Михаил Барышников: В России все — чертова мыльная опера
ogurcova
Михаил Барышников в накинутом зеленом худи заходит в Teatro Nuovo в Сполето и садится чуть сгорбившись — кажется, что он немного нервничает. За окном по уместному совпадению стоит памятник Джерому Роббинсу (Jerome Robbins), американскому хореографу, который сначал служил для Барышникова вдохновением, а затем, после его драматического побега из России в Соединенные Штаты в 1974 году, сам стал им вдохновляться.
С тех пор Барышников стал эталоном, в соответствии с которым оценивают всех остальных танцовщиков. Он начал выступать в театре имени Кирова (сегодня он известен как Мариинский) как представитель классического стиля — танцор с такой техникой, что каждое исполняемое им па казалось совершенным, а легкость его движения придавала каждому шагу особую силу.
Бежав из Санкт-Петербурга и став третьим великим дезертиром русского балета (после Нуриева и Наталии Макаровой, которые уехали с целью избавиться от творческих ограничений коммунистической системы), он обнаружил в себе и нечто иное: Барышников стал первопроходцем, чье любопытство привело его к работе не только с Джорджем Баланчиным (George Balanchine) и Фредериком Аштоном (Frederick Ashton), но и с современными хореографами, такими как Пол Тэйлор (Paul Taylor), Твайла Тарп (Twyla Tharp) и Марк Моррис (Mark Morris).
Как его тело невозможно было ограничить русской манерой подбора танцовщиков на роли, которая из-за роста (165 см) записывала его скорее в шуты, чем в принцы, так же и его ум никогда не был связан какой-то признанной мудростью. Вся карьера Барышникова отмечена его удивительным, неугомонным интеллектом.
Именно это в каком-то смысле и привело его сюда в Сполето, где в возрасте 65 лет он репетирует, по его собственным словам, «самое сложное выступление в своей жизни».
Войдите на сайт для отправки комментариев