ловашами, высланным старшинам строго наказать самого дерзкого из их посланных. Ермолов, зная, что у Шамхала Зухум-Кадия существовало Канлы или кровомщение к одному значительному жителю Акушинскому, убедил его прекратить ее и предать всё дело полному забвению. По прочтении Муллою молитвы, и трекратных взаимных глажений бород, мир между ними был установлен. В ауле Губден Ермолов, имевший сначала также в виду помирить два враждебные семейства, отказался от того; они хотя объявили ему, что готовы исполнить его волю, но присовокупили, что потеряют после того всякое уважение жителей. Шамхал питал большую дружбу и глубокое уважение к Ермолову; жена его, которая была сестрою бывшего Хана Дербентского, взяла в себе старшего сына Ермолова, рожденного от туземки и сама нянчилась с ним. Ермолов сохранил в Грузии прежнее число агаларов, но Паскевич и его преемники значительно увеличили количество их. Ермолов, негодовавший на жителей аула Дадал-Юрт, находившегося близ Терека, за постоянное содействие оказываемое ими хищникам, вторгавшимся в наши земли, готовил им страшное наказание. Усыпив их ласковым обращением, он внезапно окружил этот аул, овладел им, причём погибли все жители, за исключением детей; мужчины, не видя себе спасения, сами закалывали своих жен. Это подействовало на всех соседних жителей.

Смирись, Кавказ идёт Ермолов!

Объезжая в первый раз Кавказ, Ермолов прибыл в Дербент, где содержался под стражей Ибрагим Хан Табасаранский с братом, которые, имея вражду с третьим братом, жившим в вольной Табасарани и весьма враждебным нашему правительству, зарезали его самого, равно как и его беременную жену. Они были преданы суду и на основании высочайшей конфирмации, еще впрочем не объявленной им, надлежало одного повесить, а другого сослать в Сибирь. Ермолов, узнав что они желали его видеть, потребовал их к себе. Объяснив ему ход дела, они присовокупили: «хотя мы слышали, что мы уже приговорены к наказанию, но мы мстили брату не столько за себя, сколько за постоянные набеги в русские земли; дозволь одному остаться заложником, а другому сходить в горы для устройства дел». Ермолов, отпустив одного в горы, ходатайствовал о них пред государем, говоря, что надлежит принять во внимание дикие нравы виновных и постоянную преданность их России. Так как государь дозволил Ермолову поступить в этом случае по его благоусмотрению, он простил князей и этим приобрел в них России весьма полезных и преданных слуг.

Николай I Павлович. Дж.Доу

Находясь всегда в весьма коротких сношениях со всеми участниками заговора 14 декабря, я не был однако никогда посвящен в тайны этих господ, невзирая на неоднократные покушения двоюродного брата моего Василия Львовича Давыдова. Он зашел ко мне однажды перед событием 14 декабря и оставил записку, которою приглашал меня вступить в Tugendbund, на что я тут же приписал: «что ты мне толкуешь о немецком бунте: укажи мне на русский бунт и я пойду его усмирять». Эта записка была представлена нынешнему государю, который сказал: «это видно, что Денис Давыдов ни о чём не знает». Странный характер у нашего нынешнего государя: иногда великодушен, но большею частью крайне злопамятен. Накануне казни главнейших заговорщиков 14 декабря, он во весь вечер изыскивал все способы, чтобы придать этой картине наиболее мрачный характер; в течении ночи последовало высочайшее повеление, на основании которого приказано было барабанщикам бить во всё время бой, какой употребляется при наказании солдат сквозь строй. Государь не изъявил согласия на просьбу графини Канкриной, ходатайствовавшей об отправлении в Сибирь лекаря для пользования сосланного больного брата её, Артамона Муравьева.

Василий Григорьевич Перов Восстание декабристов

Закревскому, которого государь всегда разумел лишь как верного исполнителя своих повелений, расширяли власть во время продолжительного отсутствия императора Александра за границей и с ним князя Волконского. Я помню как в нём постоянно в то время искали всесильные ныне граф Бенкендорф и П. Д. Киселев. Этот последний — человек умный и отменно любезный, никогда не был администратором; он был после Бородинского сражения назначен адъютантом к Милорадовичу лишь вследствие ходатайства. Павла Христофоровича Граббе. Когда государь вернулся в 1821 году в Петербург, Ермолов спросил князя Волконского, к какой награде должен был быть представлен Закревский? Услыхав что ему хотели дать лишь Владимира 2 степени, Ермолов возразил, что принимая во внимание обширные занятия Закревского, как дежурного генерала, он почитает эту награду слишком ничтожною, тем более что это была лишь очередная награда, какую он мог получить во всякое другое время. Хотя Волконский рассердившись сказал ему: «не прикажете ли дать ему андреевского ордена?» но, зная что Ермолов довел бы об этом обстоятельстве до сведения государя, он исходатайствовал генерал-лейтенантский чин Закревскому, который по этому случаю обошел весьма многих.

Доу Д. Ф. Портрет Арсения Андреевича Закревского

Князь Багратион, имевший всегда большое влияние на Платова, любившего предаваться пьянству, приучил его в 1812 году к некоторому воздержанию от горчишной водки, надеждой на скорое получение графского достоинства. Платов часто осведомлялся у Ермолова, не привезен ли был, в числе бумаг указ о возведении его в графское достоинство. Ермолову долгое время удавалось обманывать Платова, но атаман, потеряв наконец всякую надежду быть графом, стал ужасно пить; он был поэтому выслан из армии в Москву; Кутузов же, отправляясь в армию, вызвал его опять туда и в октябре того года доставил ему графский титул.

Матвей Иванович Платов. Дж.Доу

Фельдмаршал князь Паскевич, которому конечно никто не откажет в блистательном мужестве, хладнокровии в минуты боя, вполне замечательной заботливости о снабжении продовольствием армии, и покровительстве, оказываемом им угнетенным полякам, — есть однако баловень судьбы. Прибыв на Кавказ, он нашел превосходные войска, созданные в течении 10 лет Ермоловым, умевшим воодушевить их духом суворовским. Он прибыл в армию, действовавшую против польских инсургентов, которою временно командовал умный и энергический граф Толь. До его прибытия в армию один корпус перешел уже Вислу, а вся армия, хотя и значительно рассеянная по огромному пространству вследствие распоряжений Дибича, намеревалась атаковать Варшаву. Несогласия, возникшие между жителями Варшавы, контрреволюция, вспыхнувшая там и уныние, распространившееся по всему царству, предвещали уже близкое торжество нашего оружия. Нельзя однако не воздать Паскевичу хвалы за всё им совершенное, но не слепой и безусловной, какую требует он от многочисленных льстецов своих, но хвалу в пределах справедливости и законности. Оставаясь верным истине, я не могу не упомянуть о великих заслугах лиц, кои подготовили ему значительные материалы и много способствовали в одержании успехов; я тем более решаюсь обратить на них внимание моих читателей, что эти лица имели несчастье подвергнуться вполне недобросовестному приговору слишком пристрастного и недальновидного правительства.

Портрет Ивана Фёдоровича Паскевича работы Джорджа Доу

А. С. Грибоедов, знаменитый автор комедии Горе от ума, служил в продолжении довольно долгого времени при А. П. Ермолове, который любил его как сына. Оценивая литературные дарования Грибоедова, но находя в нём недостаток способностей для служебной деятельности, или вернее слишком малое усердие и нелюбовь к служебным делам, Ермолов давал ему продолжительные отпуска, что, как известно, он не любил делать относительно чиновников, не лишенных дарований и рвения. Вскоре после события 14 декабря, Ермолов получил высочайшее повеление арестовать Грибоедова и, захватив все его бумаги, доставить с курьером в Петербург; это повеление настигло Ермолова во время следования его с отрядом из Червленной в Грозную. Ермолов, желая спасти Грибоедова, дал ему время и возможность уничтожить многое, что могло более или менее подвергнуть его беде. Грибоедов[16], предупрежденный обо всём адъютантом Ермолова, Талызиным, сжег все бумаги подозрительного содержания. Спустя несколько часов послан был в его квартиру подполковник Мищенко для произведения обыска и арестования Грибоедова, но он, исполняя второе, нашел лишь груду золы, свидетельствующую о том, что Грибоедов принял все необходимые для своего спасения меры. Ермолов простер свою, можно сказать отеческую, заботливость о Грибоедове до того, что ходатайствовал о нём у военного министра Татищева. После непродолжительного содержания в Петербурге, в главном штабе, Грибоедов был выпущен, награжден чином и вновь прислан на Кавказ. С этого времени в Грибоедове, которого мы до того времени любили как острого, благородного и талантливого товарища, совершилась неимоверная перемена. Заглушив в своем сердце чувство признательности к своему благодетелю Ермолову, он, казалось, дал в Петербурге обет содействовать правительству к отысканию средств для обвинения сего достойного мужа, навлекшего на себя ненависть нового государя. Не довольствуясь сочинением приказов и частных писем для Паскевича (в чём я имею самые неопровержимые доказательства), он слишком коротко сблизился с Ванькой-Каином, т.е. Каргановым, который сочинял самые подлые доносы на Ермолова. Паскевич, в глазах которого Грибоедов обнаруживал много столь недостохвального усердия, ходатайствовал о нём у государя. Грустно было нам всем разочароваться насчет этого даровитого писателя и отлично-острого человека, который, вскоре после приезда Паскевича в Грузию, сказал мне и Шимановскому следующие слова: «как вы хотите, чтоб этот дурак, которого я коротко знаю, торжествовал бы над одним из умнейших и благонамереннейших людей в России; верьте, что наш его проведет, и Паскевич, приехавший еще впопыхах, уедет отсюда со срамом». Вскоре после того он говорил многим из нас: «Паскевич несносный дурак, одаренный лишь хитростью, свойственною хохлам; он не имеет ни сведений, ни сочувствия ко всему прекрасному и возвышенному, но вследствие успехов, на которые он не имел никакого права рассчитывать, будучи обязан ими превосходным ермоловским войскам и искусным и отважным Вельяминову и Мадатову он скоро лишится и малого рассудка своего». Но в то же самое время Грибоедов, терзаемый по-видимому бесом честолюбия, изощрял ум и способности свои для того, чтобы более и более заслужить расположение Паскевича, который был ему двоюродным братом по жене. Дружба его с презренным Ванькою-Каином, который убедил Паскевича, что Ермолов хочет отравить его, и давала повод к большим подозрениям. В справедливом внимании за все достохвальные труды, подъятые на пользу и славу Паскевича, Грибоедову было поручено доставить государю туркманчайский договор. Проезжая через Москву, он сказал приятелю своему Степану Никитичу Бегичеву: «я вечный злодей Ермолову»[17]. По ходатайству Паскевича, Грибоедов был согласно его желанию назначен посланником в Тегеран, где он погиб жертвою своей неосторожности…

Туркманчайский Мирный договор

Предместник Грибоедова в качестве посланника в Персии, Мазарович, был человек отлично-способный и умный; будучи медиком, он вследствие ходатайства Ермолова был назначен первым постоянным посланником при персидском Шахе. Грибоедов, состоявший некоторое время при нём в качестве советника, был человеком блестящего ума, превосходных способностей, но бесполезный для службы. Не зная никаких форм, он во время отсутствия Мазаровича писал бумаги в Тифлис, где ими возбуждал лишь смех в канцелярии Ермолова. Однажды явился к Мазаровичу армянин, некогда захваченный персиянами в плен, бывший помощником Мацучар-Хана, хранителя сокровищ и любимца Шаха, с просьбой исходатайствовать ему позволение возвратиться к нам в Грузию. Так как это могло дать повод к различным обвинениям, потому что в случае пропажи чего-либо наше посольство и армянин были бы подозреваемы в похищении шахских сокровищ, Ермолов советовал Мазаровичу убедить армянина отказаться от своего намерения. Грибоедов, отправленный к государю с туркманчайским договором, говорил не стесняясь мне, Шимановскому и весьма многим: «Паскевич так невыносим, что я не иначе вернусь в Грузию, как в качестве посланника при персидском дворе».

Георгий Савицкий, «Чтение стихов княжна Н.Чавчавадзе и А.Грибоедов»

Это желание Грибоедова, благодаря покровительству его нового благодетеля, исполнилось, но на его пагубу действия этого пылкого и неосмотрительного посланника возбудили негодование Шаха и персиян. Он в лице шахского зятя Аллаяр-Хана нанес глубокое оскорбление особе самого шаха. Грибоедов, вопреки советам и предостережениям одного умного и весьма способного армянина, служившего при нём в качестве переводчика, потребовал выдачи нескольких русских подданных — женщин, находившихся в гареме Аллаяр-Хана в должности прислужниц. Это требование Грибоедова было вероятно предъявлено им вследствие ложного понимания вещей, и с явным намерением доказать свое влияние и могущество у персидского двора. Хотя шах не мог не видеть в этом нарушения персидских обычаев, но, не желая отвечать на требование Грибоедова положительным отказом, он дозволил ему взять их самому; посланные в гарем конвойные привели пленниц в посольский дом. Персияне, видевшие в этом явное неуважение русских в особе шахского зятя, к самому шаху и к существующим народным обычаям, взволновались. Вскоре вспыхнуло возмущение, вероятно не без одобрения шаха; около сорока человек наших было убито, в том числе весьма много полезных лиц; спасся один бесполезный Иван Сергеевич Мальцов и с ним двое людей, вследствие особенного к нему расположения каких то персиян, которые спрятали его в сундук на чердаке. Так как я в то время не находился уже более в Грузии, то я привожу здесь подробности, которые мне были сообщены многими лицами, заслуживающими доверия. Причину этих действий Грибоедова должно, сколько мне известно, искать в следующем: Грибоедов, невзирая на блистательные дарования свои, никогда не принадлежал к числу так называемых деловых людей; он провел довольно долгое время в Персии, где убедился лишь в том, что слабость и уступчивость с нашей стороны могли внушить персиянам много смелости и дерзости, а потому он хотел озадачить их, так сказать, с первого раза. К сожалению, далеко было от уступчивости до настоятельных требований относительно гаремных прислужниц, некогда взятых в плен во время вторжения персиян в Грузию, что заключало в себе много оскорбительного для самолюбия этого народа. Настойчивость Грибоедова была необходимою во всех тех случаях, где надлежало ему наблюдать за точным исполнением важнейших пунктов туркманчайского трактата; в прочих случаях надо было обнаружить много ловкости, проницательности и осторожности дабы не оскорбить понапрасну народной гордости. Грибоедову, назначенному посланником в Персию, после наших счастливых военных действий, было легче приобрести влияние, чем Ермолову, отправленному туда в 1817 году. Невзирая на то, что этот последний прибыл в Тегеран после обещания, данного государем персидским послам возвратить некоторые присоединенные уже к нам области, он выказал при этом случае так много искусства и энергии, что Шах отказался от своих требований. В случае несогласия Шаха, Ермолов, не могший поддержать своих представлений войском, которого в то время не было под рукой, нашелся бы вынужденным уступить; что было небезызвестно персиянам. Невзирая на то, что сам принц Аббас-Мирза явно уже выказывал нам свои неприязненные чувства, Ермолов успел склонить Шаха к уступкам. Ермолов, всегда умевший выказывать большое уважение к обычаям народов, с коими ему приходилось действовать, внушил персиянам высокое к русским уважение, каким мы даже не пользовались после наших успехов над ними. Мне говорил один важный персидский чиновник, что своевременная присылка войск в Грузию предупредила бы войну с персиянами, коих самонадеянность возросла лишь вследствие убеждения, что мы к ней не готовы и что мы можем противопоставить их полчищам лишь ничтожные силы.

Трон шаха в Тегеране.

Наконец самые действия умного и энергичного Мазаровича, никогда не раздражавшего народной гордости персиян, были весьма поучительны для Грибоедова, который пренебрег, к сожалению, уроками своих предместников. Я полагаю, что вероятно существовала возможность выручить пленниц без предъявления несвоевременных и оскорбительных для персиян требований; во всяком случае надо было приискать средства к их выдаче, не жертвуя для того столь многими людьми. Если бы, по причине существующих обычаев, невозможно было этого сделать тотчас, то не следовало явно нарушать обычаев, освященных веками, и тем возбуждать противу себя жителей, но следовало выждать удобное к тому время. Фельдмаршал Паскевич оказал России и в особенности Кавказу неоцененную заслугу присоединением к нему некоторых провинций, но на выгоднейшую границу со стороны Персии указал Ермолов, который, будучи изгнан из службы, был поражен грубыми ошибками, коими был наполнен присланный из С. Петербурга план с обозначением границы, какую надлежало требовать при заключении мира. Наше самонадеянное правительство, весьма мало понимающее нужды края, но никогда не почитающее необходимым прибегать к советам людей, известных по своей опытности и глубокому знанию дела, решилось само начертать новую границу: она должна была проходить в 20 верстах от Тавриза через Хойское Ханство, где палящий жар вынуждает природных жителей откочевывать летом в горы; один из пунктов, который надлежало укрепить и занять нашими войсками, находился на расстоянии половинного перехода от Тавриза к Тегерану. Занимая его, мы могли весьма легко пресечь сообщение между Тавризом, резиденцией наследника престола, и Тегераном, что вынуждало бы нас содержать огромную армию на Кавказе и потребовало бы значительных издержек. Правительство наше вовсе упустило из виду местечко Кульп, где добывается в большом количестве каменная соль и куда, до начала последней войны, с разрешения шаха приходил ежегодно из Грузии караван под предводительством грузинского князя. Хотя Ермолов был изгнан из Грузии самым позорным образом и проживал в орловской деревне под присмотром земской полиции и наблюдением местных воинских властей, но он слишком пламенно любил свое отечество и край, коим он так славно управлял в течений десяти лет, чтобы не указать на ошибки правительства, которое, по его мнению, не могло заключить прочного мира на вышесказанных условиях. Он говорил, что самые войска, расположенные на границах, коих правительство хотело требовать, подвергнутся губительному действию климата; он находил при том необходимым требовать уступки Кульпа. Правительство, оценив эти мудрые возражения, воспользовалось ими, но оно сочло излишним выразить Ермолову малейшую за то признательность. Границы наши со стороны Персии весьма хороши, но нельзя того же сказать относительно новой границы Кавказа со стороны Азиатской Турции. Паскевич, при замечательном мужестве, не одарен ни прозорливостью, ни решительностью, ни самостоятельностью, свойственными лишь высоким характерам. Не отличаясь ни особенной твердостью духа, ни даром слова, ни способностью хорошо излагать на бумаге свои мысли, ни уменьем привлекать в себе сердца ласковым обращением, ни сведениями по какой-либо отрасли наук, он не в состоянии постигнуть духа солдат и потому никогда не может владеть сердцами их. В настоящее время толпы низкопоклонных льстецов превозносят этого любимца и советника государева, приписывая ему качества и достоинства, коих никто и никогда в нём прежде не замечал. Паскевич до сорокапятилетнего возраста слыл весьма храбрым, но и весьма ограниченным человеком даже в семье своей; слова его, не отличавшиеся остроумием, назывались тогда в насмешку[18] des pasquinades. Отличаясь лишь посредственным умом, он, подобно всем землякам своим малороссиянам, обладает необыкновенною хитростью и потому может быть по всей справедливости назван заднепровским итальянцем. Предвещания Грибоедова сбылись: высокомерие, гордость, самонадеянность Паскевича, которому успехи и почести совершенно вскружили голову, не имеют пределов; он почитает себя великим человеком и первым современным полководцем. Во время первого пребывания Паскевича в Петербурге после взятия Варшавы, все спешили заявить ему свое благоговение. В числе особ, поздравлявших его с одержанными успехами, находилась одна дама, которой князь Варшавский, по врожденной скромности своей сказал: «я давно имел право занимать то положение, на которое я ныне поставлен: я еще в 1812 году указывал на грубые ошибки Наполеона и Кутузова, но меня не послушали». Однажды льстецы, говоря с отцом его Федором Григорьевичем Паскевичем, восклицали: «князь Варшавский гений». Умный старик возразил по-малороссийски: «що гений, то негений, а що везе, то везе». Пред отправлением своим под Елисаветполь[19] Паскевич явился к Ермолову; Алексей Петрович, придавший ему двух отличных генералов Вельяминова и Мадатова, начертил карандашом на своем предписании диспозицию войск на случай сражения. Ермолов, по причине малочисленности войск, советовал ему строить войска в двухротные каре, причём начертил карандашом подобного рода каре на своем предписании, которое должно ныне храниться в кавказском штабе. Слава о мудрой справедливости, бескорыстии и могуществе Ермолова, справедливо почитаемого одним из умнейших, способнейших, благонамереннейших и бескорыстнейших людей своего времени, распространилась по всему востоку, где имя его производило на всех жителей обаятельное действие. Если б он показался пред персиянами, им без сомнения была бы одержана победа, далеко и во всех отношениях превзошедшая Елисаветпольскую. Мне известно, что в начале этого сражения Паскевич не отступил с поля сражения лишь вследствие советов Вельяминова и Мадатова, ручавшихся за успех, невзирая на огромное превосходство в числе людей армии Аббас-Мирзы. В этом сражении сарбазы или регулярные войска персидские, стоявшие некогда в почетном карауле у Ермолова, во время пребывания его в Султании, отдались нам потому, что они полагали, что Ермолов лично предводительствует нашими войсками. Впоследствии сам государь сказал Мирза-Сале, сопровождавшему Хозрева-Мирзу: «благодарите Бога, что моими войсками предводительствовал в последнюю войну не Ермолов: они были бы непременно в Тегеране».

Аббас-Мирза

Ермолов с самого 1817 года не переставал доносить государю, что война с Персией неотвратима. Аббас-Мирза, которому шах почти передал управление всем краем, находясь под влиянием лиц, нам враждебных, мечтал лишь о возвращении провинций, которые Ермолову удалось удержать за Россией. Ермолов писал в Петербург, что своевременная присылка одной дивизии была бы достаточною для того, чтобы предупредить войну с персиянами, коих дерзость и высокомерие возрастают лишь вследствие убеждения, что мы слабы и не в состоянии противопоставить им больших сил. Он даже убедительно просил заготовить провиант в Астрахани и в Баку; но его представления не были уважены. Граф Нессельрод утверждал, что война лишь в мыслях Ермолова, желавшего ее из честолюбивых видов, и что заготовление провианта в вышесказанных городах может подать повод к войне. В 1823 году съехались со стороны Персии и России чиновники для определения границ; Аббас-Мирза приказал своим чиновникам оказывать русским явное невнимание и не соглашаться ни на одно из наших представлений. Ермолов писал в 1824 году государю из Белого ключа: «многие завидуют мне в том, что я пользуюсь благоволением В.В., а в случае войны с Персией обвинят меня в подании к тому повода; я весьма сожалею, что управляющий министерством иностранных дел не хотел внять моим представлениям и что война с Персией неотвратима. Не желая заслужить этого нарекания, я прошу ваше величество уволить меня от командования корпусом, дозволив остаться в Грузии частным человеком, дабы быть ближе свидетелем унижения недостойной каджарской династии». Ермолов писал нынешнему государю: «я глубоко сожалею, что е.в. в Бозе почивающий государь последовал советам графа Нессельрода. Война, внезапно начатая, не может нанести мне бесчестия как частному человеку, но в качестве правителя края тяжело видеть репутацию свою, страдающую через неспособность министра иностранных дел». В день 14-го декабря находился в Петербурге английский полковник Шиль, пользовавшийся неограниченным доверием Аббас-Мирзы; на другой день он выехал из Петербурга. Прибыв в Тавриз, он уверил Аббас-Мирзу, что в России вспыхнула междоусобная война между двумя братьями императорами, и что на основании гюлистанского мира, Россия обратится к Персии с просьбой о помощи. По мнению Шиля наступил для персиян самый благоприятный момент для вторжения в Грузию, где у русских были весьма слабые силы. Персияне двинулись, и князь Меншиков, отправленный послом в Тегеран, встретил уже их почти на самой границе нашей. Таким образом Аббас-Мирза без предварительного объявления войны вторгнулся в провинции Бамбакскую и Шурагельскую. Ермолов приказал полковникам Назимову и Реуту поспешно отступить перед превосходящим силами неприятелем и стараться, избегая с ним встреч, сосредоточить свои войска. Зная, что они получили георгиевские кресты в войне с персиянами при генерале Ртищеве, он почитал их наиболее способными для вновь начинающейся войны с персиянами. Они вовсе не оправдали возлагаемого на них доверия; персиянам удалось истребить несколько наших рот и взять две пушки. Ермолов сделал в этом случае великую и непростительную ошибку, которая имела прямое и гибельное влияние на всё его поприще. Он должен был лично выступить против персиян и по одержании над ними решительной победы, возвратиться в Тифлис, где он мог заняться необходимыми для войны приготовлениями. Вместо того он выслал сперва Мадатова, который нанес при Шамхаре решительное поражение персиянам, причём Аминь-Сардар, дядя Аббас-Мирзы, был убит. Из донесения Паскевича, отправленного вскоре после того, видно, что пространство от Шамхары до Елисаветполя было покрыто трупами персиян. Ермолов, не зная характера нового государя, и почитая свое присутствие более необходимым в Тифлисе, выслал Паскевича против персиян. Победа, одержанная при Елисаветполе, внушила государю мысль, что он может вполне вверить ему войска кавказского корпуса и удалить Ермолова, к которому он оказывал явное неблаговоление. Между тем Грузия и Кахетия, вследствие приближения многочисленной персидской армии, пришли в волнение; внимание всех было обращено на Ермолова, одно присутствие которого удерживало весь край в спокойствии и повиновении. Оставшись в Тифлисе лишь с четырьмястами человек, Ермолов, озабоченный заготовлением провианта и всего необходимого для войны, обнаруживал невозмутимое хладнокровие. Жители Кахетии прислали в Тифлис князя Григория Чалокаева за тем, чтобы удостовериться, в каком расположении духа находится Ермолов. Хотя вследствие его распоряжений персияне были изгнаны из наших пределов, но вся слава была отнесена к Паскевичу. Ряд замечаний и выговоров государя вывел Ермолова из терпения; не пользуясь доверием государя, который вел мимо его конфиденциальную переписку с Паскевичем, Ермолов решился написать государю известное письмо от 3 марта 1827 года. Ермолов думал разделить персидскую войну на три кампании; по его мнению надлежало сохранить преимущественно войска, не подвергая их губительному действию знойного климата страны, где колодцы, наполненные вредными насекомыми, встречались лишь через каждые сорок верст. В первую кампанию надлежало, по его мнению, занять пространство до Аракса, выслав кавалерию и лошадей на высоты Ардебиля; потом следовало двинуться зимним путем на Тегеран, стараясь миновать возвышенности Султании, покрытые снегом; в третий период войска должны были прибыть на высоты Ардебиля, где, выждав жары, возвратиться в Грузию. Персияне, невзирая на их многочисленность, будучи предводительствуемы неспособным Аббас-Мирзою, могли оказать нам лишь ничтожное сопротивление. В Петербурге видели в этом лишь желание Ермолова властвовать неограниченно в течении трех лет. Между тем Мадатов, предводительствуя летучим отрядом, явился в Карабах, где овладел весьма важным пунктом — Агарь; если б у него было более войска, он мог бы пресечь сообщения Аббас-Мирзы с Тегераном. В опровержение мнения, будто бы Ермолов не избрал сильного пункта, снабженного всем необходимым и где бы малочисленные отряды могли бы найти убежище в случае быстрого наступления большой неприятельской армии, можно указать на Шушу. Так как в исходе 1826 года ни одного неприятеля не оставалось более в наших пределах, Ермолов приказал Мадатову, которого главные персидские силы готовились окружить, присоединиться к прочим войскам. Вскоре после того Абул-Фет-Хан Карадахский, брат Мехти-Кули-Хана Карабахского, просил Ермолова назначить его беглербеком Тавриза, обещаясь в таком случае взбунтовать весь Адербиджан; но в это время прибыл в Грузию курьер с приказанием удалить Ермолова. Паскевич, вскоре после прибытия своего в Грузию, и находясь еще под начальством Ермолова, получил от государя письмо, в котором было между прочим сказано: «Помнишь, когда мы с тобой играли в военную игру; а теперь я твой государь и ты — мой главнокомандующий». Это доказывает, что государь, отправляя Паскевича в Грузию, твердо положил в уме своем заменить им Ермолова, главная вина которого заключалась в медленности, с какою войска были приведены к присяге. Паскевич, который не мог простить Мадатову занятия Агари, очернил его в глазах государя; Мадатова, обвиненного в грабительстве, лишили владений, пожалованных ему Мехти-Кули-Ханом Карабахским по ходатайству Ермолова, имевшего в виду приучить кавказских владетелей жаловать землями храбрых русских генералов, на что император Александр изъявил свое соизволение. Во время персидской и турецкой войн, Паскевич, боясь чтобы победы, им одержанные над бездарными пашами, предводительствовавшими сволочью, не были отнесены к генералам, пользовавшимся в армии хорошею репутацией, высылал их из армии на другой день после одержания какой-либо победы и беспрестанно меняв начальников штаба. Не принадлежа никогда к числу почитателей Паскевича, я не могу однако не заметить, что во первых он никогда не обнаруживал крайне утомляющей суетливости Дибича, прозванного Ермоловым le grand brouillon[20]; но что в Паскевиче заслуживало величайшие похвалы — это примерная заботливость о снабжении армии провиантом. Этим редким и неоцененным качеством, вынуждавшим его часто терять много драгоценного времени, он превзошел многих полководцев, под начальством которых я когда-либо служил в течении моего военного поприща.

Николай I сообщает гвардии о вспыхнувшем восстании в Польше

Прибыв в 1831 году в армию нашу в Польше, Паскевич принял сперва все необходимые меры для того, чтобы вполне обеспечить армию продовольствием, и лишь тогда уже решился он подступить к Варшаве. Еще до приезда Паскевича распоряжениями Толя был наведен мост через Вислу и один корпус находился уже на правом берегу реки; Толь воспользовался для этой цели судами, нагруженными хлебом, которые были высланы по распоряжению прусского правительства вверх по Висле. На собранном военном совете, фельдмаршал, выслушав мнения всех членов относительно лучшего способа овладеть Варшавой, предпочел атаку Волы, как наисильнейшего пункта, падение которого должно было неминуемо повлечь за собой покорение Варшавы, и следовательно Польши. Будучи контужен в самом начале дела, представлявшего неимоверные затруднения по причине недостатка в лестницах, кои были притом слишком коротки, Паскевич, отъезжая от армии, объявил Толю, что в случае неудачи вся ответственность падет на него одного!

Карл Федорович Толь. Дж.Доу

Деятельность, мужество и энергия Толя, на которого однако не может не пасть доля нареканий столь справедливо заслуженных Дибичем, были в этот день неимоверными. Не было вполне опасного пункта, куда бы Толь не появлялся; не было колонны войск, мало-мальски изнуренной и отбитой мужественным неприятелем, которую бы Толь не поспешил ободрять; короче сказать: в этот решительный и кровопролитный бой, он был истинным ангелом-хранителем русской армии. Узнав о благополучном исходе боя, Паскевич поспешил напомнить о себе армии, тщетно отыскивавшей его во время ужасов кровавого побоища. Заслуг Паскевича никто не отрицает, но знаменит и велик подвиг Толя, который, будучи предоставлен самому себе во всё время этого рокового побоища, умел извернуться таким образом, что отсутствие фельдмаршала не только не имело гибельного влияния на исход битвы, но даже осталось никем незамеченным. Паскевич, никогда не отличавшийся скромностью и беспристрастием, свойственными лишь высоким, избранным характерам, не хотел в своем донесении государю выставить в надлежащем свете заслуги многих лиц, блистательному содействию которых он был обязан одержанной победой. Напротив того, алчность к присвоению чужих заслуг, нисколько не умаляющих его собственные, желание приписать всю славу победы лишь самому себе, побудили его отозваться не совсем благоприятно о многих лицах. Ряд милостей посыпался на Паскевича, вождя, достойного времен великого Николая, как выразился редактор одного журнала; почести окончательно вскружили ему голову, и он, в пылу самонадеянности, возмечтал о себе, что он полубог. Не имея повода питать глубокого уважения к фельдмаршалу князю Варшавскому, я однако для пользы и славы России не могу не желать ему от души новых подвигов. Пусть деятельность нашего Марса, посвященная благу победоносного российского воинства, окажет на него благотворное влияние. Пусть он, достойно стоя в челе победоносного русского воинства, следит за всеми усовершенствованиями военного ремесла на западе, и ходатайствует у государя, оказывающего ему полное доверие, о применении их к нашему войску; я в таком случае готов от полноты души извинить и позабыть прежние, гнусные его поступки и недостойные клеветы, к коим он не возгнушался прибегать для достижения высокого своего сана. Князь Мадатов, изгнанный с Кавказа Паскевичем, убедившим государя, что этот генерал, пользуясь будто бы благоволением Ермолова, ограбил жителей Карабаха, что было совершенно ложно, ознаменовал себя блистательною храбростью в европейской Турции; под Шумлой со спешенными гусарами он овладел несколькими редутами. Он умер в Молдавии и перед смертью ему было суждено выслушать следующее признание умирающего генерал-адъютанта Константина Христофоровича Бенкендорфа, столь ограниченного умом, сказавшего ему: «Я перед вами, но в особенности перед Алексеем Петровичем Ермоловым, много виноват; я вам обоим много повредил через брата моего, но верьте, что это лишь по одному неведению, а потому простите меня». Мадатов, который не был князем от рождения, но стал называть себя князем впоследствии, носил имя своей матери; дядя его Петрусь Бек пользовался большим уважением в Карабахе. Алексей Петрович Ермолов, любивший Мадатова, сказал ему однажды: «ты настоящий Яшка (уменьшительное от армяшка), на это Мадатов возразил: если я Яшка, вы целый Яков Яковлевич». Граф Дибич сказал ему однажды: «я знаю, что Паскевич вам много повредил; если вы когда нибудь попадете ко мне, я постараюсь вам всё вознаградить». Мадатов, говоривший: «не всё надо брать храбростью, нужно и хитростью» был женат на дочери генерала Саблукова, в которую я был долго влюблен. Этот до невероятия неустрашимый и хитрый генерал, трепетавший одного взгляда Ермолова, вступил в брак лишь в надежде получить звание генерал-адъютанта. Молодая жена его согласилась выйти за него замуж в убеждении, что князь Мадатов весьма значительное в Карабахе лицо. Вскоре после приезда молодых в Карабах, княгиня изъявила желание посетить могилу своего тестя, человека безнравственного, ничтожного и которого место погребения не было никому известно. Князь Мадатов, не желая на первых порах разочаровать свою молодую жену, приказал одному расторопному офицеру, состоявшему при нём в должности адъютанта, отыскав на армянском кладбище богатую гробницу, убрать ее цветами и проложить к ней дорожку. Исполнив приказание, адъютант донес о том своему генералу, который повел жену свою к этой гробнице. Молодая княгиня, введенная таким образом в заблуждение, став на колени, возносила молитвы о упокоения души усопшего. Невзирая на то, что Мадатов вступил в брак с молодой и весьма красивой женщиной, он продолжал предаваться гнусному пороку, столь распространенному на востоке. Однажды княгиня, войдя совершенно неожиданно в кабинет мужа, была поражена зрелищем, которое не могло не возмутить ее; но князь, ни мало не смутившийся этим внезапным появлением жены, сказал ей: «это ничего, Софья; я это делаю для того, чтобы сохранить влияние на здешний народ». Мадатов, будучи весьма умным и чрезвычайно хитрым человеком, владел довольно хорошо русским языком; невзирая на то, он с намерением употреблял часто в разговоре весьма неправильные обороты. Опоздав однажды к Ермолову, он извинялся тем, что его задержал какой то жид; «он думал провести меня по жидовски, — сказал князь, — но я ему запустил армянского, а он остался в накладе». Ермолов, поручив ему однажды дочь одного кадия или старшины, объявил ему грозно, что он желает чтобы она была доставлена к родителям в целомудренном состоянии; Мадатов, боявшийся одного взгляда Ермолова, говорил: «я нашелся вынужденным не спать по ночам, потому что не мог поручиться за своих адъютантов».

Иван Иванович Дибич-Забалканский. Дж.Доу

Во время пребывания в Тифлисе барона Дибича, он отсоветовал Ермолову предпринимать что-либо против персидского города Энзели. Дибич сказал ему однажды следующее: «Государь весьма недоволен тем, что вы самовольно дозволяете себе заключать многих штаб-офицеров в крепость на продолжительное время». Ермолов отвечал: «я это делаю потому, что желаю скорее подвергнуть виновных временному наказанию, чем такому, которое могло бы иметь для них неприятные и невыгодные последствия. Я ограничиваюсь временным заключением их в крепость, но не предаю уже их суду. Ни один из них за то на меня не пожалуется. Вам это трудно понять, потому что вы, рано отделившись от толпы, скоро возвысились; но мне, сроднившемуся с толпой, несравненно более знакомы её нужды». Иван Никитич Скобелев, из солдат выслужившийся в генералы, отличался необычайным мужеством и хладнокровием, замечательным природным умом, изумительною сметливостью и непомерным корыстолюбием. Этот хитрый человек, известный также по своему хвастовству и по уменью превосходно излагать на бумаге свои мысли, составил себе огромное состояние самыми беззаконными способами.

Иван Никитич Скобелев

Я всегда полагал, что император Николай одарен мужеством, но слова, сказанные мне бывшим моим подчиненным, вполне бесстрашным генералом Чеченским и некоторые другие обстоятельства, поколебали во мне это убеждение. Чеченский сказал мне однажды: «вы знаете, что я умею ценить мужество, а потому вы поверите моим словам. Находясь в день 14 декабря близ государя, я во всё время наблюдал за ним. Я вас могу уверить честным словом, что у государя, бывшего во всё время весьма бледным, душа была в пятках. Не сомневайтесь в моих словах, я не привык врать». Во время бунта на Сенной, государь прибыл в столицу лишь на второй день, когда уже всё начинало успокаиваться. До тех пор он находился в Петергофе, и сам как-то случайно проговорился: «Мы с Волконским стояли во весь день на кургане в саду, — сказал он, — и прислушивались не раздаются ли со стороны Петербурга пушечные выстрелы». Вместо озабоченного прислушивания в саду и беспрерывных отправок курьеров в Петербург, он должен был лично поспешить туда: так поступил бы всякий мало мальски мужественный человек. Генерал-губернатор П. К. Эссен, столь известный по отсутствию умственных способностей, — думал успокоить народ речью, которой никто не понял; но Васильчиков, Закревский и Василий Перовский привели войска на Сенную площадь и тем восстановили там порядок. На следующий день государь, имея около себя князя Меншикова и графа Бенкендорфа, въехал в коляске в толпу, наполнявшую площадь; он закричал ей: «на колени» и толпа поспешно исполнила это приказание. Сказав короткую, но прекрасную речь, государь приказал Закревскому отслужить тотчас панихиду по убиенным. Так как толпы любопытствующих последовали за экипажем его величества на площадь, государь, увидав несколько лиц одетых в партикулярных платьях, вообразил себе, что это были лица подозрительные; он приказал взять этих несчастных на гауптвахты, и обратившись к народу, стал кричать: «это всё подлые полячишки: они вас подбили». Подобные неуместные выходки совершенно испортили, по моему мнению, результаты дня. Всё мною здесь сказанное сообщено мне очевидцами, заслуживающими полного доверия. Во время войны 1828 года в Турции корабль, на коем находился государь с своей свитой, едва не был прибит бурею к Константинополю. Государь, не желая быть узнанным, переоделся в партикулярное платье; молодой и смелый князь Александр Суворов громко сказал при этом случае: «пусть узнают монархи, что стихии им по крайней мере не подвластны». Этот самый молодой человек, которого отец был в самых приятельских сношениях с Ермоловым, состоял при сём последнем на Кавказе. Известно, что после изгнания Ермолова из Кавказа, жители Гурии, желая угодить Паскевичу, вынесли портрет Алексея Петровича из залы, в которой дан был ими обед графу Эриванскому. Князь Суворов, присутствуя на одном официальном обеде, и видя, что никто не хочет вспомнить о бывшем начальнике, предложил его здоровье; присутствующие были вынуждены, против своего желания, последовать его примеру. Когда впоследствии жандармские власти стали допрашивать прибывших в Петербург грузин, с намерением узнать от них что-либо, могущее послужить к большему обвинению Ермолова, они отвечали: «мы лишь за то были недовольны им, что он говорил, что у грузин, вместо голов — тыквы». Величайшие и вполне непростительные ошибки Ермолова суть: во 1-х то, что он не отправился под Елисаветполь лично, но отправил туда Паскевича, придав ему двух отличных генералов Вельяминова и Мадатова, которые убедили Паскевича принять сражение, а во 2-х, поступление его вновь на службу. Невзирая на то, Паскевич распространил слух, что Ермолов, отправляя его в Елисаветполь, обрекал его на верную гибель. Ермолов должен был, по моему мнению, проникнуть гораздо ранее намерение государя не давать ему должностей, которые бы соответствовали его способностям, и переехать в Москву. При увольнении Ермолова от службы ему было назначено около 14 000 рублей бумажками пансиона; графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, узнав о том, сказала, что она почла бы себя счастливою, если бы Ермолов взял в свое распоряжение одно из её богатых поместий. Так как все вообще пансионы были значительно увеличены, то Ермолову, ничего не получавшему от отца своего, было еще прибавлено, вследствие ходатайства графа Дибича, около 14 000 рублей бумажками. Прибыв в Москву, Ермолов посетил во фраке дворянское собрание; приезд этого генерала, столь несправедливо и безрассудно удаленного с служебного поприща, произвел необыкновенное впечатление на публику; многие дамы и кавалеры вскочили на стулья и столы, чтобы лучше рассмотреть Ермолова, который остановился в смущении у входа в залу. Жандармские власти тотчас донесли в Петербург, будто Ермолов, остановившись насупротив портрета государя, грозно посмотрел на него!!! Сестра его Анна Петровна, вышла замуж за некоего А. А. Павлова, вполне замечательного по своему уму и вполне презренного по свойствам души. Хотя Ермолов на основании духовной отца своего обязан был выделить сестре своей лишь 1/2 часть имения, но, имея намерение дать ей гораздо большую часть, он поручил одному из своих приятелей заняться разделом. Медленность, с которой этот раздел совершался, внушила Павлову мысль, воспользовавшись известным неблаговолением государя к Ермолову, подать прошение его величеству с приложением нескольких писем Ермолова, писанных им когда то в либеральном духе. Хотя последовал указ о принуждении Ермолова ускорить раздел, но он, в справедливом негодовании на презренный поступок своего зятя и сестры, объявил, что никакая сила не заставить его выделить часть большую противу того, что было ей назначено покойным их родителем, Ермолов получил в наследство около 280 000 рублей бумажками.

Генерал Ермолов

В бытность государя в Москве осенью 1831 года, Ермолов был приглашен во дворец, куда он поехал в отставном мундире; государь, принявший его необыкновенно радушно, вышел из кабинета в сопровождении Ермолова, что было принято многими за знак особенного к нему благоволения. Императрица, увидя его, не скрыла своего смущения; она сказала ему: «je vous aurais reconnu à l’instant mème, général; tous vos portraits vous ressemblent»[21]. Будучи позван к императорскому столу, он едва не навлек гнева государя, принятием участия в некоторых польских генералах, которые, как он выразился, поступили как благородные граждане. Государя, начавшего неприлично возвышать голос и намекать на то, что эти любезные ему граждане будут сосланы в Сибирь, Ермолов успокоил лишь словами: «никто их конечно не убедит, что милосердие государя никогда не обратится на них». Государь, ожидавший, что Ермолов, обласканный им, вступит вновь в службу, был крайне недоволен тем, что он даже не намекнул ему о подобном желании. Граф Бенкендорф, посетив Ермолова, сказал ему по поручению государя следующее: «Его величеству весьма неприятно то, что вы, будучи столь милостиво приняты им, не изъявили до сего времени желания поступить на службу», на что Ермолов отвечал: «Государь властен приказать мне это, но никакая сила не заставит меня служить вместе с Паскевичем». Это было передано куда следует. Граф А. Ф. Орлов, посетив Ермолова в то время как он собирался в подмосковную, объявил ему о воле государя, дабы он вступил вновь в ряды войска. Он сказал ему, что государь дает ему слово, что он его никогда не сведет с фельдмаршалом. Вынужденный написать в этом смысле письмо к государю, он сам отправился к Хрущову, куда прибыл генерал Адлерберг с объявлением, что приказ о принятии его в службу состоялся. Таким образом Ермолов, вполне обманутый государем, для которого предстояла возможность употребить с пользою его дарования, — вновь надел мундир; это было со стороны Ермолова непростительною ошибкою, сильно потрясшею огромную популярность, какою он пользовался в армии, тем более, что государь, вовсе не сочувствовавший людям способным и бескорыстным, не имел, как оказалось, намерения воспользоваться его способностями и опытностью. Государь был однако первое время чрезвычайно милостив и внимателен к Ермолову, которому удалось, по кончине доблестного Н. Н. Раевского, выхлопотать вдове его следующие милости: ей было прощено 300 тысяч руб. ассигнациями казенного долга, а взнос должных покойным мужем еще 500 тысяч руб. был разложен на весьма продолжительные сроки.

Николай Николаевич Раевский. Дж.Доу

По предложению Ермолова, указавшего государю на невыгоду бессрочных вещей, как например штыков, которые, не будучи отточены, делаются весьма часто на Кавказе добычей горцев, — это было отменено. Ермолов имел сначала намерение воспитать своих сыновей за границею, но вследствие вновь появившегося в 1834 году указа и настояния великого князя Михаила Павловича, он поместил их в Артиллерийское училище. На одном бале у князя Дмитрия Владимировича Голицына государь имел с Ермоловым следующий разговор: Г. — Как хороша Скрыпицына! как стройна! Е. — Да государь, — она как стебель лилии. Г. — О! да Ты поэт, как брат твой Денис. Как жаль, что этот человек служит урывками! С его средствами и дарованиями, чем бы он не был! Писал ли ты когда нибудь стихи? Е. — Никогда, государь, не мог прибрать ни одной рифмы, и ни с одним стихом не умел сладить. Г. — А Денис пишет ли стихи? Е. — Редко теперь, — он занимается серьёзными сочинениями. Г. — Я этого не знал; может быть урывками, так же как служит? Е. — Нет, государь — весьма постоянно, можно сказать, как трудолюбивейший коментатор. Г. — К чему он ни способен, когда захочет, с его способностями и дарованием? Он однако прежде писал неприличные стихи. Е. — Правда, государь; — быв гусаром, он славил и пел вино, и от того прослыл пьяницею, а он такой же пьяница — как я. Г. — Это я знаю; — жаль что он урывками служит. Он был бы полезен, и для всех и для себя, и пошел бы далеко. Заседая в государственном совете, Ермолов, никогда не почитавший себя администратором, не принимал почти никакого участия в прениях. Он однако предложил отменить звание первоприсутствующих в департаментах сената; в его понятиях первоприсутствующий имеет лишь в виду угождать министру юстиции, а для наблюдения за правильным ходом дел было, по его мнению, достаточно обер-прокурора. Ермолова назначали членом комитета о преобразовании оренбургского края, председателем которого был бездарный П. К. Эссен, и членом о преобразовании карантинного устава, где он не мог оказать никакой пользы. Он отдал здесь полную справедливость отличным способностям графа Павла Сухтелена, столь рано умершего для оренбургского края. Хотя Ермолова не назначали присутствовать в комитетах о военных дорогах, и о преобразовании конных полков, но многие обращались к нему за советами. Невзирая на то, что государь сказал ему: «я хочу вас всех, старичков, собрать около себя и беречь как старые знамена», это были лишь слова. Ермолов, видя себя совершенно бесполезным, сказал однажды государю: «ваше величество вероятно потеряли из виду, что я лишь военный человек; все мои назначения доселе убеждают меня в том, что я совершенно бесполезен, и что все возлагаемые на меня поручения не соответствуют моим сведениям, и могу сказать, моей опытности». На это государь отвечал: «ты верно слишком любишь отечество, чтобы желать войны; нам нужен мир для преобразований и улучшений, но в случае войны я употреблю тебя». — «Я верю, государь, — отвечал Ермолов, — слову рыцаря». — «Отчего не государя?» — сказал Николай. После этих довольно милостивых слов последовало полное неблаговоление к Ермолову, которому предложили место председателя в генерал-аудиториате; граф Чернышев, предложивший ему это место от имени государя, сказал ему, что не он сам, а лишь его канцелярия будет подчинена военному министру. Ермолов отказался под следующим предлогом: «единственным для меня утешением была привязанность войска; я не приму этой должности, которая бы возлагала на меня обязанности палача». Государь сказал на это: «Ермолов не так это понимает». Графиня Бенкендорф, посетив вскоре после того графиню Закревскую, сообщила ей о том, что государь поверил гнусным наветам на Ермолова своих окружающих, и сказала: «Ермолова сынтриговали». Между тем Ермолов, возвратившись в Петербург, просил графа Бенкендорфа объяснить его величеству желание его быть уволенным от заседания в государственном совете по той причине, что быв лишь военным человеком и не успев приготовить себя к занятиям гражданским, он почитает себя неспособным исполнять обязанность высокой важности, к какой он призван милостью государя.

Портрет работы Д. Доу 1830-е г. Воронцовский дворец-музей А.Х.Бенкендорф

Граф Бенкендорф не решался будто бы доложить о том его величеству в течении двух недель; а между тем он его уверял, что он избирает лишь благоприятную минуту, тем более, что он знает, сколь будет неприятно его величеству уклонение от занимаемой должности Ермолова, который непременно навлечет тем на себя гнев государя. «Его обезоружит чистосердечное мое признание», — говорил Ермолов не перестававший настаивать на своей просьбе. Однажды граф Бенкендорф, не застав Ермолова дома, оставил нижеследующую записку: «Mon trés-honoré général, sa Majesté m’a chargé de vous dire, qu’Elle désire que vous lui écriviez ce que je Lui ai dit sur les raisons qui vous engagent à quitter le Conseil»[22]. Письмо вслед за этим здесь помещенное возбудило гнев государя, приказавшего отдать в приказе, что генерал Ермолов увольняется от службы по собственному признанию в неспособности. Приказ этот должен был быть публикован, но граф Бенкендорф успел, отговорить государя, сказав, что никто тому не поверит[23]. «Его императорскому величеству. Генерал-адъютант граф Бенкендорф объявил мне высочайшую волю вашу, всемилостивейший государь, дабы я письменно изложил причины, заставляющие меня просить увольнения от заседания в государственном совете. Исполняю волю сию с откровенностью солдата, гордящегося честью сорокалетнего служения государям и отечеству. Я вполне постигаю, государь, сколь высоко звание члена государственного совета, где могут обрести самую лестную награду лица, оказавшие важные заслуги отечеству. Исполнен я удивлением к неизреченному великодушию монарха, вверяющего малому числу избранных рассмотрение важнейших административных дел, изменения в законах, предложение новых, не прежде освящая их державною своею властью, как по выслушании их мнения. Но, государь, всю жизнь свою провел я на военном поприще, на котором не успел ознакомиться с занятиями, к которым я ныне призван. Они мне чужды и усиливают во мне лишь убеждение и горестную мысль, что я бесполезен и потому не могу оправдать ожиданий моего государя. Как русский и как солдат я не избегал трудов и не робел перед опасностями на службе государя; не останавливаясь ни минуты вступить вновь на службу, когда мне было объявлено повеление о том вашего величества, я устыжусь однако самого себя, если позволю себе желать остаться в настоящем положении, с коим неразлучно убеждение, что лета, опытность, усердие недостаточны, а необходимы сведения, коих у меня нет. Простите, государь, смелость, с которою я всеподданнейше повергаю просьбу свою о увольнении меня от присутствия в государственном совете. 10 марта 1839″. Чрез несколько дней Ермолов получил от военного министра графа Чернышева следующие две бумаги: «Милостивый государь Алексей Петрович. Государь император, прочитав всеподданнейшее письмо вашего высокопревосходительства от 10 числа сего месяца, поручить мне соизволил уведомить вас, милостивый государь, что его величество весьма сожалеет, что вы, несмотря на долголетнее управление вами Закавказского края и по гражданской части, не предполагаете ныне в себе способностей, потребных для исполнения обязанностей, к которым вы призваны высочайшею доверенностью, и что вследствие того, удовлетворяя желанию вашему, его величество увольняет вас в отпуск до излечения болезни. Сообщив высочайшую сию волю председателю государственного совета, честь имею и вас об оной, милостивый государь, уведомить. 14 марта 1839. №1552″. «Милостивый государь Алексей Петрович. Я доводил до высочайшего сведения о желании вашего высокопревосходительства воспользоваться зимним путем для выезда из С. Петербурга и о просимом вами дозволении откланяться государю императору. Его величество поручить мне изволил уведомить вас, милостивый государь, что чрезвычайно увеличившиеся занятия препятствуют принять вас в скором времени, а потому, не желая вас задерживать, его величество разрешает отъезд ваш. №1574. 16 марта 1839″. Ни один генерал не был, подобно почтенному и доблестному А. А. Вельяминову, столь смелым в отношении к императору Николаю, который, как известно, не любил самостоятельных людей и не терпел возражений. На вторичный вопрос Вельяминова военному министру, граф Чернышев отвечал Вельяминову от 7 апреля 1834 года, что он может участвовать в экспедиции и давать действиям направление, но отнюдь постоянно там не находиться. Его величество, писал гр. Чернышев от 9-го апреля того же года, желает: 1, чтобы исполнено было в совершенной точности, что предписано и словесно им объяснено, в чём совершенно полагается на барона Григория Владимировича Розена и генерала Вельяминова; 2, генералу Вельяминову сообщить всё в подробности и сказать, что государю императору не угодно, чтобы с горцами было поступаемо с жестокостью генерала Ермолова, но чтобы сначала непременно было бы предложено им покориться добровольно и действовать за нас; в случае же сопротивления, поступать уже по предписанной методе. Извлечение из отношения командующего войсками на Кавказской линии и Черномории генерал-лейтенанта Вельяминова генерал-адъютанту Адлербергу, от 12 ноября 1834 г. за №522. «Отношение вашего превосходительства от 29-го сентября за №194, в коем вы уведомляете меня о высочайшей воле, чтобы в военных действиях за Кубанью строго следовать первоначальному плану сей экспедиции, получено мною 20-го октября, на кануне перехода моего через хребет Кавказа в Геленджик. Некоторые отступления от первоначального плана были уже сделаны, и потому, не смотря на волю его величества я не мог остановить продолжения действий отряда, не сделав всю экспедицию нынешнего года почти совершенно бесплодною. В первых донесениях моих г. корпусному командиру я слегка упомянул о причинах, побудивших меня к сделанным отступлениям, полагая сие достаточным для его высокопревосходительства, как знакомого уже с образом здешней войны. Но как представленные мною причины некоторых отступлений от первоначального плана признаны недостаточными, то нахожу необходимым изложить оные подробнее, прося покорнейше ваше превосходительство представить это на благоусмотрение его величества. Прежде всего нужно заметить, что ни один полководец не мог выполнить во всех подробностях первоначального плана кампании; обстоятельства времени и мест, равно как и образ действий неприятеля, всегда вынуждают отступать более или менее от предположений. Невозможность следовать в строгости предначертаниям еще более чувствительна, когда военные действия предположены в земле совсем почти неизвестной, каков есть Кавказ, или когда предположения составляются не самим начальником войск. Планы австрийского гоф-кригс-рата, коим обязаны были следовать строго австрийские полководцы, никогда не имели ни малейшего успеха: австрийские армии всегда терпели поражения. По сим соображениям считаю себя обязанным отступать от первоначальных предположений, всякий раз, когда обстоятельства того требуют. Из всего сказанного следует, что если бы, не приняв в соображение обстоятельств, я в строгости стал бы выполнять первоначальное предположение, то поступил бы решительно вопреки намерениям его величества. Объясняя вашему превосходительству соображения, коими я руководствовался, не имею самолюбия думать, что они не доступны для критики, и ни мало не удивлюсь, если его величество найдет в оных ошибки. Не менее того я действовал в полном убеждении, что основываясь на сих соображениях, лучше выполню намерения его величества, нежели следуя слишком строго первоначальным предположениям». Столь энергические ответы Вельяминова, который доказал также всю нелепость предположений фельдмаршала Паскевича, касательно наискорейшего покорения Кавказа, не навлекли однако ему больших неприятностей. Хотя государь, прочитав это возражение и сказал: «это дерзко», но он вполне оценил Вельяминова в проезд свой из Тифлиса на линию в 1837 году. (Продолжение следует) Читать по теме:

• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть I
• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть II
• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть III
• Денис Давыдов — Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные. Часть IV

 

Каких только стадионов не настроили к нынешнему Чемпионату мира… И от каждого веет не чистым отношением к спорту, к честному состязанию… к игре по правилам, чего у нас разучились делать очень давно. От каждого этого страшилища веет уголовкой.

Ведь каждый после беспрецедентного воровства на олимпийских объектах хорошо понимает, что здесь можно открывать целый букет уголовных дел по любому, выбранному наугад, стадиону. Потом лишь надо проследить, чтобы обыскивающие не присвоили себе наворованное обыскиваемых, как это у нас частенько бывает, в особенности блеснули недовно на деле полковника Захарченко.

И раз уж мы выяснили, что представляет наш спорт, самое время вспомнить, как футбол уходил из нашей жизни, превращаясь из игры, из спорта… в обычную воровскую малину.

Наша футбольная Russia Рабинер Игорь

Глава II ВЕЧНАЯ ВОЙНА

Вячеслав Колосков

Признаюсь честно: мне не по душе огульная критика в адрес Колоскова, которой за годы его управления футболом мы наслушались и начитались с лихвой. Да, в своих действиях он был далеко не безгрешен, да, в 90-е годы по-чиновничьи относился к игрокам, не мог упредить возникавшие то и дело конфликты. Но, полагаю, на его месте подобное происходило бы С каждым. Время было такое.

Любой руководитель, «поставленный» в ту пору на футбол, был обречен быть во всем виноватым. Денег тогда во всей стране не было, финансовые катаклизмы преследовали Россию один за другим. Ворота страны по-настоящему только распахнулись, и у нас толком еще не знали, как в цивилизованных странах строятся отношения между администрацией, тренерами и игроками, как организован процесс каждодневной клубной деятельности. Это теперь все ездят на стажировки в «челси» и «реалы», тогда же об этом не было и речи. В то же время игроки, чей уровень таланта оказался достойным ведущих клубов Европы (о чем нет речи как раз сейчас), все прелести западного бытия быстро познали. И педантичное выполнение финансовых обязательств воспринимали как должное – к хорошему вообще привыкаешь быстро. Таким образом, почву для хронических, непрекращающихся дрязг между федерацией футбола и игроками создавала сама жизнь.

А об уровне Колоскова как личности, мне кажется, исчерпывающе говорит один факт. О вражде бывшего президента

РФС с Бышовцем знают все. Сколько слов было сказано этими яркими фигурами в адрес друг друга, сколько обвинений брошено – не сосчитать. Казалось, это – навсегда.

И вот в марте 2008 года Колосков презентует в «Лужниках» свою книгу «В игре и вне игры». И говорит журналистам, что за много лет в футболе ему посчастливилось работать с выдающимися людьми – Лобановским, Бесковым, Бышовцем…

Никто не заставлял Вячеслава Ивановича произносить эти слова. Никакой выгоды они Колоскову принести не могли. Бышовец после скандального года работы в «Локомотиве» стал для определенной части болельщиков едва ли не пугалом. Упоминание его в положительном контексте стало, мягко говоря, не модным.

Но Колосков – сказал. И это потрясло меня до глубины дущи.

К истории его взаимоотношений с Бышовцем мы вскоре вернемся. Пока же не могу не сказать: ко всему прочему, Колосков не снискал успеха и популярности как футбольный руководитель еще по одной причине. Он – безумно невезучий.

В 1984 году исполком ФИФА должен был выбрать хозяина чемпионата мира 1990 года. Претендентов было двое – Италия и СССР. Пользуясь уже наработанными связями в Международной федерации футбола, он провел титаническую работу на футбольно-дипломатической ниве, и Советский Союз, по свидетельству многих участников тех событий, подходил к выборам явным фаворитом.

И тут, за несколько дней до итогового голосования, правительство СССР объявляет о бойкоте Олимпиады в Лос-Анджелесе. После чего, естественно, ни о каком первенстве мира не могло уже идти и речи…

Невезением все в руководящей карьере Колоскова и закончилось. Вернее – везением, но не его. В мае 2005 года ЦСКА впервые в истории российских клубов выиграл европейский трофей – Кубок УЕФА. К тому времени президентом РФС уже работал Виталий Мутко. Формально еврокубковая победа состоялась во время его правления, хотя, если вдуматься, что могло измениться за полтора месяца, которые он был у власти? История эта лишь подчеркивает, насколько несовместим был фактор удачи с фамилией Колоскова.

В нашей стране с легкостью забывают о многом. О том, например, что именно усилиями Вячеслава Ивановича Россия стала футбольной правопреемницей СССР, и только она из республик бывшего Союза получила место в отборочном турнире чемпионата мира-94: жеребьевка происходила в 91-м, еще когда империя была жива, и место, соответственно, на нее было забронировано лишь одно.

Это была далеко не единственная проблема. Выиграв отборочные соревнования Euro-92 и обставив там самих итальянцев, мы из-за развала страны могли вовсе не поехать на финальный турнир в Швецию. О том, что такая опасность существовала и ее ликвидировал Колосков, было известно и ранее, а в своей новой книге экс-президент РФС рассказал подробности:

«Сложилась парадоксальная ситуация: есть команда, но нет страны, которую она представляла. Чтобы как-то исправить ситуацию, я выдвинул идею создания Федерации футбола СНГ. В срочном порядке провели учредительную конференцию, приняли устав, образовали Федерацию, зарегистрировали ее, направили документы в ФИФА и УЕФА для признания. Против этого выступил генеральный секретарь УЕФА Герд Айгнер: «СНГ, – утверждал он, – нельзя считать правопреемником СССР». Что делать? Мне удалось тогда убедить в своей правоте президента УЕФА Леннарта Юханссона. Конгресс ФИФА поддерживает нас. Сборная СНГ поехала в Швецию».

Одна эта история показала масштаб проблем, с которыми в начале 90-х пришлось столкнуться Колоскову. Многие из них он преодолел с честью, из других выбраться не сумел. Парадокс: проявив себя как отличный дипломат на международной арене, Вячеслав Иванович оказался не способен быть столь же убедительным для своих молодых соотечественников.

Объяснение тому у меня следующее. В ФИФА и УЕФА работали пусть и люди заграничные, но принадлежавшие к тому же возрастному кругу, что и сам Колосков. За многие годы совместной работы – да и отдыха тоже (с тем же будущим президентом ФИФА Йозефом Блаттером наш главный футбольный начальник дружит семьями) – у них образовались крепкие человеческие связи, мыслить они во многом стали одними категориями. Поколение же российских футболистов, выросших во время перестройки, а в момент развала Союза уехавших за рубеж, было совсем другим. С их бунтарским, свободолюбивым менталитетом Колосков уже не сладил. Зато сейчас, помудрев, все они отзываются о бывшем руководителе с уважением. Учитывая, что футболом Вячеслав Иванович больше не управляет, и лакомого кусочка в виде какого-нибудь неплохого клуба по результатам этих интервью они не получат, можно сделать вывод об искренности всех этих выступлений. Без всякого сомнения, они действительно уважают Вячеслава Ивановича. Став тренерами и даже работниками РФС (как Виктор Онопко), бывшие футболисты поняли, как же Колоскову было трудно.

Выбор ФИФА в пользу России на отборочный цикл ЧМ-94, в свою очередь, поспособствовал переманиванию в ее сборную почти всех ведущих футболистов Украины, которым не хотелось добровольно пропускать чемпионат мира. При этом никто из них на самой Украине в тот момент уже не играл; они выступали либо в дальнем зарубежье, либо в России. И «самостийность», равно как и украинский патриотизм, были для них категориями абстрактными. Так в российской сборной оказались Юран и Саленко, Онопко и Канчельскис, Цымбаларь и Никифоров, а также «грузины» Тетрадзе и Цвейба, «узбек» Пятницкий, «белорус» Горлукович… Не было бы всех этих мастеров – мы могли бы и вовсе в финальные турниры чемпионатов мира и Европы не попадать. Нужно быть очень предвзятым человеком, чтобы не увидеть, по сути дела, в формировании сборной России 90-х годов прямой заслуги Колоскова.

Футболистам, сменившим футбольное «гражданство», между тем пришлось очень несладко – на родине их обвинили в предательстве. В ноябре 92-го, когда мы беседовали на эту тему с Юраном в интервью для газеты «Футбол-экспресс», он, услышав вопрос на эту тему, буквально взвился:

– Какой патриотизм?! Я родился и жил в стране под названием «Советский Союз». После того как она развалилась, передо мной встала проблема выбора. На чемпионат мира, как известно, попала одна Россия. А на Украине почему-то решили, что я приползу к ним на коленях, даже не позвонили, намерениями не поинтересовались. Из России же сразу раздался звонок от Игнатьева, с которым мы быстро нашли общий язык. Словом, я увидел нормальное, уважительное отношение. В отличие от Украины, где, ничего не сделав для того, чтобы убедить меня играть за ее сборную, уже истерику подняли.

Это все отнюдь не сейчас началось. Помните старую «песню» украинских деятелей о том, что я, ничего, видите ли, для киевского «Динамо» не сделав, убегаю в «Бенфику» за длинным долларом? Меня тогда так заплевали, что твердо решил: с Киевом все связи рву.

– Что вы и сделали.

– Да, с Киевом меня теперь ничего, кроме друзей, не связывает. Родители живут в Луганске, и я хочу перевезти их в Москву. Поэтому попросил РФС помочь мне с квартирой в столице. За мои же деньги, только чтобы найти помогли. Поймите меня правильно. Я решил принять российское гражданство, в будущем осяду в Москве (так и произошло. – Прим И. Р.). Надо же мне будет где-то жить! А я уже наслышан, что мою просьбу извращать начали: дескать, Юран не соглашается играть за сборную России, пока ему чуть ли не подарят квартиру в Москве. Эти слухи – дело рук тех же людей, что третируют меня на Украине.

Из этого рассказа 16-летней давности можно убедиться в том, что в Москве к футболистам тогда относились намного внимательнее, чем в Киеве. И, признавая по итогам мрачной истории 1993-1994 годов большие проблемы РФС в налаживании здорового контакта с игроками, нельзя не отдать футбольному союзу должное за успешную работу с украинским «десантом».

* * *

Анатолий Бышовец

Отношения Колоскова и Бышовца заслуживают отдельного рассказа, поскольку линия их жесткого противостояния проходила через всю постсоветскую историю нашего футбола. И была одним из главных его сюжетов. Найди в начале 90-х эти сильные личности компромисс, в судьбе сборной многое могло бы сложиться совсем иначе…

В сентябре 96-го мой коллега по «СЭ» Александр Кружков во время беседы с Бышовцем спросил:

– В одном из интервью Колосков заметил: «Я любовался тренировками, которые проводил Бышовец. Мне нравились его индивидуальные собеседования с игроками». Именно Колосков пригласил вас в свое время на работу из Киева в Москву…

Анатолий Бышовец, тренер сборной СССР (СНГ) (1990 — 1992 гг.)

– За что я ему благодарен. Но, несмотря на это, у меня неоднозначное отношение к Колоскову, мне иногда приходилось с ним спорить и отстаивать свою точку зрения. Расскажу такую историю. Один игрок юношеской сборной – Савченко – попался на таможне: провозил больше рублей, чем было разрешено. Его, естественно, оштрафовали. На следующий сбор я вновь включил Савченко в список приглашенных, но Колосков его вычеркнул. Я пришел к Вячеславу Ивановичу и говорю, что это неправильно. «А что делать?» – вздыхает он. «Как, что делать? Вернуть человека в сборную». – «Это невозможно, Савченко в сборной не будет». Тогда я говорю Колоскову: «Оставляю за собой право оспорить ваше решение». И иду к руководству Спорткомитета. В итоге Колосков получил указание вернуть Савченко в сборную. И Вячеслав Иванович не обиделся, не опустился до сведения счетов, а продолжал поддерживать мою кандидатуру, когда меня назначили главным тренером олимпийской, а потом и национальной сборной. Потому что мы оба тогда руководствовались только интересами дела, а не личными амбициями.

Последний реверанс в сторону Колоскова можно объяснить в том числе и тем, что Бышовец в момент интервью едва завершил работу в Корее и надеялся трудоустроиться в России. А российская футбольная система была устроена так, что президент РФС мог оказать на этот процесс существенное влияние – как в одну, так и в другую сторону. И, кстати, совсем скоро работу Бышовец получил, возглавив в 97-м санкт-петербургский «Зенит». Тогда это был еще вовсе не чемпион России, как сейчас, а команда, всего сезон назад возвратившаяся в высшую лигу из первой. Работа в Питере у Анатолия Федоровича пойдет на ура, и он вновь получит приглашение в сборную. Но об этом – позже.

Из истории о Савченко, которую рассказал Бышовец, можно сделать вывод о его умении налаживать нужные связи с большими руководителями. Тренер как бы между делом рассказал о своем походе к руководству Спорткомитета СССР и последующем решении амнистировать футболиста. При этом Спорткомитет приравнивался к союзному министерству, и к его боссам, как говорится, на кривой козе было не подъехать. Однако умение Бышовца обаять своим интеллектом самых серьезных людей было (да и остается) потрясающим, и не раз помогало ему впоследствии. В том числе и при получении работы в сборной.

Во многих других интервью тренер высказывался о президенте куда более хлестко. Вот один фрагмент из нашей беседы с Бышовцем, состоявшейся в 2003 году.

– Мы ведь почему проиграли шотландцам в 92-м и вылетели из чемпионата Европы? Я пришел в раздевалку после тяжелейшей ничьей с Голландией и слышу, как Колосков говорит игрокам прямым текстом: «С шотландцами все будет в порядке, у нас там Кузнецов и Михайличенко играют, они обо всем договорятся». Вот где был занесен микроб! И хотя ребята сказали, что они плохо говорят по-английски и их могли до конца не понять, команда выходила на этот матч, рассчитывая, что шотландцы не будут играть.

О том, как Бышовец относился к Колоскову «не для печати», можно судить по отрывку из книги футбольного агента Владимира Абрамова «Футбол. Деньги. Еще раз деньги». Абрамов, в 1993 году готовивший по линии фирмы «Совинтер-спорт» контракт тренера в Корее, вспоминает:

«За день до отъезда Анатолий Федорович позвонил и тревожным голосом спросил: «Володя, ты еще на работе? Очень хорошо, я сейчас приеду!»

– Я только что был в РФС. Ты представляешь, подходит ко мне Колосков и говорит, что это он хлопотал за мой корейский контракт через президента корейской Федерации. За это, оказывается, я лично Колоскову должен быть благодарен. Это правда? Володя, если да, то я никуда не поеду!

– Анатолий Федорович, при чем тут ноябрь, когда еще в начале октября мы получили факс от Корейской Футбольной ассоциации с подтверждением их намерений по вашей кандидатуре. И после этого мы продолжали получать из Кореи факсы и телексы. Вот, целая кипа лежит!

– Покажи! – Я показал факс от КФА. Анатолий Федорович заметно успокоился.

– Сделай мне копию, пожалуйста. Я хочу ее этому человеку показать, чтобы он заткнулся! – Бышовец взял копию факса и положил к себе в портфель. – Володя, и ты мне все время говоришь о порядочности. Подонки, Володя, подонки!!!»

Отношение экс-главы РФС к Бышовцу – по крайней мере тогда, в середине 90-х – было не лучше. В интервью, которое я брал у Колоскова в декабре 93-го для еженедельника «Футбольный курьер», был вопрос:

– Существует мнение, что вы с неприязнью относитесь к Бышовцу из-за каких-то личных разногласий.

Анатолий Бышовец,
выступал за команду «Динамо» Киев (1963 — 1973)

– Ничего подобного. Между прочим, именно благодаря мне Бышовец стал тренером первой сборной. Это я пригласил его в середине 80-х тренировать юношескую сборную СССР, когда он еще был директором ДЮСШ в Киеве. Мне нравилось, как он работает с юношами, затем – с олимпийцами. Он умел создать хороший микроклимат в коллективе – и мне это импонировало. После ухода Лобановского в 90-м остро встал вопрос о новом тренере сборной. Бышовец или Кучеревский? Тренерский совет проголосовал за Кучеревского. Но исполком федерации все-таки назначил Бышовца. Назначил во многом потому, что я как руководитель исполкома верил в него. И в отборочном турнире Еиго-92 он оправдал доверие, выйдя из тяжелой группы.

– И затем из чувства расположения к Бышовцу вы расщедрились на выдачу игрокам фиксированных 50 процентов из средств, выделенных УЕФА за выход в финальный турнир? Ведь, получив по 60 тысяч швейцарских франков каждый, аутсайдеры чемпионата превзойти в этом обоих финалистов – и датчан, и немцев.

– Расположение к Бышовиу здесь ни при чем. Это решение было принято в виде исключения. Дело в том, что мне очень больших трудов стоило защитить сборную СНГ от исключения из числа участников турнира. Мы играли в Швеции вопреки уставу УЕФА – страны под названием СНГ в природе не существовало. Было понятно: сборная в том виде играет в последний раз. И поэтому мы пошли на то, чтобы отдать игрокам 50 процентов поступлений от УЕФА, вне зависимость от результата. Это, между прочим, была наша инициатива, а не требование игроков. Мы решили отблагодарить ребят в целом за то, что они сделали для советского футбола. Они же это восприняли как правило.

– И из-за этого в Швеции не обошлось без конфликта?

– Вот здесь уже на авансцену вышел Бышовец. Чтобы упрочить свой авторитет среди игроков, он тоже решил заняться вышибанием денег. Эта самая половина средств, выплаченных УЕФА, составляла 2 миллиона швейцарских франков. Обычно деньги поступают в национальную федерацию через три месяца после первенства, когда уже подведены все финансовые итоги. Игроки же потребовали: или даете сейчас, или бастуем. Мне пришлось воспользоваться своим авторитетом в европейском футболе и взять в банке кредит в Один миллион швейцарских франков. Расплатились до игры с Шотландией. После игры у футболистов еще пуще разыгрался tomemum. Они, как Паниковский, опять потребовали: «Дай миллион!». Второй.

Инициаторами были все те же Бышовец, Шалимов и Юран. Я ответил, что у меня не хватит наглости пойти и еще раз попросить денег. Они пригрозили не уезжать из Швеции. Я ответил: оставайтесь, но за свой счет. В итоге нашли компромисс-я дал им расписку от имени федерации, что деньги они получат Страсти улеглись, и деньги все потом получили Но, как видите, вопрос о деньгах встает остро уже не в первый раз. И во многом благодаря соглашательской позиции Бышовца.

– В какой момент вы стали для Колоскова едва ли не врагом? – спросил я Бышовца несколько лет назад.

– Я бы не стал говорить так категорично. Никогда не считал его человеком, неспособным руководить. Но дело в том, что в определенный момент Колосков перестал работать на футбол. Абсолютная независимость общественной организации привела к всесилию и бесконтрольности ее президента, о чем я не раз и говорил.

Колосков не прав, списывая все конфликты вокруг финансов на Бышовца. Потому что первый такой скандал произошел еще во время ЧМ-90 в Италии. Главным тренером сборной СССР тогда был Валерий Лобановский, а «бодались» с Колосковым легионеры первого поколения – Дасаев, Хидия-туллин, Заваров. За что потом получили в советской еще прессе по полной программе.

Лучший, на мой взгляд, футбольный журналист страны 90-х годов Сергей Микулик в послесловии к книге Рината Да-саева «Мы все – одна команда», вышедшей в свет в 1992 году, рассуждал:

«В итальянском провале нашей сборной виноватых долго искать не пришлось. Ясно же как божий день – «иностранцы «. Понюхали недеревянных денег – и честь флага для них уже ничто. Вместо работы отдых себе устроили. Римские каникулы.

Дасаев идеально подходил во всех этих ракурсах на роль козла отпущения – цепочка обвинений выстраивалась на редкость легко и плавно, и оставалось только ее замкнуть. Он сам это и сделал, выступив парламентером от команды к руководителям многострадального нашего футбола по поводу невыплаты игрокам сборной обещанного денежного вознаграждения за рекламную ее деятельность. Он прекрасно знал, чем грозит ему такой шаг (ярлык неудачника все-таки со временем стирается, а вот как припечатают тебе этикетку рвача – это уже навсегда). Знал – и сделал это, потому что не привык прятаться за чужими спинами. Он сам выбрал себе первую роль и играл ее до конца. Во всем».

С самим Дасаевым мне довелось побеседовать на эту тему в 98-м. Версию Микулика он подтвердил:

– После чемпионата мира наше поколение было чуть ли не вычеркнуто из футбола – и случилось это потому, что многие уже играли за рубежом. Некоторые руководители, да и часть болельщиков, завидовали нам, считали, что мы «зажрались» и нам ничего не надо. Может, поэтому у нас не получилось тогда такого коллектива, как раньше. Не чувствуя поддержки друг друга и видя, что нам не доверяют, мы стали излишне хладнокровными. На чем люди, не желавшие нам добра, потом и сыграли.

Что же касается того конфликта, на который пошли тогда ветераны команды, то нам надоело смотреть на то, как нас в очередной раз обирают. Заваров с Алейниковым были в «Ювентусе», я -в «Севилье», ряд других игроков тоже Ыграл на Западе, и мы имели возможность сравнивать. Скажем, перед чемпионатом мира о Заварове, Протасове и обо мне были сняты рекламные фильмы, и деньги обещали отдать в Италии. Но мы ничего не получили. Да, мы не хотели идти на скандал, но у нас не было другого выхода. Мы ведь и за границей тогда миллионов, как кто-то считал, не зарабатывали.

К словам Дасаева стоит добавить, что настроены тогда ветераны сборной СССР были серьезно. В 95-м киевский защитник Олег Кузнецов рассказывал мне в интервью «СЭ»:

– Приезжаю в мыле за два часа до предполагаемого вылета и слышу: «А куда ты спешил? Мы никуда не летим». Каждые полчаса собирались тренеры и Дасаев, Бессонов, Хидия-туллин, и всякий раз мы слышали разное: то летим, то нет. Слава Богу, все нормально разрешилось.

Это только казалось, что нормально. Извлеки Колосков урок из случившегося – вот тогда можно было бы говорить о благополучном завершении того конфликта. Но когда один и тот же эксцесс повторяется на двух больших турнирах кряду, причем руководитель один и тот же, а тренеры и игроки – разные, это, согласитесь, повод для размышлений.

Андрей Канчельскис в книге «Моя география» пишет:

«Контракт Бышовца был заключен до 1994 года, однако, объясняя свое решение тем, что раньше у нас была одна страна – СССР, а теперь стала другая – Россия, РФС задумал провести новые выборы тренера. Дабы продемонстрировать объективность и добрую волю руководства, Бышовцу предложили тоже поучаствовать в этих выборах, от чего он отказался, полагая, что в такой ситуации у него не было шанса. Ион был прав. Почему? Нам, игрокам, это было хорошо известно.

После проигрыша шотландцам руководство, которое, понятно, было расстроено не меньше нас, неожиданно решило изменить условия нашего соглашения, достигнутого еще до начала турнира, и заплатить нам за выступление в Швеции меньше, чем было обещано ранее. Естественно, мы были ошарашены таким решением… Не о конкретных суммах мы вели тогда речь, а лишь о том, что нужно держать свое слово и выполнять обещания, не переигрывая все в последний момент.

Тогда, в Швеции, Бышовец встал на сторону игроков и добился от РФС выполнения всех условий. И тем самым, конечно же, испортил отношения с руководством. Потому и считал совершенно справедливо, что при выборах нового тренера сборной шансов у него не будет».

Колосков в своей книге выдает, естественно, противоположную версию ухода Бышовца из сборной летом 92-го:

«Масла в огонь добавило решение А. Бышовца уехать на тренерскую работу за границу. И это несмотря на усилия федерации футбола отстоять его кандидатуру на посту главного тренера сборной для участия в чемпионате мира-94. Он сам от этого отказался».

Факт предложения Бышовцу остаться во главе национальной команды у меня вызывает большие сомнения. Скандал вокруг денег был тогда на слуху, и решение тренера поддержать игроков, а не руководство не могло Анатолию Федоровичу не аукнуться.

Как и разгром от Шотландии – 0:3.

О беспечности, проявившейся во встрече с Шотландией, говорят все без исключения. Другое дело, что причины этой самоуверенности трактуются по-разному, порой – полукриминально. Дескать, наши футболисты были уверены, что матч куплен, и не ожидали встретить сопротивление.

Господи, как это все напоминает историю с прошлогодним поражением в отборочном матче от Израиля… Впрочем, пока не будем забегать на 15 лет вперед.

Колосков в своей книге выдал другую версию: «Так безобразно, как в этом матче, сборная еще не играла! Пресса и публика бурно обсуждали причины поражения. Свои версии выдвигали и озвучивали все, кому не лень. Особенно старались дилетанты. Они-то, в первую очередь, и распускали слухи, что мы «слили» игру сопернику, получив за это взятку. При этом они даже не задумывались над тем, что шотландцам победа ничего не давала! А когда им растолковали это, тотчас придумали, что сборную купили немцы и голландцы. Дескать, она за деньги уступила очки в первых играх, и ради того же сдала последний матч. Некоторые политики вместо серьезного анализа причин поражения, в том числе и социальных, занялись пропагандистской риторикой. «Нет такой страны – СНГ, нет такого флага, нет такого гимна, который игрокам надо было защищать, а поскольку не было идеи и высшей цели, команда не стала сплоченным коллективом»».

Насчет политиков Колосков попал в «яблочко» – они не упускают возможности перед, во время и после чемпионатов мира и Европы лишний раз «пропиариться» за счет популярности футбола. Из года в год чем ближе турнир мирового или •онтинентального масштаба, тем яростнее в футбольных программах на телевидении этакая депутатская вакханалия. При этом слушать, что несут эти «знатоки», какие объяснения причинам неудач сборной находят, решительно невозможно. От воинствующего дилетантизма уши вянут, и рука тянется к пульту, чтобы переключить канал. Но по другой программе – еще одна передача на ту же тему, только с другими депутатами…

В приведенной цитате Колосков был прав еще в одном: нехороших слухов вокруг того чемпионата и – в особенности -поединка с шотландцами действительно ходило множество. И, как мы помним из высказывания Бышовца, один из них касался собственно президента РФС – того, что он якобы говорил перед матчем игрокам.

В интервью «СЭ» в 99-м году Бышовец высказался так:

– Я знаю, как и что делается… Как был проигран матч Шотландии в 92-м… В штабе нашей сборной нашелся предатель, который работал против.

Более подробных разъяснений своей шокирующей декларации Анатолий Федорович не дал…

В другой беседе – с автором этих строк – Бышовец заявил:

– По ходу матча (с шотландцами) мне стала ясна вся подоплека: одна команда вышла играть и биться, а другая по каким-то причинам рассчитывала, что первая ни играть, ни биться не будет. И просчиталась. За моей спиной провернули интригу, из-за которой, как позже выяснилось, я лишился и поста главного тренера сборной, и готового контракта с «Бенфикой».

Добровольский в одном из интервью дополнил общее гнетущее впечатление колоритной подробностью: оказывается, от шотландцев, потерявших турнирную мотивацию и потому накануне вечером изрядно повеселившихся, во время матча разило перегаром.

До истины в той истории 16-летней давности теперь уже вряд ли докопаешься. Вполне допускаю, кстати, что никаких закулисных интриг в матче с Шотландией не было, а присутствовала наша родная банальная фанаберия: мол, кто такие шотландцы, а кто – мы?!

Факт, что уезжали проигравшие россияне из Швеции в прескверном настроении, к которому добавился еще и денежный конфликт. Бикфордов шнур будущих скандалов был подожжен, хотя никто еще об истинных их масштабах и не догадывался.

28 июля 1994 года на заседании исполкома РФС была принята отставка Садырина, на место которого был назначен Романцев. Впервые со времен Лобановского ему позволили сохранить за собой пост главного тренера в клубе – «Спартаке». Таким образом, Колосков вернулся к практике совмещения постов, которая неоднократно уже признавалась порочной. Налицо была политика двойных стандартов: если Бышовцу и Садырину запрещали совмещать работу в сборной и деятельность в клубах, то Романцеву, жестко на этом настаивавшему, разрешили.

Естественно, на пресс-конференции после назначения подобный вопрос Колоскову прозвучал.

– Не стоит быть догматиками, – не моргнув глазом, ответил президент РФС. – Если такое совмещение может пойти на пользу футболу, почему бы его не принять.

Более детальными объяснениями того, почему совмещение Романцевым должностей пойдет на пользу футболу, глава РФС журналистов не побаловал.

– Была ли речь о том, чтобы руководство РФС после такого провала подало в отставку? – спросили Колоскова.

– Такой вопрос был поставлен, но исполком даже не стал его обсуждать. Было подчеркнуто, что РФС в сложившейся конфликтной ситуации действовал последовательно и правильно.

Колосков только забыл добавить: «как всегда».

Романцев пресс-конференции сказал: «Считаю ту должность, которую сейчас занял, высшей точкой своей тренерской карьеры. Волнуюсь ли я? Как никогда! Боюсь ли не справиться? Если честно – да, боюсь Но это естественное чувство».

Простые, доходчивые слова произнес лучший на тот момент клубный тренер страны. Увы, получив должность тренера сборной, он быстро превратится в небожителя, которого и игроки, и журналисты будут бояться как огня…

А тогда, после пресс-конференции, мне удалось взять у Романцева первое интервью после его прихода на новую должность.

– Логика развития событий подсказывала, что если Садырин уйдет в отставку, то занять его место предложат мне. Учитывая, что большинство в сборной составляют бывшие и нынешние мои игроки, я к этому был готов. В среду в Тарасовку приезжал Николай Петрович Старостин, с которым мы обсудили сложившееся положение. Он посчитал, что мне необходимо принять предложение возглавить сборную.

но в то же время надо остаться главным тренером клуба. И я рад, что руководство РФС, понимая ситуацию, даже не стало выносить вопрос о совмещении должностей на обсуждение.

– Но вы занимаете еще и пост президента ФК «Спартак»…

– С этим постом мне придется распрощаться.

С должностью президента «Спартака» Олег Иванович действительно распрощается, но… восемь лет спустя, в 2002-м. А пока будет един даже не в двух, а в трех лицах.

– Собираетесь ли приглашать в сборную людей, отказавшихся выступать за нее полгода назад? – задал я Роман-цеву еще один важнейший вопрос.

– Первоначально приглашения будут адресованы всем. Несмотря на то, что сегодня самое мягкое выражение, которое применялось по отношению к этим людям на заседании исполкома, – непатриоты. Но я хочу лично поговорить с каждым.

– Вы не боитесь, что будет сложно заставить играть вместе людей, выступавших за сборную Садырина и отказавшихся от этого?

– Боюсь. Поэтому главным для меня будет, первый разговор с командой… Подлости, измены и равнодушия не прощу никогда. Такие игроки у меня в командах надолго не задерживались. Это следует понять всем, кто хочет играть в возглавляемой мною сборной.

Чтобы наладить контакт с игроками, Романцев пошел на умный шаг: оставил в штабе сборной Игнатьева, работавшего с большинством «сборников» еще когда тебе были юношами, и сохранившего с ними добрые отношения, невзирая на «письмо 14-ти». К примеру, много лет спустя Борис Петрович, возглавив «Сатурн», пригласит туда Канчельскиса.

Осенью 94-го я спросил Игнатьева:

– Когда вы сейчас вели переговоры с бывшими «отказниками», почувствовали их заинтересованность?

– Они все хотят играть. Нельзя сказать, что в разговоре они буйно радовались и по-детски хлопали в ладоши. Но все сдержанно и ответственно сказали: «Мы готовы играть в сборной, если, конечно, получим от Романцева приглашение».

– Не боитесь, что после раскола, происшедшего в конце прошлого года, людей не удастся помирить?

– Могу и ошибаться, но не думаю, что все это так далеко зашло. Теперь, когда конфликт исчерпан, их должен объединить мяч, идея игры в сборной. Надеюсь и на то, что ребята окажутся мужчинами и забудут эти кошмарные полгода, разделившие их на лагеря

Но они не забыли. И, возможно, именно поэтому от новой сборной оказались отсечены те, кто сначала подписал письмо, но потом вернулся к Садырину – в частности, Саленко и Юран.

Последнего, перешедшего из «Бенфнки» в другой португальский клуб – «Порту», спустя несколько месяцев я спросил:

– А в сборную России еще рассчитываете попасть?

– При Романцеве, по всей видимости, – нет. Но ничего – буду ждать. Может, обо мне вспомнят. Вот посмотрел домашний матч с шотландцами. Грустная картина. Уверен: сборной России и с греками, и с финнами придется крайне тяжело.

Интересно порой поворачивается судьба. Летом 95-го, меньше чем через год, Юран с Кульковым перейдут в… ро-манцевский «Спартак». И выдадут совершенно потрясающую Лягу чемпионов, которую вспоминают до сих пор – шесть побед в шести матчах! Разумеется, путь в сборную будет для Юрана уже открыт. А вот Саленко в нее действительно не вернется. И останется в полном недоумении от того, что Романцев даже не нашел возможности с ним, рекордсменом мирового первенства, поговорить.

…А тогда, в 94-м, Юран не угадал. Отборочные матчи Euro-96 с греками и финнами, проблемы в которых он предполагал, прошли для сборной России не просто легко. Наши футболисты, сбросившие с себя, казалось, груз ЧМ-94, сметали все со своего пути. В том числе Грецию, после матча с которой, как мы помним, и заварилась каша с «письмом 14-ти».

Теперь греки в Афинах были разгромлены – 3:0. Да, бывали и такие времена. Теперь же мы едем на Euro-2008, чтобы вновь сразиться с Грецией, выступающей в качестве действующего чемпиона континента. Занятно, что в составе команды, поставленной на колени сборной Романцева, был будущий обладатель титула лучшего игрока Euro-2004 Теодорос Загоракис…

Финны же на их поле были повержены Россией еще более сногсшибательно – 6:0! Восемь побед при двух ничьих и феерической разности забитых и пропущенных мячей – 34-5, возродили в стране веру в ее футбол. Лучших показателей в отборочных турнирах у нас не было никогда.

Спустя годы многолетнего капитана сборной Онопко в интервью «СЭ» спросили:

– За 12 лет в национальной команде сменилось несколько поколений игроков. В команде какого созыва вам было наиболее комфортно?

– В сборной 94 – 96-х годов. На чемпионат мира многие игроки тогда не поехали, но к европейскому первенству-96 в Англии у Романцева подобралась отличная команда. Уверен: тот состав, в котором было много игроков моего поколения, был способен на многое. Карпин, Никифоров, Мостовой, Ха-рин, Цымбаларь, Колыванов, Кирьяков, Шалимов – потрясающая была команда.

Две ничьи с Шотландией, гораздо хуже нас выступавшей в поединках с другими соперниками, не меняли общего впечатления от отборочного цикла. А сводилось оно к тому, что игроки национальной команды вновь думают о футболе! А в том, что они, выступающие в классных западных клубах, умеют играть, и так не было никаких сомнений. Казалось, что Ро-манцеву удалось их объединить, и педагогика этого специалиста приносит плоды.

Увы, так только казалось.

Много лет спустя Романцев в интервью «СЭ» сказал:

– Безусловно, сильнейшей за последние лет пятнадцать была команда, поехавшая в 1996 году на европейское первенство в Англию. Она даже могла стать там первой. Многие английские газеты, взвешивая шансы команд, включили ее в число претендентов на победу. Но, к сожалению, тогда не все решалось футбольными людьми. Начались дрязги, которые признаться, были неожиданны и для меня. В решающий момент коллектив разбился.

– Почему нашей сборной постоянно мешают скандалы?

– Этим вопросом я и сам задавался. Трудно припомнить чемпионат мира или Европы, где все прошло бы гладко. Еще в советское время игроки отказывались уезжать с чемпионата мира в Италии, пока им не заплатят. В Англии один руководитель вроде бы сказал футболистам, что они не будут платить налоги с премиальных. Приехал другой и заявил: «Нет, ребята, будем брать налоги, да еще какие». Они ему: «Играй в таком случае сам!» На этом все и закончилось. Ни в коем случае не оправдываю футболистов, потому что считаю: о деньгах надо говорить после того, как ты их заработал. Если перед матчем с будущими чемпионами Европы команда заявляет, что не выйдет на поле, пока не будут выполнены финансовые обещания, от нее ничего хорошего ждать не приходится.

Итак, вновь во всем виноваты РФС и рвачи-футболисты? Давайте, прежде чем предоставить слово Колоскову, выслушаем мнения игроков.

Канчельскис, книга «Моя география»:

«Мы опять столкнулись с тем, что тренеры не смогли подготовить команду к финальному турниру. В отборочных матчах наша команда выглядела вполне солидно, но одно дело собираться на несколько дней перед каждой игрой, когда сезон в разгаре и футболисты находятся в хорошей форме, и совсем другое – целенаправленно готовиться к продолжительному турниру.

Мы просто оказались не готовы физически, и наших сил хватило, по существу, только на первый тайм стартового матча с Италией. Мы сыграли его на равных -1:1, но после перерыва пропустили еще один гол и не нашли в себе сил отыграться. А следующая встреча с Германией показала, что в тогдашнем физическом состоянии нам было нечего делать на таком турнире. Мы снова смогли продержаться первые

45 минут (0:0), после чего немцы, дождавшись, когда мы выдохлись, могли делать на поле все, что хотели. Разгромное поражение – 0:3 практически лишило нас шансов на выход в четвертьфинал, и только неожиданная победа чехов над итальянцами оставила чисто теоретическую возможность.

У нас оставался, наверное, один шанс из тысячи, и, чтобы использовать его, нужно было выиграть у чехов и надеяться на то, что Германия победит Италию. Не вышло ни первого, ни второго, хотя матч Россия – Чехия оказался захватывающим по сценарию. Обе комады поочередно вели в счете и в итоге сыграли вничью – 3:3.

В том матче я участия не принимал, попав, как и некоторые другие ребята, в немилость к тренеру. Уже позже я узнал, что Романцев назвал меня в числе виновников неудачного выступления в Англии. Другими были Кирьяков и Шалимов. По словам тренера, мы испортили моральный климат в команде.

Да, это было очень удобно – свалить все на тех, кто однажды дал тебе повод. Люди помнили 93-й год и потому легко могли поверить, что, заварив кашу один раз, мы были способны повторить то же самое.

В чем же заключалась наша вина на сей раз? Всего лишь в нескольких откровенных фразах в интервью зарубежным журналистам. Понятно, что особым вниманием со стороны иностранных корреспондентов пользовались те из нас, кто играл в клубах их стран. Ко мне подходили с вопросами англичане, к Шалимову- итальянцы, к Кирьякову – немцы. И мы, привыкшие общаться с прессой откровенно, не подумали о том, чтобы скрыть свои чувства.

Нет, мы не разражались критическими тирадами в адрес тренеров. Хватило лишь нескольких слов. Шалимов просто заметил, что команда плохо подготовлена физически. Кирьяков выразил сожаление по поводу того, что его не поставили на матч с Германией. И я понимаю его: выйдя на замену во встрече с итальянцами, он очень здорово вписался в игру и прекрасно сыграл на против самого Паоло Мальдини. После такого выступления он вполне мог рассчитывать на место в составе на второй матч, однако Колыванов вновь оказался единственным нашим нападающим.

Я беседовал с английским журналистом, который, конечно же, прекрасно знал, как я играл в «Манчестере» и «Эверто-не», и потому не мог не спросить мет, нравится ли мне моя позиция в сборной. Романцев никак не мог сделать выбор между двумя правыми полузащитниками, имевшимися в его распоряжении, -Карпиным и мною. Вместо того чтобы отдать предпочтение кому-то из нас или дать обоим шанс играть по очереди, он выпускал нас на поле вместе, и нам очень трудно было поделить на двоих один фланг. В итоге Валера брал на себя больше атакующих функций, ая- оборонительных. Разве должен был я врать в интервью и говорить, что мне, лучшему бомбардиру «Эвертона», по душе такая игра?

Вот, собственно, и все. Три короткие откровенные ремарки в беседах с иностранными журналистами. Никаких криков души, никаких обвинений, никакого бунта. Но и этого оказалось достаточно. Не знаю, кто сообщил тренеру о наших «крамольных» словах, но выводы последовали незамедлительно. Шалимов вообще не появился на поле, а мы с Кирьяковым просидели на скамейке третью игру. По возвращении же домой Романцев объявил, что при подготовке к чемпионату Европы допустил одну-единственную ошибку: взял не тех игроков.

А ведь в отборочном турнире мы были «теми»: из девяти матчей, которые наша команда провела первым составом, Кирьяков участвовал в восьми и забил несколько голов. Мы с Шалимовым провели по шесть игр, пропуская матчи только из-за травм. Но в итоге – опять «не те»…

Не хочу здесь выяснять отношения с Олегом Романцевым. Особенно сейчас, когда он переживает явно не лучший период в своей карьере. Жизнь сама расставила все на свои места, и несколько последних лет, кажется, наглядно показали место этого тренера в современном футболе».

Далеко не все футболисты думают о месте Романцева в футболе так, как Канчельскис. Тот же экс-конкурент «англичанина» на правом фланге Карпин, добившийся выдающихся успехов в Испании, не раз говорил: «До Романцева я не знал, что такое футбол». Все без исключения люди, игравшие в «Спартаке» и даже в свое время обиженные Романцевым, утверждают, что этот специалист дал им очень многое. Но очевидно, что сборная России в 96-м стала для него, очень сильного клубного тренера, слишком крепким орешком. Разгрызть который он не смог не только из-за организационных неурядиц, но и по собственной вине.

Вообще, перечитываю сейчас все эти свидетельства очевидцев – и создается полное впечатление, что история нашей сборной движется по какому-то замкнутому кругу. Встреча с Шотландией в 92-м – поединок в Израиле в 2007-м. Критика Шалимова физического состояния сборной в 96-м – высказывание Мостового во время Еиго-2004, и почти одинаковая тренерская реакция на них…

Право, «совок» неискореним. И проблема, как верно подмечал в булгаковском «Собачьем сердце» профессор Преображенский, не в сортирах, проблема в головах. Пока мы не научимся жить и мыслить цивилизованно, пока не овладеем умением в самые важные моменты отбрасывать все, кроме главного, уважать и не завидовать тем, с кем работаешь бок о бок, – только тогда к нашей футбольной сборной придут какие-либо успехи. Причем касается это всех – и руководителей, и тренеров, и игроков.

(c)@(c)

Еще один из тех, на кого главный тренер свалил вину за неудачное выступление, Сергей Кирьяков, в недавнем интервью моим коллегам по «СЭ» Юрию Голышаку и Александру Кружкову вообще не стеснялся в выражениях.

– Вообще не хочу о нем слышать, – сказал Кирьяков о Ро-манцеве. – Спартаковцы к нему прекрасно относятся. Но для меня Романцев не существует. Считаю его не только слабым тренером, но и низким, подлым человеком.

– Что должен был сделать человек, чтобы перестать для вас существовать?

– Некомпетентный. Непрофессиональный. Как можно было, имея в сборной 96-го года таких игроков, не сделать команду и не наладить микроклимат? Вместо этого Романцев сидел в одиночестве в номере – пил и курил. А в результате создал очередной конфликт на пустом месте. В России он выиграл много чемпионатов -нос тем подбором игроков кто угодно выиграл бы. А в 89-м победил только за счет школы Бескова.

– Бывшие спартаковцы уверены, что Олег Иванович -великий психолог.

– Вот этого никогда понять не мог! За годы, проведенные в сборной, я с Романцевым ни разу не поговорил. Он постоянно закрывался в комнате, куда ему носили бутылки коньяка. Знаю, что в «Спартаке» у него были стукачи. Кое-кто из обслуживающего персонала сидел с ребятами за столом, пил пиво, а потом обо всех разговорах докладывал Романцеву. Какой он «психолог»? Мы с Хариным над ним просто смеялись.

– Над чем именно?

– Над тем, как стоял перед камерами и плакал. Сплошное нытье. То у него руководство виновато, то футболисты. В сборной у него было два прозвища – Кислый и Плакса. Меня часто спрашивают: почему сначала про тренера говорите добрые слова, а потом все меняется?

– Почему?

– А потому что поначалу даже Олег Иваныч вел себя адекватно. А дальше началось что-то непонятное. То говорил: «Ребята, я с вами, Колосков с Тукмановьш вредители», а вскоре видим его перед камерой рядом с Тукмановым и слышим слова уже про нас- «Это они вредители, рвачи…»

– За что Романцев отправил вас с чемпионата Европы-96 досрочно?

– За пять минут до конца матча с Германией, когда проигрывали – 0:3 и остались в меньшинстве, Романцев меня подозвал: «Разминайся, сейчас выйдешь». Я ответил: «Сам разминайся и выходи». Для меня стало личной трагедией – не сыграть против Германии. Той страны, где играю и где меня всякий знает. Логофет мне рассказывал: перед матчем к Романцеву приехал Ринус Михелс и посоветовал поставить в основу Кирьякова.

Надо сказать, что тональность откровений Кирьякова вызвала по большей части негативную реакцию публики – причем по отношению не к Романцеву, а к самому Кирьякову. Наша коллега по «СЭ», олимпийская чемпионка по прыжкам в воду Елена Вайцеховская, к примеру, написала на своем блоге:

«Прочитала вот (два раза даже) а в голове отложилась какая-то ерунда: Романцев – алкоголик и подлец, судья -урод, поэтому я в него плюнул. А вот с Колосковым бы посидел…

А я вот думаю и никак понять не могу: это что, манера такая, самоутверждаться за счет того, что походя всех, кого только можно, всуе дерьмецом пометить? Даже если Романцев – алкоголик. Допустим. Но он – часть биографии очень многих достойнейших в футболе людей. Причем не худшая часть. Зачем сейчас-то мертвого льва пихать? Доблесть-то в чем?

…Нельзя ведь сказать, что интервью плохое. Хорошее очень даже интервью. Я после прочтения даже в интернет полезла. Долго копалась. Все пыталась ответ найти: а сам Кирьяков – он что выиграл-то? Может, не там ищу?..»

Во многом Вайцеховская, безусловно, права – если не считать того, что Кирьяков стал в составе молодежной сборной СССР чемпионом Европы. Так, форму для своих высказываний Кирьяков избрал крайне непривлекательную, по сути, хамскую – тем более в контексте того, что Романцев давно уже нигде не работает и в футбол, похоже, возвращаться не собирается. Похоже, бывшему форварду не хватает элементарного воспитания. Те же самые факты можно изложить совершенно другим языком. Журналисты абсолютно правы, что оставили все так, как есть: их работа – задавать вопросы и публиковать ответы так, как говорил их собеседник. В противном случае это будет уже не он. Поэтому вина за тональность интервью Кирьякова лежит целиком и полностью на нем самом. Эмоции за 12 лет могли бы и схлынуть. Никто же не будет предъявлять претензий Канчельскису по поводу того, что сказал о Ро-манцеве он – хотя вещи в книге были написаны весьма жесткие. Сделано это было в корректной форме – вот в чем главное отличие.

И все же для воссоздания полной картины того, что произошло в Англии-96, рассказ Кирьякова важен. Составной частью общей и горькой правды того первенства он, безусловно, является. Потому я его и перепечатал из «СЭ».

Колосков в книге «В игре и вне игры» рассказывает: «Руководителем делегации в Англию ездил я. Жил с командой, видел ее жизнь изнутри. С Романцевым до его прихода в сборную был знаком шапочно. Естественно, присматривался к методам его работы с футболистами, к особенностям его характера.

С игроками сборной Олег Иванович общался только на поле, где мог пошутить, поговорить о чем-то, кроме футбола, но это случалось крайне редко. В целом он был нелюдимым, у себя Никого не принимал, кроме врача и администратора команды. Тренеров приглашал только непосредственно перед игрой, чтобы дать установки. Он даже никогда не ходил в столовую обедать – еду носили в номер. Именно этим я объясняю то, что даже в день игры питание футболистов не соответствовало научным рекомендациям. Это я видел сам в Тарасовке, где команда проводила сборы. Повариха ставила на стол украинский борщ с салом, после которого неделю тренироваться невозможно, не то, что играть! В Англии была та же повариха, тот же борщ, то же мясо с макаронами.

Была в поведении Романцева еще одна особенность, о которой много писали газеты. Главный тренер «Спартака» предпочитал платить штрафы, но не ходить на пресс-конференции.

Я попытался понять, только ли в силу своего замкнутого характера ему трудно было находить общий язык с людьми. Настораживали слухи, что Романцев уединяется не только из-за своей нелюдимости. Нужный тонус он якобы поддерживал при помощи бутылки. На эту тему с ним надо было обязательно объясниться. Но после неудачи в Англии Олег Иванович заявил об уходе со своего поста».

«Смена караула», как водится, произошла на заседании исполкома РФС. После него по традиции состоялась пресс-конференция, которую Колосков начал так: «Заседание началось с 30-минутного доклада Романцева… Главная ошибка, по его словам, заключалась в том, что он взял в команду футболистов, которые создали в ней нездоровый ажиотаж, пытаясь решить в первую очередь свои личные проблемы… Морально-нравственный климат в сборной оставлял желать много лучшего. Романцев назвал этих игроков: Шалимов-главный зачинщик, и Кирьяков с Хариным».

Сам Романцев на ту пресс-конференцию не явился. С журналистами он встретился в Тарасовке неделю спустя. И наговорил о Шалимове с Кирьяковым столько, что они не забыли этого до сих пор. Одна только фраза о Кирьякове чего стоит: «Он обиделся и уехал, но предварительно не забыл зайти к Тукманову, чтобы получить 5 тысяч долларов».

Высказался Романцев и на ту щекотливую тему, которую затронули в своих приведенных здесь интервью Колосков и Кирьяков:

– Записочками с игроками я не общался. Однажды, когда болела спина, мне действительно наш повар принесла в комнату бульон. Я отказывался, но Анна Павловна настояла. Естественно, это не значит, что я с этим бульоном залез под одеяло и откупорил бутылку водки.

Романцев говорит, что Анна Павловна Чуркина, тогдашний повар «Спартака» и сборной – кстати, очень душевная и хлебосольная женщина – заходила к нему с тарелкой бульона (а не борща) лишь однажды. Колосков утверждает, что тренер вообще не обедал в столовой, еду ему доставляли в номер. Впрочем, какая разница…

– Не я воспитал людей, которым безразлична судьба российской сборной, – ставил клеймо за клеймом бывший главный тренер. – То, что я не разглядел их сущность и пригласил в команду, безусловно, моя ошибка. Но брать вину только на себя не собираюсь.

Точки над как говорится, были расставлены, стрелочники – найдены. 96-й год изменил отношение к Романцеву даже многих из тех, кто прежде ему симпатизировал.

Например, одного из опытнейших футбольных обозревателей страны Валерия Винокурова. Сразу после ЧМ-94 он писал:

«Ну почему, почему Олега не пригласили возглавить сборную за полгода до начала чемпионата мира? Она ведь и поехала бы тогда в сильнейшем составе, и играла бы совсем по-другому!»

Два года спустя тональность высказываний Винокурова резко изменилась: «К сожалению, Романцев выступил как продолжатель «дела Садырина»: и игру сборной не сумел поставить, оказавшись неготовым к работе с национальной командой, и во всех неудачах стал винить футболистов, неоригинально и безосновательно обвиняя их в рвачестве».

Товарищеский матч. Франция — Россия. 28.07.1993

В книге «Наш мир – футбол» Винокуров подробно рассказал, что именно имел в виду. Рассуждения эти кажутся мне очень здравыми и важными, а потому процитирую уважаемого коллегу, который, в отличие от меня, работал на Euro-96 и был непосредственным свидетелем того, что там происходило.

«Работа тренера клуба и тренера сборной – принципиально разные вещи. И в чисто профессиональном плане, и особенно в педагогическом…С игроками клуба он практически не расстается, они же – едва ли не в полном его подчинении и в вгромной от него зависимости.

В работе со сборной все обстоит как раз наоборот. Он работает с мастерами в течение короткого времени и к тому же – с людьми, в определенной степени от него не зависящими. Если же это игроки, выступающие в сильных зарубежных клубах, то они независимы в суждениях, во взглядах, независимы материально. И потому самая главная педагогическая цель – заразить их яркой игровой идеей, строить общение с ними как бы на равных, а самое, возможно, главное -находиться с ними, образно говоря, по одну сторону барьера, тогда как на другой стороне – функционеры, чиновники из вышестоящих организаций…

Казалось, в течение первого года работы со сборной никаких проблем в этом отношении у Романцева не возникало. И вот на второй год пришла пора выступлений в финальном турнире чемпионата Европы, где Россия попала в группу, сразу же после жеребьевки названную «группой смерти».

Поражение от итальянцев выглядело вроде бы достойным. Однако выводы после матча больше сводились к поиску виновных на стороне, к каким-то нелепым утверждениям о незамеченном арбитрами офсайде, к привычным уже для наших руководителей обвинениям игроков. Их озвучивали функционеры, но впервые все заметили, что тренер как бы перескочил через вышеупомянутый барьер и оказался на одной стороне с чиновниками. В результате чего его собственные ошибки в построении тактики остались не то чтобы неосужденными, но даже не проанализированными.

Вот один из ярчайших (и абсурднейших), на наш взгляд, примеров псевдоразбора игры с Италией, наглядно отразивший настроение Романцева и уровень серьезности его работы. По его словам, привычную игру команды сломало отсутствие Никифорова, который должен был пропустить стартовый матч из-за дисквалификации. «Незначительное»обстоятельство: о том, что Никифоров пропустит игру с Италией, стало известно не за день, не за неделю и даже не за месяц до нее, а больше чем за полгода! И, как оказалось, всего этого времени Романцеву не хватило для того, чтобы придумать, как построить игру в его отсутствие. Значит, делая подобное заявление, тренер просто-напросто расписался в собственной беспомощности.

И дело, конечно же, не в Никифорове: несколько дней спустя его возвращение в команду не спасло ее от разгромного поражения от Германии. Вот тогда и грянула гроза, разразился скандал, назревавший после игры с Италией. Буквально в течение нескольких дней сборная перестала быть полноценным коллективом.

Оказывается, полугода после завершения отборочного турнира руководству РФС не хватило, чтобы выплатить футболистам оговоренные премиальные. Почему-то решили это сделать перед матчем с итальянцами, а суммы назвали меньшие, чем полагалось- Футболисты были в недоумении, но не решать же спорные вопросы буквально перед выходом на поле?!

Отборочный матч Чемпионата мира 1998. Группа 5. Люксембург — Россия

…И тут уже заиграла знакомая пластинка. Несколько футболистов были охарактеризованы тренером и руководителями РФС как рвачи, непатриоты… ну, и тому подобное – выражений, как водится, не выбирали. Трое не согласились с подобными оценками и публично, в прессе (конечно, зарубежной) объяснили, как и почему попали в этот «черный» список. Причем все трое подчеркнули, что о деньгах вообще думали в последнюю очередь, ибо прежде всего хотели хорошо сыграть.

Кирьяков объяснил^ что сразу после матча с итальянцами спросил у тренера, почему команда неожиданно вышла на поле с одним форвардом. Мол, раньше мы никогда так не играли. Кроме того, Колыванов по своей манере действий к такой роли не подходит, в своем итальянском клубе ее никогда не исполняет и в сборной до этого не исполнял. Профессионального ответа Кирьяков не получил.

Канчельскис объяснил, что на предложение сыграть крайним защитником ответил подробным пояснением, что к этому амплуа совершенно не приспособлен, что в английском клубе играет едва ли не крайним нападающим. Как человек дисциплинированный он вынужден был занять отведенную Романцевым позицию, играл на ней в матче с немцами неважно, но считает несправедливыми последовавшие затем заявления о том, что он чуть ли не главный виновник проигрыша.

Наконец, Харин объяснил, что и он в конце концов не выдержал (на финише группового турнира) и спросил у тренера, почему тренировки проходят так, как это было двадцать лет назад, что за рубежом тренируются, мол, совсем иначе, что не мешало бы и тренерам об этом задуматься. Да, высказывание не вполне этичное, вероятно, и не к месту, что Харин понимает, но деньги-то здесь при чем? Очевидно, что рвач никогда не позволил бы себе такого, во всяком случае до того момента, пока с ним бы не расплатились…

По возвращении же в Москву в ряде телеинтервью Романцев настаивал на том, что лишь из-за рвачества нескольких игроков моральный климат в сборной был безнадежно испорчен (помимо названных выше, попал в эту группу и Игорь Шалимов, в коротком интервью итальянской газете признавший, что сборная была не готова к чемпионату физически). Своей ошибкой он назвал лишь излишнее доверие к футболистам, чьи моральные качества оказались не на высоте. То же самое, между прочим, говорили и руководители, что не удивляло, ибо мы уже знали, что тренер с ними – по одну сторону барьера.

Если говорить об игре, показанной командой в Англии, то сошлемся на мнение авторитетнейшего специалиста. Бобби Чарльтон сказал нам, что так и не понял, как же в тактическом плане была организована игра сборной России – ни в обороне, ни в нападении. А вот расположение полузащитников выглядело, по его мнению, так, словно пять-шесть человек набились в маленькую комнату и, теснясь в ней, толкаются локтями».

Романцев придерживался противоположной точки зрения, о чем и заявил на пресс-конференции в Тарасовке: «Гуллит сказал про первый тайм матча с итальянцами, что Россия показала футбол XXI века».

Может, знаменитый голландский футболист что-то подобное и говорил. Но даже в этом случае оставалось лишь задаться вопросом: почему тренер вырывает один тайм одного матча из общего контекста проваленного чемпионата? Неужели не видит своей вины в том, что команда с огромным потенциалом (о чем он сам потом будет говорить в интервью) не реализовала его и на четверть? Неужели сам верит, что во всем, как всегда, виноваты игроки и РФС?

А ссылка на авторитет Гуллита была тем более неубедительна, что как тренер тот так до сих пор себя и не проявил.

* * *

Олег Иванович тем не менее мог остаться на посту главного тренера сборной и после Euro-96. 9 июля 96-го, после возвращения с чемпионата Европы, у него состоялась встреча с Колосковым, после которой корреспондент «СЭ» Станислав Пахомов спросил президента РФС о тренере:

– Он останется?

– Романцев должен работать со сборной, но при этом никоим образом не быть связанным с каким-либо клубом. 11 июля исполком, там и нужно расставить все точки над

– Ездить по Европе можно и оставаясь президентом «Спартака». Какой смысл в таком ультиматуме?

– Есть смысл. Работая президентом, он определяет политику своего клуба, имеет прямой интерес к нему. А в сборной должен находиться максимально нейтральный человек. (Удивительно умение Колоскова жонглировать возможностью и невозможностью совмещения постов. Президент РФС с одинаковой категоричностью заявлял порой о необходимости, а норой – о недопустимости этого явления. – Прим. И. Р.).

– Возможен ли какой-то компромисс, если Романцев не сможет покинуть пост президента «Спартака»?

– Нет.

– Может, вы просто не хотите видеть рядом с собой независимого человека?

– Чушь. При мне тренерами сборной были разные люди, и не помню, чтобы я влезал в тренерские дела – называл составы, отбирал кандидатов в сборную. Так не было и не будет. Я решаю только административные вопросы.

В том же интервью Колосков сделал заявление, противоречившее тому, что он только что сказал. Журналист спросил его:

– Кирьяков, Канчельскис, Шалимов отказались играть в команде Романцева. Что скажете на это?

– Безобразие. Детский сад какой-то. Если есть такие заявления, эти футболисты при любом тренере не должны быть в сборной. Думаю, с Киръяковым и К° разговаривать больше нет смысла.

Вячеслав Иванович никак не мог определиться: в одном случае он не отбирал кандидатов в сборную, в другом – заявлял, что определенных игроков в сборной быть не должно.

Впрочем, ладно. Вернемся к Романцеву. Пока я еще не упоминал важного факта: совмещения должностей главного тренера клуба и сборной с начала 96-го у Олега Ивановича уже не было. После триумфальной осени в Лиге чемпионов-95, когда его «Спартак» одержал шесть побед в шести матчах, руководство клуба не смогло удержать четырех ведущих футболистов. И если о переходе Онопко в «Овьедо» было известно заранее, то уход Юрана и Кулькова в «Миллуолл», а также Черчесова в «Тироль», похоже, заставили Романцева сделать вывод: «Спартаку» в новом году ловить будет нечего. После чего он, сославшись на проблемы со здоровьем, передоверил «Спартак» своему другу и соратнику Георгию Ярцеву, а сам, оставаясь президентом клуба, «сосредоточился на сборной».

Ярцев в 96-м сенсационно сделал «Спартак» чемпионом, а вот национальной команде от этой перемены лучше не стало. Скорее наоборот. Но, по сути, требование Колоскова покинуть президентский пост в «Спартаке» представлялось лишь поводом, чтобы убрать Романцева из сборной. Президент РФС прекрасно понимал, что Олег Иванович никогда по доброй воле с этой должностью, которая его особо не обременяла (делами занимались его помощники Есауленко и Заварзин, зато власть оставалась в его руках), не простится.

…Реакция клубных тренеров на невыход из группы была жесткой. С учетом того, что довольно заносчивый Романцев успел нажить себе много врагов, такая реакция была предсказуемой. В анкете, которую провел «СЭ», прозвучало немало резких высказываний.

Валерий Газзаев, главный тренер владикавказской «Спартака-Алании», на тот момент чемпиона России:

– Считаю выступление российской команды в Англии унижением нашей нации в глазах всего мира… Сейчас легче всего обвинить в неудаче игроков. Но, на мой взгляд, команда была абсолютно не готова ни психологически, ни функционально.

Павел Садырин, главный тренер «Зенита»:

– Как говорится, за что боролись, на то и напоролись. Ошибкой Романцева считаю тот факт, что он опирался на ту же группу игроков, которые два года назад отказались представлять интересы России на чемпионате мира в США.

Сергей Андреев, главный тренер «Ростсельмаша»:

– Провал сборной – пощечина всему нашему тренерскому корпусу. Российский футбол не достоин того, чтобы его каждый раз выставляли на всеобщее посмешище на праздниках мирового и европейского футбола.

И это только мнения по-настоящему авторитетных и весомых фигур нашего футбола середины 90-х. «Массовка» же вообще не оставила от Романцева мокрого места. И хотя подобное «хоровое пение» вызывало к Олегу Ивановичу некое подобие жалости, умом становилось понятно: в том, что произошло, его личная вина очень даже велика.

Никакой тайны в том, что сборную России ждет дальше, не было. В уже упомянутом интервью «СЭ» Колоскова спросили:

– Представим, что Романцев остается президентом «Спартака». Что дальше?

– Я буду просить исполком утвердить кандидатуру Бориса Игнатьева… Нельзя же постоянно все начинать с нуля! После Бышовца начал с нуля Садырин, после Садырина – Романцев. И все они повторяют одни и те же ошибки. Давайте попробуем ввести какую-то преемственность. Как в Германии. Был Беккенбауэр главным – Фогте у него был заместителем, тот ушел – Фогте остался. Нужна стабильность.

Из уст Колоскова словосочетание «просить исполком» звучало довольно забавно. Потому что исполком – это он сам и был. У нескольких человек в нем, конечно, существовало особое мнение, но подавляющее большинство – люди, которые все делают так, как им скажет президент. Он, подладив под себя систему управления отечественным футболом, продержался в руководящем кресле с 1979 по 2005 годы. Четверть века! При сменившемся общественно-политическом строе! Колосков работал при четырех генсеках ЦК КПСС и двух президентах России и получил прозвище «непотопляемый».

И вот он – исполком.

Романцев, как и ожидалось, не принимает условия Колоскова, заявив, что не может оставить «Спартак». Он подает в отставку, а на его место единогласно (а как же иначе?) назначается Игнатьев. Другие кандидатуры не рассматривались. Да и претендентов уже трудно было найти. Сборная России стала превращаться в жупел, от которого тренеры шарахались. Понимая, что набрать вистов в национальной команде шансов мало, зато подмочить себе репутацию – проще простого.

Удовлетворив прошение Романцева об отставке, исполком в то же время поблагодарил его за добросовестное отношение к своим обязанностям. Видимо, членам футбольного «политбюро» польстил тот факт, что замкнутый Олег Иванович пришел к ним и долго излагал свое видение ситуации. В 2002-м они этого не дождутся…

В итоге залп со стороны функционеров в основном был направлен на игроков.

Колосков заявил:

– Некоторые члены исполкома пытались убедить нас сделать жесткую запись, что таких-то футболистов запрещено привлекать в сборную России. Я посчитал такую постановку вопроса неправильной. Но вместе с тем мы решили, что тех игроков, которые хотя бы раз отказались выступать в сборной, быть в ней не должно. Они играют не в команде тренера, а в сборной своей страны.

Тут, полагаю, Вячеслав Иванович высказался неясно. Если он имел в виду тех, кто откажется играть за сборную уже после этого заявления, – одно. Если же тех, кто уже хоть раз отказывался – из сборной следовало бы выгнать больше половины ее футболистов.

Впрочем, декларация президента РФС не была реализована даже в самом мягком ее виде. Временно игроки из сборной выводились – но не навсегда. Даже Шалимов с Кирьяковым ненадолго еще вернулись в сборную, когда ее в 98-м вновь возглавил Бышовец. А все остальные – и подавно.

Игнатьев же, всегда находившийся на короткой ноге с игроками (роль второго тренера это предполагает), изначально не собирался устраивать охоту на ведьм. Даже на пресс-конференции после исполкома, когда все ругали футболистов на чем свет стоит, новый главный тренер заметил:

– Во всем нужно разобраться детально. В моих планах с сегодняшнего дня – встретиться и обстоятельно переговорить с каждым кандидатом в сборную. Не хотелось бы резких слов. Надо встать на позицию игроков и посмотреть, как выглядит ситуация их глазами.

Мой коллега Станислав Пахомов в первый же день после назначения побеседовал с Игнатьевым, порой задавая ему довольно нелицеприятные вопросы.

– Вы – мягкий человек. Но в сборной нельзя быть мягким.

– Я скорее доброжелательный. Этого достаточно, чтобы доброжелательно сказать: завтра в пять часов тренировка. И так же доброжелательно подчеркнуть: для всех в обязательном порядке.

– А также доброжелательно кого-то отчислить?

– Почему бы и нет?

– Вы очень сильно зависите от Колоскова. Это не помешает вашей работе?

– Пока Колосков мне только помогал. Советовал, но никогда не навязывал своего мнения. Он демократ и дипломат.

– Отборочная группа чемпионата мира позволяет надеяться на хорошую игру и такой же результат?

– Мы должны выйти из этой группы.

Поднял Игнатьев и системную проблему, которая представлялась на тот момент чрезвычайно важной.

– Какие уроки намерены извлечь из опыта предшественников?

– Прежде всего заняться контрактами. Они необходимы на срок с 1 августа и до окончания чемпионата мира. Каждый футболист должен четко представлять, что требуется от него, а что – от РФС.

Согласен с этим был и Романцев, на пресс-конференции в Тарасовке заявивший:

– Сколько тренеров поменялось, и при всех муссировались финансовые проблемы. И Игнатьеву не так просто с этим будет. Но это вопрос, наверное, к руководству РФС – игроки спрашивают у тренеров, почему нам не платят? А тренер выходит на поле, видит пустые глаза и ничего сделать не может. Наши руководители не могли до сих пор составить четкие контракты, они были расплывчатыми…

Тут Игнатьев и Романцев правы, но я бы не стал выставлять Колоскова единственным виновным в том хаосе, который творился вокруг сборной. 90-е годы вообще были временем чрезвычайно неформальным. Закон в ту эпоху не значил ничего. «Черным налом» платили почти везде, о том, куда, за сколько и каким образом уходила государственная собственность, все теперь прекрасно знают, вместо контрактов подписи ставились на чистых листах бумаги…

Нет, много было в те времена и хорошего. Дышалось, говорилось и смотрелось по телевизору тогда, например, абсолютно свободно, о чем сейчас остается только мечтать. Вот только свобода всегда вытаскивает на свет как хорошее, так и плохое. И вечная война в нашей футбольной сборной стала символом той нецивилизованности и неготовности к демократии, которая была тогда во все еще пропитанной «совком» России.

@(c)(c)

Приход Игнатьева был воспринят фубольной общественностью с умеренной благосклонностью. Объяснялась такая реакция не столько профессиональными, сколько человеческими качествами тренера. Отмечалось и то, что именно Игнатьев, а не Романцев, выезжал за рубеж просматривать игру легионеров, именно он представлял Россию на жеребьевке финального турнира Euro-96 в Бирмингеме и отборочного турнира ЧМ-98 в Париже. То есть владел «международной ситуацией», равно как и общался с футболистами лучше своего предшественника.

В то же время уверенности в светлом будущем сборной никто не излучал.

Ветеран тренерского цеха, главный тренер «Динамо» Ада-мас Голодец в опросе «СЭ» сказал:

– Мне он очень симпатичен – добрый и честный человек. Но ведь он никогда не работал на таком высоком уровне. Сложно сказать, как у Игнатьева пойдут дела – теперь все зависит только от него самого.

Виктор Прокопенко, главный тренер «Ротора»:

– Разумно, что второй тренер принял бразды правления от главного. Я симпатизирую Игнатьеву как человеку, но что он представляет собой как тренер, сказать пока не могу.

Валентин Иванов, главный тренер «Торпедо»:

– На сегодняшний день Игнатьев – оптимальная кандидатура. Все-таки он уже пятый год в сборной.

Тема преемственности стала доминирующей в речах руководителей РФС. Тем более что в их руках появилась соломинка, за которую можно было ухватиться: немец Берти Фогте, долгое время помогавший Францу Беккенбауэру в сборной Германии, унаследовал от него должность главного тренера и в 96-м выиграл первенство Европы.

Позже, правда, у Фогтса последует серия провалов со сборной Шотландии, где, по свидетельству моих тамошних коллег, его до сих пор вспоминают с ужасом. В итоге теперь Фогте докатился до сборной Азербайджана. Но 12 лет назад он служил примером.

Никиту Симоняна спросили: ь: _ Как вы восприняли назначение Игнатьева?

– Очень рад за него. Мне кажется, Игнатьев уже вполне созрел для работы со сборной. На данный момент это оптимальная кандидатура. Конечно, у нас есть достаточно тренеров – Семин, Тарханов, Газзаев, Прокопенко. Но они ведь все при клубах. У Игнатьева большой опыт работы. Как и Берти Фогте, он прошел весь путь – от тренера юношеской сборной до самой вершины.

– Говорят, минус есть у Игнатьева – в качестве главного тренера он никогда не работал со взрослыми командами.

– Ив этом он похож на Фогтса. Немцу, однако, ничто не помешало выиграть чемпионат Европы.

Во всех приведенных выше высказываниях можно обнаружить общий знаменатель. В отличие от садыринских и роман-цевских времен, в среде российских тренеров вокруг Игнатьева воцарилась атмосфера поддержки. Непримиримый оппозиционер – Бышовец – все еще работал в Корее, все же остальные относились к Борису Петровичу с симпатией. Он был одним из них, коммуникабельным и приветливым человеком, никогда не шедшим против «генеральной линии партии». Поэтому, думаю, мой коллега Пахомов и задал ему в лицо (за что заслуживает уважения, равно как и его собеседник, нормально на все отреагировавший) вопрос о зависимости от Колоскова.

После Романцева, от которого никто не знал, чего в любую секунду можно было ждать, с радостью восприняли назначение Игнатьева и многие игроки. Мостовой, например, отреагировал на это известие так:

– Петрович всегда был самым близким для нас человеком из руководства. Через него и проблемы решались.

Пройдет меньше года – и после досаднейшей ничьей на Кипре, когда Мостовой не смог реализовать голевой момент на последней минуте, его и Валерия Карпина, блиставших в испанской «Сельте», перестанут вызывать в сборную. Продолжаться это будет вплоть до смены Игнатьева на Бышовца…

Много позже журналист Леонид Трахтенберг заметит в разговоре с Мостовым:

– Игнатьев совершенно неожиданно отказался от услуг Мостового в разгар отборочного турнира чемпионата мира-98.

– Для кого неожиданно, а для кого нет. На первом же сборе понял, что на меня не рассчитывают. Мне не 18 лет, когда люди еще могут заблуждаться на свой счет. А уж в зрелом возрасте, тем более после «школы» «Бенфики» (там Мостовой долго просидел на скамейке запасных. – Прим. И. Р.), мне достаточно было несколько фраз руководителей сборной, чтобы прийти к выводу: здесь я временный человек. За счет определенного авторитета, заработанного в команде Романцева, продержался три-четыре матча. Но при первом же удобном случае из меня сделали козла отпущения. Злополучную ничью на Кипре вроде бы сделала сборная России, а виноват в этом оказался один Мостовой.

– Было обидно?

– Не то слово. Я переживал у телевизора, когда смотрел трансляцию из Софии, из Москвы, из Неаполя. Душой был там, на поле, когда ребята сражались с болгарами и итальянцами. Чувствовал, что могу помочь.

Итак, конфликты и обиды никуда не делись. Да и могли ли?..

@(c)@

В 2001-м журналисты «СЭ» спросят Игнатьева:

– Не жалеете, что когда-то согласились возглавить сборную?

– Ничуть. Наоборот – я побыл на вершине, посмотрел, что такое величие футболистов тех команд, с которыми мы играли, и… упал. Это нормально, подобное переживают многие. Но опыт получил огромный. И если бы кто-то из исполкома РФС встал тогда и сказал: нет, сборной руководить Игнатьеву пока рановато, – я посчитал бы это закономерным. Но раз коллективный орган, который меня отлично знал, оказал доверие, счел нужным согласиться. Хотя сомнения были.

Слова Игнатьева нуждаются лишь в одной ремарке. Никто из исполкома РФС попросту не мог, как выражается бывший главный тренер сборной, «встать и сказать». Потому что высший орган футбольного управления в стране не был (да и сейчас, при новом руководстве, ничего по большому счету не изменилось) приспособлен к открытому и принципиальному обсуждению проблем национального футбола. На протяжении многих лет исполком существовал для того, чтобы утверждать решения Вячеслава Ивановича Колоскова. Речь не о том, что эти решения были неправильными. Речь о том, что противоборства, настоящей, а не ручной оппозиции, у опытнейшего функционера не было, да и не могло быть. Такую систему за много лет он создал в РФС сам.

Как ни прискорбно, медленное и постепенное сползание национальной сборной в середняцкое болото закончилось тем, что она даже не смогла попасть в число участников финального турнира ЧМ-98. Впервые с Euro-84 мы «проехали» мимо крупнейшего международного соревнования.

Группа, в которую попала сборная в отборочном турнире, оказалась очень легкой – самым серьезным противником в ней была Болгария. Это на мировом первенстве 94-го года болгары были грозной силой и дошли до полуфинала. Спустя несколько лет поколение Стоичкова, Костадинова и Лечкова состарилось, и в финальном турнире болгары с треском вылетели из группы. Россию же, так и не показавшую в том отборочном цикле внятную игровую концепцию, «братушки» пройти смогли.

Сделали они это, правда, весьма специфическим способом. Но об этом – позже. А сейчас – фрагмент из интервью Игнатьева «СЭ», которое он дал в мае 2002-го – через четыре года после отставки из сборной.

– Будучи тренером сборной, вы не скрывали размер своего жалованья.

– Яполучал 500 долларов. Как тренер первой сборной. Сейчас, по-моему, такая же ставка.

Думаю, эти слова дают ответ на многие вопросы. О каком серьезном подходе к сборной страны могла идти речь, если главный тренер национальной команды получал 500 долларов?! Как к нему могли серьезно относиться футболисты-миллионеры, выступавшие в западных клубах – да и в ведущих российских тоже? Как он мог диктовать свою волю как футболистам, так и президенту РФС?

Одно дело – когда мизерная зарплата в сборной была у Романцева, который оба периода своей работы в сборной совмещал ее с деятельностью в «Спартаке», приносившей ему совсем другие деньги. И совсем другая история – когда иного источника доходов у тренера нет. Собственно, желание различных специалистов одновременно трудиться в клубе после признания Игнатьева стало более чем объяснимым…

Какая зарплата тренера, а значит, и отношение к нему, -такая и игра. Спустя много лет, во второй половине 2000-х, владелец «Спартака» Леонид Федун провозгласит тезис, что вклад тренера в успехе футбольной команды – не более десяти процентов. В соответствии с этим представлением он почти каждый год будет менять спартаковских тренеров, едва у тех что-то начнет складываться не так. По сути дела, в РФС 90-х к тренерской профессии относились так же.

«Болгарии мы не проиграли, в Софии нас просто «убил» судья», – сетовал Игнатьев в 98-м. В чем-то он, конечно, прав. Арбитраж чеха Вацлава Крондла до сих пор является для футбольных людей в России притчей во языцех. Судья знал, что этот матч – последний в его карьере, которую он завершал в связи с возрастным лимитом. По сей день ходят разговоры о шикарном доме, который вскоре после того поединка появился у Крондла на болгарском побережье Черного моря. А его «любовь» к русским выразилась еще и в том, что, будучи куратором группы действующих рефери от судейского комитета УЕФА, он перекрыл путь к мировой элите ведущему ныне арбитру страны Игорю Егорову…

Все это так. Но, сводя все разговоры о невыходе сборной России на ЧМ-98 к несправедливому судейству в Болгарии, мы обманываем сами себя. Разве до нее не было ничьей в Израиле, чья команда в ту пору была совсем не такой крепкой, как сейчас? Разве не оскандалились россияне на Кипре, где впервые за всю историю отечественного футбола сыграли вничью со страной – футбольным «карликом»? Те ничьи и сгубили сборную, а не поражение от Болгарии. В конце концов, ответный матч в Москве команда Игнатьева выиграла-4:2. Правда, это уже ни на что повлиять не могло, но сам факт лишний jte говорит: не только и не столько в очном противостоянии с главным конкурентом мы потеряли путевку на мировое первенство.

А теперь приведу более чем странную цитату из книги Колоскова «В игре и вне игры».

Олег Романцев

«Много позже, когда сборной руководил О. Романцев, политики снова попытались использовать сборную и опять не без участия Ш. Тарпищева. Мы играли отборочную игру перед чемпионатом мира в США с Болгарией. Если кто помнит, игра складывалась довольно странно. Судивший ее чехКронкл не назначил в ворота хозяев как минимум пять пенальти, не засчитал чисто забитый гол. Когда видеозапись игры просмотрели представители УЕФА, Кронкла тут же лишили права судейства. Так вот, непосредственно перед игрой Шамиль Тарпищев обратился ко мне с тем, что команда должна Подписать письмо в поддержку президента – Б. Н. Ельцина (тогда как раз шла предвыборная гонка). Я отказался:

– От имени команды ничего подписывать не будем.

Вообще, мне иногда трудно понять политиков! Ну неужели же не очевидно для них, что сборная страны по футболу не может поддерживать какую-то одну партию, или определенного государственного деятеля любого масштаба? Команда принадлежит обществу в целом… Завтра эта партия потерпит фиаско, деятель уйдет с арены, и что делать дальше? Клясться в любви и преданности другим авторитетам? Нужно ли это команде с гордым именем «Сборная России»?»

Сама мысль Колоскова, озвученная выше, заслуживает только аплодисментов. Но факты… Такое ощущение, что на бывшего президента РФС, когда он надиктовывал своему литзаписчику эти строки, нашло какое-то затмение.

Во-первых, игра с Болгарией была не перед чемпионатом мира в США, а перед чемпионатом мира во Франции.

Во-вторых, сборной тогда руководил не О. Романцев, а Б. Игнатьев.

В-третьих, в тот момент, осенью 97-го, не было никакой предвыборной гонки, потому что Ельцина переизбрали на второй срок летом 96-го.

В-четвертых, Тарпищев к тому моменту в числе помощников Ельцина уже не значился – его наряду с Коржаковым и Барсуковым отодвинула от первого президента России команда Бориса Березовского в 96-м. Так что если просьба Тарпищева к Колоскову и была, то гораздо раньше…

В-пятых, Крондл (а не Кронкл) заканчивал судить по возрасту, и никакого «права судейства» его не лишали. Что лишний раз подтверждается тем, что ныне чех преспокойно работает в судейском комитете УЕФА…

В-шестых, о пяти неназначенных пенальти (тем более -«как минимум») после игры не заикался ни Игнатьев, ни игроки. Речь шла максимум о четырех, что тоже являлось очевидным перебором. Остыв, сошлись на том, что два 11-метровых в ворота болгар Крондл действительно проигнорировал.

Насколько мне известно, Колоскову помогал писать книгу журналист не из футбольного мира, и его вопиющее незнание общеизвестных событий можно объяснить. В конце концов, на футболе свет клином не сошелся, и далеко не все знают, кто, с кем и в каком году играл.

Возможно также, что какие-то вещи подзабыл и Колосков -в конце концов, человеческая память несовершенна, и когда ты руководишь отечественным футболом на протяжении 25 с лишним лет, многие события могут смешаться. Вопрос в другом – почему, зная о «нефутбольности» своего литзаписчика, Колосков не попросил ознакомиться с рукописью профессионала, который своевременно указал бы экс-президенту РФС на целую серию неточностей? Это было необходимо хотя бы потому, что подобные вещи сразу же зарождают сомнения в верности остальных фактов. Не сомневаюсь, что большинство из них на самом деле соответствует действительности и, повторяю, отношусь к Колоскову с большим личным уважением, – но читая такое, только развожу руками от удивления…

В другом эпизоде той же книги после фразы «Борис Петрович готовил сборную к чемпионату мира 1998 года, но во Францию мы не попали» следует разъяснение: «У любителей футбола наверняка в памяти решающий матч, победа в котором давала нам шансы выйти в плей-офф и получить путевку на высший праздник футбола. В тот день в Лужниках сошлись наши и украинцы»…

Олег Романцев

Если бывший президент РФС не помнит, что этот незабываемый матч 9 октября 1999 года состоялся не при Игнатьеве, а во время «второго пришествия» Олега Романцева, – это выше моего понимания.

А у Игнатьева, несмотря на поражение от болгар, еще был шанс попасть на чемпионат мира с «запасного аэродрома» -стыковых матчей, на которые россияне получили право, заняв второе место в группе. Но тут России страшно не повезло: в соперники нам достались могучие итальянцы.

Команда сделала все, что было в ее силах. Вначале на своем поле, под мокрым снегом, в жуткой каше вместо газона на стадионе «Динамо», Россия и Италия завершили свой матч вничью -1:1. «Скуадра Адзурра», правда, забила мяч в свои ворота – но произошло это в результате активнейшей борьбы, навязанной защитнику Сергеем Юраном.

В ответном матче в Неаполе шансов у сборной России не было. Проиграла она с внешне достойным счетом – 0:1, но при этом ни разу за 90 минут толком не перешла середину поля. Много раз в течение игры ее спасал вратарь Сергей Овчинников, но форварды и полузащитники не смогли сделать ничего, чтобы чудо произошло.

Журналист Олег Винокуров, анализируя причины неудачи сборной, написал:

Борис Игнатьев

«Игнатьев – человек для современного нашего футбола редкий… Все его качества позволяют назвать его человеком хорошим и, что, на мой взгляд, не менее важно, противопоставить двум его предшественникам. Для всей российской футбольной общественности это противопоставление стало очевидным в декабре 1993 года, когда ведущие футболисты сборной вслед за известным письмом Шамилю Тарпищеву попытались изложить свою точку зрения на пресс-конференции.

Павел Садырин

Тогда в конференц-зале пресс-центра МИД присутствовал лишь один из руководителей сборной-Игнатьев. Главный тренер Павел Садырин предпочел уклониться от встречи с игроками… Игнатьев же нашел в себе силы прийти и посмотреть в глаза оппонентам.

Журналисты, конечно же, попросили его высказаться, а он, конечно же, не отказал. Любому было видно, как ему тяжело. Но ни словом, ни намеком он не оскорбил никого, ни на йоту не приблизился к тем потерявшим здравый смысл и человеческое лицо коллегам, в одном лагере с которыми находился.

Да, такого хорошего человека у руля нашей сборной не было давно. Но хороший человек, как гласит народная мудрость, не профессия. Мы ведь говорим о главном тренере сборной.

В разговорах о спорте выражение «психология победителя» давно стало расхожим. Послужной список тренера, его победы – наилучшая рекомендация при назначении на новый пост. У Игнатьева, увы, просто неоткуда было взяться той самой психологии победителя. В первой сборной России он работает давно: был помощником Садырина, затем входил в штаб Романцева. С первым провалился на чемпионате мира в США в 1994 году, со вторым – на первенстве Европы в Англии два года спустя. И вот тренер, причастный к двум провалам в качестве второстепенного лица, вышел на первый план.

Если в большинстве стран неудача команды, как правило, является следствием недостаточной квалифицированности тренера, то у нас первооснова всех проблем – пагубность самой системы футбольного хозяйствования. И то, что у руля сборной возникают не самые квалифицированные тренеры, тоже следствие этой системы. Человек, возглавляющий сборную, должен бросить системе вызов, попытаться хотя бы Чуть-чуть изменить ее, и только в этом случае он может подарить болельщикам надежду на успех. Игнатьев шийся с этой системой, был изначально обречен на неудачу. И потому ничего нового его приход к руководству сборной не принес. На поле его команду невозможно отличить ни от команды Садырина, ни от команды Романцева. В общем, ему, очень хорошему человеку, за полтора года не удалось сказать своего слова в профессиональном смысле».

Добавить к сказанному коллегой особо нечего.

Кроме одного. Что касается примера успешной замены Франца Беккенбауэра на Берти Фогтса, который Колосков привел в качестве идеологического обоснования прихода Игнатьева, то контраргумент здесь очень прост. Беккенбауэр в 90-м сам привел сборную ФРГ к титулу чемпиона мира. Фогте принимал команду из рук тренера-победителя. Игнатьев же шел на крайне плачевное наследство, и у него не было задачи, как в случае с Фогтсом – не испортить. Ему надо было строить заново, и вполне закономерно, что это Борису Петровичу не удалось.

@(c)@

Валерий и Олег Винокуровы в книге «Наш мир – футбол» приводят фразу Игнатьева, произнесенную во время одной из телепередач по ходу отборочного цикла.

– Что с вами будет, если сборная не попадет на чемпионат мира? – спросили главного тренера сборной.

– Как что? Снимут на следующий же день! Но этого не произошло.

Несмотря на непопадание на ЧМ-98, Игнатьев в отставку, как того многие ожидали и даже требовали, не подал. И Колосков его туда не отправил. Президентская логика читалась легко. Серьезного отечественного тренера в ту пору в сборную было не заманить: после всех событий, о которых идет речь в этой книге, одна мысль о приходе в нее внушала им ужас. О необходимости приглашения тренера-иностранца заговорил во время мирового первенства только «СЭ» – но тогда это казалось абсолютной фантастикой. Игнатьев же с его окладом в 500 долларов Колоскова вполне устраивал. А если бы президент уволил его до окончания срока действия контракта в августе 98-го, то, вероятно, РФС пришлось бы раскошелиться на неустойку, платить которую в планы Вячеслава Ивановича, похоже, не входило.

Весной 98-го, после победы в товарищеском матче над французами – 1:0, Колосков заявил:

– Игнатьев будет работать до конца отборочного цикла, независимо от результатов, которые будет показывать сборная в этот период. Если даже сборная России проиграет все товарищеские матчи, все равно в августе этого года контракт с тренером будет продлен. А вот если сборная не попадет на чемпионат Европы-2000, мы скажем Игнатьеву «до свидания».

И все же летом 98-го Игнатьев покинул сборную. Несколько лет спустя он в интервью «СЭ» прокомментирует свое решение так:

– Я не из тех людей, которых называют пофигистами. Для меня всякое поражение – огромный удар по самолюбию. В голову мрачные мысли лезут: зачем взялся за этот воз? Наверное, это не твое… В сборной в 98-м меня выбивали из колеи жесткие журналистские выпады, я терялся. Выигрываем в Москве товарищеский матч у французов -1:0, а в газетах наутро читаю: играли плохо. Потом побеждаем Турцию -1:0 – та же реакция. Ага, думаю, что-то здесь не так. Не свою, пожалуй, нишу занимаю. Следом уступили в Польше -1:3, а в Грузии разошлись миром-1:1, критика усилилась, и я написал заявление.

При всем моем человеческом уважении к Борису Петровичу с этим его поиском чьих-то злых козней согласиться трудно. Игнатьев подписал себе приговор осенью 97-го, когда не смог выйти из легкой группы на чемпионат мира. Уходить ему надо было уже тогда. Все, что было следующей весной, рассматривалось общественностью под призмой прошлогодней катастрофы. И не только, вопреки утверждениям Игнатьева, журналистами: и Константин Бесков, и Евгений Ловчев, и Валентин Иванов нелицеприятно оценили качество игры сборной с французами, несмотря даже на победный счет. Было очевидно, что локальных успехов при Игнатьеве команда добиться может, прорыв же с ним вряд ли возможен. Ни разу в жизни до 56 лет не работая со взрослыми командами высокого уровня, отличный молодежный тренер так и не смог прыгнуть выше головы. За что язык не поворачивается его осуждать.

А вот за то, что в 97-м он сам не заявил об уходе, упрекнуть Игнатьева стоит. Потому что следующие полгода, за которые новому тренеру можно было бы спокойно подготовить сборную к новому отборочному циклу, были потеряны.

После отставки Игнатьева РФС оказался в жестком цейтноте. До первого отборочного матча Euro-2000 на выезде с Украиной оставалось меньше двух месяцев, а у сборной не было главного тренера.

Впрочем, решение о том, кто унаследует от Игнатьева этот пост, принималось отнюдь не в футбольном союзе…

Читать полностью книгу «Наша футбольная Russia»

Продолжение следует…

Читать по теме:

• Рабинер Игорь — Наша футбольная Russia. Часть I
• Рабинер Игорь — Наша футбольная Russia. Часть II

Опубликовано впервые на ресурсе ЕЖЕДНЕВНЫЙ ПРОРОК 13.06.2018

От редакции:

Материалы Полины дали достаточно обширный отклик в молодежной аудитории. А поскольку мы все имеем детей, переживаем за них, соображаем, о чем они думают…, то и публикуем нижеследующий материал, поступивший от молодой девушки, приславшей Полине свои размышления. Самим интересно…

И что характерно, молодежь не сильно отличается от нас в столь же юном и неискушенном возрасте Другое дело, что у них нет каких-то более жестких границ, да и мы, зачастую загоняемые жизнью в угол, не так много времени уделяли их воспитанию. Наше поколение в свое время писало сочинения про нигилизм Базарова и разговор Пьера Безухова и князя Андрея Балконского на пароме, а наша молодежь пишет посты, ведет блоги. И разве мы в свое время не мечтали о том же? Да, это в духе рассказов журнала Космополитен, потому что молодо-зелено, и вся жизнь скатертью-самобранкой пока манит своим разнообразием. А этот текст еще интересен и тем, что девочка поехала учиться в рамках «болонской системы» в Чехию, а потом поняла, что вряд ли стоит возвращаться домой, чтобы стать подопытным кроликом для экспериментов недоразвитых дяденек и тетенек.

***      ***      ***

Всем привет,

меня зовут Саша, мне 23 и я совершенно не писатель, совсем. Бывает даже, что я путаю окончания слов, так-как последние 5 лет живу в Чехии, и от смешения двух славянских языков в голове получается забавный грамматический коктейль.

Тем не менее, отсутствие филологического образования не мешает мне писать небольшие «посты». До недавних пор аудитория моих читателей была обусловлена исключительно друзьями и знакомыми, но жизнь – штука непредсказуемая, и сегодня меня читаете Вы. Надеюсь, Вам понравится.

«Про меня, про него, про семью»

• «Про себя»

Когда мне было 16, я была so fixed на диетах. Я, как сумасшедшая, считала калории, доходило до того, что я молока не могла выпить после 18:00, потому что в коробочке «о боже, целых 200 ккал». Я была тощая.

Переехав в Чехию, я сначала похудела ещё больше, а потом поправилась на 7 кг. Когда зимой я приехала домой, увидев меня, папа сказал «ну ты и пожирнела». Я весила и 50, и 60 в течении одного года, но ни там, ни там счастья не было.

«10 кг — это же дофига» — скажите вы, и будете правы, но тогда ничего в моей жизни не поменялось, уж парней точно меньше не стало.

Мораль сей басни такова, что как бы вы не выглядели, во что бы не были одеты, красота и сексуальность идёт изнутри. Лучшее выше украшение — это уверенность в себе, желание нравится, в первую очередь, себе. Заботиться о своём теле, ухаживать, а главное, ЛЮБИТЬ!! (07.08.17)

 

• «Про любовь» (может удалить или присоединить к предыдущему)

У вас есть любимый человек? Любовь свей вашей жизни? У меня есть – Я! А вы любите себя? Гордитесь тем, какие вы есть — родинкой на щеке или улыбкой? (03.08.17)

 

• «Про мужчин»

В мужчине важна только одна черта – ОДНА – это способность брать ответственность. Ответственность за свои поступки, за слова.

Выбирая мужчину, мы, девочки, выбираем не просто «парня», мы выбираем свою дальнейшую жизнь, отца своих детей, плечо, на которое всегда можно будет опереться, спину, за которой не страшно будет в самый сильный шторм.

Сильный и стойкий, способный найти решение в любой жизненной ситуации – таким, именно таким должен мужчина и это единственное, что действительно важно. Ведь надевая колечко на пальчик, он даёт слово заботиться о тебе, а ты — беречь ваш семейный очаг. (05.09.17)

 

• «Про роли»

Знаете, мне вообще повезло в жизни. Мне посчастливилось встретить таких замечательных и мудрых людей, что иногда я сама себе завидую. Одним из таких Людей (да, с большой буквы) была учительница истории в лицее — Ольга Фёдоровна. Фантастическая женщина. Учитель. Наставник. Она никогда не учила нас классической истории — это всегда были уроки жизни, познания тайн, я бы сказала. Она научила меня, что Бог — внутри каждого из нас. Каждый человек — вселенная.

Как-то раз она сказала: «Женщины и мужчины несчастны, потому что не придерживаются своих роли. Природой предназначенных ролей». Женщина — хранительница очага, Мужчины — добытчики. Я не имею ввиду, что женщина должна сидеть дома, готовитьстиратьубиратьрожать, нет. Я имею ввиду, что женщина — это огонь, который греет свою семью, от её настроения будет зависеть настроение в семье. От её поведения зависит и мужчина, и дети. Мужчина — губка, которая впитывает женское поведение и реагирует на него соответствующим образом. Если женщина мягкая и ласковая — мужчина становиться добрым и податливым. «Мужчина -голова, женщина — шея» так всегда должно быть. Он должен чувствовать, что он – глава семьи, от него все зависит, он принимает решение, ну а мудрая женщина тихонечко его к этому решению повернет. Мудрая женщина никогда не будет критиковать мужчину в обществе, всегда примет его сторону, даже если он не прав. Только дома, наедине, в деталях объяснят в чем же он не прав.

Главная наша женская задача — дать мужчине силы и веру в то, что он супергерой, который способен на все. Рядом с такой женщиной всегда будет верный и сильный мужчина. (22.10.17)

 

• «Что такое дом родной и с чем его едят»

Маленькая предыстория…в 17 лет единственной моей мечтой было свалить от родителей. Серьёзно. Вы даже не представляете на сколько они меня бесили (меня практически никогда и никуда не отпускали, и это в 17 то лет!), мне не разрешалось долго сидеть за компьютером и смотреть телевизор (глаза испортишь), в 10 часов загоняли спать, и все, поверьте мне, ВСЕ выходные (май-сентябрь) я обязана была проводить в деревне.

Сразу после школы я собрала вещички, помахала родителям ручкой и укатила в Чехию. Счастью моему не было предела — свобода, пьянки, гулянки, никаких ограничений, сам себе хозяин. Все супер. Так продлилось до декабря, когда «светлая» половина дня пролетала мгновением ока, было холодно и мокро, я начала болеть. Тогда я впервые рыдала маме в трубку, чтобы она купили мне билет домой «хоть на недельку», так как равно столько оставалось до их приезда.

Сейчас, прилетая домой каждое лето, я прохожу 3 стадии:

1 — стадия эйфории, когда все классно и ты готов буквально целовать родную землю, люди не кажутся грубыми, а на строгость родителей не обращаешь внимания.

2 — стадия гнева, когда тебя все раздражает, надоедает вечная родительская опека, а земля родная — непроходимое болото.

3 — стадия примирения, когда радуешься, что дома всегда мама с папой, Максик со своими «а знаешь чё?», по выходным деревня с банькой и бабулины самые вкусные треугольники на свете, земля, конечно, болото, но ведь такое родное.

Если ещё год назад, я была уверенна, что не хочу возвращаться в Россию, то сейчас от этой уверенности не осталось и следа.

«Родительский дом — это место из рая. Где время застыло на стрелке часов. И мама, всем сердцем ошибки прощая, подарит тебе теплоту и любовь» (05.09.17)

 

«Про социальное»

• «Про заграницу»

Когда моя дорогая подружуля ещё училась на очном, она жаловалась мне на свою группу «Русофобы, постоянно поносят Россию, все только и мечтаю уехать, там, говорят, цивилизованное общество». Так вот всем, кто мечтает уехать, посвящается:

1)Дикие налоги

Зарплата в Чехии разделяется на 3 части: «супер грязная», «грязная» и «чистая».

$«Супер грязная» — это ваша + социальные налоги 25% + медицинские 9%. Платит работодатель.

$«Грязная» — ваша зарплата + налог на доходы физических лиц 15%.

$«Чистая» — это зарплата, которую вы физически получите.

Причём при приеме на работу указана «грязная» зарплата, нужно всегда помнить, что из данной суммы вычтут ещё 15%.

2)% за неоплаченные долги

Если вы, не дай Бог, забудете в час заплатить штраф или счёт за телефон, не говоря уже о коммунальных платежах, то вам моментально начислят дикие проценты! Штраф за парковку на 500 kč, через месяц превратиться в 1000, а через 2 месяца в 5000 kč. Счёт за телефон в 150kč — через месяц 300, через 2 — 700, через 3 -1000! А про коммунальные счета я вообще молчу.

3)Излишняя бюрократия

Хотите установить кондиционер в собственной квартире — будьте добры, подайте заявление главному по дому, если он одобрит, передаст заявление в управляющую компанию, если она одобрит, передаст городу, ну а если одобрит и город, то ура, у нас будет кондиционер, ну а если нет, то увольте, никакого права не имеете. Хотите завести собаку — спросите соседей, если они не против.

4)Больницы и специалисты

Больницы в Чехии хорошие, проблема в том, чтобы туда попасть. Мой личный пример: болел у меня зуб, в воскресенье уже не было мочи терпеть, поехали в больницу, на что нам там ответили «а у нас стоматологическое отделение только во вторник откроется, так что либо Прага (40км), либо Либерец (60км). Томашу 3 зуба лечили (записался в июне) за 3 раза — август, октябрь, ноябрь. Анализ крови 3 недели делают.

5)Коммуналка

У нас все просто – платишь либо по счётчику, либо на человека. В Чехии все по-другому. Тебе рассчитывают сумму, исходя из того, сколько ты потратил за прошлые годы (или предыдущий жилец). Ежемесячно ты платишь коммуналку, в конце года тебе делают перерасчёт, который показывает должен ты им или заплатил больше. Если ты переплатил — молодец, денежки переходят на следующий год, а если не доплатил, то у тебя образовывается долг, о котором тебе никто не сообщает, нужно самому узнавать и ура пункт 2.

В общем, мораль сей басни такова — всегда лучше там, где нас нет. Цените свою родину, цените свою страну, она вас тоже не выбирала, и вы ей тоже, может, не нравитесь. (30.11.17)

 

• «Нет в России ничего более постоянного, чем временное»

Я патриот, люблю Россию, но не слепо, знаю, что у нас куча проблем и на их решение нам нужно не одно тысячелетие. Но наткнувшись на ютубе на канал «настоящее время» , сказать, что я была в шоке — ничего не сказать. Одно дело знать и слышать, что где-то плохо живётся, другое дело — видеть. Их цикл «неизвестная Россия» просто приводит в ужас, некоторые истории невозможно смотреть. Сама не выдерживаю больше 2-3 сюжетов подряд, потому что у меня кровь стынет в жилах — это моя страна, мои люди. Всем очень советую посмотреть, начнёте смотреть на свою жизнь и на жизнь в целом по-другому.

P.S. Больше всего меня поразило то, что в каждом сюжете в учреждениях и домах везде понатыканы флажки, плакаты и буклеты «Единая Россия». Как бы такой сарказм «мы о вас заботимся, все для народа», а вокруг только трескающееся стены, плесень, текущая крыша, и вообще, живешь ты на Курилах и зимой до материка не добраться.

P.P.S. Советую «Нас ставят на колени…30 лет в вагонах», «Кому на Курилах жить хорошо» и «Город слепых» (21.12.17)

 

• «По нытьё»

Находясь на отдыхе и живя с моим шестнадцатилетним, я постоянно слышу фразу «меня бесит». Как ни парадоксально это будет звучать, но быть несчастным и постоянно жалеть себя гораздо проще и удобнее, чем быть счастливым. Быть нытиками нам удаётся без каких-либо усилий. Я и сама такой была, пока в один прекрасный момент мне это не надоело. Я решила «хватит с меня, Саша, руки-ноги есть, голова работает, перестань ныть».

Это не просто и требует ежедневной работы над собой. Благодаря этому, сейчас я счастлива 90% своего времени, меня радует практически все, у меня всегда хорошее настроение, и меня трудно чем-то расстроить. Жить стало гораздо легче. Советую и Вам попробовать. (02.08.17)

 

• «Про благодарность»

Недавно, сидя в ресторане, я случайно прислушалась к разговорам рядом сидящей компании, и знаете, я была неприятно удивлена. «Фу, этот суп мне не понравился», «это не бульон, а вода», «у меня дома такое даже на стол бы не подали» итд. За столом сидели довольно-таки солидные люди, не некультурная молодежь. Сколько негатива из-за какого-то супа. Задранные их носы чуть-ли в потолок не упирались.

Современные люди привыкли к определенному уровню жизни, и малейшее «отклонение от нормы» вызывает негодование. Некоторые из нас совсем забыли о такой простой вещи, как благодарность. Быть благодарным — ведь это так просто.

Скажите Вселенной (или Богу, Аллаху, Будде или любому другому божеству) СПАСИБО!! Спасибо за тёплую еду у вас на столе, за крышу над головой. Поблагодарите ваших родителей за то, что вы имеете возможность учиться и работать, ходить на танцы или читать книги. Если у вас есть деньги и вы никогда не сталкивались с насилием, вы счастливее и богаче чем 75% всего населения планеты.

Мы с вами относимся к 10% тех избранных, которым не нужно ежедневно бороться за выживание.

Так что дорогие мои, будьте благодарны каждые день, каждую минуту своей жизни, ведь «то, что вы имеете каждый день, кто-то ежедневно просит» М.Окар (10.11.17)

 

«За что мы боролись»

• «Для тех, кто знает, что такое феминизм, и для тех, кто только что узнал»

Пару дней назад я с удивлением узнала, что некоторые представительницы прекрасного пола НЕ в курсе, НЕ знали и НЕ слышали, что такое ФЕМИНИЗМ. Только дожив до довольна-таки солидного возраста (почти до 30), они открыли для себя удивительный термин/явление/течение/религию/мировоззрение именуемое ФЕМИНИЗМ.

При открытие этого чуда они тут же признали себя феминистками и начали делиться этим открытием со всем миром. Несогласных стыдить, а незнающих призывать читать на эту тему.

Сказать, что я была в шоке — не сказать ничего. Если честно, мне есть что сказать на тему «правоверных» и «неверующих», но это займёт слишком много места))

Без лишних слов, всем новопосвящённым и незнающим я бы посоветовала ПОСМОТРЕТЬ (даже не почитать) фильм «Улыбка Моны Лизы». И я искренне надеюсь, что этот хороший фильм расскажет (и покажет) вам что такое феминизм, и за что боролись женщины начала 50-ых годов. (02.03.18)

• «Про прекрасных дам»

А вы знали, что существуют 2 типа сексизма: активный и пассивный или латентный. И латентными сексистами в основном являются (вы не поверите) женщины! Такая форма сексизма проявляется во фразе «ну ты же девочка». Кто бы мог подумать!! Эта фраза каждой девочке знакома с детства: «не копайся в грязи, ты же девочка», «машинки и футбол, зачем? Ты же девочка». Эта модель поведения сидит глубоко в головах наших мам и их мам.

Лично я всегда была очень активным ребёнком, любила прыгать, лазить везде, совала свой нос в каждое приключение, и я слышала в свой адрес «Саша, ну нельзя же себя так вести, ты же девочка!». Ни в коем случае ни в чем не обвиняю свою маман, но могу сказать, что уже и я пару раз говорила своей горячо любимой сестре (двоюродной, старше ее на 13 лет) «Лер, ну ты что, ты же девочка:)»

Это доказывает, что именно женщины вынуждают своих дочерей/сестёр вести себя определенным образом. Именно женщины закладывают «стандарты поведения» по которым должно следовать будущее поколение. Моя бабушка до сих пор считает, что главное — это выйти замуж, а уж все остальное как получится.

Мы все сетуем на мужчин, что они приписывают нам социальные роли, но нет, это делаем МЫ САМИ. Если честно, меня это повергло в ужас. Я в шоке! А как вы считаете? Что думаете?

P.S. Больше никогда и никому не скажу «не делай так, ты же девочка» (19.02.18)

Что это за странное искусство, где женщина на самом деле ничего не значит? Ведь все это… какое-то извращение! И что это за навязываемый веками канон, когда проявлением любви и преданности женщины на одной ноте и противным мужским фальцетом воспевается… самоубийство?

Но, чем дальше… тем несравненно больше открытий чудных готовит нам просвещенья век в тесном контакте с целым неукротимым нашествием китайской саранчи, уверяющей, что никто не в состоянии глубоко понять их богатую на всяческого рода сюрпризы душу.

Хотя чего уж тут не понять… когда там и вместо души — привычная уже китайская дешевка.

И как прет это разукрашенное убожество, как сует свои липкие ручонки по карманам, настрадавшись в культурных революциях и  ланчах со свиньями… так уж и думаешь, что они этот бесценный свой канон сберегали в качестве своеобразного учебного пособия.  Видимо, так и рассчитывают что ведь внимательно к ним не присмотрятся… ну, раз они уверяют, будто все это нормальные люди все равно не поймут.

Странное, согласитесь, искусство, нисколько не рассчитанное на понимание зрителей. Для кого ж они там по шесть часов гримируются?..

Ну, со временем, конечно, вполне оценим этот вклад в мировую культуру ноющих о женской верности педерастов. Однако ведь на каждом шагу, стоило только задуматься об истинной ценности этого культурного явления,  сталкиваемся с враньем про какую-то цивилизацию. Выясняется, что некоторые цивилизации только и держались, пока можно было эту саранчу в каких-то рамках удерживать.

Великая стена Русов – заграждение от китайцев!

 

В Китае существует ещё одно материальное свидетельство присутствия в этой стране высокоразвитой цивилизации, к которой китайцы отношения не имеют. В отличие от »китайских» пирамид, это свидетельство хорошо всем известно. Это — так называемая, Великая »китайская» стена.

В процессе реставрации стены открылись интересные факты. Например, её каменные блоки скреплялись между собой клейкой рисовой кашей с примесью гашёной извести. Или что бойницы на её крепостях смотрели в сторону Китая; что с северной стороны высота стены небольшая, гораздо меньше, чем с южной, и там находятся лестницы. Последние факы, по понятным причинам, не афишируются и никак не комментируются официальной наукой – ни китайской, ни мировой. Более того, при реконструкции башен, бойницы стараются строить в противоположном направлении, хотя не везде это удаётся.

Русский Китай

07.11.2006 г. в журнале «Organizmica» была опубликована статья В.И. Семейко «Великую китайскую стену строили… не китайцы!», в которой президент Академии фундаментальных наук Андрей Александрович Тюняев высказал свои соображения о некитайском происхождении «Китайской» стены:

– Как известно, к северу от территории современного Китая существовала другая, гораздо более древняя цивилизация. Это неоднократно подтверждено археологическими открытиями, сделанными в частности, на территории Восточной Сибири. Впечатляющие свидетельства этой цивилизации, сопоставимой с Аркаимом на Урале, не только до сих пор не изучены и не осмыслены мировой исторической наукой, но даже и не получили должной оценки в самой России. Что же касается так называемой «китайской» стены, то говорить о ней как о достижении древней китайской цивилизации не совсем правомерно. Здесь для подтверждения нашей научной правоты достаточно привести только один факт. БОЙНИЦЫ на значительной части стены НАПРАВЛЕНЫ НЕ НА СЕВЕР, А НА ЮГ! И это отчётливо видно не только на наиболее древних, не реконструированных участках стены, но даже и на недавних фотографиях и в произведениях китайского рисунка.

Также было сделано предположение о том, что на самом деле «Китайская» стена была построена для обороны от китайцев, которые впоследствии просто присвоили себе достижения других древних цивилизаций.

После выхода указанной статьи её данные были использованы многими СМИ. В частности, Иван Кольцов опубликовал 22 ноября 2006 года в центральном органе Министерства обороны РФ газете «Красная звезда» статью «История Отечества. Русь начиналась в Сибири», в которой рассказал об открытии, которое сделали исследователи из Академии фундаментальных наук. После этого интерес к действительности по отношению к «Китайской» стене значительно вырос.

P.S: В книге «Русская основа китайской письменности» доктор философских наук, профессор, академик РАЕН, лауреат награды «Золотое перо Руси» и «писатель тысячелетия» В.А. Чудинов показывает, что на территории Китая много тысяч лет существовала русскоязычная культура. Русские надписи сопровождают геоглифы и пирамиды Китая, русские лица жрецов русских ведических храмов смотрят с гравюр Китая XVII века.

В книге дешифрованы до сих пор непрочитанные письмена чжурчженей, с позиций автора, они в качестве «дальневосточных рун» оказывались просто русскими изречениями, написанными руницей, а отечественные археологи нашли на местах проживания чжурчженей настоящие бискрипты, то есть, надписи на русском языке, написанные рунами Рода и рунами Макоши (последние — в лигатурах).

Показана русская основа и одного из корейских шрифтов. Наконец, автор демонстрирует, как можно было бы создать несколько десятков ключевых китайских иероглифов из лигатур русской руницы (а иногда и из рун Рода). Кроме того, автор опровергает версию о происхождении китайских иероглифов из пиктографии, рисуя иную картину истории мировой письменности. Монография может быть использована как руководство при начальном изучении китайского языка, а также как книга для самообразования.

И для кого здесь что-то новое, если и нынче все на них… с миру по нитке! И думаешь, где и как они добыли ту или иную идейку, какой бедой воспользовались, где ответили хамством, где показали подлость и предательство да и самую черную неблагодарность?..

А такие вещи в искусстве катарсиса не вызывают. Поэтому тысячелетние каноны потребовались?..

Под большим вопросом у меня нынче даже та самая Мулан. Поскольку история в этом мультфильме трактуется шиворот-навыворот.

«Мула́н» (англ. Mulan) — полнометражный мультипликационный фильм, выпущенный 19 июня 1998 года студией Walt Disney Pictures. Это 36-й по счёту полнометражный мультипликационный фильм среди всех выпущенных студией. В основу фильма положена средневековая китайская баллада о Хуа Мулань — женщине, вступившей в ряды армии[4]. Мультфильм был первым из трёх, созданных на студии Disney-MGM Studios в Орландо, Флорида[5]. Режиссура — Тони Бэнкрофт и Барри Кук. Этот фильм является частью возрождения диснеевских фильмов, начавшегося в 1989 году.

По техническим характеристикам это первый мультфильм Диснея, применивший звук DTS и SDDS. На�