В. Я. Пропп «Русский героический эпос»
Гость
Владимир (Герман Вольдемар) Яковлевич Пропп (16 [28] апреля 1895, Санкт-Петербург — 22 августа 1970, Ленинград) — советский филолог, фольклорист, профессор Ленинградского университета. Получил мировое признание, является основоположником сравнительно-типологического метода в фольклористике, одним из создателей современной теории текста. Современные структуралисты считают В. Я. Проппа одним из своих предшественников.
Академическое исследование Владимира Яковлевича Проппа представим статьей его ученицы, выдающегося отечественного исследователя преданий и мифологических рассказов Неонилы Артёмовны Криничной.
Н. А. Криничная
ЗАКОНЫ БЫЛИННОГО ТВОРЧЕСТВА, ОТКРЫТЫЕ В. Я. ПРОППОМ,
И ФОЛЬКЛОРИСТИКА ПОСЛЕДУЮЩИХ ЛЕТ
Капитальный труд В. Я. Проппа «Русский героический эпос» — первая и остающаяся до сих пор единственном монография, посвященная русским былинам, которые представлены здесь во всем многообразии сюжетов. Это не только фундаментальное исследование, но и своего рода справочник, путеводитель по эпосу. В соответствии с замыслом автора книга доступна любому читателю, в том числе и не имеющему специальной филологической подготовки.
Монография принадлежит перу зрелого ученого. Выход ее в свет (первое иэд. — 1955 г.; второе, исправленное — 1958 г.) отделен тремя десятилетиями от публикации книги «Морфология сказки» (1928 г.) и более чем десятилетием от появления в печати монографии «Исторические корни волшебной сказки» (1946 г.). Позади радость открытий и признания, горечь неприятия и непонимания. Правоту В. Я. Проппа со временем подтвердит сама наука-фольклористика, в значительной мере развивавшаяся в XX столетии под знаком его идей. Вклад ученого стал особенно очевиден после преодоления былых идеологических установок. Доказательство этому — предпринятое в настоящее время издание Полного собрания трудов Проппа.
В. Я. Пропп приступил к работе над книгой о былинах в 1940-е гг. Ученый не ставил перед собой цели изучить структуру и генезис жанра, как в предшествующих трудах, посвященных волшебной сказке. Его первоочередная задача — ознакомить читателя с русским эпосом, выявить идею, заложенную в былинах, показать их связь с мифологией и русской историей, осветить особенности поэтики этих фольклорных произведений. Здесь В. Я. Проппу, профессору Ленинградского университета, читавшему курс лекций по русскому фольклору, помог его педагогический опыт. Вот почему в книге «Русский героический эпос» слышны интонации живой речи. Короткие прозрачные фразы. Формулировка мысли, затем — ее пояснение, развитие, вывод. Дублирование наиболее важных суждений. Отчетливо обозначенное резюме главы и раздела. При чтении книги возникает ощущение постоянного присутствия автора, как бы взявшего за руку читателя и увлекшего его в глубь исследования. Учитель помогает своему подопечному овладеть методами анализа, сопоставить факты и самому убедиться в надежности полученных результатов. Такую книгу мог написать не просто ученый, а ученый-педагог. Не случайно монография «Русский героический эпос» в свое время получила первую университетскую премию.
Приступая к подбору материалов, В. Я. Пропп в первую очередь определяет предмет исследования. Эпос, если суммировать высказывания ученого, — это песни, содержанием которых является борьба за самые высокие идеалы народа и победа во имя их осуществления. Для этих песен характерна легко узнаваемая метрическая структура, соответствующая их былому исполнению под гусли.
В процессе систематизации текстов и отнесения их к тому или иному циклу В. Я. Пропп исходит из некоторых имеющих принципиальное значение предпосылок.
Прежде всего, замысел былины реализуется во множестве вариантов одного и того же сюжета и может быть «прочитан» из всей их совокупности. Речь идет по сути о некоем условном подвижном, объемном, включающем в себя множество вариантов, иногда и версий тексте. Из него-то и выявляется целостная, хотя подчас и противоречивая картина общего замысла, присущего данному сюжету в целом, с учетом, однако, всевозможных расхождений, имеющихся в отдельно взятых вариантах.
Одновременно каждая эпическая песня — это многослойное произведение. Как справедливо утверждает В. Я. Пропп, «былина, шлифуясь и совершенствуясь столетиями, содержит отложения всех пройденных ею веков» (с. 27). Причем в качестве проявления многослойности можно считать и использование старых форм для наполнения их новым содержанием, имеющим в свою очередь тенденцию к дальнейшим трансформациям и переосмыслениям. В этом ученый видит истоки уже существующей и неизбежно имеющей место в будущем разноголосицы при отнесении былины к тем или иным столетиям. Результат окажется обусловленным тем, какой именно слой былины станет объектом наиболее пристального рассмотрения. Сам же В. Я. Пропп решающим критерием для отнесения эпической песни к определенной эпохе считает выраженную в ней основную идею, манифестируемые в ней идеалы.
Наиболее архаическим в эпосе является мифологический слой. «Эпос возникает на почве мифологии», — утверждает В. Я. Пропп (с. 33). Однако, как отмечает ученый, вырастая из мифологии, эпос вступает с ней в противоречие, отрицает и преодолевает ее. На почве таких столкновений и формируются былинные сюжеты.
Для того, чтобы показать читателю, какие же именно сюжеты являются в русском эпосе наиболее архаичными, В. Я. Пропп обращается к рассмотрению эпических песен тех народов Сибири и Крайнего Севера, которые сравнительно недавно жили при родовом строе. В результате выясняется, что композиционными стержнями подобных произведений служат коллизии: герой, побывав у хозяев стихии, со временем трансформировавшихся в чудовищ, обретает чудесные способности; герой добывает себе жену в ином, потустороннем мире, позднее — в чужих землях. Аналоги или реминисценции таких сюжетов автор выявляет и в русских былинах. Однако «доисторическую старину» лучше сохраняет сказка, чем эпическая песня, представляя ее уже не как действительность, а как «интересную выдумку». Исторические же корни волшебной сказки В. Я. Пропп рассматривает в предшествующей своей работе. Не случайно последователи ученого, анализируя наиболее архаический слой былины, нередко оперируют суждениями, высказанными им при рассмотрении генезиса сказки. Сам же В. Я. Пропп, напомним, подобной задачи здесь перед собой и не ставил.
Наряду с вопросом о соотношении мифа и былины В. Я. Пропп ставит и проблему историзма эпических песен. По мнению исследователя, былины, несомненно, сопутствуют истории, Они связаны с исторической действительностью. Согласно концепции В. Я. Проппа, проверенной на материалах других народов, эпос создается в период разложения родового строя, задолго до образования Киевской Руси, когда он достигает своего расцвета. В период борьбы с монголо-татарским нашествием он в известном смысле представляет собой уже качественно новое явление. Начиная же с XIV в. все более мощно развивается историческая песня, идущая на смену старому воинскому эпосу. Она знаменует усиление реалистических элементов в русском историко-песенном фольклоре. Появление исторической песни служит предвестником угасания собственно былинной традиции. В последующие века заканчивается продуктивный период в развитии русского эпоса. Эпическая традиция начинает свертываться. Она угаснет в период капитализма, лишь по инерции продолжая еще в какой-то мере удерживаться в живом бытовании едва ли не до наших дней.
Связь былины с действительностью, по мнению ученого, носит особый характер. Любая былина не может быть датирована одним годом или одним десятилетием, поскольку она относится «ко всем тем столетиям, в течение которых создавалась, жила, шлифовалась, совершенствовалась или отмирала» (с 27). Соответственно и предметом эпических песен «служит не единичное и частное, а типичное и характерное для десятилетий и столетий» (с. 313). Иначе говоря, в их эпицентре всегда не однократный факт, а длительный процесс. В этом залог живучести и долголетия эпоса. И еще одним обстоятельством обусловливается продолжительная востребованность эпоса, его актуальность в череде сменяющихся времен: «Эпос живуч не воспоминаниями прошлого, а тем, что он отражает идеалы, которые лежат в будущем. Он отражает не события той или иной эпохи, а ее стремления» (с. 64). Так, например, сказители, по утверждению исследователя, пели о победе над татарами задолго до реальной победы над врагом. Вот почему при изучении эпоса В. Я. Пропп последовательно соотносит былинные сюжеты не с отдельными частными событиями истории, а с целыми эпохами, периодами ее развития.
В решении вопроса об историзме былин В. Я. Пропп расходится со своими предшественниками (за исключением, пожалуй, Л. Н Майкова), поскольку они придерживались позиций исторической или неоисторической школы. Сторонники этого направления в изучении эпоса стремились обнаружить
в былине отражение конкретного исторического события и отыскать для ее героев исторические прототипы. С этой целью предпринимались обширные сопоставления фольклорного текста с летописью и документальными источниками. Общий же замысел эпической песни, ее основная идея, выраженные во всей совокупности вариантов. обычно не принимались во внимание. Не случайно В. Я. Пропп отрицает, к примеру, правомерность соотнесения былинного Добрыни Никитича с летописным Добрыней, дядей князя Владимира. Попытка же возвести былинного Алешу к летописному витязю («храбру») Александру Поповичу была развенчана Д. С. Лихачевым, который убедительно показал, что дело обстояло как раз наоборот: образ былинного Алеши был воспринят летописью (Лихачев Д. С. Летописные известия об Александре Поповиче // Труды Отдела древнерусской литературы. 1949. Т. VII. С. 25). Точно так же имеющееся в Галицкой летописи описание приближающихся к городу татар восходит к соответствующей эпической песне. Однако В. Я. Пропп не упрощает вопроса о соотношении былины и летописного рассказа. Лежащий в основе обоих источников факт, имевший место в действительности, в известной мере может также предопределить их сходство. Особенно это вероятно в условиях, когда эпос приобретает большую историческую конкретности, подготавливая почву для появления исторической песни. Имеется в виду, например, близость летописного рассказа о набеге Тохтамыша на Москву и былины о Василии Игнатьевиче, в которой (и это характерно) действует уже не Тохтамыш, а Батыга, в имени которого, несомненно, сохраняются исторические воспоминания о Батые.
Персонажи, носящие в эпосе имена тех или иных исторических лиц, не соотносятся с этими лицами. Так, князь Владимир — это собирательное лицо, вокруг которого, по словам Добролюбова, народ сгруппировал целый трехсотлетний период. Ермак в эпосе отнюдь не завоеватель Сибири. Перенесенный в далекое прошлое, он представлен в качестве защитника Руси от татар. Имя же Батыя стало, как пишет В. Я. Пропп, «нарицательным для обозначения лица, возглавляющего татарскую власть» (с. 356). Перед нами некие обобщенные персонажи, выражающие самую сущность множества однородных прототипов, но не соот- несенные напрямую ни с одним из них, даже тем, чем имя они носят.
Опровергая тезис об иноземном происхождении былин, сформировавшийся в рамках школы заимствования, и доказывая несостоятельность доводов ее сторонников, В. Я. Пропп постоянно подчеркивает связь эпической песни с русской историей, с русской действительностью и бытом, — земледельческим, торговым, военным. Историчен, например, древний Новгород, артель с ее строгими законами, тип корабля, обычай жертвоприношения морю («Садко»), Историчны торговые связи и условия торговли, подарки. В географических реалиях, приведенных в эпической песне, угадывается обозначение пути «из варяг в греки» («Соловей Будимирович»). В былинах, повествующих о борьбе с монголо-татарским нашествием, историчны картина древнего укрепленного города; формы дипломатических отношений; следы древнерусской стратегии и тактики; способы вооружения: наряду с архаическими палицами и булавами здесь фигурируют сабли и мечи, требовавшие высокой техники изготовления; принципы четкой организации татарского войска; способы взимания дани и ее состав; формы зависимости русских от Золотой Орды и т. п. И хотя эти реалии отчасти нивелируются в рамках довлеющей над ними эпической традиции, все же они остаются различимыми в канве былины.
Как автор «Морфологии сказки» В. Я. Пропп не мог не коснуться и структуры былинного текста в плане ее динамики. Ученому удалось выяснить, что древнейшие эпические песни были многосоставными. Причем строение каждого из входящих в ту или иную песню звеньев было однородным и каждое из них могло исполняться самостоятельно. Увеличение песни происходило за счет присоединения все новых и новых звеньев повествования. В русском эпосе лишь былины о Садко и о Потыке сохранили следы своей былой многосоставности. Остальные уже односюжетны и монолитны. По предположению В. Я. Проппа, это результат длительного совершенствования эпоса.
Таковы теоретически предпосылки анализа былинных текстов в книге В. Я. Проппа.
В первую очередь В. Я. Пропп рассматривает былины, отнесенные им к эпохе Киевской Руси, к киевскому, или Владимирову, циклу. Циклизация эпических песен данной эпохи вокруг имени князя Владимира имеет свою историю. Некогда центральным лицом эпоса был сам герой. По мере же консолидации племен в государство герой становится его главой, утрачивая собственно героическую роль. Последняя все более переносится на богатырей. Так из некогда единого персонажа (вождя-богатыря) образуется известное множество: князь Владимир и богатыри, И теперь ничто уже не напоминает о былом их синкретизме. Причем идеализированный образ Владимира — более ранний, сниженный — более поздний, сформировавшийся в условиях, когда классовые противоречия уже обозначились.
К числу древнейших, сложившихся задолго до образования Киевского государства, относится былина о Волхе Всеславьевиче. Она основана на тотемистических представлениях. В ней будущий великий охотник и волхв-оборотень рождается от змея и женщины. Вместе с тем он великий воин. Но воюет с помощью волшебства, «хитрости-мудрости». Цель набегов Волхва вначале — поиски охотничьих угодий, позднее — угон скота. Герой, соответствующий идеалам первобытнообщинного строя, перестает восприниматься таковым в условиях государственности. Попытка же приурочить его деяния к позднейшим историческим интересам не удалась. Песня стала забываться.
Древний пласт эпической поэзии в значительной мере представляют и былины о Святогоре: 1) рассказ о том, как Святогор наезжает на сумочку переметную, поднять которую он не в состоянии; 2) рассказ о том, как Святогор наезжает на гроб, ложиться в него — и крышка за ним намертво захлопывается. Такого рода наезды (случаи, встречи) знаменуют собой судьбу. Святогор погибает. Это герой обреченный. Его образ унаследован от тех времен, когда гигантский рост и исполинская сила были признаками истинного героя. Но пора Святогора ушла. Его смерть — выражение исторической закономерности. В новых условиях стихийная сила этого персонажа не находит себе применения. Нужна новая сила, связанная с освоением земли и трудом на ней: земледельческий труд — один из важнейших факторов в становлении государственности. Старый герой, безвозвратно уходящий в прошлое, передает свою силу новому герою — Илье Муромцу, которому она нужна для совершения подвигов. «Смена героев выражает смену двух исторических эпох — в этом основной, глубочайший смысл былины», — заключает В. Я. Пропп (с. 87).
К эпосу эпохи становления и развития государства В. Я. Пропп относит и ряд былин о сватовстве. В числе их эпические песни о Садко, о Михайле Потыке, Иване Годиновиче, Дунае, Козарине, Соловье Будимировиче. Они преемственно связаны с песнями о добывании жены в потустороннем мире или в чужих землях. В догосударственном эпосе это был один из важнейших сюжетов, соответствующих идеологии эпохи распада родового строя. Теперь же, как показывает исследователь, эта традиция решительно преодолевается. Так, например, Садко отправляется в подводный мир, но не по своей воле и не для того, чтобы добыть себе жену; там он вынужден выбрать себе невесту из числа дочерей морского царя, но возвращается домой без нее. И это в былине, единственной в русском эпосе, где герою покровительствует хозяин стихии.
В былине о Потыке, отчасти и былине о Дунае герой себе жену не добывает, он ее встречает. И эти случайные встречи, по словам автора, представляют собой «рок» таких героев и заканчиваются трагически. В былинах рассматриваемого периода трагический исход имеет и поездка героя за невестой в чужие земли («Иван Годинович»), Борьба за невесту теперь сменяется борьбой против невесты, оказывающейся то колдуньей-иноземкой («Михайло Потык»), то просто иноземкой («Иван Годинович»), то русской, но колдуньей («Добрыня и Маринка»). Поездка героя за женой уже не соответствует историко-эстетическим вкусам и запросам певцов Киевской Руси. В борьбе за жену они больше не видят ничего героического. Вот почему ни Потык, ни Иван Годинович, ни Дунай по сути не признаны ими героями в собственном смысле этого слова. Таковым изображается лишь Козарин, выступающий в роли избавителя женщины от похитителей. Однако поскольку в качестве женщины фигурирует не жена или невеста, а сестра героя, то архаический мотив добывания жены здесь полностью нивелируется. Кроме того, вместо фантастических существ в данной песне фигурируют реальные похитители — татары. Благодаря включению в повествование мотивов воинского характера, эпическая песня, все еще удерживающая древний мотив похищения и спасения женщины, приобретает героическое
звучание и в новую эпоху. Дальнейшую ступень в развитии эпических песен о сватовстве представляет собой былина о Соловье Будимировиче, где воспевается счастливый брак двух обыкновенных людей, эпически идеализированных.
Другую группу относящихся к этому периоду былин составляют эпические песни о борьбе с чудовищами, связанные с именами наиболее любимых героев. Сюда относятся былины о Добрыне-змееборце, об Алеше и Тугарине, об Илье Муромце и Соловье-разбойнике, об Илье Муромце и Идолище и др.
Если герои в этих былинах имеют в сущности реальный облик, то их антагонисты все еще удерживают зооморфные, тератоморфные либо гиперболические очертания. Так, например, в былине о Добрыне змей, обитающий у реки, генетически связан с потусторонним миром. Однако в эпосе Киевской Руси традиция догосударственного эпоса преодолевается. Враг начинает терять свои собственно мифологические черты и приобретает характер, соответствующий уже историческим коллизиям. Теперь антагонист становится врагом Киевского государства, а змееборство осмысляется как защита родной земли. В древнем докиевском сюжете герой борется со змеем за женщину, похищенную у него. В новой же его версии герой не только освобождает женщину, причем похищенную не у него самого, а у князя Владимира, но и совершает подвиг общественного и государственного масштаба. Он выступает в роли освободителя русских людей, во множестве находящихся в плену у змея.
Аналогичную трансформацию, как показывает В. Я. Пропп, претерпевает и былина об Алеше и Тугарине. Согласно ее ранней версии, змееборство трактуется лишь как дорожное происшествие. В последующей же версии, уже «притянутой» к киевскому циклу, былина подвергается существенной переработке: герой, расправляясь со змеем Тугариным, избавляет тем самым князя Владимира от унижения. Сам образ змея также трансформируется: он все более приобретает человеческие, хотя и гиперболические черты. Если в древнейшем эпосе змей — похититель женщин, то здесь он соблазнитель жены князя Владимира. Теперь мифический антагонист осмысляется как исторический враг. Исследователи усматривают в имени Тугарина отголосок половецкого имени Тугор-кана, а в эпической коллизии — следы борьбы с половцами.
К рассмотренной былине В. Я. Пропп возводит эпическую песню об Илье Муромце и Идолище, в разработке которой сказалось влияние позднейших былин о нашествии татар. Подобно Тугарину, Идолище находится в самом Киеве. Но в отличие от Тугарина он имеет уже войско, которое обложило город. Илья Муромец, освобождая Киев от врага, совершает подвиг в интересах государства. Былина содержит в себе воинский сюжет в его ранней форме, знаменую общую тенденцию эпоса к сближению с исторической действительностью.
В качестве последней из эпических песен, повествующих о борьбе с чудовищами, В. Я. Пропп представляет былину об Илье Муромце и Соловье-разбойнике. В ней, по словам ученого, на фоне угасающей традиции формируется новое качество былины. Вот почему Илья Муромец в данном случае совершает не един, а два подвига. Один из них (победа над Соловьем-разбойником, имеющим птичьи и человеческие признаки) принадлежит убывающей, а другой (победа над врагами, осадившими Чернигов) — зарождающейся новой традиции. В свою очередь и Соловей, некогда осмысляемый как страж границы между мирами, теперь служит художественным изображением сил, разъединявших, дробивших Русь, изолировавших Киев как ее столицу от остальных земель.
К эпосу рассматриваемого киевского, или Владимирова, цикла В. Я. Пропп относит и некоторые былины сказочного характера. Сюжеты таких произведений нередко восходят к общинно-родовому строю. В условиях же становления Киевской Руси они были заново переосмыслены. Вместе с тем такие сюжеты, как муж на свадьбе своей жены («Добрыня и Алеша»), бой отца с неузнанным им сыном («Илья Муромец и сын»), известны во всем мировом фольклоре. Коллизии этих эпических песен основываются преимущественно на решении вопросов личного, семейного порядка (сюда, кроме уже названных, относятся былины о Добрыне и Маринке, о Ставре Годиновиче и его жене и др.). В разработке этих сюжетов обнаруживается смешение древних, мифических и позднейших, реалистических элементов.
В качестве самостоятельного цикла В. Я. Пропп выделяет и былины о борьбе русского народа с монголо-татарским нашествием. Ученый характеризует их как качественно новое образование, подготовленное, однако, всей предшествующей эпической традицией.
Относящиеся к названному циклу произведения состоят по сути из одних и тех же компонентов (звеньев). Они напоминают версии одного и того же сюжета или разные сюжеты на одну и ту же тему. Вот почему на этот раз исследователь рассматривает по звеньям (эпизодам) всю совокупность былин, относящихся к данному циклу, с учетом многочисленных вариантов каждой из них. Причем за основу берется коллизия, разрабатываемая в былинах об Илье Муромце и царе Калине, об Илье, Самсоне и Калине, об Илье, Ермаке и Калине и др. В них повествуется о борьбе русских богатырей и их победе над татарами.
Ученый показывает, как на данном этапе развития эпоса в традиционные формы все чаще проникают конкретные реалии, как повествование все более соответствует исторической действительности. Однако и в данном случае В. Я. Пропп считает несостоятельной попытку увидеть в былине об Илье и Калине изображение конкретного исторического события, скажем, битвы при Калке, или же сближать ее с соответствующим летописным рассказом. Характер историзма данных эпических песен совершенно другой. Исторично, например, отражение древнерусской веры в «знамения», предзнаменования невзгоды (оно имеет место в запеве одной из былин рассматриваемого цикла). Исторична картина древнего укрепленного города (городские стены с угольными башнями). В основном достоверно описание внезапного и стремительного приближения татар. Переданы испытанные при этом чувства русских людей.
Не обойдена вниманием сказителей даже четкая организация многочисленного неприятельского войска. В качестве военачальника захватчиков в былине чаще всего назван Калин, имя (возможно, эпитет) которого может заменяться исторически достоверными именами Батый и Мамай (их прототипы, однако, в действительности разделены полутора столетиями). Исторична также и тактика татар — длительная осада города. В отражении этого факта былина и летопись единодушны. Реалистичен и эпизод засылки татарских послов в осаждаемые города. Однако на ее форму в известном смысле перенесена форма дипломатических отношений между князьями. Угрозы, содержащиеся в ультиматуме, основаны на трагическом опыте русской истории. Традиция же единоборства героя с противником в значительной мере преодолевается за счет включения реалий, связанных с организацией отпора историческому врагу. Илья Муромец выявляет его численность, определяет характер и размеры грозящей опасности, просит об отсрочке сдачи города. Он поручает князю Владимиру организацию возведения укреплений. Сам же собирает силы для решительного боя. В эпосе можно найти следы русской стратегии и тактики тех времен: расстановка сил, деление их на три части, клиновидное построение русской дружины, воплощенной в образах богатырей. Правда, в эпосе, как отмечает В. Я. Пропп, еще не выработались средства, чтобы описать действия больших военных соединений и их командования. В своей конкретности они появятся только в исторических песнях XVI в. И все же эпическая формула единоборства противников уже претерпела изменения: теперь герой (иногда при участии других богатырей) ведет бой с полчищами реальных врагов.
Эпос продолжает существенно расходиться с историей, В нем нет феодальной раздробленности, а есть единое государство. Сказители поют о победе, которой на самом деле еще не было. Да и реалии находят себе место в былинных текстах лишь в известных пределах, нередко растворяясь в них. В эпических песнях преобладают мотивы, формирующиеся по законам былинного творчества, под влиянием довлеющей над ними традиции. Впоследствии преемственно связанной с былиной об Илье Муромце и царе Калине окажется былина о Василии Игнатьевиче и Батыге (Батые), где на смену старым богатырям придет новый герой. В ней кабацкий пьяница выступает и как выразитель социального протеста, и как избавитель (на этот раз Москвы) от татар.
Объектом дальнейшего исследования послужил эпос эпохи образования централизованного русского государства. В этот период, как показывает В. Я. Пропп, функция старого воинского эпоса постепенно переходит к исторической песне, которая, зародившись в XIV в., к XVI в. достигает своего расцвета. Отныне общественным историко-эстетическим вкусам соответствует
не столько эпос, достигший в изображении действительности громадной степени обобщения, сколько историческая песня, ориентированная на освещение отдельного события. Если историческая песня набирает силу, перерастая впоследствии в солдатскую, то эпос, «достигнув своей вершины, некоторое время на этой вершине пребывает, чтобы потом начать медленно исчезать из обихода» (с. 371).
В рассматриваемый период продолжают формироваться песни воинского характера. Последней из таких былин, находящейся уже на грани с исторической песней, ученый считает песню о наезде литовцев. Эпическая песня, включающая в себя древний мотив похищения женщины и прошедшая длительный путь в своем развитии, теперь отражает борьбу Московской Руси с Литвой, Ливонией и Польшей в эпоху Ивана Грозного. В ней решающее значение принадлежит уже армии.
В эту же эпоху бытуют старые и изредка слагаются новые былины о сватовстве: например, эпические песни об Алеше Поповиче и Елене Петровичне, о Хотене Блудовиче. Жених и невеста теперь не разделены пространством или принадлежностью к разным мирам. Их разъединяют сословные, социальные границы.
Идея социальной борьбы в былинах рассматриваемой эпохи и является одной из ведущих. В них в качестве новых героев действуют представители всех сословий. Шире изображается быт. В эпическом повествовании усиливаются реалистические тенденции.
В былине о Вольге и Микуле герой, идеализированный крестьянин, противопоставляется князю Вольге и его дружине. Однако В. Я. Пропп видит в ней и более архаические слои. Вольга изначально — чудесный охотник, способный к перевоплощениям. И былина ранее утверждала превосходство земледельческого труда на чародейским охотничьим искусством, рожденным в глубоком прошлом. Впоследствии эту мысль B. Я. Проппа разовьют другие исследователи (см.: Балашов Д. М. Из истории русского былинного эпоса / / Русский фольклор: Социальный протест в народной поэзии. Л., 1975. C. 43—54; Фроянов И. Л., Юдин Ю. И. Былинная история. СПб., 1997. С. 63—77). Сам же автор сосредоточит внимание на превалирующем позднем слое данного произведения.
В былине о Сухмане и Даниле Ловчанине усиление социальных противоречий XVI—XVII вв. проявляется посредством дальнейшего снижения и развенчания князя Владимира, образ которого в силу законов преемственности все еще продолжает удерживаться в традиции. Идеализированные герои вступают с ним, теперь уже типично боярским царем, в конфликт. Они трагически погибают, одерживая нравственную победу над злом и несправедливостью.
В былинах же о Василии Буслаеве В. Я. Пропп обнаруживает проявления бунтарских настроений, которые несут в себе угрозу существованию «старого мира со всеми его порядками и со всеми его предрассудками» (с. 475).
В эпической традиции эпохи феодализма появляются и сатирические сюжеты, что соответствует формированию сатирической литературы XVII в. Примером служит былина о состязании Дюка Степановича с Чурилой. По мнению В. Я. Проппа, основанному на анализе реалий, «она представляет собой сатиру на московское боярство XVII в.» (с. 504). Однако в силу многослойности и многомерности былинного текста сюжет может получить и иное прочтение. Так, согласно реконструкциям И. Я. Фроянова и Ю. И. Юдина, в этом сюжете, в частности, есть следы противостояния богатого исторического Галича XII—XIII вв. ослабевшему Киеву (Фроянов И. Я., Юдин Ю. И. Былинная Русь. С. 210). Подобное суждение отнюдь не исключает изложенного выше. Тем более, что, несмотря на локальную приуроченность, былины в процессе длительного бытования получают общерусское звучание.
В последней главе В. Я. Пропп говорит, в частности, о медленном, но происходящем все ускоряющимися темпами исчезновении эпоса из обихода в эпоху капитализма.
Выход в свет книги «Русский героический эпос» сыграл основополагающую роль в современном былиноведении. Впервые русский эпос стал обозрим во всей совокупности его сюжетов и вариантов, во всей полноте накопленных материалов. Впервые была произведена научно обоснованная систематизация сюжетов, раскрыт идейный замысел каждого из них, воссоздана история былинного творчества, выявлены его закономерности, раскрыты особенности былинной поэтики. «По выходе своем она совершила буквально переворот в сложившихся представлениях о русском эпосе», — пишет о книге Б. Н. Путилов, характеризуя суть совершенного автором научного открытия в следующих словах: «Догосударственный» эпос для В. Я. Проппа предстал в качестве той эпической традиции, которая некогда в аналогичных формах реально существовала как древнерусский (или древнеславянский) эпос, но которая была поглощена новым эпосом, оставила в нем множество следов, дала этому новому эпосу жизнь» (Путилов Б. Н. Перечитывая и передумывая Проппа // Живая старина. 1995. №3. С. 5—6).
Книга В. Я. Проппа послужила мощным импульсом для последующего эпосоведения. Одним из его проявлений можно считать острую полемику по вопросу историзма былин, которая разгорелась вскоре после выхода этого капитального труда (Рыбаков Б. А. Исторический взгляд на русские былины // История СССР. 1961. №5. С. 141-166; №6. С. 80—96; Пропп В. Я. Об историзме русского эпоса (ответ акад. Б. А. Рыбакову) // Русская литература. 1962. №2. С. 87—91; Путилов Б. Н. Концепция, с которой нельзя согласиться // Вопросы литературы. 1962. №11. С. 98—111. См. также статью В. Я. Проппа, впервые опубликованную в 1968 г.: Об историзме русского фольклора и методах его изучения // Пропп В. Я. Поэтика фольклора. М.,1998. С. 185—208) и которая время от времени вспыхивала спустя десятилетия. Если Б. Н. Путилов, Ю. И. Юдин в соавторстве с И. Я. Фрояновым в той или иной мере развили, дополнили, обновили пропповское понимание былинного историзма (Путилов Б. Н. Об историзме русских былин // Русский фольклор. М., Л., 1966. Вып. X. С. 103—126; он же. Героический эпос и действительность. Л., 1988; Фроянов И. Я., Юдин Ю. И. Былинная Русь), то Б. А. Рыбаков, С. Н. Азбелев, Ф. М. Селиванов заняли по сути противоположную позицию (Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963; см. также: Азбелев С. Н. Историзм былин и специфика фольклора. Л., 1982; Былины / Сост., вступ. статья, подгот. текстов и коммент. Ф. М. Селиванова. М., 1988; Селиванов Ф. М. Русский эпос. М., 1988). Так, Б. А. Рыбаков, назвав школу В. Я. Проппа «антиисторической», занялся выявлением «реальных прототипов былинных героев и событий», «составлением хронологической шкалы былинных сюжетов» (Рыбаков Б. А. Исторический взгляд на русские былины. С. 145—146), привлекая для этого множество письменных источников. (Кстати, свою книгу «Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи» он прислал автору «Русского героического эпоса» с надписью: «Глубокоуважаемому Владимиру Яковлевичу Проппу от искреннего поклонника «Исторических корней волшебной сказки». Подпись. 20.04.64». Но ни одной карандашном пометки, столь привычной для книг из пропповской библиотеки, на полях этой книги так и не появилось) .
Вместе с тем в эпосоведении наметилась и тенденция сочетать методику В. Я. Проппа в анализе былинного сюжета с выявлением исторического события или событий, послуживших «только почвой, на которой выросла былина», обязанная «творческой фантазии ее создателей». Эта точка зрения сформулирована В. Г Смолицким в статье «Былина о Дунае» (Славянский фольклор и историческая действительность. М.,1965). Близкой позиции придерживается и Д. М. Балашов (Балашов Д. М. Из истории русского былинного эпоса // Русский фольклор. Л., 1975. Т. XV. С. 28).
Расхождение взглядов, не вылившееся, однако, в открытую дискуссию, обозначилось в связи с выходом книги В. Я. Проппа и по вопросу о роли мифологии в становлении эпоса. Если Б. А. Рыбаков утверждал, что автор преувеличил «долю первобытной идеологии», что его последователи стремятся «увести весь эпос в глубокую первобытность» (Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. С. 42—43), то единомышленники В. Я. Проппа все чаще сходятся во мнении, что он уделил недостаточно внимания мифологическому слою русских былин. В свое время об этом говорил Е. М. Мелетинский, в исследовании которого продолжен анализ взаимоотношения ранних форм героического эпоса с древнейшими (первобытными) формами мифологического и сказочного эпоса (Мелетинский Е. М. Происхождение героического эпоса: Ранние формы и архаические памятники. М., 1963). В результате выявилось, что раннее эпическое
творчество более дифференцировано по своей типологии, чем это представлялось прежде.
В книге «Русский героический эпос» В. Я. Пропп, только недавно переживший горечь непонимания и необоснованных нападок, в очередной раз выпавших на его долю с выходом книги «Исторические корни волшебной сказки», не осветил достаточно широко (и даже не ставил перед собой такой задачи) истоки и мифологический слой русского эпоса, благодаря чему факт растворения реалий в мифологии и ее трансформациях стал бы более очевидным. Но и контурно очерченного им оказалось достаточно, чтобы его ученики, единомышленники, последователи шаг за шагом осуществляли тот замысел, который в свое время в силу определенных обстоятельств не смог осуществить он сам (Фроянов И. Я., Юдин Ю. И. Былинная Русь; см. также: Новичкова Т. А. К истолкованию былины о Потыке // Русская литература. 1982. №4. С. 152—163 и др.; Криничная Н. А. На росстани (мифологема судьбы в фольклорно-этнографическом освещении) // Этнографическое обозрение. 1997. №3. С. 32—45). Исследование былин продолжается. И отправной точкой в научном поиске, которому ученый дал направление, неизменно служит книга Владимира Яковлевича Проппа «Русский героический эпос».
Читать В. Я. Пропп «Русский героический эпос»
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Предисловие
Введение
1. Общее определение эпоса
1. Некоторые вопросы методологии
Часть первая
Эпос в период разложения первобытно-общинного строя
1. Методологические предпосылки
2. Общий характер эпоса первобытно-общинного строя
Часть вторая
Русский эпос эпохи развития феодальных отношений
I. Предварительные замечания
2. Исторические и методологические предпосылки
3. Образование былин киевского цикла
II. Древнейшие герои и песни
1. Волх Всеславьевич 2. Святогор
III. Былины о сватовстве
1. Садко 2. Михайло Потык 3. Иван Годинович 4. Дунай 5. Козарин 6. Соловей Будимирович
IV. Герой в борьбе с чудовищами
1. Добрыня и змей 2. Алеша и Тугарин 3. Илья и Идолище 4. Первая поездка Ильи (Исцеление Ильи, Илья и Соловей-разбойник)
V. Былины сказочного характера
1. Былина и сказка 2. Илья Муромец и сын 3. Три поездки Ильи 4. Добрыня и Маринка 5. Добрыня в отъезде и неудавшаяся женитьба Алеши
Часть третья
Русский народ в борьбе с татаро-монгольским нашествием
I. Введение
Исторические и методологические предпосылки
II. Былины об отражении татар
1. Бунт Ильи против Владимира и социальная обстановка накануне нашествия
1. Круг былин об Илье Муромце и царе Калине
1. Введение. 2. Запев о турах. 3. Приближение татар. 4. Татарский посол. 5. Требования и угрозы. 6. Реакция Владимира на татарские угрозы. 7. Отсутствие в Киеве богатырей. 8. Владимир у Ильи в темнице. 9. Подсчет вражеской силы. 10. Илья в стане Калина. 11. Укрепление города. 12. Илья в ставке Самсона. 13. Ермак в ставке Ильи. 14. Бой. 15. Илья в плену. 16. Победа. 17. Так называемая былина о Камском (Мамаевом) побоище, или о том, с каких пор на Руси перевелись витязи. 18. Василий Игнатьевич и Батыга 19. Добрыня и Василий Казимирович
Часть четвертая
Эпос эпохи образования централизованного русского государства
I. Введение
1. Исторические и методологические
2. Эпос и историческая песня
3. Общий характер эпоса эпохи образования централизованного русского государства
II. Мужик и князь
Микула Селянинович и Вольга
III. Развенчание Владимира
1. Сухман 2. Данило Ловчанин
IV. Позднейший воинский эпос
Наезд литовцев
V. Позднейшие былины о сватовстве
1. Алеша Попович и Елена Петровична 2. Хотен Блудович
VI. Поэзия бунта
1. Василий Буслаевич и новгородцы 2. Смерть Василия Буслаевича
VII. Былина-сатира XVI—XVII веков
Дюк Степанович в состязании с Чурилой
Часть пятая
Судьба эпоса при капитализме
1. Основная проблеме
1. Вопрос о географическом распространении былин в XIX—XX веках
1. Исполнители и исполнительство в XIX—XX веках
1. Поэтический язык былин
1. Основные процессы жизни и умирания эпоса в условиях капитализма
Часть шестая
Современное состояние эпоса
1. Традиционный эпос на современном Севере
2. Марфа Семеновна Крюкова и проблема нового былинного эпоса
Приложения
Примечания и дополнения
Список сокращений
Часть первая. Эпос в период разложения первобытно-общинного строя
Часть вторая. Русский эпос эпохи развития феодальных отношений
Часть третья. Русский народ в борьбе с татаро-монгольским нашествием
Часть четвертая. Эпос эпохи образования централизованного русского государства
Часть пятая. Судьба эпоса при капитализме
Часть шестая. Современное состояние эпоса
Читать труды В. Я. Проппа в «Книжной лавке»:
Войдите на сайт для отправки комментариев